Глава 5. XIII век. Монгольская орда

Хан и колдунья

После возвращения в родную степь из дальнего похода Чингисхан велел поставить свою Орду на берегу реки Толы. Распустив тумэны, он оставил при себе лишь несколько сотен кешиктенов. За время похода на закатные страны хан привык к шуму идущего войска, ржанию коней, скрипу повозок. Тишина в курене угнетала его, давила душу. Ночью приходила бессонница, а вместе с ней тяжкие думы.
Тревожила Тэмуджина последнее время одна дума. Он стареет и вскоре умрет, как старятся и умирают обычные люди. Ему хотелось продлить свои годы и закончить дело, которому посвятил жизнь. Он хотел, чтобы на земле наступил Великий мир. А для этого надо было принудить народы исполнять его закон Ясу, заставить все народы склонить головы перед девятихвостым монгольским тугом. Чингисхан твердо верил, что мир настанет только тогда — когда все враги будут мертвы. Его сердце охватывала печаль оттого, как много еще предстояло сделать, а времени оставалось все меньше и меньше. И он никак не мог избавиться от страха перед идущей следом смертью.
В одну из таких бессонных ночей Чингисхан поднялся на поросшую сосновым лесом гору. Стоял, слушая, как дремлет внизу бескрайняя степь. На небе сияли крупные звезды. От камней исходило сухое тепло. Встав на колени, хан поднял лицо и тихо спросил:
— Тенгри! Неужели я должен уйти, как уходят другие, не завершив то, что начал?
Вечность молчала, холодно глядя в лицо тысячами звездных глаз. Перед этой бесконечностью сердце хана охватила робость.
Неожиданно возле одиноко растущей сосны раздался шорох. Тэмуджин вскочил и выдернул из-за пояса кинжал.
— Позволь, Потрясатель Вселенной, предложить тебе то, о чем просил у Великого Тенгри, — произнес в темноте женский голос.
— Кто ты, что смогла пройти через мою охрану? — вглядываясь в окружающие деревья, сурово спросил хан.
— Не вини верных кешиктенов. Они спят… Сопротивляться силе моего волшебства не может ни один смертный. Можешь называть меня Нэлика, но имя ничего тебе не принесет. — Голос женщины был теплым и мягким, словно бархат, но Тэмуджин уже давно отвык доверять кому-либо.
— Что тебе надо, ведьма?
— Я хочу дать бессмертие, возможность снова стать молодым и сильным, навсегда избавить от цепких рук той, что так страшит тебя.
— Множество лекарей, знахарей, ведунов, шаманов, предсказателей и монахов побывало у моих ног, предлагая свои эликсиры. Все зелья я испытал на них. Черви уже давно съели тела лгунов. Неужели думаешь, что поверю самозванке? — презрительно спросил он.
— Выслушай меня, Великий хан. Я предлагаю союз. Далеко отсюда есть страна, в которой хранятся знания об эликсире бессмертия. Но даже я не могу до них добраться. Злые колдуны сторожат туда доступ. Мы создадим армию и пойдем на них войной. Ты, никогда не знавший поражения, захватишь эти земли. Я получу знания и сделаю эликсир. Мы сможем жить столько, сколько пожелаем.
— Думаешь, я отправлюсь в неведомый край ради призрачного обещания? — усмехнулся он, удивляясь наивности женщины.
— Сейчас нет. Когда придет время и ты будешь лежать на смертном ложе и ничто уже не сможет удержать тебя в этом мире, вспомни о моем предложении. Я оставлю на ветке амулет. Если решишь позвать меня, сожми камень в левой руке и скажи слова призыва — «Над ирне!» Но помни! Ты должен быть один, когда приду за тобой, — женская фигура растаяла в белом тумане.
Тэмуджин вернулся в шатер и велел позвать своего ученого-советника Елюй Чуцая, одного из немногих, кому еще доверял. Вошел худой высокий кидань с жиденькой седой бородой. Низко поклонился и, ничем не показывая своего удивления, выслушал повеление правителя.
