Раз дают - надо брать

— Серёжааа! Серёжааа! — истошный женский крик раздавался на всю округу.

— Ребёнок что ли потерялся? — гадали случайные прохожие, ёжась от этой догадки и тревоги пронзительного голоса. И только местные жители закатывали глаза к небу и устало театрально вздыхали: «Опять эта сумасшедшая старуха».

«Сумасшедшая старуха»  металась по двору, продолжая звать Серёжу. Сердобольные соседки успокаивали её:

— Да найдётся ваш Серёжа,  не первый раз пропадает!

Но старуха не унималась и причитала со слезами в голосе:

— Да как вы не понимаете, он дома не ночевал!!! Серёжаааааа! — голос старухи визжащей электропилой разрезал воздух округи.

Бабушки махали руками и оставляли её в покое. Только одна вредная соседка неоднократно приставала к Рине с одним и тем же вопросом:

— Ну, зачем же вы назвали кота (кота!!!) человеческим именем?! Вам что кошачьих имён не хватает?! Есть же прекрасные имена — Барсик, Мурзик, Васька, наконец! — и поперхнулась, — хотя Васька тоже вроде человеческое имя, но всё-таки не Серёжа! Вот у меня внука зовут Серёжа и мне неприятно, что так же зовут вашего кота!

— А мне приятно! — огрызнулась Рина, — можете завести себе собачку и назвать моим именем, мне не жалко! — и отвернулась, дав понять, что тема исчерпана.

«Не жалко ей, — сердито подумала соседка, —  мне бы тоже было не жалко такого имени! Рина… Хм, что за имя-то такое? Не Ирина, не Марина, не Екатерина, огрызок какой-то, а не имя! Я бы и собаку так не назвала!»

*****

Рине тоже не особо нравилось своё имя, она знала такую актрису — Рину Зелёную, и слышала в какой-то передаче, что это было её сценическое имя, настоящее имя актрисы было Екатерина. А им с сёстрами родители дали странные неполные имена — Тина, Лина и Рина, всем, кроме старшей сестры. Они, младшие,  ужасно завидовали старшей Зине — Зинаиде — какое красивое и понятное имя, а не эти обрубки.
Тина мечтала, чтобы её звали Валентиной, потому что её часто дразнили Тиной болотной, это было очень обидно! Рину называли Зелёной, потому что все знали эту актрису — Рину Зелёную. Рину это бесило — актриса была вертлявая и какая-то комичная, а Рина всегда хотела быть степенной и красивой.  Когда они с девочками играли в куклы и дочки-матери, Рина просила называть её Алёной — это имя из русских сказок  ласкало слух и душу.  Рина даже подумывала с возрастом поменять имя, но потом привыкла. Имя, как вторая кожа, прирастает к человеку.

*****

У Рининых братьев были хорошие  имена, старший брат — Николай,  младший — Владимир. Чем руководствовались родители, выбирая девчонкам такие имена, она не знала, а спросить было невозможно, их воспитывали в строгости — к родителям обращались на «Вы», никаких фамильярностей, никаких нежностей и баловства. Да и время было тяжёлое — трудились с утра до ночи, то война, то голод, а бабы ещё и рожали. Вот их, шестерых детей, попробуй роди, выкорми, одень, обуй, дом содержи в чистоте — к Пасхе потолки побели… ой, да чего там перечислять, одно слово — не жизнь, а тягота. Это сейчас красота — краник открыл — вода течёт, хочешь — холодная, хочешь — горячая. Не надо с полными вёдрами из колодца на себе тащить, как они девчонками пёрли, надрывались. Печку не надо топить, дрова заготавливать — сидишь дома, как барыня, а у тебя батареи огненные, тёплый туалет под боком, а не эти уличные «скворечники». В магазин пришёл, а там тебе уже курочка общипанная и потрошённая приготовлена, не надо её, родненькую, ловить да  голову ей рубить, как рубили братья-мальчишки. А кура-дура ещё возьмёт и вырвется, да бегает по двору без головы…

*****

Отец всегда был неразговорчив, суров на вид, но детей не обижал, мальчишек учил ремёслам, а девчонок изредка гладил по голове мозолистой рукой, это был верх нежности. От матери и такого они не получали. Рина помнила, как она, самая младшенькая, тяжело болела, металась в жару и в бреду (не знала, лечили ли её чем, или организм боролся сам), но когда вдруг жар прошёл, голова прояснилась, и ей стало легче, она услышала равнодушный голос матери:

— Надо же, выжила, а я думала, помрёт.

Рина всю жизнь, как шрам, носила эти главные материны слова…  Материнское равнодушие жило в ней всю жизнь и разъедало её как кислота. Пыталась оправдывать — время такое было, все выживали, она же не единственная была дочь, она вообще самая младшая, одной больше — одной меньше…

Она так и не смогла простить матери этих слов, хотя сама не стала мамой, и не знала, каково это — любить своих детей, но подсознательно чувствовала, что такое равнодушие к жизни своего ребёнка противоестественно.

Рине казалось, что мать по-настоящему любила только старшего сына Колю, который рано стал помощником по хозяйству и слушался строгую мать, она любила и  жалела младшего сына Вову, а от девок не видела никакой пользы, только ещё, когда подрастут, надо будет мучительно готовить приданное всем четверым. Мать не сумела толком приучить их к рукоделию, только старшая Зина неумело вязала салфетки и круглые смешные половики, а остальные девчонки только мыли, мели, скребли, и то когда мать заставит. 

*****

Рина с прямой спиной и поджатыми губами демонстративно отошла от соседки и снова тревожно оглядела двор в поисках кота. Опять закричала:

— Серёжаааа!

«Какой же у неё скрипучий голос, как будто металлом по стеклу, — подумал Серёжа, сидя на дереве и наблюдая эту картину с высоты, — ну, когда она поймёт, что я взрослый самодостаточный кот и могу не ночевать дома?!»

Но в который раз снисхождение, граничащее с жалостью к этой ненормальной старухе или, скорей, невыносимость её истерического крика пересилило его самодостаточность, и он аккуратно спрыгнул с дерева и деловой походкой направился к своему дому.

- Батюшки мои, поглядите-ка на него, — как ржавая пила взвизгивала старуха, — идёт, как ни в чём ни бывало, будто это я, а не он дома не ночевал!   

Серёжа даже ухом не повёл на эти обвинения, уселся у двери в подъезд и царственно задрал голову на ручку двери. Старуха кинулась открывать. Серёжа юркнул в тёмный подъезд, пахнущий сыростью, мышами и чем-то таинственным и опасным, что делало его уязвимым, от чего подводило живот и поднимало шерсть на холке, поэтому он быстро лёгкой тенью перескочил через несколько ступенек, в секунды оказавшись у двери, и снова замер в величавой позе, ожидая тяжело топающую по ступенькам старуху. 

Рина и Серёжа жили на первом этаже и в жизни бы Серёжа не стал пользоваться входной дверью в подъезд, если бы старуха, гонясь за современной модой, не поставила  эти уродливые пластиковые окна — фу, какая гадость! Сплошные недостатки — пахнут химией и резиной, зимой не украшаются волшебными морозными узорами, которые раньше он так любил рассматривать сквозь прикрытые полусонные глаза, греясь рядом с тёплой батареей, и самое непростительное — открываются как-то не по-человечески, то есть не по-кошачьи. То ли дело старые добрые двойные деревянные рамы с форточкой. На первом этаже с таким счастьем никаких дверей не надо! Хочешь  — располагайся в форточке (прямо картина маслом) и любуйся на двор, щурься на птичек, презирай людишек, дразни собак, помахивая пушистым хвостом — рай, а не жизнь. А хочешь — спрыгивай на подоконник снаружи и на землю — вот ты уже на свободе. И таким же путём обратно, нагулявшись. А теперь  что — этот дурацкий пластик открывается каким-то узким треугольником — и носа не высунешь как следует, а то и застрянешь чего доброго. Видел он, как соседский кот торчал — половина кота на улице, половина дома. Чуть не перерезался пополам. Хорошо, хозяйка вовремя обнаружила, вынула из западни, а то было бы у неё два кота — один только с мордой, а другой только с… ну, вы поняли, — с хвостом, короче. 

