Гори оно огнём!

Из сборника «Лавочка под окном» (готовится к печати)



А ведь как предчувствовала Ирка, когда собрала два полных чемодана вещей.
– Ты бы ещё шубу положила, – смеялись подруги. – Чай, на юг едешь, к морю. Куда тебе столько шмоток. Вот увидишь – весь отпуск пробегаешь в одном купальнике, разве что – куда вечером выберешься. Тогда платье. А то и джинсы с блузкой…
Но Ирка их не слушала. «Много – не мало», – повторяла она любимую мамину присказку и пихала в чемоданы всё новые и новые вещи, разные документы и деньги. И ведь – как в воду глядела! Когда начался пожар, и все жильцы в панике бегали по квартирам, хватая то одно, то другое, она подхватила свои чемоданы, злополучную шубу, ноутбук и выскочила на улицу.
Квартиру, конечно, было жалко. И мебель тоже. Но мебель была старая, а квартира только недавно приобрела тот вид, о котором Ирка давно мечтала. Весной она сделала ремонт – не так, чтобы очень, но – вполне. Обои новые поклеила, потолок натяжной соорудила, плитку в ванной поменяла. Вложилась, одним словом. А теперь вот всё это горело синим пламенем.
Хотя, если присмотреться, пламя было вовсе не синим, а каким-то багровым, даже, местами, чёрным. Ирка стояла и смотрела, как мигом подъехавшие пожарные развернули длинные шланги и в несколько стволов поливали дом, пытаясь сбить огонь. Куда там! Старое здание, построенное, наверное, больше ста лет назад, пылало, как масленичный костёр. Когда пламя, наконец, угомонилось, перед Иркиным взором предстали лишь обугленные перекрытия да закопчённые стены.
Ирка стояла, смотрела на то, что недавно было её домом, и плакала, размазывая по щекам летящий пепел. Потому что было до чёртиков обидно и жалко. И квартиру жалко, и горящую мебель, и вещи, и налаженный быт…

Слава богу, в огне никто не погиб. Кто-то, конечно, надышался дыма, кто-то обжёгся, пытаясь в первые минуты пожара вытащить из квартир хоть что-то, а Петровна, похоже, сломала ногу, в панике сиганув со второго этажа.
Серьёзно пострадал только Васька, который, собственно, и был виновником пожара. Как потом сказали, заснул пьяный с сигаретой. А поскольку квартира его была на первом этаже, с той стороны, где дом выходил окнами на пустырь, ветер, ворвавшись в раскрытое окно, мгновенно раздул пламя и увлёк его на все остальные квартиры. А Васька так и не проснулся. Вытащили его обгоревшего, но живого, и «скорая» с мигалкой увезла его в больницу…

Через пару часов на место пожара приехало местное начальство. Глава района, молодой энергичный мужчина, сразу же взял ситуацию в свои руки и, похоже, сумел навести относительный порядок. Пожарище оцепили люди в форме, погорельцев переместили в ближайший сквер и рассадили на лавочки. Глава высказал им свои соболезнования и обещал, что в беде их не бросят. Даже намекнул, что, поскольку дом всё равно подлежал расселению в ближайший год, всем будут выделены равноценные квадратные метры в новом доме на Комарова, который обещали сдать через пару месяцев. До пожара в скорое расселение никто не верил, а теперь вот, как говорится, не было бы счастья…
Кроме того, Глава пообещал помочь всем семьям материально и посодействовать с восстановлением документов тем, кто не смог спасти их из пожара. Ирка сначала удивилась такой щедрости со стороны местного руководства, а потом вспомнила, что через пару месяцев намечались очередные выборы, и Главе было на руку сделать этакий широкий жест. Тем более, что квартир в доме было всего восемь – по четыре на этаже, а, значит, и расходы были не столь велики. А пиар получился бы знатный.
А пока суд да дело, всех пообещали расселить в маневренный фонд. Маневренным фондом назывались два трехэтажных барака, которые были едва ли не старше их сгоревшего дома. Их тоже давно хотели снести, но, по счастью, не успели. Вот там их всех и поселили…