— На рассвете сходишь на гору, туда, где я молюсь Вечно Синему Небу. Если что-то найдешь на ветке сосны, принеси мне. О находке не говори никому.
Выполняя повеление, Елюй Чуцай обыскал все деревья и собрался уже уходить, когда заметил тоненькую золотую цепочку с подвеской из черного оникса, на котором тлели багровые полоски. Он отдал Тэмуджину находку. Тот долго рассматривал амулет, потом велел спрятать его в замшевый мешочек и хранить советнику у себя.

* * *
Болезнь настигла Чингисхана внезапно. Во время охоты его конь чего-то испугался, споткнулся и сбросил седока. Хан стукнулся о холодную землю со всей силы, внутри словно что-то оборвалось. Испуганные телохранители подхватили его на руки и привезли в ставку. Вначале Тэмуджин еще храбрился, надеялся, что все пройдет — не первый же раз он упал с коня. Лекари осматривали его, натирали и поили разными снадобьями. Шаманы окуривали шатер тимьяном и можжевельником, били в бубны и молились, прогоняя злых духов. Но холодеющие руки и ноги, ноющая боль в груди надежды не оставляли. Тэмуджин понимал, что стоит у самой черты, за которой нет ничего, лишь тьма забвения. В одну из бессонных ночей он велел позвать Елюй Чуцая и оставить их вдвоем. Чингисхан рассказал мудрому советнику о встрече с неведомой колдуньей и ее обещании.
— Я часто рисковал в своей жизни, а сейчас, когда дни сочтены и уходят как песок сквозь пальцы, я хочу принять предложение Нэлики. Небо отвернулось от меня, она последняя моя надежда. Отдай мне ее амулет, — закончил хан.
Чингисхан и Елюй Чуцай подробно обсудили, как сделать, чтобы после исчезновения повелителя в империи не начались паника и междоусобица.

* * *
Сыновья Чингисхана — Угэдэй, Чагатай, Тулуй — стояли у ложа, слушая завещание отца. Угэдэй вытирал рукавом мокрые щеки, плечи Тулуя тряслись от рыданий.
— Оплакивать будете после смерти, — прошептал Тэмуджин. — Я ухожу. Преемником оставляю Угэдэя. Он разумен и мыслит здраво. Будет хорошим правителем над всеми монголами и другими народами. Тулуй, ты принц очага. Храни его, родной улус и наш род. Проследи, чтоб твой брат Чагатай отнесся с уважением к моему выбору. Храните мои заветы. Завоюйте все земли. Защищайте и оберегайте нашу родину. Там, в верхнем мире, я буду следить за вами и помогать. Никто не должен знать, что я умер, не подымайте плача и воплей, пока не падет Чжунсин, чтобы враги наши не обрадовались и не воодушевились. Когда ворота города распахнутся, убейте Бурхана и всех мужчин, женщин и детей до самого последнего колена. А теперь обо мне, — голос его окреп, сыновьям показалось, что сил у отца прибавилось: — Когда я умру и моя душа отправится к духам предков, Елюй Чуцай знает, что делать с телом. Никто не должен ему мешать, даже вы. К погребению надо подготовиться сейчас. Тайком ото всех отправьте отряд на мою родину, в урочище Делюн-Болдок. Там Онон огибает гору Бурхан-Халдун. Постройте дамбу и отведите русло реки. Когда дно обнажится, выройте могилу. После погребения дамбу разрушьте, чтобы золотые воды Онона навеки спрятали от людских глаз место захоронения. Всех, кто будет совершать похороны, принесите в жертву Вечно Синему Небу. А теперь идите и пришлите моего советника.