*****

Ещё одна причина, по которой Рина поставила пластиковые окна - она была страшной мерзлячкой. Зимой в щели старых деревянных рам всё время задувал холодный ветер, а если не законопатишь их как следует ватой и не заклеишь бумагой, то и снега могло намести. Она всегда зябла, куталась в тёплые длинные шерстяные кофты и причитала:

- Как же я ненавижу зиму!

Серёжа искренне удивлялся: «Если ты ненавидишь зиму, значит, ты ненавидишь свою жизнь! Ведь всё — зима, лето, небо, солнце, дождь, туман и весь мир — это твоя жизнь! Как можно ненавидеть что-то из этого?! Зимой тоже бывают прелестные деньки, когда можно нырнуть в сугроб с головой, а снег такой щекотный! Вынырнешь, а он у тебя на усах, на бровях, скосишь глаза на свой ядрёный порозовевший нос, а там крошечная снежинка в обмороке от страха тает. Чихнёшь и вернёшь её к своим хрупким сородичам. Нет, ну не нравится тебе нырять в снег, рассматривать снежинок на носу, хорошо, сиди дома в тепле, слушай, как уютно журчит у горячей батареи в животе,  смотри в окно на то, как другие радуются жизни! Зачем же сразу ненавидеть?!»

*****

Рина начала открывать дверь в квартиру, кот не стал ждать широко распахнутой двери и Рининого полупоклона, мол, добро пожаловать, а просочился в щёлку, оставляя на косяках волоски шерсти. Серая густая шерсть была его гордостью и Рининой головной болью. Он старался оволосить как можно больше поверхностей в квартире, начиная с Рининых ног, которые в тёплых тёмных колготках всегда были в пределах доступности и на которых особенно красиво смотрелись приставшие шерстинки, и заканчивая запрятанной  в шкафу одеждой. Он аж зажмурился от этого удовольствия — юркнуть в приоткрытую дверку шкафа, долго моститься в пыльном сумраке под развешанными длинными платьями среди коробок и пакетов, потом, зацепив когтем, стащить какую-нибудь вещь на себя, долго утрамбовывать её лапками до удобной лежанки, потом свернуться клубочком и сладко заснуть, похрюкивая от удовольствия. Первое время, обнаружив такое, Рина приходила в ужас, пыталась ругать и даже наказывать кота, но всё было бесполезно. И если раньше кот тайком проникал в шкаф, то теперь он демонстративно требовал открытия двери в модный мир Рины, который он своим присутствием делал ещё моднее — украшая шерстью и затяжками. Рина не сопротивлялась и шла на поводу у этого своенравного мехового дизайнера, открывая ему шкафы по первому требованию.

Наверное, многие хозяйки бы попадали в обморок от такого кошачьего бесчинства в шкафу, но для Рины это стало уже чем-то обыденным. Она даже умилялась на новые затяжки, которые он любовно размножал на её незамысловатой одежде, правда, всё-таки делала попытки спрятать их наизнанку с помощью иголки.

Позволяя своему коту так много, она в свою очередь удивлялась на свою сослуживицу — повариху Анну Петровну. У той жила огромная овчарка Вета. Или Анна Петровна жила у Веты — непонятно, потому что частенько Анна Петровна приходила на работу совершенно невыспавшаяся и жаловалась:

- Я сегодня глаз не сомкнула. Вчера вечером уж хотела стелить себе на диване, глядь, а там Веточка разлеглась, я её уговариваю, мол, Веточка, подвинься, а она ни в какую… Так и пришлось на полу лечь…

Поварихи со смехом в глазах переглядывались, некоторые крутили у виска, но Анна Петровна не замечала насмешек. 
Любовь к собаке переходила всякие разумные границы.

Как-то она пригласила к себе весь коллектив столовой на  день рождения, накрыла обильный стол. Все расселись, стали поднимать тосты, кушать с аппетитом. Вета крутилась у всех под ногами, больно лупцуя виляющим хвостом. Анна Петровна извиняющимся тоном сказала:

- Это она проголодалась! Сейчас, Веточка, я тебя покормлю.

Взяла  со стола тарелку, наложила в неё еды — кусок курицы и несколько кусков колбасы и поставила тарелку на пол. Вета за минуту проглотила всё предложенное, облизав тарелку,  и снова задрала голову к столу.

- Умничка моя, — умилилась Анна Петровна, подняла тарелку с пола, протёрла её наспех полотенцем и… поставила обратно на стол.

У гостей как-то резко пропал аппетит и веселье вскоре свернулось, а эта история потом долго обсуждалась за спиной у Анны Петровны. 
Рина тоже считала, что это перебор. Но мы же за собой ничего такого не замечаем, поэтому она частенько давала Серёже откусить от своего мороженного, если он проявлял интерес, а потом спокойно доедала за ним.

*****

Серёжа подошёл к пустой миске и молча смерил старуху укоризненным взглядом, мол, стоило так разоряться на улице, если к моему приходу не подано ничего вкусненького.  Рина насыпала ему горстку сухого корма. Серёжа, не притронувшись к еде,  с брезгливой мордочкой «закопал» миску и вышел из кухни. В принципе он бы перекусил, но надо дать понять Рине, кто тут главный. И кто решает, когда и что ему есть.

*****

Вообще-то  старуха готовила отменно. Она и по профессии-то была поваром. Мать всегда говорила дочерям, что надо учиться, чтобы получить уважаемую профессию — стать или «учителкой» или «хвельдшером», но Рина мечтала стать поваром, чтобы ходить на работу в белом халате и косынке, как соседка тётя Глаша, которую мать неуважительно называла Глашкой. Мать вообще уважительно называла только своего мужа по имени-отчеству, и старшего сына полным именем Николай, младшего сына звала  - Вовой, а остальные все независимо от ранга и возраста были у нее — Любки, Стёпки, Верки, Пашки и тому подобное. Даже дочек она звала — Зинка, Тинка, Линка и Ринка.

Рина в голодном детстве  всегда играла в «посудку» — изображала, будто что-то варит в старой кастрюльке, насыпая туда песок, перемешивая его с водой, приправляя сорванными листиками и цветами, а потом угощала сестёр и тряпичных кукол. Сёстры фыркали  и отказывались от этого угощения, а куклы ели безропотно.

Рина рано уехала из деревни, стала учиться на повара, мать одобрила её выбор, мол, голодной никогда не будешь. А уж наголодалась их семья вволю. Позже Рина попала в военный городок одной из республик СССР  — стала работать поваром в столовой. Снабжение там было отменное.
Работники столовой тащили всё, что можно унести. Она сначала стеснялась, и так была рада, что сыта — их кормили бесплатно и даже давали кое-какой паёк. В те времена   с продуктами было туго. Потом Рина наловчилась и, как другие, уже не знала удержу в выносе продуктов.

Рина не считала это воровством. Это был «навар» за тяжёлый труд — сколько Рина переворочала мешков с крупами и огромных баков с супами и щами. Поэтому она без устали варила тушёнку в своей служебной квартирке, закатывала в трёхлитровые банки, лучшие мясные говяжьи оковалки она засаливала, консервировала в нутряном жире. Это была настоящая фабрика по сохранению мяса на длительный срок. Ей самой не нужно было столько мяса, её уже тошнило от него на работе, но голодное детство возбудило в ней неуёмный охотничий азарт по добыче и заготовке продуктов питания — гречка, макароны, сахар, чай — охота шла на всё. Львиную долю продуктов она пересылала сёстрам в посылках.  А те в свою очередь подкармливали своих детей.

*****

Дети были не у всех сестёр. Старшая Зина замуж так и не вышла, жила со старым отцом в деревне, где вела скромное хозяйство, двух пенсий им хватало для нехитрой деревенской жизни - пенсия отца, как инвалида войны, потерявшего ногу, была большая. Мать давно умерла. На майские праздники сёстры старались приезжать в деревню, чтобы проведать отца и помочь сестре с посадкой картошки. Рина в таких сельскохозяйственных работах не видела смысла, так как у неё с продуктами проблем не было, но деревенские жили по своим законам и приходилось подчиняться, отец сердился, если кто из дочерей отлынивал. Тина и Лина иногда приезжали с сыновьями. Рина смотрела на племянников и пыталась представить, что они как бы её дети, но один (Линин) всё время баловался, сбегал на речку, грубил матери, другой (Тинин), наоборот, был около матери, как привязанный, оба помогали из-под палки, да ещё частенько за ними приходилось переделывать всю порученную им работу,  и это её раздражало.

