de omnibus dubitandum 109. 29

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТАЯ (1896-1898)

Глава 109.29. ПОРА К ОБЕДУ…

    На другой день, ей вдругъ захотелось опять видеть ихъ - эти этюды - и все, все что связано с ним… И она поехала въ его мастерскую.
   
    Онъ встретилъ ее радостнымъ восклицаніемъ:
   
    - Вы не могли выбрать лучшаго момента, - сказалъ онъ, снимая ея кофточку. У меня именно такое настроеніе... Потомъ, вдругъ, словно испугавшись чего-то, спросилъ: вы... ведь будете позировать?
   
    Она взглянула на него и улыбнулась.
      
    - Ну, я къ вашимъ услугамъ. Что я должна делать?
   
    Онъ быстро установилъ мольбертъ и принесъ то самое кружевное покрывало.
   
    - Вы позволите задрапировать васъ въ эту хламиду. Она будетъ исправлять должность облаковъ.
   
    Она, смеясь, кивнула головой. Онъ набросилъ кружева на ея узкія плечи, искусно задрапировалъ ея начинающую полнеть фигуру и просилъ подняться на возвышеніе.
      
    - Расплести косу? Пожалуйста!
 
    - Вотъ теперь отлично, - сказалъ онъ, когда вьющіяся пряди пепельныхъ волосъ упали на ея плечи. Вы можете дышать, моргать, все что угодно.
   
    - Удивительныя льготы! Ну, начинайте...
   
    Онъ сталъ быстро зарисовывать ея головку, какъ бы боясь, что она уйдетъ. Черезъ полчаса, которые незаметно прошли для него, она сказала капризно:
   
    - Я устала.
   
    Она сбросила кружева на полъ и села на диванъ.
   
    - Вы довольны мною?
   
    - А сколько разъ нужно еще позировать?
   
    - Трудно сказать определенно, - заметилъ онъ, севъ около нея въ кресло какого-то фантастическаго стиля. Несколько сеансовъ... Ну, даже два-три, чтобы васъ не очень утомлять. Что-же делать. "Воображеніе дорисуетъ остальное".
   
    - А вамъ неудобно, что я позирую одетою?..
   
    Светло-лиловое платье с переливами настолько плотно облегало ее начинающую приобретать волнительную полноту широкобедрую фигуру, рельефно повторяя все подробности скрытого под ним нижнего белья, что художнику не стоило большого труда представить и пересчитать весь ассортимент ее интимного туалета.

    От нечего делать, он принялся коротать время, мысленно представляя Шурочку в неглиже и представляя ее портрет, мысленно приступая к изображению ее обнаженных форм, аппроксимируя, какое положение займет ее грудь, освободившись от лифа…

    Он был очарован ее формами, благоухания, исходившие от нее, тут же насытили воздух волнующими ароматами.

    Когда она присаживалась на диване, то слегка коснулась Александра Александровича своим плечом и будоражащая и всепроникающая волна страсти пробежала по его телу. Она пленила его уже давно, и он понял - не одними этюдами и набросками жив человек!

    Неудержимая энергия, которая возбуждающе толкала кровь в висках и заставляла его терять самообладание. С каждым новым толчком крови росло и разгоралось, подобно стихии, страстное желание вкусить скрытые прелести этой феи, ощутить ее горячие губы, почувствовать ее дыхание.

    Напрягая зрение, Александр Александрович старался рассмотреть образ юной богини, но из-за длинных, вьющихся волос, локонами ниспадавших на плечи, ему не удалось рассмотреть лица. Зато заманчивые курганы груди так сильно натягивали тонкую ткань блузы, что его фантазия, придя на помощь, дополнила картину их зрелой величиной.

    "Она хочет почувствовать меня, мое желание!" - от этой мысли все ликовало у него внутри.

    Александр Александрович уже чувствовал, что между ними возникла тонкая незримая нить, которая, как струна вибрировала.

    Его рука инстинктивно двинулась к ней, ладонь легла на ее бедро и, ощутив туго натянутую ткань платья, скользнула вверх, стараясь как можно быстрее добраться до того места, где чулки ограничивают свою власть над бедром.

    "Вперед, и счастье казаку!" - с этой похотливой мыслью его ладонь была готова броситься на штурм панталон, миновав то место, где "кончается табу". Вопреки его предположениям, сопротивления от ожидаемой интимной детали туалета не оказалось, и это его открытие закончилось появлением дополнительных капелек пота на лбу: на ней "там" ничего не было, кроме пояса для чулок!

    Уже от одной этой мысли его мужское начало настолько окрепло, что пришло в движение. Ее рука тут же молниеносно среагировала и с силой сжала его восставшую плоть.

    Все его внимание сосредоточилось на ее и его пальцах. Она нежно массировала восставшую плоть, а он, двигаясь под юбкой, испытывал ни с чем несравнимое ощущение первопроходца с трепетом и волнением открывающего тайны женского тела.

    Исследовав обнаженный небольшой кусочек бедра, его пальцы уже готовились к стремительному захвату заветного холма, который своей густой пушистостью уже ласкал его пальцы и настойчиво притягивал к себе.

    Удивленный взгляд, неожиданно разрушил боевые порядки и Измаил, уже готовый пасть, не был взят - ее взгляд насмешливо и открыто говорил ему о его глупом положении.

    - Простите старого зануду, - произнес он. Наверное, сегодня не лучший день для моей умственной деятельности, но я постараюсь больше не огорчать ею вас и с радостью приму любое ваше предложение, стараясь в этот момент придать своему лицу черты кающегося грешника.