Впрочем, Ирка не слишком переживала по поводу состояния нового жилья. То есть, она, конечно, горевала, но не по этому поводу. Выросшая в провинциальном детском доме, она с детства не была избалована комфортными жилищными условиями. Да и квартиру свою в этом старом, дышащем на ладан доме, получила чуть больше года назад…

В самую первую ночь на новом месте Ирка лежала на старой железной кровати и смотрела в потолок. Кровать прилагалась к комнате, которую ей выделили. Как и стол, два стула и тумбочка. Говорили, что всю эту мебель притащили из общежития, здание которого пару лет назад купила какая-то фирма. А и наплевать! Всё же лучше, чем ничего. Комната, хотя в ней и было почти семнадцать квадратных метров, выглядела маленькой и тесной. Возможно потому, что высота потолков была целых четыре метра, а единственное окошко очень напоминало средневековую бойницу. Ирка подумала, что из этого окошка очень удобно отстреливаться от атакующего противника. Правда, для этого под окошко надо было бы подставить стол. Но тогда пришлось бы за патронами регулярно с этого стола слезать. Хотя, патроны мог бы кто-то подавать…
«Какие, на хрен, патроны? Какой противник? – Ирка аж сплюнула и повернулась на бок. – Чушь собачья! Это всё новое место. Не спится. И мысли разные глупые в голову лезут!»
Ирке вдруг захотелось пить. Она встала с кровати, взяла со стола графин (графин презентовали девчонки с работы) и посмотрела на его содержимое в тусклом свете, льющемся из окна. Воды в графине было на донышке, и надо было идти на кухню, где у неё стоял чайник.
Ирка посмотрела на часы – половина четвёртого утра – и, как была в ночной сорочке, пошла в кухню.

В кухне горел свет. Посередине, за общим кухонным столом, в одних трусах сидел Иркин сосед Коля. И курил. С Колей Ирка была знакома шапочно, вернее, совсем не знакома: видела мельком, когда вчера шла в свою комнату, и мужчина, сопровождавший её, сказал, что это её сосед по квартире и зовут его Николай. Ирка замерла в дверях, не зная, что ей делать: то ли метнуться обратно и накинуть халат, то ли, наплевав на правила хорошего тона, пойти к чайнику и налить воды в графин. В это время Коля повернулся к ней, окинул взглядом с ног до головы и сказал:
– Ты, это, извини, что я здесь курю. Я как-то привык, пока один жил, в кухне курить. Но, если ты возражаешь, то я могу в подъезд выйти.
Никакого смущения по поводу Иркиного одеяния, да и своего внешнего вида Коля не высказал, поэтому Ирка решила, что может особо не заморачиваться. Она махнула рукой, подошла к чайнику и налила воды в графин.
– Да кури на здоровье, – ответила она. – Я бы тоже с тобой покурила, только у меня сигареты закончились.
Коля встал и, шлёпая тапками, подошёл к полочке, висящей на стене.
– Вот, – сказал он. – Если чего, то здесь всегда пачка лежит. – Он взял с полки пачку лёгкого «Мальборо» и бросил её на стол. – Кури. Я сам-то крепкие курю, а это – для гостей. – И, помолчав, ещё раз повторил: – Кури.
– Спасибо, – сказала Ирка и посмотрела на Колю. В своих «семейных» трусах он вовсе не выглядел неприлично. Наоборот, его тело – тело спортсмена – было поджарым и, в то же время, мускулистым. Как у Аполлона в Эрмитаже. Только в трусах.
– Кури, – ещё раз повторил Коля и вновь сел за стол. Он взял из пепельницы дымящуюся сигарету и подвинул к себе эмалированную кружку с чем-то тёмным.
– А что ты пьёшь? – заинтересованно спросила Ирка, подсаживаясь к столу. Она вытряхнула сигарету из пачки, прикурила от поднесённой Николаем зажигалки, затянулась и переспросила: – Пьёшь-то чего?
– Чифирь, – спокойно ответил Коля. – Привык я к нему.
– Где привык? – удивилась Ирка.
– На зоне, – усмехнулся Коля и сделал большой глоток.
– Ты что – сидел? – ахнула Ирка. – А за что?
– За убийство, – Коля опять усмехнулся. – Два года. Потом амнистировали.
– Почему два года? – снова удивилась Ирка. – За убийство же больше дают…
– Адвокат хороший попался, – задумчиво произнёс Коля. – Такой хороший, что квартиру продать пришлось. Зато малой кровью отделался… Да ты не бойся, я не страшный. Вообще, если начистоту, то моей вины в этом убийстве почти и не было. Мы в ресторане с девушкой сидели, а за соседним столиком – хмырь какой-то. Ну, и начал он к моей девушке приставать. Я ему раз сказал, чтобы успокоился. Не понимает. Два сказал. А он – хвать вилку, и воткнул её мне в плечо. Ну, тут я не удержался, отмахнулся. А он – брык, и всё…
– Насмерть? – ахнула Ирка.
– Насмерть, – кивнул Коля. – Мне прокурор преднамеренное шил, но адвокат доказал убийство по неосторожности. Два года отсидел и вышел по УДО.

