7. Сад Вильгерды

Вообще-то Маю хотелось есть. Было уже за полдень, приличные люди по праздничному времени успели трижды отобедать, а Мекельсен только наспех позавтракал остатками вчерашнего ужина, залив кусок мясного пирога кружкой сидра. Из приоткрытых дверей харчевен, постоялых дворов и съестных забегаловок, попадавшихся на пути, волнами растекались запахи горячих кушаний, ожидающих наплыва едоков, шумно празднующих Смену Лет. Скорбно стиснув зубы, Май проносился мимо, поспевая за летящим впереди него дроу, закутанным в шаль, и ему казалось, что он гонится за большой черной птицей с огненным оперением на голове.


Они шли быстро, почти что бежали по ремесленным кварталам в ту сторону, где Средний город смыкался с Верхним посредством Кошачьих ворот до тех пор, пока не оказались на Круглой площади. От Круглой площади, самой маленькой из площадей Среднего города, к воротам вела улочка с одноэтажными домиками.  Май увидел над крышами домиков головы огромных кошек, чьи сидящие фигуры, вытесанные из камня, служили воротными столбами. Между кошачьими ушами красовались снежные шапки, что смягчало хищное выражение на серых каменных мордах, покрытых трещинами веков. Ворота были одной из древнейших построек в городе, возможно, древнее самого Зелигера в его нынешнем виде. Поговаривали, что волхвы во времена своего бесконечного могущества обратили в камень живых гигантских кошек, чтобы те стерегли подступы к строившемуся в ту пору королевскому замку.


- Кошки, - Талис замедлил шаг, чтобы бросить взгляд на замершие в устрашающем спокойствии статуи, - Глупая легенда. 


- Почему? – спросил Май почти обиженно.


Легенда о превращении кошек ему нравилась своей сказочностью, да и есть по-прежнему хотелось.


- Таких больших кошек в природе не существует, - спокойно объяснил Талис и окончательно остановился, оглядывая площадь.


- И это говорит тот, кто сам увлекается магией, - упрекнул его Май, - Может, волхвы нарочно увеличили кошек, для усиления впечатления?


- Отличная мысль, - одобрительно хмыкнул Талис и повернулся к кошкам спиной, - Нам сюда.


Круглая площадь потому и звалась круглой, что была обстроена по кругу зданиями, в коих располагались места общественного присутствия, одним из которых была ратуша Среднего города – грозного вида, походящее на замок строение с узкими окнами и нацеленными в небо остроконечными башнями. Рядом с ратушей раскинулось длинное здание под двухскатной коньковой крышей из старой, побуревшей от времени черепицы. К створкам  тяжеловесных дубовых дверей вело крыльцо и лестница из красного гранита. На дверях красовался внушительный замок.


- Библиотека? – Май недоуменно вскинул брови, увидев, что именно на это здание смотрит дроу.


- Разумеется, - Талис нетерпеливо всплеснул руками, отчего еще больше стал похожим на птицу, - Леди Веданея из старинного рода. Геральдические книги нам помогут узнать о ней и ее семье.


Последнюю фразу он договаривал, уже взбегая по гранитной лестнице на крыльцо.


- Но там закрыто в праздники, - догоняя, возразил Май.


Талис удивленно оглянулся.


- Ну, и что? – сказал он и прошествовал через крыльцо к задней двери.


Догнав дроу под кованым козырьком черного входа, Мекельсен обнаружил, что тот умело вскрывает замок с помощью вязальной спицы.


- Что это вы… - не веря своим глазам, Май даже не смог договорить.


- Взял на время у госпожи Марты, - ковыряя спицей в замочной скважине, Талис довольно улыбнулся, словно речь шла о детской забаве, а не о вторжении в запертое публичное здание, - Очень удобно, правда?


Замок щелкнул,  дверь открылась, и обрадованный дроу шагнул в дверной проем. «Кажется, меня снова посадят», - подумал Май и поспешил проскользнуть за дверь, пока их с Леркшо кто-нибудь не увидел.