Елюй Чуцай, стоявший у юрты, слышал, как хан наказал сыновьям убить всех жителей осаждаемой столицы тангутов. Горе его было так велико, что он решился обратиться с просьбой к повелителю. Упав на колени, он подполз к ложу Чингисхана и взмолился:
— Мой владыка, заклинаю, пощади невинных детей и женщин! Ты дал клятву не трогать жителей Чжунсина, если они с миром откроют ворота.
— Не гневи меня! Ты единственный, кому я доверяю, не заставляй видеть в тебе предателя, — сверля его злыми зелеными глазами, прошептал Тэмуджин.
— Но клятва!.. — не сдержавшись, воскликнул Елюй Чуцай.
— Я хочу, чтобы они были истреблены все до последнего колена! Это моя воля!

* * *
Нэлика не обманула Чингисхана. Едва он прошептал слова призыва, сжимая в левой руке оникс, как напротив его ложа появилась женская фигура, одетая в широкий шелковый халат, в низко повязанном платке, почти скрывающем лицо.
— Благодарю, повелитель, что поверил моим словам и призвал меня. Надо переодеться, чтобы никто тебя не узнал.
Тэмуджин надел простой суконный халат и войлочную шапку. Нэлика помогла ему натянуть на ноги мягкие сапоги.
— Выпей это зелье, — она протянула небольшую склянку. — Оно даст силы выбраться незаметно из лагеря.
Тэмуджин помедлил и вылил в рот содержимое флакона. Словно огонь прокатился по жилам. Исчезла так долго изнурявшая его слабость, но вместе с этим затуманился его разум, и он стал послушно выполнять приказы колдуньи.
Стражники, зачарованные колдуньей, не заметили, как из шатра вышли их повелитель и неизвестная женщина и исчезли в тумане, окутавшем лагерь.

* * *
Елюй Чуцай исполнил все, что приказал правитель. Когда Нэлика и Тэмуджин ушли, он тайно ото всех установил посередине шатра гроб, который хан всегда возил с собой. Положил в него заранее сшитую из кожи куклу. Надел на нее боевые доспехи Чингисхана. Голову закрыл черным стальным шлемом, лицо золотой маской, в точности повторяющей черты Тэмуджина. Железные перчатки куклы сжимали рукоять меча. Как и положено для воина, Елюй Чуцай положил в гроб справа лук в налучье и колчан со стрелами, слева нож, огниво и чашу для питья.
Утром Елюй Чуцай известил родственников, что Потрясатель Вселенной умер. Он передал им свиток с печатью, в котором под страхом смерти запрещалось трогать тело покойного. Помня наказ отца, сыновья хранили молчание о кончине Чингисхана, пока продолжалась осада Чжунсина. Когда ворота столицы тангутского государства открылись, монголы разрушили город и перебили всех жителей.
Похоронная процессия с гробом Чингисхана направилась в Коренную орду. Чтобы весть о преждевременной кончине повелителя не долетела до его недругов, воины убивали каждого встреченного на пути, говоря умирающим:
— Вам выпала честь и после смерти служить нашему Великому правителю!

Шаман
После того как закончилось оплакивание в Коренной орде и многие племена монголов прошли перед Потрясателем Вселенной, двести воинов хори-туматов отправились в путь сопровождать повозку с гробом Чингисхана. Повинуясь воле великого хана, со словами «Вам выпала честь служить нашему повелителю в Верхнем мире» они убивали каждого встречного на своем пути. Вскоре хори-туматы добрались до урочища Делюн-Болдок в то место, где Онон делал крутой поворот, огибая гору Бурхан-Халдун.
Елюй Чуцай ехал вместе с отрядом, чтобы проследить, все ли будет исполнено, как велел его господин. После погребения дамба была разрушена и воды реки вернулись в свое русло, навеки скрыв от людских глаз могилу Чингисхана.
На прощальном пиру Елюй Чуцай поднес каждому воину, сопровождавшему великого полководца в последний путь, чашу с вином.