Ирка посмотрела на Колино тело. Никаких наколок и других отличий, намекающих на Колино уголовное прошлое, на теле не было.
– Не люблю я это, – словно догадавшись, о чём она думает, сказал Николай. – Тело должно быть красиво само по себе. А всякие наколки говорят о скудности ума.
Ирка стыдливо потупила глаза. У неё самой была наколка. Маленькая такая, почти незаметная. В интимной зоне. Но об этом она, естественно, Николаю сообщать не собиралась. Поэтому согласно кивнула.
– А ты кто по специальности был? – спросила Ирка. – Ну, до того, как в тюрьму сел?
– Почему – был? – усмехнулся Николай. – Я и сейчас по специальности работаю. Я – программист.
– Ух ты! – изумилась Ирка. Сама она работала экономистом на местном хлебозаводе и в начале разговора чувствовала лёгкое превосходство над этим полуголым мужиком, живущем в старой трущобе. Теперь этого превосходства чуть поубавилось.
– Ну, ладно, – сказал Николай, поднимаясь, – пойду я поработаю. – И в ответ на Иркин немой вопрос, добавил: – Я дома работаю, а по ночам скорость у интернета выше. Ты, это, за мой внешний вид извини. Я тут малость одичал в одиночестве…
Тут Ирка вспомнила, что тоже сидит перед посторонним мужиком в одной ночнушке и смутилась.
– Да я, вроде, тоже – не в вечернем платье…
– Ну и хорошо, – вдруг широко улыбнулся Николай, – значит, будем иногда общаться так, по-домашнему…
И вышел, прикрыв за собой дверь кухни.
«Какая у него добрая улыбка!» – неожиданно для себя подумала Ирка и под сердцем у неё защемило…

Вся следующая неделя промелькнула, как стёклышки в калейдоскопе. Каждый день складывался в какую-то новую непонятную мозаику, вызывая то восхищение, то недоумение от возникающего узора. То погорельцам хотели уже выдать ордера, то какой-то дядя из администрации заявлял, что надо бы проверить, а не сами ли жильцы намеренно подожгли свой дом, то им выписывали какие-то деньги, то пытались забрать назад. На работе Ирке тоже дали неделю отпуска с сохранением заработной платы, хотя она и так была в отпуске с понедельника. Девчонки ахали и охали, наперебой предлагая свою помощь. Директор пообещал поддержать материально…
Конечно, ни о каком Юге не могло теперь быть и речи, но ей и без юга было жарко. Какие-то комиссии, бумажки, справки… Вечером она возвращалась в свою коммуналку и падала без сил. Но к ночи, чуть отоспавшись и умывшись над раковиной (душа в бараке не было от слова «совсем»), она обязательно выходила в кухню покурить. Сигареты Ирка уже купила, но на столе непременно наличествовала пачка лёгкого «Мальборо». И Николай тоже наличествовал.