***


Воздух в огромном каменном зале был ощутимо холодным, так как в праздники смотритель поддерживал огонь лишь в одном камине, расположенном при входе в читальню. Свечи в кованых люстрах, висящих в ряд под сводом потолка, не горели, и  уличный свет едва вливался сквозь узкие, забранные решетками, стрельчатые окна.


Сквозь полумрак вырисовывались очертания потемневших от времени дубовых шкафов, ломящихся от книг и свитков, и стоящих между ними читальных столов. Тишина стояла такая гулкая, что даже легкие скользящие шаги Талиса Леркшо звучали громким эхом. Собственная поступь казалась Маю громоподобной, хотя он и старался красться как можно неслышнее.


- Это здесь, - остановившись на пару секунд в центре зала, Талис уверенно свернул в один из коридоров, образованных шкафами, - Май, зачем вы крадетесь? Пойдемте быстрее.


От нетерпения дроу перешел на резвую рысь, и Мекельсен догнал его уже возле низкого трехногого столика, на котором Талис торопливо листал извлеченную из шкафа книгу, проглядывая страницу за страницей. Подойдя ближе, Май заглянул в книгу через плечо Талиса. Громоздкий фолиант, переплетенный в потертый лиловый бархат, содержал статьи по геральдике.


Талис как раз разглядывал разворот страницы, занятый рисунком, изображающим фамильное древо. Древо, искусно нарисованное темно-синей и черной тушью, представляло собою извилистый и сучковатый ствол липы, на каждом листике которой было начертано имя. Надпись на ленте, также нарисованной синей тушью и вьющейся по краю рисунка, гласила: «Таарсены из Башни Таарсен».


- Ух, ты, они ведут свой род со времен Первых королей! – подключившись к изучению рисунка, подивился Мекельсен, - Взгляните на даты жизни и смерти первого из Таарсенов – Клода. Думаете, это правда?


- Уверен, - ответил Талис, приподнял обложку и показал Маю последний лист книги, содержавший подписи составителей, - Над составлением работали несколько писцов. Это видно и по состоянию рисунка – более ранние фрагменты позднее подновлялись свежими чернилами поверх выцветших.  Последние ветви древа добавлены тем из них, кто продолжил работу сравнительно недавно – восемь лет назад. Первый составитель, начавший работу над древом Таарсенов, делал записи во времена Ромуальды, Белой княгини. Тогда еще не вошло в моду специально выискивать себе предков, живших во время и после исхода волхвов. Так что это древо настоящее.


В словах Талиса за спокойными объяснениями угадывались ноты превосходства. Он сам  принадлежал к одному из родов, пустивших корни во времена, когда Дневной мир еще не позабыл о владычестве волхвов и могуществе драконов, которые теперь было принято называть «древней знатью» в противовес возвысившимся позже «новым дворянам». Май был готов поклясться, что на одной из страниц этой увесистой книги есть рисунок древа со старомодной надписью на ленте: «Леркшо из Башни Леркшо».


Новые дворяне, богатые, обласканные королевскими милостями, на словах часто выражали презрение древней знати, но в глубине души чувствовали свою неполноценность и мечтали сравниться со своими часто уже обедневшими и ведущими куда более скромный образ жизни соперниками. Май слышал об этих распрях среди высшего сословия, но самому ему дворянство не светило никогда, разве что, он вдруг спасет от когтей дракона наследника престола принца Филиппа. Но в такой сказочный вариант развития событий отставной военный лекарь не верил.


