Измена

- Вот вы говорите «Измена»!
- Я говорю?
- Ну, не говорите, подумали…
- И не думал я про это.
- А напрасно. Так вот, я говорю, измена, измена…
- А, так это вы говорите?
- Я говорю, вы говорите, какая разница? Что вы меня всё время перебиваете?
- Простите, не буду.
- Так вот, вы говорите «Измена»!
- Я разве?...
- ?!
- Простите, молчу.
- Да. А вы не подумали о том, что измена начинается не тогда, когда один из супругов увлекается другим, так сказать, объектом, а намного раньше! Тогда, когда его супруга, так скажем, перестаёт им самим увлекаться? Когда она начинает в нем видеть мебель! Этакий комод с деньгами, тумбочку, стол, наконец. Подоконник, на который можно поставить вазу.
- Позвольте, а подоконник – разве мебель?
- Да, конечно. Или нет, разумеется, не мебель. Что вы меня путаете? При чем тут подоконник? Это я так, фигурально.
- Фигурально, разумеется, подоконник мебель, тут я с вами согласен. У меня дома на подоконнике стоят горшки с кактусом, это Лукерья Марковна их разводит, а также птица, то есть клетка с кенарем. Она, Лукерья Марковна, любит их пение слушать. И ещё, знаете ли…
- Да чёрта ли вы нашли в своём подоконнике! Я вам толкую про измену!
- Измена, это, известное дело, что она – дело дрянь! То есть совершеннейшая дрянь. Никуда не годно такое поведение. У меня была горничная Акулина, такая крепкая, ладная, проворная, так я даже иной раз думал, … Но нет, куда? Я женатый человек, благородных кровей и поступков самых положительных.
- Да что же это такое, Иван Семёнович! Вы же мне слова сказать не даёте!
- Я не даю? Что же это я такое. Я же только вас и слушаю.
- Так я про измену. Она, братец вы мой, начинается тогда, когда ваша супруга начинает видеть в вас мебель, стенку, если хотите. То есть вовсе ничего не видит в вас. Пустое, одним словом, место.
- Моя супруга-с не такова-с!
- Да я ведь не об вашей супруге толкую, а фигурально!
- Фигурально? Моя супруга давно уже не так фигуральна, как в молодости.
- Ну и не в ней дело вовсе. Пусть это будет моя супруга.
- Как же это – моя супруга будет вашей? Я на такое не подпишусь! Это против всяких Божеских законов!
- Нет, у говорю, что пусть примером в нашем разговоре будет моя супруга.
- Ну если вам кажется ваша супруга примерною во всём, не смею вам перечить, однако же…
- Итак! Если моя супруга начинает видеть во мне мебель, тогда это она и начала измену, она первая изменила нашей любви.
- Какое несчастье! И с кем же это, скажите на милость?
- Тьфу! Я не о своей супруге говорю! Я просто в пример её привел.
- Вот я и говорю о том, что вы в один раз говорите и о том, что она примерного поведения, и о том, что она вроде бы как – я не ослышался? – в некотором роде не наилучшим образом что-то такое, или я не прав?
- Можете вы, наконец, помолчать и послушать? Я не о себе. Я это так излагаю от первого лица, вроде как рассказ, пиеса, эссе, если хотите.
- Эссе, ну да, ну да.
- Ну так вот. У некоего Иванова супруга стала видеть в нём мебель.
- Позвольте, это не тот ли Иванов, что на ярмарке сторговал этажерку всю в петухах хохломских? Я его точно знаю, сам он на эту этажерку похож, вечно вырядится как петух…
- Это не тот Иванов!
- Стало быть вы об Иване Фёдоровиче Иванове говорите? Помилуйте, как можно! В таком чине…
- И не этот, а другой Иванов. Вы его не знаете.
- Фуф, отлегло. А то я уже об Иване Фёдоровиче забеспокоился.
- Итак, супруга видит в муже мебель. И тут он встречает женщину с душой, отзывчивой и юной, впрочем про юность это я так сказал, это вздор… Да-с. Женщину, которая способна разглядеть под чёрствой оболочкой нежное ранимое сердце. Женщину, которой хочется обнять и поцеловать его всякий раз, когда она рядом. Да и не только хочется, она это и делает.
