Сказке конец

«Взял Иван Царевич Василису Прекрасную за руки белые и посадил подле себя. Весёлым пирком да и за свадебку. И стали они жить дружно, полюбовно, так что один без другого ниже единой минуты пробыть не могли».
На том сказка заканчивается, а жизнь продолжается. Муж с женой друг на друга ни нарадуются. Василиса, правда, Иванушке пирогов не печёт, да и не нужны ему пироги. Сейчас век другой. Не в моде нынче жена-хозяйка в переднике с грязной тряпкой в руке. Любит Иванушка в Василисе подругу красивую, весёлую, успешную. Почти равную себе и умом, и зарплатою. Ах, хороша Василиса! Словом, Прекрасная! И пусть на кухне гора немытой посуды до выходных, пусть приготовленного в воскресенье супа к среде уже не остаётся – ничто не омрачит их счастья, а лишь послужит поводом сходить куда-нибудь: например, навестить друзей. Василисе нравится, что муж не поучает её и не просит кофе в постель. Любит она в Иванушке друга сильного, ласкового, способного понять души её желанья и мысли, как никто другой на свете. И пусть пока он не богат, зато даровит. Такой везде преуспеет. Ах, хорош Иванушка! Словом, Царевич! Везде с ним ладно: и в тиши, и в развесёлой компании. Эх, как привольно они жизнь ведут! Не по примеру родительскому, устаревшему, когда жене доля бабская, а мужу – мужицкая. У Иванушки с Василисой едина доля будет!
Долго ли, коротко ли светло было, да сменились ясные деньки непогодою.
– Ребёнка хочу, – Василиса молвила.
– Шутка ли, – вскричал Царевич, – ребёнок! Али жизнь тебе наша привольная не по нраву стала? Иль я не угодил чем, что ты соскучилась?
– Всем довольна я, Иванушка, да вот только хочу ребёнка, и всё!
Нахмурился Царевич. В первый раз не разделил он желанье жены своей. Закручинилась Василиса. Неужто милый не хочет единого с ней? А Иванушка стал думу думать, как Василису к здравым рассужденьям вернуть.
– Пойми ты, умница! – молвил ласково, – не время нам о дитяте думать! Другие задачи сперва решить надобно: материальные! Себя показать да мир посмотреть. А там и видно будет.
– Сейчас хочу! – вскричала Прекрасная и топнула ножкой.    
Стал тогда Иванушка подруге своей на листочке белом чернилами таблицы чертить, в графиках доказывать, что ребёнок одни убытки им принесёт. А Василиса его и слушать не хочет, всё одно твердит: «Ребёнка хочу, мол, и всё! Может, оно и не выгодно, – говорит, – но в этом долг перед человечеством видеть надо и смысл жизни нашей».
«Вот тут ты не права, Василисушка!» – возразил Царевич. «Это в старые времена долг такой был. Нынче же род человеческий до того пополнился, что больше пользы принесёшь ты, коли вырастишь дерево!»
Но не стала Василиса слушать Иванушку. Ручкой белой смахнула со стола графики, а со щёчки слёзы: «Знать, не любишь ты меня, Иванушка! Всякий муж ребёнка у жены своей просит!»
Пригорюнился Царевич от несправедливых слов эдаких. Впервые не поняли они друг друга, и обида тучею опустилась на безоблачное счастье их.
«Думал, умная ты баба, а такая же, как все, оказалася!» – в сердцах молвил он. «Не бывать по-твоему!» – добавил. И вскоре стала добреть Василисушка не по дням, а по часам.
«Скажи, Ваня, правда ли такая я тебе милее прежней кажуся?»
Кивает Царевич, а в душе согласиться не может. Прежняя Василиса куда краше была. Теперешняя уж больно необъятная стала. Не знаешь, с какого боку и подступиться-то. А Василисушке мало признаний его неискренних. Ежедневно теперь он животу её говорить должен слова следующие: «Папа любит тебя, малыш!» И поглаживать.
– Надо так, в книгах писано, – поучает Василиса Иванушку.
– Совсем разум потеряла, – вздыхает Царевич.
Тут намедни разохалась: «Вдруг я, не приведи Бог, дитя потеряю!»
