Награда

Пасха. Трапезная. После ночной службы
Отец Антоний подошел к аналойчику, стоявшему в углу трапезной, под иконами, снял с себя наперстный крест старинной работы, изящно украшенный рубинами и жемчугом, перекрестившись, благоговейно поцеловал ноги Спасителя и положил крест на аналой. Туда, куда, как выражалась его бабушка, «царь пешком ходил», не положено было ходить с крестом на груди.
Народ увлеченно пел песни матушки Людмилы Кононовой, регент в такт размахивал вилкой, вместо камертона. После очередной рюмки кагора подпевать стали даже малоцерковные жертвователи, приглашенные к пасхальному разговению. «Русь называют Святою…», - взлетало к сводчатому потолку старинной трапезной, единственного сохранившегося на территории храма дореволюционного здания.
Сам храм был разрушен почти до фундамента, словно его бомбили. Но это были не отголоски войны, а трудовой подвиг жителей города, споро растаскивавших крепкий дореволюционный кирпич по домашним хозяйствам. Может быть, потому часты были здесь ветра и пожары, ведь церковная собственность – огонь попаляющий, если брать ее без благословения. Нельзя безнаказанно красть у Бога.
Батюшка с сожалением взглянул на аналойчик, украшенный красивой резьбой по дереву. Это постарался ныне покойный сторож Степан. Его трудами появились резные киоты у многих икон в храме. Жаль, преставился два года назад. Отец Антоний перекрестился, мысленно сотворив заупокойную молитву и вдруг вспомнил, что уже Пасха и молиться о усопших не положено до Фоминой недели.
А аналой здесь появился, когда батюшка еще лелеял надежду ввести монастырский порядок духовного чтения за трапезой. Ему так нравилось, когда чинно вкушающие пищу братья и сестры, вместо пустых разговоров творили мысленно молитву и вслушивались в святоотеческие поучения, получая вместе с телесной и пищу духовную. Но монастырский обычай не прижился. В лучшем случае, во время чтения разговоры за столом продолжались шепотом, а в худшем – повариха Наталья, перекрикивая читающего уточняла, кому добавочки, кому сегодня рыбки жареной, а кому только постненького?
Батюшка тихонько покинул трапезную, пересек кухню и вышел во двор. Здесь он вдохнул полной грудью душистый воздух и остановился. Тишина, прохлада и свежесть черемухового духа показались после духоты и шума трапезной восхитительными. Ранняя в этом году весна совпала с поздней Пасхой, и вокруг уже все зеленело, а соловьи вечерами пели в кустах у забора просто оглушительно.
Отец Антоний прошел по недавно уложенной плиткой дорожке к отдельно стоящему симпатичному новенькому, свежепобеленному зданию. Это была его последняя радость. Удалось успеть закончить ремонт к Пасхе, и теперь старый советский туалет смотрелся на загляденье опрятно и красиво. Внутри стены сияли бежевым переливчатым кафелем, пол был выложен керамогранитом на тон темнее, светильники на стенах словно склоняли стеклянные цветочные головки к новеньким зеркалам, а в углу красовалась напольная ваза с сухоцветами.
Сушилка для рук пока еще работала исправно, батюшка убрал из-под нее руки и аппарат, как и положено, сам отключился. Он вышел на крыльцо и услышал, как за спиной тихо щелкнул автоматический выключатель, свет погас. Но в тот же момент почему-то отключились и уличные фонари, освещавшие дорожки и небольшую площадь у храма.
Батюшка растерянно оглянулся на туалет, но дело было явно не в нем. «Просто энергию отключили. Неполадки где-то», - мелькнула мысль. Отец Антоний медленно спустился с крыльца и остановился. Луны не было, и густая душистая тьма обняла его. Батюшка протянул вперед руку и обнаружил, что даже собственную ладонь невозможно разглядеть. Он улыбнулся, как ребенок, во весь рот. Почему-то было здорово спрятаться в этой темноте от всего мира. Постояв так еще пару минут, он все же двинулся к трапезной. Потеряют еще…
Запнувшись пару раз, батюшка включил на телефоне фонарик и пошел увереннее. В окошке трапезной затеплилась слабым золотистым светом свечка. На кухне переговаривались мужчины, мелькали подсветкой телефоны. «Нет, это не пробки. У нас же новый счетчик. Нормально. Нет это центральное отключение». Батюшка прошел в трапезную, основной народ остался за столом. Одинокая свечка, закрепленная на блюдце вместо подсвечника, освещала разоренные салатники, скорлупу от яиц, блюда с маленькими куличиками и растерянно улыбающиеся лица.