Всю ночь не спал мудрый советник Чингисхана. Перед его глазами вереницей проносились картины одна страшнее другой. Он видел реки, покрасневшие от крови невинно убитых людей. Вспоминал разрушенные города и селения, почерневшие от пожарищ. Бесконечные вереницы рабов, как скот подгоняемых монголами. Великой была империя Чингисхана, и великим было горе покоренных народов.
Утром Елюй Чуцай осмотрел лагерь, убедился, что не осталось ни одного живого свидетеля тайны Чингисхана, взобрался на смирную кобылку, верно служившую ему уже несколько лет, и неторопливо потрусил в сторону предгорий Хантэя.
Проехав через узкое ущелье, путник оказался на вершине невысокой сопки, с которой открывался вид на бескрайнюю степь. Спустившись по пологому восточному склону, он отправился вдоль подножья гор в поисках стоянки белого шамана Сандага, слава о колдовской силе и мудрости которого широко была известна в Великой степи.

* * *
У ветхой юрты стоял высокий сухой старик, одетый в синий суконный дэгэл, подпоясанный кожаным поясом с бронзовыми бляхами, в меховом малахае на голове. Всадник соскочил с лошади, почтительно согнулся в поклоне, спросил о здоровье.
— Слава Вечно Синему Небу! Я здоров, — подняв руки, произнес хозяин. — Смотрю, путник, ты приехал издалека. Конь твой в пыли, и ты устал, торопясь ко мне с нелегкой ношей, что взвалил на свои уже немолодые плечи. Заходи в юрту, выпей чаю, расскажи, что привело тебя к одиноко живущему старику? — Сандаг откинул войлок, заменявший дверь, приглашая войти гостя.
Елюй Чуцай осторожно, чтобы не задеть, перешагнул порог, огляделся. В очаге, обложенном плоскими камнями, тлели угли. Над ними на треножнике висел закопченный медный чайник. Слева у двери было развешано охотничье снаряжение, конское седло, упряжь, бурдюк с кумысом. Справа хозяйственная утварь.
Напротив входа висел длинный ящик с онгонами — фигурками животных и птиц, сделанных из дерева, шерсти и кожи, изображавших духов предков. Под ящиком стоял деревянный поставец с чашами, наполненными молоком, водой и зернами ржи. Рядом с поставцом стояли сундуки, на них лежала свернутая постель, укрытая ветхим вышитым покрывалом.
Хозяин и гость устроились возле низенького стола на стеганых тюфячках из шерсти, брошенных на кошму. Старый шаман налил в деревянные пиалы чай, забеленный молоком, заправленный солью и топленым бараньим жиром. Угощение было скудным — в деревянной посуде лежало нарезанное тонкими полосками вяленое мясо, зеленые перья дикого чеснока, горка испеченных на камнях очага пресных лепешек. Хлеб так зачерствел, что есть его можно было лишь разломав на кусочки и смочив в чае.
Они обмакнули средний палец в пиалу и побрызгали на четыре стороны — отдали дань духам. Гость отведал угощение, предложенное хозяином.
Только закончив трапезу, завели беседу. Елюй Чуцай, не скрывая ничего, рассказал о ложных похоронах Чингисхана. Сандаг слушал его молча, ни разу не перебив.
— Что же ты хочешь от меня, простого шамана, сын ученого киданя Ила Люя?
— Силы тьмы нарушили ход времени. Я хочу знать, что ждет нас впереди.
— До заката далеко, успеем все подготовить для обряда, — поднимаясь со своего места, произнес Сандаг. — Помощников звать не буду — слишком страшную тайну ты мне рассказал. Иди, собери хворост, а потом поможешь облачиться в одежду шамана.
Когда все было готово к камланию, Елюй Чуцай надел на Сандага тяжелый плащ, сшитый из козьих шкур. Помимо разноцветных ленточек и бахромы на плащ было нашито большое количество железных наконечников стрел, трубочек и колокольчиков. Шаман развел в глиняной чашке белую краску, добытую в горах, и нанес линии на лицо. Повязал на голову ярко-красную повязку, по верхнему краю которой были нашиты орлиные перья, и той же краской нарисованы глаза и уши. Последним он надел на шею кузунгу — медное круглое зеркало, что помогало проходить в потусторонний мир.
