И дождь осенний листья ворошит...

                Посвящаю моей маме, врачу от бога


На столе призывно урчал чайник, из крана тихо капала вода, и вся кухня была залита солнцем и ароматом земляничного варенья. Тетя Нелли суетилась возле плиты, потом разлила по большим красным  в белый горошек чашкам  свежий  душистый чай и села за стол. В квартире были только мы одни. Мой дядя был еще на работе. Я очень любила приходить к ней в эти часы, после ее дежурства, когда мы могли быть с ней наедине и никто не мешал нам немного поболтать. И свекровь ее в это время прохлаждалась в садике перед  домом в компании старых сплетниц. Тетя Нелли была очень сильной, волевой и строгой женщиной, за что мы все за глаза называли ее ‘генералисимус’.

Она знала, но не обижалась. И это все никак не вязалось с ее маленькой хрупкой подтянутой фигурой, изящными манерами и певучим голосом. На ее белоснежном лице сразу бросались в глаза проницательные строгие серые глаза, которые то зеленели, то голубели – в зависимости от того, что она  надевала. Но, в целом, она  была  женщиной очень доброй и заботливой, однако тщательно скрывала это под маской суровости и некоторой холодности. Дядя ее обожал и всегда шутя называл ее “моя снежная королева” , чем всегда вгонял ее в краску. Я ее тоже обожала, но и немного побаивалась, как, впрочем, все, кто с ней общался. От нее не удавалось скрыть ничего, а услышать по случаю можно было только суровую правду, и не всегда лицеприятную!

Обычно такие чайные церемонии были для нас праздником, особенно после того, как моя кузина Кара уехала надолго за границу, в его величество туманный Альбион, в служебную командировку. Я могла часами  слушать ее рассказы о больнице, о разных неординарных случаях, о крохотных и беззащитных малютках, которых она любила беззаветно. Она, моя тетя Нелли, была фантастическим врачом. Это был божий дар! Не просто врач, а немного и волшебница, которой удавалось вернуть жизнь крохам, которые, казалось, не имели ни малейшего шанса на жизнь, и когда другие врачи беспомощно разводили руками.  Периодически ее вызывали по санавиации в районы, близкие и дальние, а о ночных вызовах я просто молчу! Дядя за всю жизнь ни разу не взбунтовался и не упрекнул ее и только молча вставал и провожал свою снежную королеву до клиники.  Младенцы отвечали ей взаимностью. Самый капризный и плаксивый малыш при виде ее начинал широко улыбаться, дрыгать ножками и гулить.

К нам в Армению тетя Нелли приехала из Москвы в конце 50-х, полюбив высокого красавца, доброго благородного рыцаря без страха и упрека – моего дядю. Сначала ей было очень трудно в чужой стране.  Угнетало и незнание языка, обычаев, семейных отношений с родней мужа. И надо же было такому случиться, что с самого начала ее назначили на работу в труднодоступный район Еревана, где жили армяне-репатрианты, которые совершенно не владели русским и очень плохо, вперемежку с французским, английским, греческим и арабским говорили на старо-армянском - грабаре! Она вынуждена была брать с собой патронажную сестру-переводчицу при посещении больных детишек!

А главное – ей  удавалось добиться доверия и симпатии этих людей, которые еще не совсем аклиматизировались на исторической родине и ко всему относились с большим недоверием! Потом были другие больницы, одна, другая, и повышения по службе. Ее уже знали, ценили, уважали, не только как великолепного врач, но и за то, что она сумела органично влиться в нашу армянскую действительность и знала язык, обычаи, культуру и историю страны намного лучше иных армян.

Во время наших традиционных посиделок тетя расказывала мне много интересного из своей практики – и трагического, и удивительного, и грустного, и даже смешного.
Вот и в тот день пили чай, смаковали свежесваренное варенье, обсуждали мои житейские проблемы,  как вдруг  тетя Нелли прервала мое слезливое нытье и сказала:
- А хочешь, я тебе об одном неординарном случае расскажу? Сразу дурь из твоей головы вышибет!
Хотела ли я!  Естественно! Мгновенно забыв о своих неприятностях, я уселась поудобнее и приготовилась слушать.
Тетя села за стол, подперев щеку рукой, глаза ее стали какими-то грустными  и задумчивыми. Было видно, что машина времени унесла ее далеко в прошлое... где живут ее воспоминания, самые разные, самые необычные....