Подсвечивая себе телефоном, батюшка прошел к аналою и растерянно остановился. Креста не было. Он нагнулся и внимательно осмотрел пол, поднял глаза к иконам, присел, заглядывая под стол.
- Батюшка, обронили чего? – раздался звонкий голос поварихи.
- Крест…, - отец Антоний поднялся. – Креста моего наперстного никто не видел?
- Это новый-то, красивенький, с камушками? – уточнила повариха.
- Ну да.
- Эй, народ, а ну поди все сюда! – громогласно скомандовала главная кухонная начальница. – У батюшки крест пропал, искать надо.
- Какой? Наперстный?
- Деревянный?
- Не, с камушками!
- Золотой что ли?
- Ой, мамочки! Че, украли что ли? – реплики сыпались со всех сторон.
- Куда лезешь? Я дверь запер пока, - раздался из кухни голос молодого прихожанина Александра, уже два месяца, как работавшего в патрульно-постовой службе. – Вот найдем крест, тогда пойдешь.
Александр аккуратно прикрыл двери в кухню, поставил перед ними стул и уселся на него, скрестив руки на груди.
- А ты че уселся, как барин? – прикрикнул на него сторож Андрей Иванович, заменивший на этом ответственном посту покойного Степана. – Все ищут, а он, вишь, сидит!
- А я пока послежу, чтобы никто с крестом не сбежал, или не запрятал его где-нибудь, - ответил Александр уверенно.
- Ну, сиди тогда, - вздохнул сторож. - Уронили, его, наверно, а теперь в темноте попробуй найди.
- Батюшка, а он точно тут лежал? Вы его, может в карман положили? – поинтересовался регент.
- Или с собой унесли, да где-то там оставили? – поддержала его второе сопрано Лена.
- Форточку прикройте, в шею дует! – вновь раздался голос поварихи Натальи.
- Да, какой там – дует! Дышать не чем, на улице не ветерка, - отмахнулся кто-то.
- Нет, Василий Андреевич, простите, но вас я тоже пока не выпущу! – решительно встал со стула Александр, оттесняя одного из жертвователей от двери. – Видите же, у нас ЧП! Пропала ценная вещь, а если один уйдет, так и остальные разбегутся. Может быть, еще полицию вызывать придется.
- А что? И вызови, - вмешалась всегда тихая бабушка-свечница Меланья. – Пусть профессионалы работают, я вот в фильме вчера видела…
- Не надо полицию, - раздался громкий голос священника. – Нельзя нам судиться, да еще и перед неверными, об этом и апостол писал, - вздохнул он. – Только если кто-то взял крест, то ведь это – беда в дом. Никакой выгоды или пользы от кражи святыни получить невозможно. И ведь это не просто крест - это крест моего деда-мученика!
- Так он, правда, золотой? – поинтересовалась Ирина-альт.
- Позолоченный, с жемчугом и рубинами. Но разве в этом дело? – батюшка обвел глазами растерянные лица. – Может быть, погасим свечу, и тот, кто взял крест, вернет его на аналой?
- А потом вы его простите и предложите предать все забвению? – раздался возмущенный голос ППС-ника Александра. – Ну, уж нет! Если он у вас украл, значит, и еще украдет. Такой человек должен быть наказан. Я звоню участковому.
- И правильно! Вы, батюшка, уж очень мягко с ними, - глянула на сотрапезников Эльза Витольдовна, безсменный бухгалтер прихода. – И, кстати, зря вы вообще надели такую дорогую вещь. Антиквариату место в музее.