Как-то незаметно они стали общаться не только на тему курения и крепкого чая. Ирка рассказывала ему о своих нынешних злоключениях, о детдомовском детстве, а Николай –
о своей работе, походах, в которые он ходил до печального инцидента. Единственное, о чём он никогда не говорил, это о годах, проведённых в заключении.
– Не хочу вспоминать, – сказал он Ирке в одном из первых разговоров. – Был виноват. Искупил. И всё. Предпочитаю забыть и считать, что этого не было.
Но Ирка-то видела, что забыть ему ничего не удаётся. Во-первых, она заметила, что Николай не упоминает никого из своих друзей в настоящем времени. А уж если и вспоминал кого-то, то обязательно со словом «был». Это было странно. Ведь должны же были быть у человека друзья, которые не отвернулись от него после суда. Или девушка, послужившая невольным поводом для той драки. А, вот, не было. Ирке очень хотелось спросить об этом, но она понимала, что не стоит бередить рану. Захочет – сам расскажет.
Во всём остальном Николай оказался очень занимательным человеком. Ирке было интересно общаться с ним, слушать его рассказы, советоваться по поводу своих ежедневных трудностей. Как человек, привыкший мыслить логически, Николай мгновенно находил верное решение и давал Ирке дельный совет, который потом и оказывался единственно правильным. И она за эту неделю быстро привыкла доверять ему и, почти не раздумывая, следовать его рекомендациям. А потом она вдруг поняла, что влюбилась…

После этого у них началась новая стадия отношений. Ирка стала дёргаться, сомневаться, стесняться лишний раз обратиться к Николаю по какому-нибудь вопросу. Она начала подкрашивать губы и брови перед вечерним выходом в кухню, а уж о том, чтобы, как в первую ночь знакомства выйти в ночной сорочке, не могло быть и речи. Перебирая небогатое содержимое своих отпускных чемоданов, она старалась каждый вечер менять туалеты. А во время разговоров часто краснела и запиналась на полуфразе, пропускала целые куски из того, что говорил Николай, и от этого смущалась ещё больше. А Николай, казалось, ничего этого не замечал и продолжал вести себя, как и прежде: по-дружески и, немного, покровительственно. В какой-то степени это Ирку устраивало, так как сдача нового дома, что, в общем-то, было не удивительно, была отложена до весны, и жить им в одной квартире с Николаем предстояло долго.

А потом Ирка заболела.
Сначала всё казалось не так страшно: насморк, легкое покашливание… Даже температуры не было. Но потом – как прорвало! Сначала взлетела температура – аж до тридцати восьми, потом обложило горло, потом…
Что было потом, Ирка не помнила. Помнила только, что кое-как доползла до квартиры, завалилась в свою комнату и, не раздеваясь, рухнула на кровать…