- Вот! – пока Май отвлекался на изучение корней древа Таарсенов и размышления о сложных отношениях между аристократами, Талис первым делом занялся рассмотрением верхушки нарисованного дерева, и через мгновение показал пальцем на одну из верхних веток, - Взгляните, Май. Супружеская чета с одинаковыми именами – Вильгерд и Вильгерда. У Вильгерда Таарсена и  его жены Вильгерды Ле Гуэн родилось три дочери, которых назвали цветочными именами. Старшая Веданея – ирис полуночный. Средняя Сертея – это сорт белой лилии. И младшая Дармея – лекарственная ромашка, вы должны знать.
Итак, у Веданеи Таарсен, как мы видим, было еще две сестры, значит, должны остаться родственники помимо мужа-убийцы и умершего молодым сына, - выпалив всё это скороговоркой, дроу склонился над рисунком, читая другие надписи на листьях дерева, - Как интересно, Май! Вот здесь две ветки из одного отростка – Кастор де Маль после смерти Веданеи женился на ее средней сестре Сертее, и у них родилось еще двое детей Орландо и Люциус. Сведения о судьбе Орландо отсутствуют. Нет даты смерти или записи о женитьбе. Люциус же вступил в брак с некоей Элиной Монк и, судя по всему, детей у него и внуков у Кастора де Маля и леди Сертеи нет. Зато вот Таари де Маль в браке с Иванной Калаасен завел сына и дочь, имена которых Мойра и Йонас.


- И это все дает нам что-нибудь? – спросил Май, запутавшись в обилии родственников погибшей Веданеи де Маль.


- Не знаю, - Талис небрежно пожал плечами, продолжая разглядывать рисунок фамильного древа, - Пока не знаю. Мне нужен этот рисунок, - он сделал движение пальцами, словно собираясь вырвать из геральдического труда нужную страницу.


- Нет, не надо! – испугался Май, - Вы же не станете портить книгу?


- Пожалуй, нет, - секунду подумав, ответил дроу,  - Пойдемте-ка домой. Вам стоит и пообедать.


Он закрыл книгу и подал ее своему спутнику. Обтянутый бархатом толстенный фолиант показался Маю вытесанным из цельного камня.


- Мы возьмем это с собой? – удивился он, - Вы крадете книгу из публичной городской библиотеки?


- Одной из четырех публичных городских библиотек, - невозмутимо поправил его дроу, - Если вас это так тревожит, я верну книгу потом, когда в ней отпадет надобность. Ее все равно никто не читает, и никто не хватится.


Мекельсен только вздохнул в ответ и, обхватив громоздкий книжный том обеими руками, потащился за Талисом обратно к черному входу. «Когда меня чуть не прищучили за убийство и грабеж, это хотя бы выглядело солидно», - мысленно рассуждал он, вспоминая события последних дней, - «Но вот если арестуют за воровство геральдической писанины из читальни, я уж и не знаю, как покажусь на глаза леди Катрине».


К счастью для Мая, ни их с Талисом вторжения в библиотеку, ни кражи книги никто не заметил. У веселой толпы народа, гуляющей на Круглой площади в ожидании вечернего хоровода масок, были и другие заботы. Зато сам Май, выйдя на гранитное крыльцо, заметил сворачивающий  от библиотеки на площадь знакомый черный паланкин с бархатными занавесками.


- Это он! – забыв об опасности быть пойманным на воровстве, воскликнул Мекельсен, - Опять следит.


- Ах, вот оно что, - привстав на ступеньку выше, чтобы лучше видеть уезжающий паланкин, задумчиво проговорил Талис, - Не тревожьтесь, я с этим разберусь.


Он постоял наверху лестницы до тех пор, пока паланкин не скрылся с глаз, свернув в сторону Кошачьих ворот, и призывно махнул спутнику рукой, предлагая спуститься с крыльца.


- Вы знаете, кто это? – догадался Май, - Это не опасно?


Дроу равнодушно пожал плечами в ответ на взволнованный вопрос и направился в обратный путь на Пирожную улицу.


- Опасно, - небрежно бросил он через плечо, - Но вас это не должно задевать.


Больше Талис ничего не сказал о таинственном паланкине. Несмотря на то, что Май весь извелся от любопытства и пытался навести разговор на эту тему, ночной эльф погрузился в раздумья и замолчал.


***


Послеполуденный мороз крепчал, и в воздухе над крышами Зелигера висела серебристая дымка, переливавшаяся на солнце. Спеша скорее попасть в тепло, Талис провел своего соседа к дому Марты Ларс дворами. В одном из дворов их обстреляли снежками мальчишки, устроившие засаду на прохожих. Май, не растерявшись, прикрылся книгой, когда снежные комья посыпались ему на голову. Талис же сделал страшное лицо, и, увидев его пугающе прозрачные глаза, расшалившаяся ребятня бросилась врассыпную с визгами то ли ужаса, то ли восторга.