- Но это не антиквариат, это – святыня, - батюшка потер переносицу. – С полицией мы всегда успеем. Давайте присядем лучше и подумаем, как быть.
- Правильно. Давайте-ка сядем, как сидели в начале трапезы, - поддержал предложение сторож. – А то, может, вор уже давно утек.
Рассевшись по скамьям и стульям, люди с подозрением поглядывали друг на друга. Только Александр остался сидеть у двери. Он оглядел собравшихся за столом.
- Все на месте, вроде? Посмотрите, у всех соседи по столу те же, что в начале трапезы?
- Ага.
- Да, вроде.
- Ты, Машка, разве здесь сидела? А, ну да, - раздалось со всех сторон.
- Ну, значит, и вор среди нас. И как вы, батюшка, дальше следствие вести планируете? – поинтересовался Александр недовольно.
- Да я, вот, думаю, не нужно никакое следствие, - вздохнул отец Антоний. – Бог дал, Бог и взял. Недостоин я, видно, сию святыню на персях носить.


Неделей ранее. Вход Господень во Иерусалим. Храм, Всенощное бдение
Молодой мужик в белой рубашке, выпущенной поверх джинсов, проталкивался через плотно стоящую толпу. Народ стоял так тесно, что трудно было поднять руку для крестного знамения, но мужик, подняв над толпой пучок толстых свечей, упорно шел к кануну, как ледокол, раздвигая широкими плечами бабушек и женщин, собравшихся, как и положено, на левой половине храма.
«Ух, вороны собрались! Ступить некуда!», - недовольно бормотал захожанин, не обращая внимания на слабые вскрикивания тех, кому он уже отдавил ноги.
За ним, строго в фарватере, двигался худощавый паренек с серьгой в ухе и расползшимися по обеим рукам татуировками в виде змей и вьющихся растений. Он тоже держал в руке уже изрядно подтаявшие от жары свечи.
«Величаем Тя, Живодавче Христе, осанна в вышних, и мы Тебе вопием: благословен Грядый во Имя Господне», - грянули окружившие архиерея пастыри. Им вторил хор, спустившийся в центр храма и расположившийся возле кафедры Владыки. Люди, по возможности, развернувшись к духовенству и поднимая ветви вербы и зажженные свечи, тоже подпевали Величанию; и лишь мужик в белой рубашке, прорвавшийся наконец к кануну, ставил на него самые толстые свечи и бормотал про «землю пухом братанам», не обращая внимания на праздничное богослужение.
- Слышь, Живой, глянь-ка! – дернул мужика за рукав его худощавый спутник. – Эт не тот фраер, что тебе деньги в долг в четверг просадил?
- Ты глянь, и правда – он! – хмыкнул захожанин. – Давай-ка потусуемся тут еще. Идея есть.

Пасха. Трапезная. После пропажи креста
- Батюшка, а откуда у вас этот крест-то? – поинтересовался второй жертвователь, оказавший неоценимую помощь в восстановлении храма, Иван Аркадьевич. – Вы же деревянный носили.
- Деревянный я носил постом. Так принято, - отец Антоний разгладил бороду и глянул на грустную матушку. - А этот крест мне достался от двоюродного деда, замученного красными за веру. Он был деревенским протоиереем. Простой батюшка, жил и служит тут неподалеку. Вроде бы – обычный человек был, ничем не знаменитый. Семья – пять человек детей, жена, да сестра – инвалид. Жили небогато, а верили крепко.
Когда власть советская пришла, особняк барский красные спалили со всей помещичьей семьей. Дед хоть и пытался воспрепятствовать, да кто ж его слушать станет. А через месяц вернулся сын старший помещика покойного, офицер царский. С фронта приехал, когда уже революционные агитаторы всю армию разложили и воевать с немцами не стало никакой возможности. Хотел он семью забрать и к белым на юг пробираться, да только не успел.