Лина получила образование медицинской сестры и работала в детском саду, в её обязанности, в частности, входило снимать пробу с детской пищи. Само собой, поварихи охотно делились с ней сэкономленными продуктами.

Тина закончила бухгалтерские курсы и считала себя очень образованной. Так как её работа не была связана с продуктами, Зина и отец отдали ей право на паёк, полагающийся инвалиду войны. Для Тины и её семьи это было большое подспорье — два раза в месяц в специальном магазине без всяких очередей можно было купить два килограмма говяжьего мяса (пусть не мякоть, но свежее и по божеской цене), палку копчёной и батон варёной колбасы, килограмм сливочного масла, килограмм сыра и что-нибудь из фруктов — апельсины или лимоны. А иной раз и какие-нибудь болгарские консервированные персики попадали на прилавок для ветеранов войны. Спасибо деду за Победу, как говорится.

*****

Однажды Рина подошла к хлебному киоску и взяла полбуханки белого хлеба. Рядом стояла большая толстая девочка-женщина даун из соседнего дома. Возраст на её детском глупом личике выдавали только морщины вокруг глаз. Она грустно и жалостливо посмотрела на Рину с половиной буханки хлеба и снисходительно изрекла:

- Какая глупая — только полбуханки хлеба взяла, а мы с мамкой сразу три буханки берём!

Рина удивилась: дурочка дурочкой, а ведь понимает, что еды должно быть много!  Умница какая! Погляди-ка, её, Рину, ещё жалеет и глупой называет! Рина вздохнула, подумав о матери этой девочки-женщины — вот ведь наказание какое, не дай Бог! Ведь мать не вечная, вот что будет с эдаким дитём? И снова вздохнула с облегчением — ой, хорошо, что нет у неё детей, а то вдруг такая была бы? 

Или как единственный сын одной знакомой, с малолетства неуправляемый был — по колониям для несовершеннолетних да по тюрьмам обретался безвылазно. Мать горевала-горевала, что практически его потеряла, а потом вдруг на улице увидела белобрысого мальчишку — копия её сын в детстве. Разговорилась с мамой мальчика — оказалось, что та давно встречалась с её непутёвым отпрыском и вот родила. Так эта знакомая от счастья чуть с ума не сошла — сына почти потеряла,  а тут вдруг нежданно-негаданно внука обрела. Прямо «Санта-Барбара» какая-то — на улице внука встретить, о котором ни сном, ни духом! Так и стали общаться, хоть смысл жизни у неё появился. Ох, всё женщинам через страдания даётся.

*****

Все сёстры, кроме Рины, были в мать — кругленькие, как снеговички, а старшая Зина была самым крупным и добрым снеговиком. Рина пошла породой в отца — сухая, жилистая, прямая. Из-за высокого роста и гордой посадки головы казалось, что  Рина смотрит на окружающих сверху вниз. Но на самом деле она любила своих  сестёр и братьев. Особенно  Колю.

Старший брат Николай стал военным, служил в Германии, дослужился до полковника, и пока не вышел на пенсию, редко навещал родных. Он удачно женился, родил сына, женил его и уже радовался внуку. Его супруга снисходительно относилась к родне мужа, ну, ещё бы — жена военного офицера в то время — это престиж, заграничные шмотки, совсем другой уровень. Да и была она коренная москвичка, а не из какой-то деревеньки. Но в целом была добра к золовкам, всегда привозила подарки, сёстры скорее сами себе надумали её пренебрежение к ним. Колина семья была обеспечена более чем. И все у него были красивые — и жена, и сын со снохой, и внучок. Все образованные и удачливые. Как будто судьба бОльшую часть счастья, положенного им всем, щедро отсыпала Николаю. А оставшиеся крохи поделила между остальными членами их большой семьи.

*****

Судьба младшего брата Вовы оказалась не такой счастливой, как у старшего. Он рано женился на Машке (сёстры, как когда-то мать,  всех, кроме друг друга, называли слегка уничижительно), Машка по конституции была похожа на Рину — такая же длинная и костлявая. Машка и Вова работали на мясокомбинате, жили припеваючи,   дом полная чаша. Всё-таки для Рины это был главный показатель счастья — наличие продуктов в холодильнике и в закромах (не только у Родины). Сотрудники мясокомбината честно трудились на благо отечества, не забывая и о пополнении своего бюджета — пёрли оттуда всё, что плохо лежит — и вырезку, и палки колбасы. Машка, благо, что худая, в свободные голенища сапог засовывала мясные стейки, на которые всегда находились покупатели, да что там — очередь стояла (прилавки магазинов были пусты, всё по талонам). Кто ж догадается сапоги проверять?  

Родили сына, короче, живи да радуйся, но нет — одним  несчастным летом утонул Вова, да так глупо — и неглубоко было, но то ли выпивши был, то ли сердце остановилось. Машка хоть и почернела от горя, но не сломилась, дальше одна тянула сына. Материально справлялась (вот что значит работать с продуктами), дома всё было — полный сервант хрусталя и дорогих сервизов, полный холодильник еды, Сашка одет был во всё лучшее, из колбас вон только ихний сервелат ел, от остальных изделий нос воротил. 

А вот отцовского участия не хватало. Но замуж Машка больше не вышла — вдовствовала и всю свою нерастраченную любовь отдавала сыну. В спорт она Сашку отдала — все данные у него были — красивый сильный мальчик рос. Тогда каратэ в моду вошло, он так увлёкся, шпагаты разные делал, вертушки. Женился, девчонку взял не красавицу, больше похожую на пацана — угловатую с мальчишеской стрижкой, но Машка приняла, тем более и сноху Машкой звали. Немного погодя и внучка родилась. «Ну, вот умные люди, скажите? — возмущалась Рина, — и внучку Машкой назвали! Что им имён что ли не хватает?!» Сашка и три Машки жили дружно в одной квартире.

Годы были лихие, девяностые, парня с такими данными не могли не заметить в криминальных кругах. Глядь, а у Сашки уж и цепь золотая с палец толщиной, и фирменный спортивный костюм с лампасами, и иномарка. Но самое главное — взгляд у него другой стал, усталый, потухший какой-то. Улыбаться перестал, так ухмыльнётся криво, неразговорчивый стал, дома редко появлялся. Материно сердце тревожилось, но внешне вроде всё ладно — не пьёт, богат, здоров. А тут вдруг пропал Сашка, друзья мнутся, ищем, мол, тёть Маш, не переживай. Через пару недель тревог и страшных предчувствий, помноженных на троих Маш, пришла страшная весть — нашли Сашкину машину, переднее сиденье всё в крови. Значит, точно беда необратимая с ним приключилась. А через полгода нашли и тело с ножевыми ранениями, утопленное в пруду. Хоронили в закрытом полированном гробу, вся братва присутствовала, Машка, истаявшая от горя,  на успокоительных, стоять почти не могла, сползала по боковине гроба. Рина, с одной стороны сопереживая Машкиной потере — муж, потом единственный сын, с другой стороны испытывала облегчение, что не было у неё ребёнка, и не надо!

*****

Всё в ней бунтовало против детей и способа их появления на свет. Ей не нравились пузатые беременные женщины, представляемая боль родов, измотанные молодые мамы, с раздутыми как вымя, грудями, истекающими молоком. Ей казалось ужасным, что женщина задумана как инкубатор для вынашивания себе подобных с неприятными физиологическими изменениями организма. Бесило, сколь крошечное участие принимает во всём этом мужчина — небольшой акт, за который ему полагалось вознаграждение в виде наслаждения и всё — в принципе, он свободен. Она гордилась своей независимостью от мужчин и детей. Хотя двое мужчин было в её жизни. Но об этом чуть позже.