- ... Давно это было. Я тогда работала в 3-ем роддоме,в далекие 60-ые.... заведовала отделением новорожденных. Но случай этот я помню до сих пор... и буду помнить до конца своих дней, наверное!  Возможно потому, что такие люди, к сожалению, до сих пор существуют! Хотя .... надеюсь, что их не так много сейчас!
- Давай, рассказывай!.... а тебе не трудно после дежурства? Ты ж наверное устала, да?
- Ну вот еще! Посмотри на меня! Я, что, похожа на уставшую? – улыбнулась тетя, - я ведь сама предложила! Пей чай, ешь варенье и слушай!


“Как я уже сказала, это случилось в 3-ем роддоме. Я тогда только получила из Горздрава назначение - зав. отделением. Ты ведь знаешь, где находится этот роддом, да? Район рабоче-крестьянский, публика зачастую невежественная, грубоватая  и погрязшая в предрассудках и  каком-то средневековом мракобесии!  Там больше, чем где бы то ни было, соблюдались допотопные обычаи... и люди верили в какие-то несусветные глупости! Бороться с этим было бесполезно! Головой бетонную стену не прошибить! Так что, хочешь верь, хочешь нет, но женщины бога молили, чтобы у них рождались сыновья, а то их просто гнобили в семье мужа..... страные люди! Они никак не понимали и не принимали того факта, что не женщина определяет пол ребенка!  И что любой ребенок – твоя кровинушка, плоть от плоти твоей....

Да и какая разница, кто родился? Ты подарил жизнь новому человечку, и именно это самое прекрасное в жизни!.... Эх,... тяжело было с этим бороться! Я понимаю, что в стародавние времена богатые рвались иметь сыновей – продолжателей рода,  хранителей семейных ценностей и богатства.... ремесленники жаждали передавать профессию сыновьям. А что теперь? Никогда не пойму людей сегодняшних! Никогда! Важно, чтобы дите родилось и выросло здоровым и счастливым! Разве нет? – тетя кинула мне вопрошающий взгляд.

- Само собой.... ребенок – любой – твой! Люби его, холь и лелей!
“ Вот и я о том!  Как вспомню заплаканные и испуганные глаза женщин, у которых рождались дочки,  кровь в голову ударяет от возмущения!...
Ну слушай дальше.... 
Однажды к нам привезли роженицу. Четвертые роды, тощая, изможденная, а на теле следы старых и новых побоев. А на улице дождь. Сильный холодный дождь. Слякоть и промозглый ветер. Конец ноября!

Сухо, отрывисто, периодически скрючиваясь от боли при схватках,  она отвечала на вопросы медсестры, заполняющей анкету. Подчинялась всему беспрекословно, как дрессированная собака. Но самым невыносимым и страшным было ее лицо – уставшее, отрешенное, измученное, с тусклыми, бесцветными глазами, почти мертвыми. Казалось, ей было абсолютно безразлично все то, что происходило вокруг, и даже младенец, который уже просился на свет божий, активно предъявляя свои права на жизнь. На вид ей можно было дать лет 45, но когда я глянула в анкету, ахнула – 24 года! Совсем еще девочка! Позже выяснилось, что два ее ребенка – мальчики -  умерли в младенчестве, а дома оставалась только одна малышка дочка. Когда она упомянула дочь, глаза ее немного оживились и в них проснулась мама....

Время текло медленно, роды затягивались. Ночь подступала неумолимо и в ней постепенно растворялись мрачные тучи, из которых на землю лилась ледяная, колючая вода, заливая оконные стекла, как слезы горечи и боли....

Она не стонала, не кричала,  не плакала, как другие роженицы, не отмеряла километры бесконечной ходьбой вдоль коридора. Она тупо молчала и стояла тихо и робко, даже боязливо, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу и облокотившись на подоконник. Глаза ее были устремлены во двор. “Вы, наверное, мужа ждете?” – спросила я, чтоб хоть как-то отвлечь ее и вызвать на разговор.
“Муж занят. Он, наверное, распивает с друзьями. Сына ждет! .... зря ждет! Сына не будет!  Я знаю точно! Нет у меня......” 

Очередные схватки  заглушили ее слова, и она, скрючившись от невыносимой боли, тихо осела на стул, который я ей быстро подставила. Потом я услышала шепот  невнятный, похожий больше на бормотание.... “Вай, сдохнуть бы мне скорей!, Вай ме!  Не хочу я такой жизни! Проклятье! Знаю я, дочка будет ... опять..... лучше бы ей не родиться!....  боженька мой, он же убьет меня! Ирод проклятый!” 
“Что Вы такое говорите, милая, как можно?!” – я была просто потрясена, “у Вас будет ребеночек! Радуйтесь! Что может быть лучше материнства?”
 