Как узнал он про несчастье, чуть руки на себя не наложил. Дед у него буквально пистолет из рук вырвал. Долго с ним говорил о будущей жизни, о Промысле Божием, а потом у себя в подполе укрыл. Только кто-то из сельчан углядел это дело, к утру пришли к деду. И его, и офицера того расстреляли, а семью всю в ссылку отправили. Сестра его, та, что инвалид, замуж в ссылке вышла и мою мать родила, а крест дедов мне перед смертью завещала и слезно просила, чтобы и я священником стал.
- Так он не за веру, а за контрреволюцию пострадал, - недоуменно произнес в тишине сторож.
- Ну, что вы говорите, Андрей Иванович! – накинулась на него певчая Ирина.
- Вообще, конечно, контрреволюционером дед очевидно был, - грустно улыбнулся отец Антоний. – Но пострадал он именно за веру, ибо поступил так, как заповедал Христос – спас душу от самоубийства, укрыл от неправедного убиения, положил жизнь свою за ближнего.
- Ну да, Борис и Глеб тоже как страстотерпцы прославлены, - рассудительно произнес семинарист Игорь, приехавший на каникулы к родителям. – А ведь они пострадали, вроде как, из-за борьбы за власть. Не в том смысле, конечно, что сами за нее боролись. Но ведь Святополк окаянный их убил лишь за то, что они были законными кандидатами на княжеский стол. Казалось бы, при чем тут вера? Ан нет. Они-то по вере себя повели, не стали за власть бороться, со смирением приняли смерть от руки старшего брата, вот и в число мучеников вчинены.
- Правильно, Игорь, - кивнул священник. – А вот как нам нынче по вере поступить? – он грустно обвел взглядом собравшихся за столом.
Это были самые близкие, те, кто с ним восстанавливал храм, кто соглашался работать за копейки, а то и вообще безплатно, потому что все средства шли на стройматериалы. Регент и певчие спешили после работы в музучилище на службы; повариха Наталья жила на пенсию, и когда батюшка заикнулся о зарплате, только махнула рукой – дескать, пусть труд мой будет хоть малой жертвой Богу. Сторож получал копейки, но трудился от души, прибирая двор, выкашивая газончик и добровольно ухаживая за цветами.
Представить, что кто-то из этих простых и искренних людей взял драгоценную святыню, было совершенно невозможно.

Неделей ранее. Вход Господень во Иерусалим. Храм, после Всенощного бдения
- Протоиерей Антоний за двадцатилетнее непорочное служение в священном сане и за скорое и успешное восстановление храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла награждается правом ношения креста с украшениями! – Владыка высоко поднял крест и протянул отцу Антонию.
- Спаси Господи! – батюшка склонился, прикладываясь ко кресту и к руке архиерея.
- Ни фига себе игрушка! – шепнул мужик в белой рубашке своему спутнику. – Реальный антиквариат.
- Да откуда у них? – с сомнением протянул парень с татуировками. – У все же только новье. Даже у главного.
- Не, я точно вижу. У меня дядька в антикварном магазине работал, я там насмотрелся, - уверенно кивнул мужик.
- И че ты думаешь?
- Ща увидишь, - усмехнулся он.
Оба захожанина вышли во двор и присели на скамейку под черемухой. Народ повалил из храма. Люди останавливались, крестились, кланялись с сторону церковных дверей и расходились потихоньку. На машинах были немногие, в основном, люди спешили к автобусной остановке. Они уже выглядели обычными, суетливыми, по-деловому куда-то спешащими, и только веточки вербы, торчащие из каждой сумки, напоминали о Празднике, который еще продолжался в Церкви Небесной и земной.
- Эй, фраерок, пожалуй сюда! Да не дергайся! – прихватил под локоть побледневшего мужчину мужик в белой рубашке.
- Че, думал, здесь тебя не найдем? – усмехнулся парень с татуировками. – От Живого не скроешься!
- Послушайте, ну зачем здесь? Я же все отдам! Мне просто нужно время, - мужик растерянно оглядывался.
- Это понятно, что отдашь. Иначе не бывает. Все, кто жив – отдали, остальные – покойники, - хмыкнул парень.
- Ты не нервничай. Присядь, - грубо надавил на плечо должника мужик в белой рубашке.