***** 

Рина сама довольно непритязательная в еде, моталась по рынкам ради кота Серёжи, покупая нежирное парное мясцо, подгадывала дни привоза свежей морской рыбки. Всё это варила и тушила для них обоих, но в основном для котика — растущий организм как никак. Серёжа любил её стряпню, но никогда не демонстрировал этого, ел без эмоций, чтобы она не дай Бог не поняла значимость вкусных блюд для его желудка и не начала манипулировать этим. Людей нельзя баловать откровенной симпатией, они от этого портятся.

Серёжа знал, что каждому человеку положен кот. Так решено кошачьими богами — людям, этим слабым созданиям, нужны поводыри и мудрецы в лице котов. Не как поводыри-собаки для слепых, а как духовные проводники в мир мудрости и добра. Кто ещё способен научить людей терпению, доброте, смирению, дисциплине, любви? Для этого природа щедро одарила кошачье племя — пушистый мех, магический взгляд, целебное мурчание, отвратительный характер и острые когти.

Конечно, при других обстоятельствах Серёжа  выбрал бы себе другую старушку. В его понимании старушка — это миниатюрное кругленькое аккуратненькое чистенькое создание с седыми кудряшками, милой доброй улыбкой, с лукавыми блестящими глазами, с уютным вязанием, клубочками шерсти, с которыми можно играть на полосатом половичке и с полупрозрачной фарфоровой чашечкой чая, стоящей на вязанной накрахмаленной салфеточке. Рина же была высоченная, плоская, с резким скрипучим голосом, с вытаращенными серьёзными глазами, всегда без улыбки, тревожная по натуре и одинокая. Серёжа смутно и плохо помнил момент встречи с ней, и легко мог бы найти себе другую старушку или не очень докучливую семью без детей (коты и кошки слишком беззаветно любят человеческих детёнышей, даже готовы жизнь за них отдать, именно поэтому они всегда  прячутся от детей, не позволяя дёргать себя за хвосты и усы, жизнь отдать — да, но усы и хвост — это святое!), но понимая, что вряд ли какой-нибудь другой кот станет терпеть Ринин характер и противный голос, решил из жалости остаться с ней. 

*****

Рине не очень нравилось жить на первом этаже, но она сделала такой выбор сама. Когда Рина вышла замуж… Ну, не всё было так помпезно. Просто в предпенсионном возрасте сошлись с одним мужичком…

В молодости Рина никого к себе не подпускала, чувствовала какой-то страх перед парнями и мужчинами. В деревне с девушками нет-нет да и случались трагические истории, от которых Рину бросало в дрожь и заставляло бояться сильный пол. Однажды в навозе нашли крошечный трупик младенца — какая-то девушка так скрыла следы позора. Рина думала после этого о материнском инстинкте, почему он так нерационально распределяется. Как только женщина забеременела — на тебе материнский инстинкт, получи  и распишись, как говорится. Тогда и все детишки будут в целости и сохранности. А если могут такое творить с младенцами, значит, нет у них материнского инстинкта, получается?! 

Тину и Лину эти события не пугали, Лина рано выскочила замуж за бедового парня из соседней деревни. А Тина сначала вообще родила сына без мужа, так никто и не узнал, от кого, а потом с младенцем на руках вышла замуж за положительного мужчину, который воспитывал её мальчика, как родного. Мальчик получился интересный, хорошо учился, но так уж Тина его залюбила, зализала, задушила своей материнской любовью, что он всю жизнь ей служил, до самой Тининой смерти, не женился, да даже, кажется, и ни с кем не встречался. И снова Рина подумала, как хорошо, что нет у неё детей, вдруг и она бы так же неистово и эгоистично любила своего сына. В данном случае слово «любила» звучало для неё как «сгубила». 
 
Тина была себе на уме, она помыкала и мужем, и сыном. Когда сын закончил школу, Тина привезла Максимочку к своей сестре Лине - поступать тут в институт. Ни о каком общежитии и речи быть не могло, а только проживать у тётки на полном пансионе. Во время вступительных экзаменов Тина хозяйничала в Лининой квартире. Лина работала на трёх работах, после садика ещё что-то сторожила и где-то убиралась. У неё тоже сын Кирилл был студентом, надо хорошо одевать  парня, чтоб не хуже других, на мужа надежды было мало, он то в запоях подрывал организм, а то в ЛТП восстанавливал.

Так вот, Максимочка, значит, на экзамене, Тина хозяйничает, тут Кирилл домой возвращается, голодный, сразу на кухню. Видит, в духовке  курочка румяная лежит. Достаёт в предвкушении покушать с аппетитом. Тут в кухню врывается тётя Тина, вырывает у племянника курицу и  голосит:

- Ой, не трогай, не трогай, это я Максимочке приготовила! А тебе мать вон суп оставила, разогрей.

Кирилл обалдел от такого отношения, но делать нечего — поел суп. А Максим у них потом пять лет жил, пока учился. Лина его кормила, обстирывала лучше родного сына. А Тина Максимочке денег высылала переводами, да часто навещала, устраивая праздники живота на Лининой кухне, балуя сыночку.

*****

В военном городке мужского внимания хватало всем девушкам и женщинам, даже Рине — недружелюбной  холодной поварихе. Только одного она подпустила близко, даже слишком близко. Симпатичный капитан с честным лицом и доброй улыбкой. Рина дрогнула. Только такой имел право на неё. Как же случилось так, что она, напуганная историями с деревенскими девушками, сама попала к такую же? Вот дура-то! Капитан оказался женатым. Военный городок что деревня — все всё про всех знают, стали шептаться и за спиной у Рины. Жена капитана не стала вцепляться Рине в волосы, просто пошла к командиру воинской части и поставила вопрос ребром — или «её» гоните в шею, или капитана с семьёй переводите в другой гарнизон.

Командир пожалел Рину — одинокая скромная девушка, хороший работник, ну, оступилась по глупости. И перевёл капитана с семьёй. Так история была замята, а Рина зареклась  с той поры иметь дело с этими чудовищами. Ей и одной хорошо!

И презрительно подумала о Шурочке, молодой вдове с двумя детьми, которая хотела захомутать одного холостого майора из вновь прибывших. Познакомили их, она его в гости зазвала, а чтобы не отпугнуть наличием двоих детей (ну, не дура ли — как такое можно надолго скрыть в небольшом военном городке?), решила ему представить только свою дочку-отличницу Верочку, а сыну Вовке велела до вечера дома не показываться, гулять во дворе, пока не позовут. Вовка сначала ошалел от такого счастья (Ура! Гуляй, сколько влезет!), а потом, когда всех друзей уже позвали домой ужинать, делать уроки и готовиться ко сну, когда начало темнеть, а его всё не звали, вдруг растерялся и стало скучно ему одному гулять и тревожно — почему мама не зовёт его, наверное, не любит больше. И стал Вовка плакать потихоньку и размазывать горькие  слёзы по веснушчатым щекам, оплакивая свою никчёмную будущую жизнь — без мамы и без дома. Вскоре из подъезда вышел майор, за ним раскрасневшаяся Шурочка — проводить гостя и Вовку забрать с улицы. Майор увидел на скамейке расстроенного мальчика и смутился — Вовка и Шурочка были похожи как две капли воды — рыжие, круглолицые и веснушчатые.  Майор посмотрел на вспыхнувшую Шурочку, на заплаканного Вовку, потом снова на Шурочку, покраснел, извинился, попрощался и скорым шагом удалился.  Шурочка хотела прикрикнуть на Вовку за то, что он попался майору на глаза, но увидев слёзы и страх в сыновьих глазах, присела рядом с ним, прижала лицо к его рыжим вихрам и горько заплакала.  Кстати, у Шурочки с майором потом всё хорошо вышло — они стали жить вместе и майор очень подружился с её детьми, особенно с Вовкой. Но Рина всё равно осуждала такое поведение, как и поступок Анны Карениной — то немногое, что запомнилось ей из школьной программы, а больше она книг почти и не читала. 