“Какое к черту материнство..... – ее прорвало..... в глазах сверкали молнии, боль, отчаяние, страх.....  “Какое счастье, матаг джан,  какое счастье?.......  Доктор джан, лучше мне умереть вот тут и сейчас..... хоть все кончится сразу.....”.  Я стояла, онемев... Что я могла ей сказать?

Пройдя безропотно, как робот, очередной осмотр, и  выслушав указания врача, она медленно, прихрамывая от боли, направилась в родзал, где уже все было готово к принятию младенца.  На пороге она внезапно остановилась, с какой-то звериной тоской поглядела на меня, на медсестру, на окно, в которое непрерывно барабанил дождь, и потом быстро несколько раз перекрестилась.

Дежуривший в тот день врач-акушер  был молодой, неопытный и особым тактом не отличался. Может быть в силу своей молодости и некоторого юношеского цинизма, он стал ее грубовато поторапливать: “Ну, давай, живее, шевелись! Чего застряла в дверях? Живот не пролезает? –  и самодовольно хмыкнул своей шутке, но поймав мой гневный взгляд, поперхнулся и замолк на секунду, а потом снова стал ее поторапливать, - Ну, живей! Вон твое место! Нечего на других пялиться! Чего тут молишься и крестишься, чай не в церкви! А то тут и родишь!” на сей раз мой взгляд  заставили его замолчать надолго. Он отошел от роженицы и встал у окна.

Она испуганно поглядела на него, потом на меня (с какой-то звериной тоской) и, опустив голову, вошла в ярко освещенный родзал.  Не сомневайся, я потом разобралась с этим хамом как надо!

Я улыбнулась. Еще бы! Тетя  умела это делать профессионально! Молодчику явно нельзя было позавидовать!

 Она так же тихо  и родила..... не издав ни звука, только воспаленные от  страха глаза беспрестанно следили за мной, как будто чего-то плохого ждала.... Куда я – туда ее глаза.
“Деваха!” – воскликнула акушерка. И тут с роженицей случилось  что-то такое, чего ну никто ожидать не мог! Не понятно, откуда только силы у нее взялись! Она соскочила с кресла, хотя все пытались ее удержать, вырывалась из наших рук, глаза ее горели злобой и тоской, а рот кричал: “Девочка моя, ну зачем ты родилась? Зачем ты живая? На горе ты родилась! Зачем боженька дал мне тебя? Вай ме, вай, мама джан! Лучше бы я никогда не видела и не слышала тебя....” .  крик перерос в громкие горькие горловые рыдания, костлявые плечи сотрясались под старенькой больничной ночнушкой.

Кое-как удалось ее уложить обратно и успокоить.....   А девчушка-то, скажу я тебе, родилась на редкость крепенькой и пресимпатичненькой! 
На следующее утро подхожу к своему отделению, смотрю, а в уголке скукоженная фигура вжалась в стену. 
- Кто это?
- Я, доктор джан.... ты не гони меня... послушай, Христом, богом заклинаю! – скороговоркой выпалила она, - умоляю тебя.... хочешь ноги твои целовать буду, на колени встану, только не выписывай меня рано!!! Христом богом прошу!
На минуту я оцепенела от такого потока горечи и боли. Потом взяла ее за худенькие плечи и повела в свой кабинет. Там она немного оттаяла.
- Почему ты не хочешь пораньше выписаться? У тебя все в полном порядке, и девочка здоровенькая.

При одном только упоминании о ребенке,  она вся съежилась и поникла.
- Доктор джан, цавт танем, он убьет нас!.... Так пусть хоть ребенок немного подольше поживет! Мою Ашхен он бьет смертным боем... а ей только 3 годика.... и меня..... Говорит, что я не женщина, если не могу родить ему сына,...  здорового сына! Матаг тебе, доктор джан! Только задержи ты нас на несколько дней! Умоляю!

От всего услышанного у меня волосы на голове зашевелились! Ты не представляешь, в каком я была шоке!

Тетя нервно стала передвигать чашки на столе. Ее руки дрожали.  Я сидела, застыв, не смея произнести ни слова. И просто ждала. Как бы очнувшись от дурных воспоминаний, тетя посмотрела ласково на меня и погладила по голове. На какую-то долю секунды я почувствовала себя той молодой женщиной.  И ее боль стала моей.....   