Мужчина опустился на скамью. Он напряженно смотрел теперь на храмовые двери. Две девушки остановились на паперти, снимая платки и поправляя прически. Они оглядывались и переговаривались. Мужчина опустил голову и втянул голову в плечи, стараясь стать как можно незаметнее.
- Че, струсил, фраерок? – усмехнулся парень, глядя на его манипуляции. – Правильно, ага.
- Короче, слушай! – строго заговорил мужик. – Видал сегодня какой крест вашему бате главный вручал? Ну, так мне это крест нужен. Принесешь, долг, так уж и быть, прощу.
- Но как я…? – растерянно протянул должник.
- А это, уж, твои проблемы. Любишь в игры играть, люби и денежку носить, - усмехнулся мужик.
- Какие проблемы? – хмыкнул парень. – Батя домой пойдет, а ты его камушком по головушке. Крест заберешь, а там можешь, для очистки совести, и скорую вызвать.
- Я убивать не стану! – взвился мужчина, подскакивая с лавки.
- Ты че, глупый совсем? Кто тебе сказал убивать? Ласково камушком… Я ж тебе русским языком говорю. А нет, так квартиру продай, чучело! Неделя тебе сроку…

Пасха. Трапезная. После пропажи креста
- Форточку откройте, пожалуйста, - Лена-второе сопрано откинулась на стул. – Мне нехорошо.
- Да кто ее опять закрыл?! – буркнула Ирина. – Просили же уже.
- Ленка, ты чего? – наклонился к ней регент.
- Ничего, Петя. Воздуха не хватает, - Лена прикрыла глаза.
- Давление бы ей смерить, - пробормотала Меланья. – Девонька, может, скорую вызвать, а?
- Не надо. Я лучше мужу позвоню, - слабым голосом проговорила Лена. – Голова кружится.
- Точно давление. Ее бы хоть положить куда, - Меланья оглядывалась, но никто не спешил освободить скамью.
- Ну, началось! Сейчас скорая приедет, потом родственники подвалят. Так все и расползутся, и крест уйдет, - возмутился Александр.
- А чего ж вы, отче, именно сегодня-то этот крест надеть изволили? – недовольно поинтересовалась бухгалтер. – Столько народу постороннего.
- Потому что Владыка меня крестом с украшениями на Вербное наградил за выслугу лет, - вздохнул батюшка и благословил Лену, слегка коснувшись запрокинутой головы. – Ей бы водички святой. А покупать софринский крест – это ж какие деньги нужны!
- Ну да, деньги. Да этот крест если продать, пожалуй, и на колокол бы хватило! – возмутилась Эльза Витольдовна, она единственная с самых первых дней работы получала полноценную зарплату и, как нынче выражались, полный соцпакет. Но без нее было никуда. В крещении – Елисавета, она настаивала, чтобы ее звали привычно – Эльзой и на Елисавету принципиально не откликалась.
Скорая подъехала одновременно с Лениным мужем. Александр с Игорем, словно секьюрити, сопровождали каждый шаг вновь пришедших, так что фельдшер, измерявшая Лене давление, даже гаркнула на него:
- Вы, молодой человек, под руки не лезьте. Кто она вам, жена что ли?
- Она мне жена! – раздраженно вскрикнул муж Лены Сергей и с подозрением оглядел обоих парней.
- Кофе сварите! Давление у нее упало, - подняла голову фельдшер.
- Доктор, а может, в больницу лучше? – Сергей наклонился к ней и прошептал что-то на ухо.
- Так чего ж вы молчали, что беременна? - дернула фельдшер полным плечом. – Голову только морочите! Поехали! Быстро! Потеряете ребенка, будете потом врачей винить.
Регент тер виски и кусал губы, буквально уткнувшись лицом в форточку и глядя, как Лену выносят на носилках Игорь и Александр. Субтильный Сергей хлопотал, открывая двери и с ревностью глядя на крепких парней, несших носилки.
- Чего ты, Петрович? Тоже плохо что ли? – окликнул регента сторож.
- Нормально, - пробормотал Петр Петрович, бледный, как мел в предрассветном свете.
