Рецензия на фильм Когда я был певцом 2006 г

"Когда я был певцом", 2006 г.
Он был немолодым, но обаятельным. Востребованным, но не очень известным. Пел в данс-холлах. Был добрым. Ненавидел караоке, которое всё погубило.
Однажды в зале завязалась потасовка. Обычное дело, просто много шампанского и неудачников-мужчин. И в центре потасовки была девушка. По сравнению с ним - девчонка, голые плечики, тонкие ручки. Искрился браслетик, липло синтетическое платье к бедрышкам...

Мы не знаем, кто посылает нам счастье. Мы не знаем, кого за него проклинать.

Первым делом они переспали. А потом всё случилось.
В этом фильме Депардье промолчал о столь многом, что сложно писать. Разве о том написать, что теряешься, останавливаешь пленку, извините, нет, нет, кликаешь по экрану в онлайн-кинотеатре, прокручиваешь назад двойным тапом...
И понимаешь, что этот фильм нужно смотреть в старом кинотеатре, каком-нибудь "Горизонте" или "Комете" далеко от Москвы. Чем дальше, тем лучше.
Чтобы никаких Долби Сюрраунд, никакого попкорна или колы. Никаких плюшевых эргономичных кресел, а старые пыточные, скрипучие, протертые, занозистые кресла, где еще нет жевачки под подлокотником. Где пахнет одуряюще "Красной Москвой" или "Ландышем", а в лучшем случае "Шипром". Сумочка на коленях, мамина "из командировки", платочек в руке, носовой хлопчатобумажный, которым обдерешь щеки, когда намокнет. Потому что он намокнет. И сигареты в тайном кармашке - Герцеговина Флор или Родопи. Чтобы в ближайшей от кинотеатра подворотне чиркнуть спичкой, затянуться "как в кино" и заплакать навзрыд. И чем дальше от Москвы, тем подлиннее будет это ощущение провала во времени. Как далеко надо убежать, чтобы обрести этот фильм по-настоящему? И назад ли стоит вернуться или рвануть вперед, туда, где кино обретет вкус, запах и осязание?

Эта кинолента для советской обстановки. Для тех потерянных лет нашей неслучившейся жизни, поколения 80-х годов производства. Не выпуска, а именно производства. Мы производные  наших грезивших о Франции родителей. Нас создавали, как произведение, а мы стали штамповкой.
Бурда не для нас, мы даже не умеем шить по выкройкам.
Когда он был певцом, в рядовой потасовке он заметил со сцены девушку, а потом они были несчастны. Нет, нет, он не был наркоманом или алкоголиком, а она не решила, что феминизм или экология важнее одного пожилого шансонье.
Как трудно вспоминать язык, на котором поведана эта история.
Тихий красный цвет маленьких туфелек далеко не наивной девочки. И сказка не про башмачки дьявола. В этом фильме даже дьявола нет. Как нет в нем и того бога с маленькой буквы, которого затаскали все пишущие о кино.
Есть красное платье и черное. Есть черная рубашка и красная. Есть белый пиджак, толстый Жерар. И тонкая Сесиль, но не Эммануэль. Впрочем, с ними можно снимать и "Эммануэль". Сесиль Де Франс будет эффектна в роли "жены французского посла". Ну вот, я скатилась в пастиш, а это уже моветон. Ну вот, еще одно "mot", словечко из нужного словаря.

И как они сидели друг напротив друга, курили и плакали. В конце. Он - сбежав со сцены "Олимпийского", по нашим понятиям, упустив шанс прорваться наверх. Она - прибежав за ним, навсегда опоздавшая к любви. Да, она пила водку.
А потом он стоял у кафе и ломал сигареты, она только что ушла, навсегда, а он не мог закурить. И тут она вернулась, бросилась целовать, как в омут. И они распались на тех, что были в начале фильма. Не хватает местоимений на русском, и не все способны понять homme и femme.
Когда они переспали в самом начале, а потом поцеловались в самом конце, всё сложилось между двух этих поцелуев. И не надо про "а остальное Франция, Париж".
И никто не умирает, никто не сходит с ума, не происходит ничего, кроме той жизни, о которой мы все теперь будем тосковать.
Жерар и не говорит в фильме. Он поёт. Конечно, шансон. Нет, не наш приблатненный, низший "шансон", где голуби и дальнобои. Даже Розенбаум ни разу не дотянулся до того шансона, который поет Депардье. В фильме актер все песни спел сам. Трех октав у Депардье нет, как нет и голоса в привычном понимании.
Но Homme поет. И Femme танцует, но чаще смотрит на него.
Они промолчали всё самое главное, черт возьми!
Почему ты не кричишь, дурочка, он же старый дурак, старый артист, который мелирует волосы, ест, пьет Перье, скитается  по своему бессердечному дому, не понимая, что это последний раз, что это последняя в его жизни женщина. Почему ты, старый идиот, не кричишь на нее, не схватишь тонкие ручки, чтобы больше не отпустить, насколько хватит силы - держать ее, держаться, выдержать?
И тогда я понимаю, что можно сколько угодно кричать в том кинотеатре, старом и пыльном советском кинотеатре, где смотрит фильм мое сердце.
Он будет петь потом еще лучше, а что там с нею, неважно. У нее тоже все хорошо, настолько, что режиссер не удостоил вниманием ее линию "дальше".
Благословенны эти истории, когда ей 25 а ему лет 55-60. Прокляты эти истории, когда ты проходишь их в реальной жизни.
И выбора в этом случае нет.

Эта мягкая французская кинопленка, чуть мыльноватые кадры и грешная резкость не там, где надо. Чуть смазанные краски и слишком резкие переходы из темноты на свет.
Скупость костюмов, но беспощадный стиль, отсутствие макияжа - комплимент гримерам. Локации, интерьеры современных пентхаузов, загородных домов, офисов, танцзалов и улочек. Кофейная горечь провинции. Никакого Парижа.
И нервы, измученные этой кинокартиной.
Как же это просто - любить. Любить в последний раз, любить в первый раз. Какая разница, что будет потом, если есть два часа, когда он был певцом.
До последних двух слезинок - его и ее, надежда, что они будут. Просто будут. Нет.
Почему фильм прошел мимо Каннского фестиваля, не тронул подернутых тленом кинематографистов в высшем жюри - не знает никто. Кристаллическая решетка актерской игры, цветовая гамма, классическая операторская работа, точный и верный звук. И бессмертная  Франция в каждом мгновении картины. Франция именно та, о которой мечтают, которую боготоворят, и никогда не находят, выходя из аэропорта Де Голля.

О чем он пел на экране? Сентиментальные песенки, танцевальные, приманки и обманки, а она не слышала.

Фильм настолько неудобен для просмотра вдвоем, что даже семейным парам, прожившим лет двадцать-тридцать вместе неловко смотреть его перед сном. Эту картину надо смотреть украдкой, чтобы не выдать своих мыслей.
И там, в финале, когда Депардье стоит на крыльце кафе, хлопая по карманам в поисках сигарет, уже попрощавшись, уже потерявшись - она бросится ему на шею, чтобы поцеловать. В последний раз. В самый последний раз. Так и ты будешь пересматривать этот фильм, еще раз, в самый последний раз взывая к ним обоим: "Ну, пожалуйста, пожалуйста, поцелуй его, поцелуй ее - за меня, за него, за неслучившихся нас, за каждого, кто был когда-то певцом..."