*****

Перед самым уходом на пенсию Рина обдумывала, сможет ли обменять свою крохотную приватизированную квартирку (бывшую служебную) на что-нибудь подобное в городе, где жила сестра Лина, к неизбежной старости надо было держаться поближе к родне. Здесь её ничего не удерживало. Как-то случайно сослуживица познакомила Рину с одним мужичком. Может, раньше он был мужик, да весь вышел — невзрачный, худенький,  с не запоминающимся лицом, такого увидишь раз, да потом и описать не сможешь — какой-то никакой. Давно овдовел, испился весь до инвалидности, бобыль бобылём. «Ну и на кой он мне сдался? — рассуждала Рина, — обуза, а не человек». Но Анатолий в итоге оказался не обузой, а совсем наоборот. Был признателен Рине за то, что откормила, обстирала, обиходила. Отдал ей в полное распоряжение свою пенсию, свою двухкомнатную квартиру и самого себя. Рина подумала-подумала и взяла всё оптом — пусть будет, какой-никакой, а мужичок. Рина стала играть в семейную жизнь. Две квартирки поменять уже было более сподручно и вскоре они с новоявленным супругом (пришлось зарегистрировать брак для законного обмена) благополучно перебрались  в город С в шаговой доступности от квартиры Лины. Анатолий был благодарен Рине до потрохов за то, что взяла его, не побрезговала. Был смирным, молчаливым и тихо счастливым в свои последние годы. Недолго пожил бедняга. Умер тоже тихо и быстро, не доставив Рине хлопот с уходом за тяжело больным.

Похороны тоже были тихими и быстрыми. По вызову приехали ребята из похоронного бюро. В те годы эти ритуальные фирмы стали расти как грибы — «Ритуал», «Харон», «Долг», «Память», они словно соревновались в яркости названий и специальных предложений, доходило даже до акций — «Вы покупаете у нас девять гробов, десятый — бесплатно» и тому подобный фарс. Через час покойничек уже лежал в скромном гробу нарядный и ожидал своего часа. В день похорон в назначенное время  прибыл катафалк - старый разбитый автобусик «Кубань», переделанный под ритуальный транспорт. В квартиру поднялись четверо сотрудников, быстро подхватили гроб и помчались по лестничным пролётам, резво перехватывая гроб над перилами  на поворотах. Голова покойника на тонкой шейке моталась из стороны в стороны, грозя оторваться. Такая гонка была бы комичной, если бы не трагичность мероприятия. Рина и Анатолий жили на последнем этаже. В считанные минуты гроб оказался на улице. Сотрудники агентства поставили парочку расшатанных табуреток, сверху на них водрузили гроб и скомандовали:

- Прощайтесь!

Провожающих можно было по пальцам пересчитать — сама Рина,  сёстры с сыновьями и две старушки-соседки, которые не пропускали никаких развлечений, включая свадьбы и похороны. Запыхавшаяся от бега по лестнице Рина нагнулась над так неожиданно подаренным и отобранным судьбой законным супругом и громко взвыла.

Не прошло и пары секунд, как сотрудники агентства, оттеснив  голосящую Рину, подхватили гроб и водрузили его в катафалк, объявив, что прощание окончено и все, кто едут на кладбище, должны быстро загрузиться следом за гробом. Что все и поспешили сделать. Похоронный фарс ускоренного кино продолжился и в пути, и на кладбище. Катафалк нёсся по городу, подпрыгивая на дорожных неровностях, внутри подпрыгивали провожающие и сам виновник «торжества». Прибыв к месту назначения, все были выгружены около разрытой могилы, повторился тот же короткий и фееричный момент прощания: табуретки, гроб, взрыд Рины, прерванный стуком молотка, забивающего гвозди в крышку гроба, спуск гроба в могилу, стук земли и баста.

На обратном пути Рина чувствовала себя опустошённой не столько от утраты мужа, сколько от такого бесчеловечного ритуала, делающего похороны не актом прощания и скорби, а обыденным бизнесом. Долго потом перед её глазами вставала картина бегущих по лестничным пролётам сотрудников ритуальной службы и мотающаяся голова Анатолия. Всё-таки это некрасиво и неуважительно, думала она. И вообще почему так строят дома, как будто люди никогда не болеют, не стареют, не умирают? Если человек сломал ногу или стал немощен от старости, как ему подняться на свой этаж? А если он умер, то должен идти в свой последний путь вот таким трагикомичным образом? 

Подумала-подумала Рина и решила - систему не изменишь, но ТАК спускаться в последний путь она точно не хочет, и поменяла свою двухкомнатную (спасибо Анатолию) квартиру на последнем этаже на точно такую же на первом. 

*****

Овдовев, Рина наслаждалась покоем и уединением в своей квартире, так она и представляла свою уютную старость — без стрессов, без пьяниц мужей, без проблемных детей, без домашних животных. Они часто встречались с Линой (та была в разводе), ездили на кладбище и в родную деревню. Похоронили отца. Вскоре умерла и старшая сестра Зина. Думали продать дом и деньги поделить на всех, но Тина решила, что ей нужен свежий воздух и перебралась в родительский дом с мужем. Максимочка разрывался между работой и матерью — ездил в деревню на каждый выходной и праздники. 
Линин Кирилл жил самостоятельно с женой и дочкой. 

Но равномерного счастья не бывает, после дефолта, потеряв приличный бизнес, вдруг начал пить Кирилл, да так бедово, что следом за бизнесом, потерял и жену с дочкой — кто станет терпеть горького пьяницу? Лина хоть и осуждала сноху, но ведь и сама в своё время не стала жить с мужем алкашом — отцом Кирилла. Потом заболела и слегла Лина, Рина самозабвенно ухаживала за ней. У Кирилла появился новый повод заливать горе — мать умерла. Рина плакала с утра до ночи. 

*****

Потом и у Тины умер тихоня муж. Максимочка перевёз  мать в городскую квартиру, она слегла. Может, она не так была больна, как ей хотелось привязать к себе сына. Он в обеденный перерыв прибегал домой проведать мать, после работы сидел около её постели. Мать хирела. Максимочка бросил работу. Жили на материну пенсию и на деньги от проданного деревенского дома. Рина не претендовала на долю, да Тина ей, правда, и не предлагала. Рине важно было, чтобы хоть кто-то родной был жив.

Старший Коля тоже умер у себя в Москве. Родственники прислали телеграмму постфактум. Они там жили своей жизнью. Ну, и ладно.

Рина помогала племяннику ухаживать за Тиной. Приходила сменить Максимочку, чтобы тот вышел за продуктами и лекарствами, плакала, глядя на почти бесчувственную сестру. Садилась, брала её за руку. Только за Максимом захлопывалась дверь, сестра поднимала веки, оживала, соглашалась покушать. Рина кормила её с ложечки, а иной раз та кушала сама. Как только возвращался  Максимочка, Тина совершенно без сил откидывалась на подушку и закатывала глаза. Рине порой казалось, что Тина притворяется, сгущает краски, ведь это две разные Тины — при сыне и без него. Но, будучи неискушённой и честной по натуре, Рина не могла поверить в подобное материнское коварство и старалась не анализировать эти странности. Просто радовалась, что Тина жива.

*****

Кирилл часто навещал тётку, никакой нежности не было между ними, но их отношения оказались взаимовыгодными друг другу. Он помогал ей — то лекарства купить, то овощи с рынка принести, она подкармливала его домашней едой (что он там дома один накуховарит?), следила за оплатой коммунальных счетов, в этом деле Кирилл был безответственный даже при наличии денег. Когда у него были деньги, он был щедр, притаскивал тётке дорогущие конфеты. А вот зачем ей дорогие конфеты, скажите пожалуйста? Лучше бы отложил на квартплату.

Серёжа симпатизировал Кириллу, хотя ему не очень нравился алкогольный дух, исходящий от Рининого племянника. Когда тот лез к нему целоваться, Серёжа деликатно отводил мордочку и Кирилл тыкался губами в его мех, смешно отплёвываясь потом:

- Тьфу, Серый, ты чё не броишься? 