- Они, наверное, решили, что я одно из тех новогодних чудовищ, которые в праздники караулят под окнами, ожидая, пока кто-то из припозднившихся гостей выйдет за порог, - поглядев, как улепетывают дети, спокойно заметил Леркшо.


Его слова прозвучали с грустным удовлетворением, словно он лишний раз убедился в том, что и так хорошо знал. Май подумал, что новогодняя пугалка, возможно, не самое неприятное сравнение, которое дроу доводилось слышать от людей в свой адрес. Ему захотелось сказать соседу что-нибудь утешительное, но Май не представлял, какие слова могли бы порадовать ночного эльфа, а Талис уже ускорил шаг, так стремительно, как только он это умел.


Насколько Мекельсен успел узнать дроу, его поспешность никак не была связана с обидным поведением ребятишек. Широкий шаг Талиса, его летящие движения, вся его высокая худая фигура воплощали азарт и нетерпение. Маленьким ураганом дроу пронесся по заднему двору дома матушки Ларс и через черный ход ворвался в кухню.


В кухне волшебно пахло очередным праздничным застольем, и было так тепло от натопленной печи, что Май ощутил, как на него накатывает волна блаженной сонливости. Талис же, словно и не заметил разницы между пребыванием на уличном морозе и кухонным уютом. Взяв у соседа книгу, он нетерпеливо бухнул ее на стол, открыл на нужной странице и, опершись ладонями о столешницу, снова уставился на рисунок древа Таарсенов. Дроу топтался возле стола, напоминая гончую, которая нетерпеливо ждет, когда же ее спустят с поводка, чтобы пойти по следу.


Май невольно улыбнулся, когда ему пришло в голову это сравнение, и вздрогнул от неожиданности, обнаружив, что они с Талисом в кухне не одни. В кресле-качалке сбоку от печки подремывала Петра, соседка и приятельница их доброй хозяюшки. Видно, последствия вчерашнего праздника были не настолько сильны, чтобы отказаться от праздника сегодняшнего, но все же еще сказывались, и пожилая женщина  нуждалась в отдыхе перед повторением пиршества.


- Марта вышла с девчушкой за дровами, - словно почувствовав, что Мекельсен на нее смотрит, сообщила Петра, не меняя позы и не открывая глаз, - На самом деле поболтать с Клаасом. Он с ней заигрывает, старый чурбан.


Петра была старше своей подруги лет на пять, но выглядела крепкой и бодрой за счет высокого роста и крепкого жилистого сложения. А крупные кисти рук и ступни, большой нос и массивный подбородок придавали женщине сходство с сильной, хотя и немолодой лошадью.


- Понятно, - Май улыбнулся, представив, как матушка Ларс красуется в своей новой шали перед поставщиком дров и угля, - Мы не мешаем?


- Не-а, дело молодое туда-сюда бегать-то, - Петра пожала плечами и зевнула, обнажив полностью сохранившиеся, хотя и пожелтевшие, опять же как у лошади, зубы, - Дверь только лучше прикройте, дует.


Май исполнил пожелание старухи, плотнее приткнув входную дверь к косяку. Талис же просто не заметил не только их разговора, но даже самого наличия Петры в кухне, до того он был поглощен размышлениями о старинном убийстве.


- До чего же дело осложняется тем, что прошло много времени! – воскликнул он, нетерпеливо хлопнув в ладоши, - Нужен кто-то, кто знал эту семью. Кто-то, кто был вхож в дом де Малей больше шестидесяти лет назад и знал, что там происходило. Но как найти такого человека, Май?


- Чего искать-то, господин мой кудрявый? – вновь смачно зевнув, возразила Петра и вытянула свои длинные сухопарые ноги в низких ботах и вязанных полосатых гетрах, - Если вам тех де Малей надо, которые в Суконном конце проживали, и у которых раз в семье смертоубийство приключилось, то я и буду тот человек.