- Что ж так-таки не спросясь, сама, первая?
- Да что вы меня перебиваете? Впрочем, что ж с того, что сама? Ведь это порыв души! Движение токов…
- Это я понимаю-с. Горничная Акулина бывало…
- Какая Акулина? Чёрт с ней, с Акулиной вашей! Провались она в тартарары, ваша Акулина!
- Это не скажите-с! Она такая ладная, и как вы тут сказали-с, фигуральная вся…
- Да уж, фигуральная. Я вам толкую вовсе не про Акулину. Я говорю, что когда жена видит в вас - тьфу! - Во мне жена видит только мебель и ничего кроме мебели, я поневоле должен остыть, охладеть. И когда встречаю я душу молодую – к чёрту! – душу отзывчивую, нежную, готовую к любви, и воспринимающую меня как человека с душой, как человека, черт побери, а не как тумбочку с банковскими ассигнациями!..
- Напрасно вы, Сергей Сергеевич, ассигнации в тумбочке-с храните-с. Банк – оно надёжнее!
- Кто вам сказал, что я ассигнации в тумбочке храню?
- Вы-с только что-с и сказали-с.
- Я-с сказал-с? Бред! Чушь! Я про жену говорю и про душу нежную, наивную, молодую.
- Да какая же ваша жена молодая? Я со всем уважением, но сами-с изволите понимать-с…
- Молодая – это не про неё.
- Точно-с так-с, не про неё.
- Вот я вам и толкую, что измена начинается не с того, что крепкий ещё и положительный во всех отношениях мужчина имеет видеть, что его понимают, в нем видят душу чуткую и отзывчивую, романтичную и неизбалованную женской лаской… Когда волосы её… А кожа столь нежна…
- Это вы не про супругу-с?
- Нет!
- Да-с.
- Что «да-с»? Вас ист дас?
- Да-с это так-с.
- Даст-с. Я думаю, даст-с итак-с. И какая ж в том измена?
- Табачок-с у вас изумительный-с. Позвольте щепотку?
- С донником?
- А он с донником у вас? Впрочем, да-с, откуда ж и быть такому аромату? Точно с донником!
- Так вы меня поняли?  Не осуждаете меня, друг мой?
- Понял преизрядно и не осуждаю ничуть-с!
- Как приятно порой встретить понимающую душу… В вашем лице… И не только в вашем, впрочем, вздор, что я говорю! А то я уже мебель. Словно шкаф… Так будет же знать.
- Я себе в кисет отсыплю щепотки три, вы позволите? С донником-с.
- Берите весь кисет уже. У меня ещё есть.
- Покорнейше благодарю-с.
- И я вас за столь милый разговор также благодарю покорнейше. Не изволите ли чайку?
- Завсегда-с.
- Так я велю на веранде  накрыть. Живу я сейчас вроде как по-холостяцки. Жена моя нынче в отъезде, на кислые воды лечиться поехала. А что она лечит – Бог весть. Меня было потащила за собой, но я, впрочем, отказался. Хорошо ещё, что попутчик ей нашёлся, из офицеров кавалерийских, Ярослав Броневольский, слыхали о таком? Смазливый чёрт, однако любезен, обаятелен, вежлив. Словом хорош. И мне спокойней – не одна она в загранице этой.
- И то-с не одна-с.
- Может быть вернётся более в духе, чем была. Три года меня уже пилит по всяческим, уверяю вас, пустякам. Только как на воды засобиралась, стала ласковой, да приветливой, особенно, когда узнала, что я не еду. Даже в щёку поцеловала на прощание. Баба она хорошая, да только бесчувственная. Бревно бревном. Ну и я у неё как мебель. Так вот я и спрашиваю вас: кто виновен в моих мыслях об измене? И измена ли это? Да оно и не было ещё ничего. Почти что. Так всё вздор. От этих разговоров по душам не понесёт же она. Впрочем, на берегу у нас было… Вздор, не понесёт… Так не осуждаете меня? Это верно?
- Никак не могу осудить. Донник – он этакий вкус придаёт табаку-с. Очень предпочтительно. Во всех смыслах-с.
- Так приятно видеть в вас родственную душу! Стешка, где тебя черти носят? Я, кажется, велел накрыть нам к чаю на веранде!