Ковид. Палата 17. Ниночка

    Первое время после выписки Надежде Михайловне было не до воспоминаний о больнице и соседях по палате. Надо было разобраться со своим здоровьем, понять, почему после месяца лечения резко ухудшилось самочувствие: постоянно перехватывает дыхание, участились приступы тахикардии, ослабели ноги…  Казалось, организм вышел из-под контроля.
   Да если сказать честно, эти воспоминания и были-то не очень добрыми.
Но время шло, она потихоньку приходила в себя. Вспоминая тот месяц, что  провела в четырёх стенах, частенько задумывалась: почему некоторые люди, попадая в больницу, где надо понимать друг друга, сочувствовать, сострадать, бывают порой жестокосердными. Почему своё личное «я» ставят превыше всего.
   
   Когда после всех предбольничных мытарств Надежда переступила порог палаты, все женщины показались ей на одно лицо. Перед глазами всё расплывалось. Хотелось только одного: лечь на своё место и хоть чуточку отдохнуть. Но врач, который продолжил заполнение карты, не дал этого сделать. Пристроившись у окна, он задавал один вопрос за другим, будто не замечая, в каком состоянии находится больная.
   Когда наконец осталась один на один со своими мыслями, укрылась одеялом и попыталась заснуть. 
    От окна тянуло свежим воздухом, Надежду знобило и она попросила его закрыть.
             – Я тебе не слуга. Иди к медсестре и проси её сама. –  Ответ прозвучал грубо и злобно.
   С трудом поднявшись, закрыла окно. Но как только легла, соседка открыла снова. Понять её можно было: на улице жара, комната за день нагрелась.
   
   Надежду, с головой накрытую одеялом,  трясло от высокой температуры.
Всю ночь она падала в какое-то забытьё, не понимая: сон это или нет, тело казалось чужим и непослушным, одолевала страшная слабость. Непрерывно шумели кислородные установки, в коридоре раздавались шаги и чьи голоса, кто-то похрапывал, но все звуки сливались в один непонятный гул, который не давал спокойно заснуть.

***
                Ниночка

   Ранним утром, когда все ещё спали, она рассмотрела своих соседок. У самой двери лежала больная, которая тихо стонала и изредка что-то приговаривала.  Позднее, с трудом добираясь до раковины, Надежда видела маленькую сухонькую старушку, про которых говорят: «божий одуванчик».
   Она лежала всегда в одной позе: на правом боку, свернувшись калачиком. Седенькая головка утопала в подушках.
За те десять дней, что Ниночка пролежала в палате, никто не слышал от неё ни одного громкого слова. Лежала с трубкой, дышала с трудом, но в реанимацию её не увозили.
  Уход осуществляли медсёстры и санитарки. Кормили, умывали, меняли памперсы. Никого из родных, кроме племянницы, у неё не было, но и та была пару раз, принесла воду и предметы гигиены. .
   
   Однажды бессонной ночью Надежда услышала, как Ниночка со стоном произносила одно и то же: «Спать хочу, спать хочу…»
   В то же мгновение с соседней койки раздался громовой голос: «Тихо ты, спи давай. Чо расстоналась. Спи, кто тебе не даёт». Потом подключилась другая: «Ни днём, ни ночью спокоя нет, старая. Спи, кто тебе мешает?»
   Надежда смолчала, хотя ей хотелось встать, урезонить этих хамоватых тёток. А то, что хамоватые, позднее убеждалась не раз.
  Ниночке легче не становилось. Видимо, организм 84-летней женщины своё выработал. Да и вредное заводское производство, где она работала много лет, сделало своё дело.
 
   Изредка звонил сотовый, и она ослабевшим голосом пыталась с кем-то поговорить.  Её слова: «да», «нет», «не знаю» были чуть слышны.  Этот «кто-то» постоянно что-то требовал, притом, в категорической форме. Надежду эти звонки не раздражали. Придя в себя, она вела дневниковые записи, что-то писала, читала, была занята своими делами.
  Звонки донимали двух самых «заводных» соседок. Резкие одёргивания, окрики были явлением постоянным.
  Всё выяснилось, когда медсестра пришла за документами Ниночки. Оказывается её племянница требовала генеральную доверенность на получение пенсии (а может, и ещё на что-то, кто знает).
  Через пару дней в палате появился  главный врач, заполнил какие-то документы, задал Ниночке несколько вопросов. Паспорт ей вернули, звонки прекратились, а глубокой ночью во время очередного приступа старушку увезли в реанимацию.
   
   Спустя несколько дней она скончалась.
   Это одна из судеб, которые Надежде довелось узнать за то короткое время, что пришлось провести в больнице.