«Вот, хорошо было бы!» – вырвалось у Ивана. За что чуть не изгнан он был из дому. А сколько слёз пролилося!
«Теперь и пошутить с нею нельзя: вмиг слезливится», – закручинился Царевич.
Это ещё что! Принесла свиток ему внушительный, развернула, да как стала зачитывать список вещей для наследника, так до самого вечера всё читала: «Колыбелька трёхуровневая с балдахином, коляска AVANTI, соски AVENTA, памперсы фигента, градусник электронный и замок велосипедный…»
Не выдержал Иванушка, плохо ему стало. А жена бумажкой какой-то его обмахивает: «На вот, кстать, подпиши, дорогой, договор с родильной больницею». А там сумма неслыханная русскими буквами прописана.
Пришла пора, родила Василиса Богатыря. Собрали гостей полон дом. Все Иванушку поздравляют, батюшкой величают. Как тут ни возрадоваться! Только отрезал день этот жизнь их прежнюю раздольную, положил начало будням новым, тяжким. Сперва, как ни трудно было, всё у них ладилось: старались оба в новой роли не посрамиться. Шли недели, месяцы. Приуныл Иванушка. Казна его с каждым днём таяла. В жизни не тратил он столько, даже когда Василиса в невестах его ходила. Работает допоздна, а благодарности никакой. Раньше встречала жена его улыбкою, сейчас жалобами, а то и вовсе не встречает. Растрёпана, неухожена, словно ведьма недобрая, с оторванной пуговицей на халате ходит.
– Что поесть мне приготовила? – спрашивает Иван.
– Сама с утра голодная, – отвечает. – На вот дитя, раз явился. Пойду в баню. Неделю уже немытая, вся чешуся.
Глядит на неё Иван, и кажется ему, что все на свете женщины красивые, милые, весёлые. Как же его угораздило найти одну-единственную уставшую злую стерву и связать с нею судьбу свою! Какая ж она Прекрасная! Уродина, да и только.
«Да какой же ты Царевич! Иванушка-Дурачок ты!» – кричит на него Василиса. «Дитя покачать, и то не умеешь». А сама уходить собирается, с ребёнком его одного справляться оставляет.
Чем дальше, тем тяжелее. Стали они судить-рассуждать, кто более из них страдает. «Конечно, я», – говорит Василиса. «Ни днём, ни ноченькой мне нет роздыху. А ты, Ваня, вольным соколом везде летаешь, а дома телевизор часами смотришь, да в интернете сидишь. Мне ж и погоду-то посмотреть некогда. Да и какой прок вообще от тебя? Ребёнку даже памперс сменить не можешь. Думала, сочувствие в тебе есть, а на поверку оказалося – эгоист ты, Ваня, ленивый и бездушный!»
«Это от тебя, Василиса, никакой пользы нет», – обиделся Царевич. «В рубахах грязных хожу, неглаженных. Дома поесть даже мыши нечего. Работаю за двоих с утра до ночи. И вечером вместо того, чтобы ласково встретить, с ребёнком сидеть заставляешь меня ты!»
Так плыли муж с женою через дни и ночи в одной лодочке, и каждому казалось, что это он гребёт, а другой лишь вёсла мочит. Сперва думали, ещё немного, и воротится жизнь их прежняя, полюбовная. Но чем дальше плыли Василиса с Иваном во времени, чем дальше берег прошлого уходил, тем глубже погружались они в пучину настоящего. Днём совсем почти не общаются. Каждому своих забот хватает. А ночью… ах, какие ночи были у них когда-то! Как близки они друг другу казалися! Теперь ночами муж с женою ссорятся. Царевич зол на жену, что холодна она к нему стала, бесчувственна. Дитя своё до утра обнимает, ему же упрёки одни достаются. Василиса тоже гневается, что спит Иванушка, и ни крик ребёнка, ни слёзы ее над колыбелькой не смущают сон его богатырский. Наконец, и вовсе прогнала Василиса Иванушку из спальни супружеской: «Не нужен ты здесь более, Иван! Ни разу не встал ты дитя покачать. Одна я без сна до зари над колыбелью стою».