- Вы? – удивленно воскликнул Май, не ожидавший, что разгадка былых тайн ждет под крышей собственного дома.
Талис, в сей же миг заинтересовавшийся присутствием Петры, поставил стул напротив ее кресла и уселся на него верхом, обняв руками спинку.


- Рассказывайте, - потребовал он без предисловий, пристально уставившись на старуху своими прозрачными льдистыми глазами.


Петру не смутил жутковатый взгляд ночного эльфа, ее собственный взгляд скользнул по выставленным на столе кушаньям, приготовленным к будущей трапезе. Май понял, что она смотрит на кувшин с красным вином и баночки со специями. Перехватив этот взгляд, Талис оглянулся на соседа и повел бровями сначала в сторону кувшина, потом в сторону печи. Поняв, что от него требуется, Май взял кувшин, жестяную кастрюльку и занялся приготовлением глинтвейна. Петра, обрадованная догадливостью молодых собеседников, устроилась в кресле поудобнее и принялась рассказывать.


- Давненько это было, но память стариковская так устроена, что тогдашнее лучше вспоминается, чем вчерашнее, - старуха оглянулась на дверь, ведущую с кухни в гостиную, и многозначительно крякнула, - М-да. Так вот, де Мали эти хоть и жили в Суконном конце, но торговали не только сукнами, а и другими тканями разными. Дорогими, красивыми – шелком, бархатом, атласом. В общем, залюбуешься. Оттого у них и деньги водились. Я в служанках у них была девочкой. Годами куда моложе, чем вот Берта теперь, но рослая, сильная. В девять лет выглядела на все двенадцать, вот и повидала работы всякой.
Моего хозяина звали Кастор де Маль, в ту пору вся торговля, состояние и дом были его, от родителей перешли. Он был малый пригожий, но, на мой вкус, какой-то уж больно смазливый и вертлявый, что твоя девица. Однако, девицы-то вокруг него так вились – аж два раза женился и троих сыновей прижил. Первую его жену, которая с лестницы упала, я не застала. Мне тогда совсем мало годков было, когда она на тот свет сошла. Как я к Кастору в дом пришла, он уж на другой был женат.


- Вот о том времени и расскажите, - предложил Талис, которого плавная речь старухи заставила нетерпеливо ерзать на стуле.


- Отчего же не рассказать, коли вам охота слушать? – Петра пожала плечами и требовательно оглянулась на Мая, у печи подогревавшего подслащенное вино с гвоздикой и корицей и старавшегося не упустить ни слова из разговора.


Душистый напиток как раз начал испускать пары,  Мекельсен снял кастрюльку с огня и разлил глинтвейн в глиняные кружки. Подав две Талису и Петре, он взял себе третью и устроился тут же у печи на низком табурете.