Батюшка грустно смотрел, как Александр с Игорем заводят обратно в трапезную вываливший на ступеньки за скорой народ. Как теперь жить и работать всем им рядом друг с другом? Ведь каждый будет соседа подозревать…
Повариха Наталья жила на пенсию, но разве ей не нужны были деньги? Внук у нее – мальчик проблемный. Пыталась его Наталья к храму приобщать, да его совсем в другую сторону потянуло. Она уже боялась, как бы не с наркоманами он связался? Приходила на неделе, просила помолиться за отрока заблудшего. А если его выкупать понадобилось – от бандитов или от тюрьмы? Взяла бы она крест от отчаяния?
Жертвователи Иван Аркадьевич и Василий Андреевич, казалось бы, были вне подозрений. Они зарабатывали достаточно, чтобы купить себе понравившуюся вещь. Но кто знает, какие бывают скрытые мотивы? Отец Антоний вспомнил, как кто-то говорил ему, что Иван Аркадьевич коллекционирует антикварные статуэтки. А если крест произвел на него неизгладимое впечатление? Коллекционирование - это ведь, своего рода, духовная болезнь. Люди на многое идут ради удовлетворения этой страсти.
Батюшка перевел глаза на Игоря и Александра. Парни о чем-то переговаривались, стоя у вновь закрытых дверей. Эти, вроде как, тоже вне подозрений. Особенно Саша. Ведь именно он настаивал на привлечении полиции. Но, опять же, это может быть и способом отвести от себя подозрения. Да и кто стал бы его обыскивать, например? Он же для полицейских – свой сотрудник.
Клиросные, свечницы, сторож… Взгляд отца Антония остановился на матушке. Она подняла на него глаза и грустно улыбнулась.
«Не пора ли всем по домам?», - произнесла она негромко, но он услышал.
- Дедушка, дедушка! – раздался под окном громкий детский голос.
- Олежка, ты откуда здесь опять? – поразился батюшка.
- Мы ходили на горку, солнышко смотреть! – прокричал внук, барабаня по стеклу.
Отец Антоний распахнул окно. В трапезную ворвались запахи и звуки яркого весеннего утра. Внук уже копошился в кустах, чего-то высматривая. Дочь Лена безуспешно пыталась добраться до него.
- Леночка, вы как здесь? – улыбнулся ей батюшка.
- Олежик поспал два часа и больше никак не хотел. Тогда мы пошли смотреть, как солнышко играет.
- Деда, а я твой крестик нашел! – Олежка вынырнул из кустов и протянул отцу Антонию крест с рубинами.
За спиной ахнули. Батюшка втянул ребенка в трапезную прямо через окно.
- А где ж ты его нашел, милый? – склонилась к мальчику Меланья.
- Тута, под окошечком!
- Не тута, а тут, - машинально поправил батюшка, он поцеловал крест, на секунду прижал к груди и надел на себя.
- Слава Тебе, Господи! Благодарственный молебен в пору служить, - светло улыбнулась матушка.
- И теперь всех простим. А кто – вор, так и не выяснили, - недовольно пробормотала Эльза Витольдовна.

Пасха. В переулке, неподалеку от храма. После обретения креста
- Ну че, фраер, принес?
Эти двое появились словно ниоткуда. Петр Петрович отшатнулся и замер. Кричать было безполезно. Столь рано на улицах еще никого не было, а если кто и услышал бы его, вряд ли поспешил бы на помощь.
- Чего молчишь? Трясешься? – парень с татуировками встряхнул его за плечи.
- Я не смог, - пробормотал регент. Его действительно трясло.
- Не, нормально? – парень обернулся к товарищу. – Не смог он!
- Я пробовал выкрасть сегодня крест, но его нашли, - прошептал Петр Петрович.
- А я тебе как говорил? Камушком! – прошипел татуированный.
- Я не смогу. Больше и пытаться не буду. Бог меня уже наказал, - выдохнул регент.
- Че ты там бормочешь? Бог его наказал! Это мы тебя сейчас накажем!