Ирка открыла глаза и долго не могла понять, где она находится.
– Ты попей… – сильная мужская рука приподняла её голову, а губы ощутили поднесённую к ним кружку. – Попей, легче будет…
Сквозь слабость и дрёму Ирка начинает понемногу воспринимать действительность. Она лежит в своей постели, но не в джинсах и куртке, в которых была, придя с улицы, а в собственной ночнушке. Перед кроватью на столике куча пузырьков и таблеток. И, главное, Николай: стоит рядом, держит у её губ кружку.
– Я – что? Отрубилась? – спрашивает Ирка. Но волнует её, естественно, в первую очередь не это. Она же помнит, что на кровать она повалилась, не раздеваясь. А теперь вот лежит в ночной рубашке. Ей очень хочется спросить, кто же её раздел и уложил. Но язык не поворачивается.
– Отрубилась, – кивает Николай. – На неделю почти.
– На неделю? – Ирка приходит в ужас. – А как же я тут неделю?.. А кто же меня?.. – Она не заканчивает фразу, но всё и так понятно.
– Я, – спокойно говорит Николай. – Да ты не волнуйся, всё строго в медицинских пределах…
Но Ирка не может не волноваться. Она представляет себе, что ему пришлось делать с ней всю эту неделю, и густо краснеет. Нет, она, конечно, не институтка какая-нибудь, чтобы падать в обморок, но Николай… Он же… И даже… Господи, как же стыдно!
– Ну, и девчонки твои, – продолжает Николай. – Набежали, такой переполох устроили. А грозные какие! Я даже из своей комнаты боялся выходить. А они тут суетятся – то одна, то другая. А то и все вместе.
– А как они узнали? – удивляется, частично успокаиваясь, Ирка.
– Так я им позвонил, – опять улыбается Николай. – Взломал твой телефон, нашёл контакты и позвонил…
– Взломал? – ужасается Ирка. – Но как?
– Как-то так. – Разводит руками Николай. – Я же программист.
– А-а... – говорит Ирка и замолкает.
– Попей, – Николай вновь подносит кружку к её губам.
– Не хочу, – отвечает Ирка и отворачивается к стене. Хотя пить очень хочется. – Не хочу, – повторяет она.
– Попей, надо, – терпеливо говорит Николай и заставляет её сделать пару глотков. – Вот и хорошо. Видишь, ты очнулась. Говоришь, чувствуешь. Значит, дело пошло на поправку…
– А врач был? – спрашивает Ирка, только чтобы спросить о чём-нибудь нейтральном. Не возвращаться к теме недельной заботы Николая о её теле.
– Был, – говорит Николай. – Даже два раза. Сказал, что у тебя пневмония. Даже хотел отправить в больницу. Но я не отдал. Сказал, что всё сделаю сам.
– А откуда ты знал, что справишься? – спрашивает Ирка.
– Был опыт, – улыбается Николай. – Я вообще много чего умею. Да и девочки твои очень помогли.
Ирка молчит. Она не знает, что ещё сказать. И Николай молчит. Молчит и улыбается. Хорошо так улыбается, ласково. И от этой улыбки Ирке делается спокойно-спокойно…
И она проваливается в сон…

А потом всё пошло, как по накатанной колее. С каждым днём Ирка чувствовала себя всё лучше, она уже вставала с кровати и довольно бойко передвигалась по квартире. Правда, в основном, с помощью Николая. Девчонки прибегали вечером после работы, а днём можно было рассчитывать только на него. Ирка всё ещё смущалась, но уже не так, как в первые дни. Он провожал её и до раковины на кухне, и, чего уж тут, до туалета, а потом – обратно в комнату. А вот вечером, когда прибегали подружки, он исчезал. Наверное, думала Ирка, отсыпался перед ночью. Потому что ночью, когда она открывала глаза, то постоянно видела его, сидящего перед кроватью. Или свет, льющийся из кухни. И мысль, что Николай где-то рядом, помогала Ирке лучше всяких лекарств.

Врачом, навещающим Ирку, оказался пожилой, почти мультяшный дядечка, очень похожий на доктора Айболита. В начале октября он пришёл к ней в последний раз. Вымыл руки, внимательно выслушал её лёгкие, постучал по спине, прислушиваясь, и сказал:
– Ну с, голубушка, вот вы и поправились. В понедельник попрошу ко мне в поликлинику закрывать больничный.
Попрощался и ушёл.
Ирка и сама знала, что она выздоровела. Она уже свободно бегала по квартире без всякой посторонней помощи, варила супы для себя и Николая (Николай по негласному уговору покупал продукты) и даже пыталась вымыть полы, но тут Николай воспротивился. Он отобрал у неё ведро и тряпку и отдраил всю квартиру. Сам.
В выходные девчонки отвели Ирку в баню. Они сняли номер с парной и долго бегали из парилки под прохладный душ и обратно. И Ирка бегала вместе с ними, реально ощущая, как остатки болезни покидают её тело. Жизнь возвращалась в прежнее русло. В понедельник она пойдёт к врачу, а потом – здравствуй, родной коллектив!
Но сначала был воскресный вечер. Отдохнувшая, посвежевшая после бани, Ирка забежала в магазин и накупила разных вкусностей. Потом решила добавить к покупкам бутылку хорошего французского вина. Она, правда, не знала, пьёт вино Николай или нет – за всё время их соседского проживания она ни разу не видела, чтобы он выпивал. Но, когда посмотрела на цену этого вина, желание у неё почти пропало. Потому что денег у неё хватало либо на вино, либо на продукты. Ну, и бог с ним! И вообще, она без вина обойдётся. А Николай…  А, тоже обойдётся без специфических напитков. Не пачку же чая ему покупать!