- Сахарку в самый раз. Медицинский человек, разбираешься, - прихлебнув глинтвейн, одобрительно заметила Петра и начала рассказ издалека, - Обе жены де Маля сестрами были. Их у родителей было три дочери. Матушку и отца звали одинаково – Вильгерд и Вильгерда, прямо, как в песнях, какие барды поют про вечную любовь. Матушка Вильгерда, на тот момент, как я служить пришла, уж давно померла. Она дочерей любила очень и назвала их, как цветы в саду. Старшую ирисом полуночным, Веданеей. Среднюю, как лилию, Сертеей. И младшую ромашкой – Дармеей, стало быть.
Они были рода не простого, а очень даже древнего, из тех, чьи предки еще волхвов видели. Знатные простых богатеев чураются, но породниться с ними завсегда горазды. У Кастора было денег полно, вот за него и просватали сперва старшую сестру, а уж потом и среднюю. Про старшую, говорила уж, мало знаю: только то, что она и была, как тот ирис полуночный – ядовитая. Укокошила бы муженька, не укокошь он ее первый. И собой неприятная, бледная и костлявая. Про сына их с Кастором тоже мало что могу сказать. Он, как я прямо, с младых ногтей сам по себе жил. Не с руки ему, видать, было находиться в доме, где мать с отцом чуть друг дружку не поубивали.
Младшую из сестер Дармею, я помню. Она на годок-другой старше меня была, в гости приходила, мы с ней играли даже. Хоть норовистая была девчоночка, но простая и сердцем не злая. Говорят, упрямая, топнула ногой и сама себе мужа выбрала, батюшку не послушала. Муж ей попался добрый и богатый, она ведь была миленькая. Матушка как угадала, что ромашкой назвала. И простой вроде цветок, а душе приятный.
А средняя сестра, хозяйка моя Сертея, та была правда что – белая лилия. Красивая: синеглазая и румяная, косы белокурые, улыбка светлая. Улыбнется бывало и скажет: «Петра, милочка, тяжело тебе столько снеди с рынка за раз одной нести. Сходи лучше два или три раза». Мужиков-то слуг она в помощь мне не нанимала, бережливая была, по хозяйству сметливая. Иной раз разобью ненароком тарелку али кружку, а она уж тут как тут. «Вычту», - говорит, - «побитое из твоего жалования. Сама понимаешь, так ведь никакой посуды не напасешься. Вот, посмотри». И покажет мне списочек, где все убытки, через меня понесенные, записаны. Даром, что я читать не умела, да и не умею. Матушка-садовница со всеми своими цветиками как есть угадала. Лилия-то от ириса не далеко растет. Красивая и душистая, да как понюхаешь, голова заболит.


Май улыбнулся тому, как едко и красочно старая женщина описала свою бывшую хозяйку и ее сестер. Талис же выслушал рассказ серьезно, сделал глоток глинтвейна и отставил кружку.


- Значит, Сертея часто показывала вам составленные ею списки? – задумчиво сведя брови в линию, проговорил он, - Скажите-ка, не она ли это написала?


К удивлению Мая дроу вынул из нагрудного кармана припрятанный там дневник и подал его Петре в раскрытом виде.


- Говорю вам, красавчики мои, ни читать, ни писать я не умею, - Петра отодвинула от себя книгу для записей в вытянутой руке, как обычно делают пожилые люди, лучше видящие вдали, чем вблизи, - Но руку ее, Сертеину, я узнаю, хоть через сто лет покажи мне ее писанину. Да, это она писала. Вон круглые-то буквочки с завиточками. И перекладинки верхние все изгибаются красиво так. У моей следующей хозяйки, жены нотариуса, буквы были, как солдаты с копьями – длинные и острые. Таких ладных букв, как писала леди Сертея, больше я и в глаза не видывала.


- Ну и глаз у вас, матушка Петра! – восхитился Май внимательностью старухи.


- Всё она, память стариковская, - назидательно возразила та, покачивая головой, - А глаза-то уж не те. Они, как и память, лучше вдаль видят, чем у себя под носом.


Лукаво улыбнувшись, она протянула Мекельсену опустевшую кружку. Май плеснул в нее остатки глинтвейна, и Петра, покачиваясь в кресле, снова погрузилась наполовину в дрему, наполовину в задумчивость.


- Вот ужас! – сев за стол, Май поманил Талиса к себе и заговорил взволнованным шепотом, - Кастор де Маль сговорился с сестрой жены извести ее, чтобы потом пожениться. Она написала поддельный дневник, а он убил Веданею. Они уж точно были два сапога пара!


- Нашли общий язык и осуществили дерзкое и коварное убийство, - согласился Талис, присев рядом на уголок стула, - А сыскная полиция, как всегда не блистая умом, позволила этой парочке сгубить и оклеветать невиновную женщину. Теперь мы знаем правду, жаль, что слишком поздно для Веданеи Таарсен. Однако, это не дает ответа на главный вопрос. Кому сейчас, столько лет спустя, понадобился дневник, и настолько, что он или они убивают, чтобы его заполучить?


- Лорд Рорван Маарисен долгие годы хранил книгу Таари де Маля, портрет его матери и был с ним дружен. Он может что-то знать и о других родственниках Таари и Веданеи, - предположил Май, - Книга хороший повод опять заглянуть к нему в гости.