Но рассказ тети продолжился столь же внезапно, сколь и был прерван.
“Я ей сказала, что задержать их в больнице могу, конечно, но ненадолго. И еще пообещала, что во что бы то ни стало поговорю с ее мужем.  Она низко поклонилась и тихо, как тень, вышла из кабинета. Представляешь, Софи джан, я даже имени ее не знала!  Пришлось заглянуть в анкету: Маро Асланян, 24 года.”
- Ну и как, теть Нель, ты смогла поговорить с  ее мужем? – спросила я, отхлебнув уже остывший чай.
- Само собой! Ты сомневалась? – хмыкнула тетя, - ты же знаешь, что я не из пугливых. Такие мужики, как и вообще ему подобные люди, никогда не поймут – и бесполезно их убеждать! -  что пол ребенка не мать определяет! Что посеешь, то и пожнешь! Знаешь, и сейчас, в наши дни, встречаются такие недоумки! Вызвала! Явииился! Ты бы его видела! Небритый, немытый, перегаром несло, вонял, как последний бомж! Даже стоять перед ним было противно! Не то что говорить! Одно слово – жеваный грязный ботинок.... а лицо!  Злобное, полное недоверия и при этом еще и высокомерия! Бр-р-р!
Перед глазами возник этот образ и мне стало обидно и противно.

Тетя продолжила:
- Я попыталась ему мозги вправить, и весьма сурово, строго-настрого приказала бережно относится и к матери и к ребенку. Даже,  знаешь, судом ему пригрозила! Да-да! На полном серьезе! Не ожидал такого!
- А он что?
- А что он.... сверкнул своими пьяными зыркалками, сплюнул через плечо, процедил что-то сквозь гнилые зубы, сжал кулаки и выскочил из приемного покоя. Нянечки и сестры, естественно, подглядывали, и как только за ним с грохотом закрылась дверь, вышли из укрытия. Не буду тебе передавать весь богатый арсенал их высказываний! Тот еще был!

Вернулась к себе в кабинет просто раздавленная, хоть и крепилась и изображала из себя этакого сурового генерала! Настроение было отвратительное, в полном соответствии с погодой, которая, как назло, еще больше ухудшилась. Весьма неожиданно для ноября повалил густой снег, переходивший периодически в дождь и потом обратно в снег. Можешь представить, какая на улице была грязь! А ветер усиленно сбивал с деревьев  желто-красно-зеленую листву и она мокрым  ковром ложилась на голую холодную землю и на асфальт.

Прошло несколько дней, и, как я ни старалась,  пришлось ее готовить к выписке. Роддом задыхался от количества родов, мест не хватало. Прямо аншлаг какой-то был! Вызвала ее к себе в кабинет. Вошла. Стояла у двери, как обвиняемый в ожидании приговора. А когда получила на руки документы, ее лицо побелело и еще больше осунулось – приняла смертный приговор.....

“Да что ж это за нелюди такие! Бессовестные!  - сокрушалась нянечка, -  в такую погоду одежды не принесли, да ребенку старые тряпки положили! Гроха иранц тани! (черт бы их побрал!) ...Тьфу,  мерзавцы! Ну иди, доченька, одевайся, вот, то, что есть.... в чем пришла к нам.... даже адаты не уважают, нехристи!” 

Я специально спустилась в приемный покой, чтобы лично проводить ее и удостовериться, что все будет в порядке. Нянечка и медсестры все продолжали насылать проклятья на головы ее мужа и его родни. Маро неспеша  одела тонкое платье, а поверх – старенькую шаль в дырках, проеденных молью.  “А обувь твоя где, а? – обратилась к ней нянечка. Потом открыла дверь во двор и громко крикнула мужу,, курившему под лестницей: “ Где обувь  жены? Где пальто?”  Он резко поднял голову и огрызнулся: “ Заткнись, кяфтар (беззубая старуха), иди к черту! Туфли ей еще подавай! Пусть ноги мне целует, что вообще ее забираю домой! Давайте живее! У меня нет времени на них!”

