Польская речь

Сегодня с утра, когда я завтракала, на ум пришли звуки польской речи. Пошли ассоциации. Вот первая.

Во времена моего студенчества был самый расцвет польского кинематографа - появились яркие режиссеры, потрясающие актеры, неимоверно красивые и талантливые актрисы. Это был и расцвет польско-советской дружбы. На одном таком замечательном концерте в Кремлевском дворце съездов (тогда он так назывался) в рамках декады польско-советской дружбы мне довелось побывать. И это незабываемо.
 
Сначала, когда мы шли от метро по аллее Александровского сада, перед нами неспешно шествовала творческая группа сверхпопулярного тогда фильма «Четыре танкиста и собака», правда, без собаки.

Потом, уже в самом дворце, в антракте, прямо среди публики, прогуливались очень популярные польские певицы, среди которых приковывала всеобщее внимание Марыля Родович в разноцветной, наимоднейшего кроя юбке — по спирали.

Сам концерт превзошел все мои ожидания. Яркой звездочкой его была тихая , скромная, в длинном черном платье без затей Анна Герман. Глядя на нее, вспоминаешь пушкинское: «Прекрасное должно быть величаво». Я любила Анну еще с ее «Танцующих Эвридик», а после этого концерта полюбила на всю жизнь.

Все это мне очень нравилось, и когда у одной из преподавательниц появилась идея факультативно вести курс обучения польскому языку, я была среди страстно желающих этого. Мое счастье длилось месяца два-три, а потом наша учительница уехала в длительную командировку Так все и закончилось. И остались мои познания в польском в самом зачатке.

Вот вторая. Жизнь подарила мне еще один шанс соприкоснуться с польским языком. Я училась на вечернем отделении филфака МГУ, а днем работала в библиотеке. Заведующим читальным залом у нас был Александр Николаевич Марцинович, который сыграл большую роль в моем культурном развитии. Он учился в Литературном институте, закончить который не удалось из-за войны, но интерес к поэзии остался навсегда.

Именно в его исполнении я услышала Сашу Черного, Николая Гумилева и других поэтов, которых тогда не издавали и которых мы в университете не изучали. Со сборниками их стихов я знакомилась в Библиотеке им. Ленина, в других фондах их не было.

На почве любви к литературе мы подружились, и когда я уже ушла из библиотеки, мы с подружкой иногда бывали у него в гостях. Сестра Александра Николаевича, единственный родной человек, жила в Польше, где оказалась волею судеб, выйдя замуж за поляка. Изредка навещая сестру, он на какое-то время погружался в польскую речь, улавливал чутким поэтическим ухом ее особенности.

В одно из наших посещений Александр Николаевич приоткрыл нам сокровенное — показал свои стихи, которые, оказывается, писал все время. Среди прочих там было и стихотворение про польскую речь, которое запомнилось не содержанием, а шелестящими звуками, свойственными польскому языку, которые он сумел чудесным образом передать. Других стихов я не помню.

От неожиданности, что нам приоткрылось то, к чему мы с подругой оказались морально не готовы, мы даже толком их и не услышали, не то, чтобы были в состоянии их оценить.

Наш старший товарищ хотел, чтобы мы отнесли их в редакцию, но перед этим собирался еще раз внимательно просмотреть рукопись. На том и порешили, что встретимся позднее. Однако этому не суждено было случиться, так как в круговерти личных дел, учебы мы не скоро вспомнили о просьбе Александра Николаевича. А когда собрались-таки встретиться, оказалось, что его не стало.

С чувством вины оттого, что не выполнила последнюю просьбу уважаемого мною человека, я и живу. Честно сказать, неуютно. И еще очень хотелось бы узнать судьбу этих стихов — может, дошли-таки до печати, изданы и их читают? Пока их следов мне обнаружить не удалось.