- Я не буду. Лена в больнице, ребенок… мой…, - регент бормотал все тише, губы его посерели, и он буквально повис на руках парней. Взглядом он ловил что-то невидимое остальным и шептал, - Помилуй! Господи!
- Э, да он сейчас копыта отбросит! – дернулся татуированный.
- Дак и нормально, бросай его и пошли, - дернул плечом второй. – Нам что сказали – либо крест, либо убрать его по-тихому, чтобы остальным неповадно было.
- Так ведь сказали убрать, - растерялся парень с татуировками. – А тут он сам.
- Да какая разница. Ну скажем, что траванули его. Главное ведь - не способ, а неотвратимость наказания. Пошли, уже. Слышь, идет кто-то.
- А если выживет?
- Тогда в больнице добьем.
Петр Петрович растирал слабым движением грудь в области сердца. Боль чуть отступила. Он лежал на холодном асфальте, веточка щекотала лицо, а воробей припрыгал так близко, что его можно было бы поймать, если б были силы.
«Деда, там дядя лежит!», – раздался детский голос. Регент чуть повернул голову. К нему приближались отец Антоний с матушкой, дочкой и внуком. Они улыбались и переговаривались, еще не видя его.
- Дядя, ты – больной? – к лицу Петра Петровича склонился Олежка и потрогал его голову своими прохладными пальчиками.
- Да, - прошептал регент. – Ты позови батюшку.
- Деда, деда, тебя дядя зовет! – рванул с места малыш.
- Ой, батюшка, скорее! Это ж Петр Петрович! – бросилась к нему обеспокоенная матушка.
- Петр, что? Сердце? – склонился к нему через минуту отец Антоний. – Лена, скорую вызывай!
- Батюшка, ты меня поисповедуй, - прошептал регент, греха на мне много.
- Сейчас, дорогой, сейчас, - батюшка спешно достал из пакета епитрахиль и накинул на шею. – Молитвы…
- Отче, не дождусь я молитв!
- Ну давай! – отец Антоний опустился на колени. – Лена, Олежку забери.
- Господи, помилуй! – прошептал регент, не решаясь начать. Священник сжал ему руку.
- Теперь не время стыдиться. Нужно очиститься перед Судом Божиим! – произнес он торжественно и строго.
- Да, да, - выдохнул Петр Петрович. – Это все – моя вина. Я взял крест, отче! Прости!
- Да как же? Почему? – растерянно глянул на него батюшка.
- Играл… на деньги. Проигрался, - регент с трудом выдыхал слова. – Пригрозили убить… В счет долга крест захотели…
- Ну, Бог простит, Бог простит, - отец Антоний провел рукой по его голове, словно гладил ребенка. В глазах его стояли слезы.
- И Лена… из-за меня… Это меня Бог наказал за крест.
- А Лена-то при чем? – удивился отец Антоний.
- С Леной мы пожениться хотели… И ребенок, наверно, мой…
- Да как же пожениться-то? Она ж с Сережкой венчана!
- Согрешили мы, - выдохнул Петр Петрович. – Седина в бороду…
- Ох-хо-хо, - батюшка сжал его руку. – Еще что?
- Сергею завидовал, ревновал, ненавидел. Денег легких искал, в Европу увезти ее хотел…
- Ох, Петр! А Бог-то как? Думаешь, в Европе Он тебя бы не нашел?
- Бог – Он милостив! – прошептал регент. – Меня ведь убить должны были сейчас, и не убили. Решили, сам помру. И вы тут появились… Он мне время на покаяние дал. А теперь, теперь все…
- Погоди! «Господь и Бог наш, Иисус Христос…», - священник накинул епитрахиль на голову умирающего и стал спешно читать разрешительную молитву. – Вот только теперь – все! – он заглянул в глаза Петра.
Лицо регента разгладилось, тихая улыбка застыла на нем. Батюшка перекрестился и прикрыл глаза новопреставленному. Пасха. Смерть в эти дни не страшна. Бесы на мытарствах не имеют власти задержать ее, ради Воскресения Христова. Действительно – милостив Господь!