Их объединял какой-то мужской заговор против женской половины человечества и кошачества. Кирилл, пьяненький, гладил Серёжу и жаловался:

- Понимаешь, Серый, бабы они, как кошки. Пока ты им приносишь золотых рыбок и мышей, они тебя любят, как только однажды ты дал слабину, всё, ты уже не нужен. 

Серёжа, слушая,  прикрывал свои мудрые зелёные глаза и думал о своей личной жизни. Он бы тоже мог многое рассказать Кириллу, но во-первых, он считал это не по-джентльменски — жаловаться на слабый пол, а во-вторых, он знал, что люди просто не умеют слушать, они даже друг друга никогда не слышат. В этом их проблема.

К тому же золотых рыбок Серёжа не приносил ни своим кошкам, ни Рине — где тут рыбачить у них во дворе? Ни рек, ни озёр, ни прудов, только после сильного дождя образуются лужи, но в них кроме облаков и дождевых червей никто не плавает. Но зато Серёжа частенько баловал Рину разной другой добычей. Однажды он притащил небольшого дохлого крота. Откуда только взялся этот уродец в их маленьком дворике? Вот визгу было, когда Рина обнаружила его посередине ковра в большой комнате! Другой раз он приволок огромного грача со сломанным крылом, тот нервно расхаживал по квартире с оттопыренным угольно-чёрным крылом, смешно и опасливо кося глазом на Серёжу, наблюдающего за пернатым гостем и ожидающего Рининого восторга. «Восторг» превзошёл самые смелые Серёжины ожидания. Рина орала как ненормальная, даже грач забился в угол, подпрыгивая и трепеща крыльями, безрезультатно пытаясь взлететь. На Рину наводил ужас огромный, словно заточенный деревянный карандаш, клюв птицы. 

- Серёжа, он же мог выклевать тебе глаза! — в полуобморочном состоянии причитала Рина после избавления от птицы с помощью соседа, прибежавшего на нечеловеческий крик старухи. 

Самым незабываемым подарком для Рины была крупная зелёная игуана — настоящий дракон, слава Богу не огнедышащий!  Серёжа был горд тем, что принёс в дом такую экзотическую добычу. Зелёное чудище устрашающе моргало глазами, сидя в подъезде между этажами. Серёжа заприметил его, когда Рина вышла во двор вытряхивать половики (никак она не могла отделаться от этой деревенской привычки,  все люди уже давно жили без ковров и половиков). Обычно, выходя ненадолго,  Рина не закрывала дверь (ещё одна старомодная деревенская привычка, даже более неуместная, чем наличие ковров), чем и воспользовались Серёжа с чудовищем.  Чудовище, скорее всего, было против, но Серёжа настаивал и, прикусив его чешуйчатую спину, приволок  в квартиру.  Игуана замерла посередине комнаты, будучи в шоке от такого навязчивого гостеприимства. Серёжа наблюдал, размышляя, какую практическую пользу можно извлечь из этого экземпляра. Есть его никто не собирался, на вид он был не аппетитный. Ну, пусть просто украшает дом!  Вскоре вернулась Рина. Собираясь расстилать выбитые от пыли половики и коврики, она заметила что-то зелёное и странное на полу. Надела очки, чтобы получше рассмотреть, что это, нагнулась и потеряла дар речи… Серёжа, конечно, не надеялся на бурную благодарность, люди вообще по природе своей неблагодарны и не ценят тех искренних даров, которые получают от кошачьего племени, но тут он даже слегка обиделся на Рину. Потому что Рина после короткого молчания взвыла,  как пожарная сирена и вылетела из квартиры, призывая на помощь всю округу. Помощь не заставила себя ждать — сосед сверху уже искал своего драгоценного питомца и по Рининому поведению заподозрил, кто мог стать причиной оного. К Серёжиному разочарованию чудище было выдворено с их жилплощади, Рина  ещё долго возмущалась, как можно заводить дома такое, мыла пол после непрошеного «гостя» и заклинала Серёжу не приносить в дом всякую дрянь!

*****

А Серёжа никогда и не приносил всякую дрянь. Хоть Рина постоянно ворчала:

- Шляешься целыми днями по всяким помойкам, а потом ложишься ко мне на кровать!

Серёжа и не думал шляться по помойкам, ещё чего? Рина его вкусно и сытно кормила, добывать еду не было необходимости, мышей он терпеть не мог — они пахли подвалом,  подвал пах тревогой, а свои охотничьи инстинкты он с лихвой удовлетворял, гоняясь за птичками. Раньше он просто медитировал, глядя на пролетающих птиц — какой от них толк? Но как-то раз он поймал любопытную синичку, залетевшую в треугольную форточку пластикового окна и хотел поиграть с ней. Началась возня на подоконнике, синичка неистово боролась, но силы были неравны — Серёжа справился с ней одной лапой и  сунул нос ей под вздыбленное крылышко и… пропал.  Он зарывался носом в птичьи пёрышки так глубоко, в самый нежный пух, и нюхал. Птичий пух имел запах ароматной соломки, тёплого солнышка, южного ветра и чего-то почти неуловимо нежного из детства, он никак не мог понять, чего именно. Но этот запах успокаивал и убаюкивал. Нервозная Рина услышала подозрительную возню в кухне и застала Серёжу над перепуганной синичкой. Рине показалось, что он хочет разорвать птичку на части, она тоже начала борьбу за спасение синички. Серёжа не стал показывать Рине, кто дома хозяин и какие острые у него когти, уступил. Рина подержала птичку в руках, крови не было, оторванных перьев тоже (Слава Богу, поспела вовремя!), открыла окно и посадила синичку на подоконник. Та пару секунд не верила своему счастью, но, поверив, вспорхнула и улетела живая  и здоровая. Рина потом эмоционально рассказывала кому-то по телефону о спасении бедняжки из хищных лап Серёжи. Позже Серёжа мог ловко перехватить лапами и  стрижа  на низком вираже, или зазевавшегося желторотика воробья. Тогда он прижимал пойманную птичку своими крупными лапками в белых носочках  и вдыхал так полюбившийся птичий запах. И вдруг понял, что птички пахли маминым животиком. Кроме это чудесного запаха, он совсем ничего не помнил о маме.

*****

Когда в гости к Рине приходил второй племянник — зализанный Максимочка (а после смерти матери он стал частым гостем у тётки), Серёжа старался улизнуть на улицу, у них была взаимная неприязнь. Максимочка придирчиво искал место, куда бы присесть, чтобы ни один кошачий волосок не прилип к его отутюженным брюкам или новым джинсам и, не находя, ворчал:

- Тёть Рин, вот зачем тебе это животное? Сесть даже некуда! От него только шерсть и жрёт, поди,  больше меня!

Серёжа пронзал его своими острыми зрачками и презрительно фыркал. А Рина словно оправдывалась:

- Теперь-то уж что говорить?! Он уж мне роднее родного. Я и сама не собиралась заводить кота. Но я же его нашла в подвале…

При слове «подвал» у Серёжи шерсть встала дыбом вдоль позвоночника и он навострил уши.

- Шла домой, слышу странный писк снизу. Спустилась, а там… Мышей что ли  травили, или что ещё, но кошечка — та самая, которая потерялась у нашей соседки, породистая, то ли русская голубая, то ли импортная, не помню уж, как она называла породу, помню, что точно голубая, красивенькая, лежит бездыханная, а у неё под боком три котёнка, два уже дохленькие, а один орёт, как резанный. Так оказывается, кошка потерялась, загуляла, похоже, с уличным котом, родила в подвале и отчего-то померла. Я его хвать и домой, живая же душонка. Покормила молочком из пипетки, затих. Я давай соседке звонить, про кошечку сообщила, а про котёнка молчок. Думаю, отнимет ведь, котёнок копия мать, а он уж мне сразу так природнился…

- Вот делать тебе нечего было, тёть Рин, — корил тётку Максимочка.

- Конечно, нечего! А чего мне делать — жить да помирать. Пусть, думаю, хоть животинку пригрею на старости лет.

Серёжа жадно поглощал каждое Ринино слово, как оголодавшая собачка заглатывает куски, не жуя. Так значит, Рина его спасла. А мама и братики погибли. У Серёжи подвело живот как всегда бывало при входе в подъезд от неприятного запаха. Так вот чем пахло в подвале — страхом, смертью и опасностью.