- Вы быстро стали находчивым, - ободрительно улыбнулся Талис и вскочил на ноги, - Идемте!


- Вы же обещали обед! – возмутился Май, не успевший даже добраться до еды, которой была полна кухня.


Загоревшийся новой идеей дроу нетерпеливо дернул плечом, подскочил к печи, ухватом вытащил из нее горячий горшочек с грибами в сметане и поставил на стол перед Мекельсеном.


- Вот вам обед. Только быстро.


- Но это же для вечернего праздника, - Май вдохнул ароматный запах грибов, томленых с луком и пряностями, и потянулся за ложкой и ломтем ржаного хлеба.


- Не съедите вечером, - отмахнулся Талис.


Обжигаясь, Май принялся за содержимое горшочка, неодобрительно поглядывая на соседа и мысленно негодуя, как можно оставаться равнодушным к такой вкусной стряпне.


***


По пути на Кузнечную улицу Мекельсен и Талис столкнулись неожиданными затруднениями. Улица, ведущая к площади Оружейников, оказалась полностью занята движущимся навстречу шествием ряженых волхвов. Их сопровождали сооруженные из раскрашенного картона и поставленные на колеса хитанские слоны, уличные музыканты, певцы, танцоры и просто веселящиеся горожане. Пробиться сквозь пеструю, голосящую и приплясывающую толпу было просто невозможно, поэтому Май и Леркшо свернули в переулок.


- Эти праздники только отвлекают, - с досадой пробормотал дроу, провожая взглядом проезжающего мимо арочного входа в переулок бутафорского слона, - Один год всегда сменяется другим. Зачем нужно это так шумно отмечать?


- Если не отмечать, глазом не моргнешь, как очутишься на кладбище, - заметил Май.


- А если моргнешь, то не очутишься? – язвительно поинтересовался Талис.


В ответ Май только пожал плечами. Конечно, на кладбище ты очутишься в любом случае. Однако, со слонами и музыкантами тебе будет куда веселее. Но объяснять это Талису, не желающему ничего понимать, было бесполезно.


У другого выхода на площадь Оружейников бывшего лекаря и его непоседливого соседа поджидало еще одно препятствие. Арку в стене дома закрывали ворота, которых тут раньше в помине не было. Фанерные створки были ярко разрисованы и обвешаны гирляндами из падуба, перевитого алыми и золотыми лентами. Сторожили проход два карлика в картонных, крашенных золотой краской доспехах и шлемах, с фанерными мечами и вполне себе настоящими длинными копьями.


Май хотел уже пройти мимо маленьких охранников и открыть для себя и Талиса расписные двери, но карлики вдруг скрестили перед ним копья.


- Минуточку, прохожие, - строго проговорил стоявший на карауле по правую сторону чуть более рослый карлик с заплетенной в косицу черной бородой, - Мы Новогодние Стражи и поставлены здесь следить за порядком. Порядок соблюдаете? Обычай знаете?


Он показал наконечником копья вверх, где над его головой с арки ворот свешивался пучок омелы, красиво собранный под алую ленту. Подобные ворота в дни зимних праздников появлялись в Зелигере и других городах Аргора то здесь, то там и назывались Поцелуйными из-за подвешенной над ними омелы. В первый год своей женитьбы Май и Мирин проходили сквозь эти ворота по четыре-пять раз на дню. Не то чтобы им больше негде было поцеловаться, просто в поцелуе под омелой у волшебных ворот было что-то особенно волнующее, и его хотелось повторять снова и снова. Вот только теперь события развивались несколько иначе.


- Мы вообще-то оба парни, - неловко ухмыльнулся Май и попытался снова проскочить к дверям мимо стражников, но карлики наставили на него копья, тесня назад.


- А хоть девушки, хоть дедушки, хоть хитанские слоны, - важно заявил чернобородый карлик, а его напарник, стоящий слева, молча, закивал, - Целуйтесь и проходите. Или идите стороной.


- Может, вы ему денег дадите? – предложил Май Талису, - А то мы так до вечера на Кузнечную не проберемся.