Ушёл Иванушка жить в гостинную. Компьютер, телевизор с собою унёс и обиду горькую: «Вконец развёл нас с женою дитятко!» Но ревность затаил он, стал хорошее в своём изгнании искать: не надо теперь крики детские да упрёки жены слушать, мыться на ночь необязательно, и до утра в виртуале сидеть не запрещает никто. Теперь приходит он с работы, да сразу в комнате своей запирается. Не пристало Царевичу с дитём няньчиться! Да и всё одно, благодарности от жены не жди. Что ни сделает – всё не так будет. А коль по случайности упадёт младенец у него иль поперхнётся чем – со свету сживёт Василисушка! Так уж лучше и вовсе не принимать участия в заботах домашних.
Теперь муж с женою почти не ссорятся. Ладно стало в доме их, да только в сердцах молодых не ладится. Тоскуют сердца.
Василиса всё об Иванушке думает. Сидит с младенцем на лавочке – Иван ей грезится. Будто бы гуляет Царевич с ребёнком. Коляску бережно так качает, против ветра правильно разворачивает. Придёт домой Василиса и мужу рассказывает, мол, видела она, как Красный Молодец с коляской во дворе разгуливал.
– Ах, какой взгляд у него был, когда он про дитятко своё мне говорил! Он всё о ребёнке знает и даже памперс сам поменять умеет.
– Бездельник твой Молодец, Василиса, коли в рабочее время ему заняться более нечем, как только дитяти памперсы менять!
Вздохнула Василиса. Утаила она, что то не парень статный был, а дедушка старенький. Так ей хотелося, чтобы дед тот и вправду Красным Молодцем оказался, её Царевичем…
В другой раз смотрит в зеркало на себя Василиса и опять об Иванушке задумается: «Смогу ли я ему ещё нравиться? Да, похудела, немного бледная, морщинки первые появились и первые седые волосы. Но в целом, коли нарядиться мне да расчесаться, можно очаровать ещё Царевича!»
Ребёнка к груди прикладывает Василиса, сама Царевича представляет. Будто входит он к ней в комнату, восклицает восторженно: «Экая ты у меня, ну точно Мадонна с младенцем!» И любоваться ею присаживается. Тут Иван в комнату некстати вваливается: «Опять лопает? Так он у тебя боровом жирным будет!» Вмиг мечты её разлетелися…
«На себя посмотри, сам, как боров жирный стал!» – не растерялась мечтательница. На обидные слова не скупится она, а ночами тёмными не спит. К дыханию детскому чутко прислушивается, и снова Иванушка ей грезится. Будто бы поёт он младенцу песенку колыбельную, старинную, и одеяльце детское поправляет.
«Ах, почему не заходишь, Царевич, к нам вечером поиграть с ребёночком! Дома лишь компьютер интересен тебе, а про нас и думать забыл!»
Тем временем выключил компьютер Иванушка и об Василисе задумался: «Отнял у меня Змей-Горыныч Василисушку, разлучил с милою женою, околдовал её, сделал ведьмою! Вдвоём они, а я один здеся. Забыла жена меня, не нужен ей я более. Вот, заболею щас, умру даже – не подойдет ко мне с сочувствием. А этот чихнёт только раз – с ног собьётся! Эх, где ты, подруга моя милая? Вернёшься ли ко мне, Василисушка?»
«Приди, Иванушка!» – шепчет в покоях своих Василиса. «Обними меня, как раньше бывало, да дитя поцелуй! Всё прощу тебе, даже то, за что бранила давеча… да и впрямь, когда ж ты, наконец, научишься свет в ванной выключать, да шкаф закрывать, да носки свои перестанешь прятать, да тарелку за собою хотя бы…» На том заснула бы хозяйка, да дитя заплакало: пора кормить.
Где ты, Василиса Прекрасная, подруга желанная? Где ты, Иван Царевич, друг любезный? Напрасно молодые матушка с батюшкой зовут их из сказки. Той сказке конец. Новые ждут их впереди. Только вот какие?..
«…У одного мужика была жена сварливая да упрямая. И пенять не на кого – сам выбирал. Живёт с нею и кулаком слёзы утирает».
Или: «…Тошно было молодой жене с мужем ленивым да непутёвым».
И, наконец: «Жили-были дед да баба, и было у них три сына…» Да вот только сказка та уже не о них пойдёт.