Увидев в дверях меня, осекся и отвернулся. Значит моя угроза судом возымела действие! Няня только громко вздохнула, вошла в приемную и, посмотрев многозначительно на меня, обратилась к медсестре из моего отделения: “Слышь, Назик,  там есть старые пеленки, тащи сюда! Быстро!” Пеленки прибыли. Нянечка быстро запеленала девочку. При этом она продолжала громко ворчать: “Изверг чертов, даже одеяльце не принес! Урод мордастый!”  Все это время Маро молча  стояла в уголочке и безучастно смотрела на все, происходящее в комнате. Потом вдруг,  упав на скамью, заплакала горько, громко, в голос завыв.... слезы лились по ее впалым  бледным щекам:

- Не пойду! Не пойду к нему! Ненавижу!  Ненавижуууу!
Она кинулась к малышке, крепко прижала ее к груди и плакала, плакала, плакала..... уткнувшись в мягкую пухленькую розовую щечку.

- Нелли Петровна, давайте вызовем милицию! – предложила напуганная медсестра.
- Вай ме, нет! Нет!  Хуже будет! – завопила Маро.  Потом, немного успокоившись, посмотрела на меня такими глазами, что у меня в душе что-то оборвалось, и тихо сказала: “Доктор джан, спасибо тебе, господь тебя храни, буду молиться за тебя!”   Потом она с нежностью посмотрела на ребенка, глубоко вздохнула, на секунду задержалась у двери, обернулась, окинув нас всех тревожным и  обреченным взглядом, и тихо открыла ... двери в ад....

Наша зав. приемным отделением, Изольда Ншановна, и я стояли у окна. Оттуда хорошо был виден весь наш больничный двор. Мы  увидели, как Маро робко вышла из приемного покоя и стала медленно спускаться по лестнице вниз навстречу  к ожидавшей ее судьбе. Она сильно прижимала к себе младенца. Шел сильный снег с дождем. Она сняла с себя шаль и закутала малышку. Муж вразвалку подошел к ней, видимо что-то сказал, от чего она вся съежилась, и быстро зашагал прочь, ни разу не оглянувшись на жену и ребенка. А она,..... босая, в тонком стареньком платье, почти бежала за ним и звала, звала.......

Мы стояли у окна, просто онемев, и волны горечи и гнева за эту отсталость и дикость просто захлестывали  нас .... Но что мы могли сделать? Он был не один такой! Таких было немало в те времена, и много было разбитых женских  и детских судеб.....  Знаешь, до сих пор  перед глазами стоит эта молодая женщина,  практически девочка!  Вот все время вижу ее маленькую тощую болезненную фигурку, которая, спотыкаясь, бежала босиком по холодным и мокрым осенним листьям, прижимая к груди, крошечное дитя!

Тетя замолкла, машинально помешивая варенье в розетке. Она была мыслями очень далеко, в далеком 1965 году......
- Но, тетя, таких судить надо!
- Надо-то надо.... но как? По какой статье? Для такого преступления закон не предусматривает наказания! А для таких гадов закон вообще не писан! Вот так-то, моя милая! Вот... и такое было в моей практике! ...... Да что там говорить! Чего только я не перевидала  за годы работы! Пей чай, а то совсем остыл! А давай свежий налью.

Но пить чай не хотелось. Да и тетя  устала после дежурства.  Под благовидным предлогом я ушла, оставив тетю наедине с ее невеселыми воспоминаниями.

Всю дорогу перед глазами мелькали мокрые красные, желтые  осенние листья, которые облепляли босые ноги бедняжки Маро.... И этот дождь, холодный  колючий осенний дождь, который размазывал по земле последние яркие листья,   и лютый ветер, который срывал оставшиеся на деревьях листья, которые еще цеплялись за ветки и взметал те, что уже лежали мокрыми безрадостными кучами на асфальте..... и человеческую память..., все то, что нельзя и невозможно забыть....

Придя домой, я первым делом позвонила тете:
- Теть Нель,  а ты не знаешь, что стало с Маро потом?
- Слушаай, у нас с тобой сработали биотоки! Я тоже сейчас думала о ней!.... и вообще об очень трудной  женской судьбе......
- Но ворошить прошлое иногда полезно! И необходимо! Тогда по-новому смотришь на мир, правда?
- Философ ты! Дай мне отдохнуть! Я очень устала....

Я положила трубку. На улице шумел молодой задорный летний ветерок, а мне все виделись  босые ноги Маро, облепленные грязной мокрой листвой и ее хрупкая фигурка, тщетно пытающаяся догнать ненавистного мужа....
И дождь,... дождь без конца, поглощавший ее горькие безутешные слезы, ее боль,.... дождь, который, в конечном счете смывает все.....

1990г.