    Спустя полчаса Шурочка появилась в тунике. "Наверно, она специально создана для демонстрации рельефности ее фигуры" отметил он про себя, увидев смелое декольте, которое иначе, как "вызов модисткам" не назовешь.

    Если назначение декольте ему было более или менее понятно сразу, то назначение не менее смелого разреза на тунике, идущего от пояса строго вниз, ему стало понятно, как только он увидел соблазняющий вид женской ножки в черном шелковом чулке, показ которой происходил при каждом ее движении и сопровождался легким шуршанием туники.

    Они прошли в небольшую уютную комнату, в которой центральное место занимало старинное с золотыми вензелями на темно-коричневом фоне пианино, рядом с которым стоял высокий пуфик.

    - Что бы вы хотели услышать? - обратилась она к нему, усаживаясь возле пианино.

    - Гершвина, - сам не зная почему, отреагировал он.

    - Хорошо… Но начать я хочу с Рахманинова, - мне кажется Вам по душе придется его второй концерт, - и она подарила ему многозначительную улыбку.

    "Ну что ж, начнем с Рахманинова, а кончим... как обычно" - подумал он, улыбаясь ей в ответ.

    Завалившись в кресло, Александр Александрович блаженно вытянул ноги и был готов к встрече с прекрасным... Первые же аккорды вызвали приятно бегущую дрожь по всему телу: в ее игре чувствовались проникновение и одержимость.

    Художнику очень захотелось коснуться ее рук во время игры, остановить их на миг, зажать в своих руках. Он уже был готов оставить кресло, как вдруг звуки умолкли и в тишине прозвучало:

    - А хотите я, сыграю вам свое сочинение?

    - Буду только рад...

    Дразнящий вид выступающих сосков на фоне высокой и полной груди вызвал в художнике неудержимое желание почувствовать их твердость, сжать между пальцев и утолить свою жажду, припав к ним губами.

    Его воображением завладел небольшой, темнеющий между складок туники, треугольник. Его магическое воздействие наполняло художника силой и желанием, которое особо заметно проявлялось во все увеличивающихся размерах мужского достоинства.

    Как только ее пальцы коснулись клавиш, и зазвучавшая мелодия наполнила комнату, тело художника охватило трепетное желание идти навстречу этим звукам и прикоснуться к волшебнице их извлекающей. Под начавшееся арпеджио он медленно стал приближаться к белеющему в полумраке желанному стану.

    Она вздрогнула, когда его восставшая плоть коснулась ее спины. Александр Александрович почувствовал, как затрепетало все ее тело, ждавшее его прикосновения. Он чувствовал, как напрягается ее спина, прильнувшая к его раскаленному жезлу, как раскатывают его острые лопатки, желающие убедиться в его мощи и твердости намерений. Ее руки ускорили темп игры, а ее голова, откинувшись назад, старалась затылком поймать головку его члена, все больше и больше запутывая его в своих волосах.

    Он стоял упоенный ее движениями, которые одновременно с музыкой и дразнили и соблазняли, доводя его до точки кипения.

    Наклонившись, он запустил руки под тунику на груди и овладел двумя округлыми бастионами. Ему показалось, что они только и ждали пленения и с радостью и желанием отдались во власть его ладоней. Коснувшись сосков он, тут же почувствовал, как заходила ходуном ее грудь, как заиграла упругая плоть в его руках!

    Не переставая импровизировать с полновесными чашами, то с силой сжимая их, то выпуская на свободу, он с жадностью набросился на ее губы. Вся его страсть перешла в безумные поцелуи, которыми он осыпал ее голову, волосы, шею, плечи...

    Она не переставала играть: ее пальцы уже не двигались, а бешено летали по клавишам, извлекая сумасшедшие, звенящие в ушах звуки. Чем сильнее сжимали его пальцы ее грудь, тем сильнее и громогласнее извергался этот поток звуков, увлекая их в бушующий водопад страстей и желаний.

    Ее вибрирующее тело выгнулось, напряглось, и он почувствовал, как оно все сильнее и требовательнее искало его возбужденную плоть. Охваченный единственной безумной страстью: войти в нее и испытать испепеляющий жар разбуженного вулкана, он, одним движением отбросив стул, тут же воплотил свое желание.

    Нескончаемый диссонирующий аккорд заглушил ее крик, оповещая, что храм богини осквернен, и дикая страсть, заключенная внутри тела, вырвалась на свободу. Многоголосие и какая-то какофония звуков сопровождали каждое движение их тел навстречу друг другу.

    Наверное, такой интерпретации музыкального произведения не могли представить ни он, ни она. Одни пассажи следовали за другими, и вот, когда твердость его инструмента достигла предела, последовал последний, завершающий аккорд, мощными толчками заявивший о себе - бурный поток вырвался из его раскаленной плоти и ворвался в самое жерло вулкана...

    Через мгновение их утомленные тела безжизненно рухнули на пол...

    - Если вы увлечетесь мною, ничего не выйдетъ.
   
    - Ахъ, я и самъ боюсь этого, - съ неожиданною для него искренностью воскликнулъ онъ.
   
    - Ну, Богъ дастъ "образуется", - засмеялась она и встала.
   
    - Уже? - спросилъ онъ, огорченный.
   
    - Да, пора къ обеду. Прощайте! Въ эти часы вы всегда в мастерской?
   
    - Всегда.
   
    - Ну, на-дняхъ я пріеду.