Максимочка с аппетитом подзаправился тёткиными щами, а Серёжа даже не подошёл к миске, его одолевали мысли о подвале. Когда Максимочка вышел в прихожую, собираясь уходить, а Рина пошла его провожать  и открыла входную дверь, Серёжа сломя голову ринулся туда, оставив на тёмных брюках Максимочки изрядную порцию серых волос и чуть не сбив с ног Рину.

- Куды ты ринулся, чертяка окаянный?! — заругалась Рина, — окно же открыто для тебя, дурачка! Только ведь из окна сигает, а тут поглядите на него — понёсся как угорелый!

Максимочка недовольный таким вероломством, взял одёжную щётку и стал кропотливо очищать брюки. Рина ему сказала:

- Тогда выпусти его там из подъезда, приспичило видать.

Но когда Максимочка через несколько минут стал выходить из подъезда, кота возле двери не было. Он крикнул тётке, стоящей в дверях:

- Нет его тут, наверное кто-то выпустил уже.

- Ну и ладно, — ответила Рина, — иди с Богом.

*****

Никто Серёжу не выпускал из подъезда. Он притаился возле решётчатой двери, ведущей  в подвал. Кот без проблем мог туда просочиться, но оттягивал этот момент, втягивая ноздрями тревожный букет запахов. Что там его ждёт?  Чихая от пыли, которая забивала нос и от щекочащего запаха сырости, Серёжа начал спускался по ступенькам в мрачный подвал — место гибели мамы. На усы налипла паутина, под подушечками лап неприятно покалывали бетонные крошки, отслаивающиеся от старого пола. Пахло затхлостью и страхом, от которого подводило живот. Серёже хотелось вернуться в тёплую Ринину кухню, свернуться клубочком на подоконнике или столе (Рина никогда не сгоняла его — уважала!), но он продвигался в глубокую пасть подвала, как загипнотизированный кролик в пасть к удаву.

В одном месте у него сильно забилось сердце, и он судорожно сглотнул сухим горлом. Здесь! Ясно почувствовал, что именно в этом месте — на растрескавшемся холодном полу —  умирала его красивая мама — русская голубая кошечка, нашедшая свою печальную судьбу. Серёжа свернулся в плотный клубок, положил голову на передние лапы и закрыл глаза. Нет, он не хотел умирать, но и жить не хотел. Вся скорбь кошачьего племени навалилась на него и припечатала к сырому подвальному полу. Он забылся.

*****

Очнулся Серёжа от Рининого причитания — она прижимала его к своей колючей шерстяной кофте и рыдала в голос:

- Отравилииии! Отравили Серёжу!!!

Серёже хотелось дать знать Рине, что никто его не травил, что он ничего не ел в подвале, но он почувствовал, что у него нет сил даже вырываться из крепких Рининых объятий, которые он бы не стал терпеть при других обстоятельствах. Он не сопротивлялся.
Рина слёзно упросила соседа отвезти её с котом в ветеринарную клинику.

Сосед сердито отрезал:

- Если кастрировать, то не повезу!

Рина заголосила:

- Дурак, самого тебя кастрировать надо, ты не видишь — отравили котёнка?!

- Вижу, поехали! — сжалился сосед.

В ветеринарной клинике — в старинном круглом здании было полно людей и животных разного калибра — от крошечных хомячков и чуть ли не до лошадей. У Рины от страха и нервов стучали зубы, а у Серёжи ничего не стучало, даже сердечка не было слышно — он вялой тряпочкой лежал у Рины на руках, со спутанной шерстью и мутным взглядом.

Когда до них дошла очередь, врач осмотрела кота, взял кровь из лапы, велел ждать результата. Результат оказался неутешительным — печёночные показатели говорили о сильнейшем токсическом отравлении. УЗИ внутренних органов показало увеличенную печень. Врач назначил капельницу и гормональные таблетки. Капельницу ставил студент. Серёжу положили на металлический стол, бинтом привязали одну лапку к углу стола, зафиксировав таким образом. Студент установил препарат в капельницу, выстриг мех на лапке и ввел иголку в вену. Серёжа тихо дрожал. Рина придерживала его по бокам и успокаивала его и заодно себя. Сначала всё шло хорошо, а потом Рина почувствовала, что кот начала дрожать сильнее, обратила внимание, что лапка надувается выше иглы, сказала об этом студенту, который уже занимался огромной собакой за соседним, таким же металлическим, столом. Студент осмотрел место ввода иголки, что-то пробурчал под нос и начал шерудить иглой под кожей, пытаясь попасть в вену. Видимо, Серёже стало нестерпимо больно, потому что он сначала утробно заурчал, потом громко зашипел и стал неистово вырываться. Рина почти не могла его удержать, Серёжа стал диким зверем. На помощь пришла толстая врачиха, навалилась на Серёжу с большим махровым полотенцем, скрутила его так, что он захрипел.

Рина в истерике закричала:

- Вы мне задушите кота!!!

На что врачиха парировала:

- А что вы хотите, чтобы он нас покусал?!

Эта борьба продолжалась до тех пор, пока в капельнице не закончилось лекарство — благо, пузырёк был маленький.
Рине всё это время нестерпимо хотелось вцепиться в толстые щёки врачихи и по-кошачьи расцарапать их за жестокое обращение с Серёжей, но руки у неё были заняты — она обнимала кота.

Серёжу, наконец-то  отвязали,  и Рина, прижав его к себе, ненавидя этих конкретных эскулапов и всех ветеринарных врачей оптом, вышла в коридор, где присутствующие люди, хомячки, кошки, собаки и лошади с любопытством смотрели на героев рукопашной — зарёванную Рину и всклокоченного — слабого, но воинственного — кота. За эту экзекуцию ещё пришлось заплатить немалые деньги. Рина с ужасом думала, как выдержать ещё девять таких капельниц?!

Но все следующие процедуры прошли на удивление спокойно и терпимо — другие врачи оказались добрыми и Серёжу даже не приходилось скручивать полотенцами — он терпеливо доверялся им и постепенно лечение принесло свои плоды — анализ крови стал намного лучше, к коту вернулся аппетит и радость жизни. Рина вздохнула с облегчением — ей было так страшно потерять Серёжу, это был её родной… кот? ребёнок? человек? ну, неважно — родной и всё!

Серёжа вернулся к обычному образу жизни — ел, спал, гулял на улице. Он даже стал увереннее в себе, после того, как преодолел свой страх подвала и пропустил через себя  гибель мамы-кошки и братьев-котят. Теперь он будет жить и за них тоже. И к Рине он чувствовал больше тепла, помня, как она самоотверженно сражалась за его жизнь. Чувствовал, но вида не показывал. Этим людям только покажи, что ты их любишь, и ты потеряешь на них всякое влияние!

*****

Однажды Серёжа сидел на подоконнике в кухне и смотрел, как во дворе гоняется соседская собака — страфордширский терьер Арчи, наводящая  своим грозным видом ужас на всех местных бабушек и кошек. Но на самом деле пёс был добрейшей души и мирного нрава. Его мягкий характер резко контрастировал с жёсткими челюстями, которыми он при желании мог бы остановить быка или крупного вепря, вцепившись им в нос. Но этот весёлый пёс гонялся за бабочками и лязгал зубами, ловя мух и комаров. Он обожал Серёжу, они часто устраивали шуточные гонки и потасовки, смотреть на которые со стороны было очень страшно. Хозяин никогда не водил Арчи на поводке, чем поначалу вызывал гнев соседей.