Наступал вечер, над синеющими вдали сопками алела полоска зари. Сандаг подбросил в очаг сухих веток, и огонь разгорелся ярче. На решетчатых стенах юрты заплясали отблески пламени. Он бросил на плоский камень посреди очага горсть сушеного тимьяна и ветки можжевельника, по юрте поплыл запах ароматного дыма. Шаман взял в руки бубен и, выбивая ритм ударов колотушкой, двинулся с юга на восток по созидающему небесному кругу, отдавая дань трем мирам: нижнему, среднему и верхнему. Красное пламя костра отражалось в медном диске кузунгу. Все звонче звенели нашитые на одежду бубенцы, удары колотушкой в бубен стали ритмичней и громче. Закрыв глаза, Сандаг закружился быстрее, а песня его становилась то грозной, то тихой, иногда он прекращал петь и начинал вкрадчиво бормотать, словно кого-то уговаривая.
Елюй Чуцай смотрел, не отрываясь, сознавая, какой силы колдовство творилось сейчас перед ним. Неожиданно лицо Сандага стало грозным, он резко ударил в бубен три раза, и кидань понял, что духи зла отступили, пропуская его в верхний мир. Шаман закружился в танце, голос его звучал спокойно, ритмичные удары колотушки в бубен ввели Елюй Чуцая в транс, и он уже не слышал, о чем разговаривал с духами старый Сандаг. Наконец тот замолчал и опустился в изнеможении на кошму. Посидел с закрытыми глазами, стирая рукой капельки пота с осунувшегося лица. Елюй Чуцай, не двигаясь, молча ждал его рассказ. Отпив холодного чая из чашки, шаман устало произнес:
— Ты утаил от меня, что провел черный обряд над Тэмуджином в последнюю ночь, когда был с ним один. Зачем ты это сделал?
Раздумывая, Елюй Чуцай долго смотрел в светло-карие глаза Сандага, потом промолвил:
— Хан изменил своей клятве и приказал уничтожить жителей моего родного Чжунсина. Всех до последнего колена. Я решил, что кровавый правитель недостоин бессмертия. По нашей вере у человека три души. И я провел над ним ритуал, который узнал из древних книг. Я надеялся, что смогу при помощи обряда удержать его в нашем мире, но мне не хватило сил преодолеть колдовство ведьмы.
Елюй Чуцай вынул из-за пазухи что-то, завернутое в тряпицу, развернул и поставил на стол бронзовый ящичек с уйгурскими письменами на крышке.
— В этой шкатулке лежит половинка пайцзы, связанная рунами с одной из душ Тэмуджина, и карта, на которой обозначено место его могилы. Другая половинка пайцзы спрятана в кукле, похороненной вместо хана на дне реки Онон. Третья душа обитает в теле Тэмуджина, и потому он до сих пор жив. Я приехал, уповая на то, что ты сможешь соединить его души и призвать Чингисхана в наш мир.
Шаман отрицательно покачал головой.
— Колдунья открыла окно в будущее и увела его очень далеко. Нам не достать Чингисхана. Духи верхнего мира предсказали: Тэмуджин, лишенный части души, перейдет на сторону зла. Он жаждет исполнить свою мечту — заставить весь мир склонить головы перед девятихвостым монгольским тугом. Ужас охватит земли, когда он приведет армии тьмы в наш мир. Наступят страшные времена.
— И спасения народам нет? — потемнев лицом, спросил кидань.
— Слава Вечно Синему Небу, это случится нескоро. К тому времени на Земле родится Посланник. Если он отыщет Чингисхана и вручит половинку пайцзы до нашествия, то течение времени, извращенное злым умыслом, восстановится, и Потрясатель Вселенной окажется в месте, предназначенном ему Тенгри.