Ирка вошла в квартиру и обомлела. Первое, что она увидела сквозь открытую дверь кухни, был огромный букет белых роз, стоящий на кухонном столе. И белую скатерть под ним. Она опустила пакеты на пол и шагнула вперёд. И в это время из своей комнаты вышел Николай.
Таким Николая Ирка никогда не видела. Да, что там – не видела, она и представить его таким не могла. В строгом вечернем костюме, белой рубашке и до блеска начищенных модных ботинках. В руках Николай держал бутылку дорогого французского вина, того, что она так и не решилась купить в магазине.
– Вот, – сказал Николай. – Давай отпразднуем твоё выздоровление и мой отъезд…
– Как – отъезд!? – ахнула Ирка. – Какой отъезд? Почему отъезд?
– Понимаешь, – Николай поставил бутылку на стол, подошёл к Ирке и снял с её плеч ветровку, – мне предложили работу. Хорошую работу в очень крупной фирме. Но не тут, а в другом городе. Далеко. Я для них кое-что делал удалённо, а теперь они берут меня в штат. И мне придётся переехать…
– А я? – дрогнувшим голосом спросила Ирка. – А я как же?
– А ты будешь жить дальше, – грустно улыбнулся Николай. – Выйдешь на работу, получишь квартиру. Будешь тусоваться с друзьями, найдёшь себе хорошего парня…
– Не хочу! – всхлипнула Ирка. – Не хочу я никого искать! – она уже плакала навзрыд, не скрывая слёз. – Я уже нашла! И я… Я никуда тебя не отпущу… Я поеду с тобой!..
И вдруг, опомнившись, прошептала чуть слышно:
– Если возьмёшь…
– Глупенькая, – Николай обнял её за плечи. – На что я тебе сдался? Мне уже почти сорок. И зона за плечами… У тебя это пройдёт. И всё будет хорошо…
– Нет, – помотала головой Ирка. – Без тебя – не будет!.. Коленька! – она впервые за всё время их знакомства назвала его так. – Не бросай меня, пожалуйста! Я без тебя умру!
И она вновь заплакала. Она плакала горько-горько, словно из жизни её уходило что-то очень дорогое. Она не плакала так, когда сгорела её квартира. Она не плакала так даже тогда, в детском доме, когда воспитательница сказала ей, что её мамы больше нет. Она вообще никогда так не плакала.
– Коленька, – всхлипывая, повторяла она, – Коленька! Не бросай меня! Ну, пожалуйста, не бросай…
И вновь плакала, плакала, плакала… Потому, что понимала, что для него она, в принципе, посторонний человек. Соседка. И ничего у них не было. Даже не целовались ни разу. Да что там – не целовались! Даже слов каких-то особых никогда друг другу не говорили. И, вообще – она всё себе нафантазировала. Прекрасно понимала. И всё равно повторяла:
– Коленька… Не бросай меня… Не бросай…
А Николай молчал, продолжая обнимать её за плечи. Вернее, он пытался что-то сказать, но спазм перехватил его горло, и он только сильнее прижал её к себе.
– Успокойся, – сказал он, наконец, хриплым голосом. – Конечно, я не брошу тебя, если ты этого не хочешь. Успокойся. – И, наклонившись к ней, коснулся губами её губ. – У нас всё будет, как в сказке. Я возьму тебя с собой, и мы будем жить долго и счастливо…
– Правда? – всё ещё всхлипывая, спросила она. И счастливая улыбка появилась на её заплаканном лице. – Правда?
– Правда, – ответил Николай и опять поцеловал её. Но теперь уже по-настоящему. – Мы уедем вместе. Только… Как же твоя квартира?
– А, – сказала Ирка, – гори она огнём! – И, вспомнив вдруг минуты пожара, добавила: – Синим пламенем!..