 
                Люба

   Жизнь такая штука, что рядом уживается трагическое и комическое. Даже в больнице невозможно жить в боли, страданиях, постоянном напряжении и ожидании каких-то неприятных известий. Так и было. В перерыве между процедурами и обследованиями, женщины общались между собой. Темы разговоров были разными: от бытовых, семейных до государственных и общепланетарных. Конечно, главной темой оставалась та болезнь, с которой все попали в больницу.   
***
   В первую самую тяжёлую ночь, когда велено было лежать только на животе и не иначе, Надежда решила нарушить правила. Очень захотелось лечь на спину или на бок. С трудом повернувшись, осмотрела палату.
   Тишина. Свет от фонарей едва освещал комнату. Вдруг слева раздался непонятный звук и, повернув голову, Надежда вздрогнула. Из-за крупной соседки, которая лежала на соседней койке, она увидела, как у стенки взметнулась какая-то тень, резко, как зомби, поднялась женщина, поправила причёску – коротко подстриженные волосы – и зашуршала пакетами.       Надежда не сводила с неё глаз. Это что? Есть в два часа ночи?
   Но соседка открывала пакетики с соком, разворачивала конфеты, наливала чай, гремела бокалом… Да!
   А в пять утра банкет продолжился.
 
    …Больной 72 года. В больницу попала с бронхитом, вируса не выявили, но все признаки были налицо: температура, сильный кашель, потеря обоняния.   
   Невысокого роста, худощавая Люба была малообщительной, но, как потом выяснилось, характерной. Таким палец в рот не клади. И под горячую руку не попадайся.
   Однажды она назвала себя нервной. А дело было так. Несколько раз в день Люба пользовалась гигиенической губной помадой. После приёма пищи – обязательно. А так как ела постоянно, то и помаду держала под рукой.
    Как-то неловко открыла тумбочку, тюбик упал на пол и закатился под кровать. Люба обратилась к бабуле с просьбой дать ей трость, что стояла у тумбочки, чтобы  достать помаду.
    Что тут началось! Сначала бабка резко отказала, а потом громовым голосом отчитала соседку-сладкоежку.
           – Не даёшь ночами спать, всё шуршишь своими пакетами, да буздаешь бокалом по тумбочке. Не можешь что ли подложить салфетку. Бум-бум среди ночи, голова от тебя болит. Не дам!
    Наверное, так и было. Ночью и ранним утром было особенно слышно и шуршание и бряканье.
   
   Лучше бы она этого не говорила. Люба аж взвизгнула от такого обвинения. Никто и подумать не мог, что у неё такой голос. Единственное, что удалось услышать Надежде, были слова: «Не трогай меня. Я нервная». Разругались в пух и прах. Больные, называется.
    Что она нервная, Люба доказала потом не раз. Слава Богу, Надежда с ней не общалась вообще. Даже когда надо было поставить маленький электрочайник на соседнюю тумбочку (розеток в палате было всего три), она подходила и кивком головы без слов просила разрешения.
   После слов: «пожалуйста, пожалуйста» ставила чайник и следила, чтобы забрать его вовремя и не задеть скандальную старушку. Потому что та, увидев около своей розетки чужой чайник или кипятильник и даже сотовый,  приказывала убрать, потому ей самой требовалось срочно вскипятить чай или зарядить телефон.
   
   Однажды Люба ещё раз удивила. Ранним утром, когда вся палата спала крепким сном, Надежду разбудили какие-то непонятные звуки, которые раздавались в углу.  Это было не шуршание пакетами, а что-то новенькое. Приподняв голову, она взглянула на соседку, которая делала себе педикюр!..
Что ж, красота она и в Африке красота!   
   ***
 
   Была Люба очень загорелой, причём натурально коричневыми были не только руки и ноги, но и лицо, и  всё тело. Было удивительно, как она могла получить такой ровный загар. Про себя Надежда назвала соседку: «мулатка-шоколадка». И назвала, как нельзя к стати. Была у той патологическая страсть к кондитерским изделиям. Сладкая женщина, одним словом.
   Больничная еда принималась само собой, а пачки печенья, вафель, круассанов, бездонные пакеты конфет (причём, только молочных) неимоверное количество фруктовых соков, различные детские завтраки с йогуртами поглощались в неимоверном количестве.
 
   Однажды закончились конфеты, так Люба чуть истерику не устроила своей внучке, когда та по ошибке сказала, что конфет «Коровка» в магазине нет. Вот тогда вся палата  узнала, как немногословная Люба может и голос повысить, и поругаться, и высказаться нелицеприятно.
Конфеты привезли..
    Все соседки, глядя на сладкоежку, удивлялись, как терпит её организм, когда она в таких ударных дозах ест сладости.
   Когда её выписывали, было видно, что больная ещё не в полном здравии и хотела бы долечиться до конца. Но с доктором не поспоришь. Из палаты недовольная приговором Люба вышла неуверенной походкой, даже не попрощавшись с женщинами.

   Продолжение:http://proza.ru/2021/10/19/1024