Талис опустил руку к поясу, потянувшись за кошельком. Разговорчивый карлик оскорбленно крякнул.


- Это ж надо так громко и бесстыдно обсуждать подкуп должностного лица! – воскликнул он, - И вообще, мужик, чего ты привередничаешь? Чмокни парнишку кудрявого и лети себе в ворота белым лебедем.


Маленький стражник явно наслаждался своей кратковременной новогодней властью и растерянностью прохожих. Второй всё также молча кивал и тоже выглядел довольным.


- Кажется, они не отстанут, - понял Май, - Если мы не хотим застрять, придется целоваться.


- Я еще никогда не целовался! - Талис испуганно округлил глаза и стал пунцовым до корней волос.


«Что-то с утра одни нецелованные попадаются», - вспомнив покрасневшую Берту, ехидно подумал Май.


- Это не больно, - сказал он тем уверенным тоном, каким всегда разговаривал с пациентами, чуть привстал на цыпочки и коснулся губами алеющей щеки.


Щека была горячей, и вообще Маю показалось, что от Талиса сейчас повалит пар, как от утюга.


- Всё, - сообщил он, отступая на шаг.


- Да? – Талис выдохнул с явным облегчением, - А я даже ничего и не почувствовал.


- Вот и хорошо, - насмешливо обрадовался Май и тут же озадаченно почесал в затылке, - Хотя с другой стороны я, наверное, обидеться должен?


- Ой, не сердитесь! – всполошился дроу и неловко клюнул Мекельсена в щеку.


- Кхе-кхе! – напоминая о себе, откашлялся разговорчивый карлик, - Что-то вы, ребятки, гляжу, увлеклись. Может, дома на печке договоритесь? Проходить-то не передумали?


- Сейчас дам тебе пинка, и домой на печку улетишь, - пригрозил Май разошедшемуся шутнику, - Открывай давай.


- Вот копьем получишь под зад, сам и улетишь, - обиженно пообещал карлик, - И вообще, молодежь, смотрите, как это правильно делается. Показываю последний раз.


Он вдруг сгреб своего молчаливого напарника в охапку и одарил таким горячим поцелуем, что у Мая чуть земля не ушла из-под ног при виде такого зрелища. Потом, чуть опомнившись, он сообразил, что молчаливый вовсе не карлик, а карлица. Об этом говорило гладкое безбородое лицо и выпирающая из-под картонных доспехов, весьма крупная для такой маленькой женщины грудь.


- Удивил тоже, - с облегчением ухмыльнулся Май, - Так и я могу.


- Правда? – обернувшись к нему, проворковала карлица томным грудным голосом и призывно сложила бантиком пухлые, как у Талиса, губы.


- Э, Женевьева! – разговорчивый карлик грозно постучал древком копья о мерзлую землю, - Ты того – не балуй! И ты, - он свирепо уставился на Мекельсена снизу вверх и открыл свою створку ворот, - красотун блондинистый, бери своего мальчишку, и отчаливайте, пока я не осерчал серьезно.


- Извини, дорогуша, муженек ругается, - Май проказливо послал карлице воздушный поцелуй и прошмыгнул в ворота.


Женевьева огорченно причмокнула губами ему вслед и открыла вторую створку перед Талисом. Выход на площадь Оружейников теперь был свободен. Сама площадь тоже оказалась почти безлюдной, ибо основная масса людей подобно волне схлынула вслед за шествием волхвов.


Поцелуйные ворота так и остались приоткрытыми. Судя по слышным из-под арки возгласам и возне, карлики на посту дрались. Обернувшись, Май увидел, что они уже снова целуются, скрестив копья в одной руке, а другой притянув друг дружку ближе.


- Вот ведь делать людям нечего! – не сдержавшись, укоризненно вздохнул Май.


- Да, - Талис вздрогнул, вспоминая сцену, разыгравшуюся под омелой, - С этими поцелуями столько сложностей. Без них спокойней, правда?


- Как с преступлениями, - ответил Май, - С ними тоже возни много, зато нескучно.