Особенно невзлюбила Арчи хозяйка крошечной йоркширской терьерихи Жозефины. Хозяйка выносила свою любимицу на прогулку в лучших нарядах по последнему писку собачьей моды. У Жозефины имелось даже несколько разноцветных пар башмачков, не говоря уже о спортивных костюмчиках, газовых юбочках и кожаных курточках. Соседки умилялись в лицо даме и в морду собачке, а за спиной посмеивались и крутили у виска. Обычно хозяйка с Жозефиной под мышкой гордо дефилировала по двору к машине и уезжала по своим делам, никогда не опускаясь до банального гуляния во дворе. Но однажды хозяйка никак не могла найти ключи от машины в бездонной сумочке и вынуждена была поставить Жозэ  (так ласкового она называла свою модную питомицу) на землю. Модная крошка начала смешно дрыгать тоненькими ножками в ярких башмачках, пытаясь стряхнуть их. Неизвестно откуда взявшийся Арчи остолбенел от влюбленности с первого взгляда. Жозэ кокетливо завиляла хвостиком из-под пышной юбочки, а Арчи в сумасшедшем восторге, не зная каким бы образом выказать своё обожание,  схватил её зубами и начал мотать в воздухе, как спортсменки черлидинга мотают своими цветными помпонами. Казалось, что Жозэ и её хозяйка обе одновременно потеряли сознание, потому что мотающаяся в зубах Арчи Жозэ не издавала ни звука, и стоящая рядом хозяйка тоже онемела. Этот аттракцион прекратился после того, как хозяйка Жозэ, придя в себя,  ястребом кинулась на Арчи и начала вырывать из его страшной пасти цветной помпон, ещё недавно бывший её модной Жозефиной. Арчи растерянно разжал челюсти, не понимая за что его бьют по широкой башке и уже догадываясь, что любовь зла…

На Жозэ не было ни одной царапины, но сердце её было вдребезги — она поняла, что Арчи — мужчина (то есть пёс) её мечты.  Но трагедия была в том, что хозяйка категорически не разделяла её мнения. Больше эти Ромео и Джульетта собачьего мира никогда не встречались так близко...

Постепенно во дворе все привыкли к собаке, которая была «на лицо ужасная, но добрая внутри», но гладить побаивались —  Арчи улыбался до ушей, демонстрируя крепкие белые клыки. Кошки убегали от него в рассыпную, взбирались на деревья, а он высоко подпрыгивал около дерева и скалил свою квадратную морду в улыбке — он же хотел просто поиграть, почему кошки так высоко забрались?

Серёжа уже хотел было составить Арчи компанию в дворовых гонках друг за другом, но услышал в комнате такой страшный грохот, что аж невольно подпрыгнул. Старушка опрокинула шкаф? Он мягко спрыгнул на пол и поспешил заглянуть в комнату. Шкаф стоял на месте, зато Рина лежала во весь рост на ковре, чем сильно удивила Серёжу — что это ей приспичило лечь на пол да ещё с таким грохотом?

Он подошёл поближе. Глаза у Рины были закрыты, а лицо было какое-то растерянное, словно она и сама удивлялась, что лежит на полу. Рот немного скривился на бок — улыбается? Это она хочет поиграть со мной, подумал Серёжа.  Он потрогал её лапкой за щёку так, как всегда будил по утрам, когда просыпался раньше неё, но Рина не заругалась и не заворчала. Обычно она делала или то, или другое, в зависимости от настроения. Странно… Серёжа обошёл Рину и постучал лапкой по другой щеке. Рина не реагировала. Серёжа ткнулся холодным носом ей в лицо. От Рины пахло лекарством и страхом — такой же запах был в ветеринарной клинике, куда Рина таскала его на лечение. У Серёжи приподнялась шерсть вдоль позвоночника. 

На полу невдалеке валялся её мобильный телефон, который она, видимо, уронила при падении. Серёжа понюхал его, ему нравилась эта штука, она так смешно вибрирует и подрагивает, как прижатая птичка или полуобморочная мышка. И из неё часто слышны голоса, в основном Максимочки и Кирилла, больше Рина почти ни с кем не разговаривала. Серёжа наступил на телефон — клавиши были упругие, но мягкие и смешно продавливались под подушечками лап. Он стал нервно выпускать когти, надавливая на клавиши. Телефон издавал какофонию звуков, гудков, а потом вдруг раздался голос Кирилла:

- Алло! Чё, тёть Рин?

Серёжа перестал давить клавиши и слушал.

- Тёть Рин, алло! Ты что молчишь?

Молчали и Рина и Серёжа.

- Тёть Рин, хорош баловаться! Что случилось?…

Потом в трубке раздался короткий мат и гудки.

Серёжа, мелко дрожа,  свернулся клубочком рядом с Риной и стал ждать, когда ей надоест играть в эту глупую игру.

Минут через десять в дверь забарабанили, а потом послышался звук открывающегося замка — у Кирилла были ключи. Он зашёл в комнату, увидел лежащую Рину и вызвал скорую помощь.

*****

Рина, кутаясь в тёплую шаль, сидела на кухне, массируя немеющие пальцы левой руки, ещё слабенькая после перенесённого инсульта, но вполне живая. За столом сидел Кирилл и с аппетитом ел приготовленные им самим щи — овощи были нарезаны по-мужски крупно, но вкус это нисколько не портило. И сам себя нахваливал:

- Ну, вот, тёть Рин, и я тебе пригодился, смотри, какие щи отменные сварганил! Твоя школа!

Рина улыбалась краешком рта — лицо еще не совсем восстановилось. А Кирилл продолжал тараторить:

- Как здорово, что ты смогла мне позвонить, врач сказал, ещё немного и могло быть поздно!
- Я тебе не звонила.
- Здрасьте, я ваша тётя! — захохотал Кирилл, — а кто мне позвонил? Серый что ли?

Он мотнул головой в сторону кота, равнодушно сидящего на подоконнике. 

- Максимочка, наверное.
- Ага, с чего бы это твоему Максимочке звонить мне с твоего телефона и молчать? Он вообще только от меня узнал, что ты в больнице.
- Ну, не знаю… — пожала плечами Рина.
- Ты просто не помнишь — провал памяти! Наверное, на автопилоте набрала. Хорошо, что я сделал тебе быстрый набор — две кнопки нажимаешь и готово.
- Хорошо, что сделал, удобно.
- Ты поешь, поешь, тёть Рин, щи не хуже твоих!

Серёжа, утомлённый этими разговорами,  потянулся и встал в выжидательной позе около открывающейся фрамуги. 

- Поем, поем. Выпусти Серёжу-то погулять.

Кирилл приоткрыл окно ровно настолько, чтобы коту хватило места просочиться на улицу, Серёжа тут же улизнул. 

*****

Вечером пришёл и Максимочка с продуктами. Оба племянника, как умели, старались помочь тётке, восстанавливающейся  после болезни. Каждый из них боялся признаться не то что друг другу, а даже себе, что тётка нужна им. Казалось бы, умри она сейчас — квартиру продали бы, деньги поделили бы, можно жить-не тужить.  Ан нет, пусть поживёт ещё, теплее как-то с ней.  Между собой они по-прежнему не ладили, старались уколоть друг друга насмешками, переругивались и спорили, уж слишком разные были по воспитанию, темпераменту и взглядам на жизнь.  Но Рине грело душу, что они  есть, что она не одна. Максимочка протёр табуретку на предмет прилипших кошачьих волос, присел к столу. Кирилл стал расхваливать свои щи, щедро предлагая Максиму попробовать. Рина подумала, как было бы хорошо, если бы они роднились.

- Ну, давай попробую твои щи, — снизошёл Максим.
- Чего давай? Бери сам да наливай! — тут же выпустил колючки Кирилл. — Сготовь ему, да ещё налей, барин какой!

Рина вздохнула.
Кирилл выглянул в окно и расхохотался:

- Тёть Рин, у нас, кажись, пополнение скоро будет — Серый вон с какой-то красавицей хороводится.

Рина и Максимочка тоже посмотрели в окно. Серёжа сидел с прищуренными глазами, а беленькая миниатюрная кошечка тёрлась об него своей симпатичной мордочкой и боками. Картина была идиллическая.

- Тёть Рин, я тебя умоляю, надеюсь, ты не разведёшь кошачий питомник? — закатил глаза Максимочка.

Рина ничего не сказала вслух, посмотрела на своих седых племянников, на Серёжу с белой кошечкой и про себя подумала: «Ничего, будем жить. Чем больше народу, тем лучше. Всех обогрею». И удивилась пришедшей мысли: и зачем мне столько материнского инстинкта на старости лет? Но раз дают, надо брать! 

}|{.|{.