термометр

Они вошли вместе, держась друг за друга.
Именно держась. Не придерживая, не в обнимку. А именно держась. Я сразу обратила внимание на них. За время работы в пункте вакцинации от ковида, я ежедневно видела разные супружеские пары. Чем старше были люди, тем счастливее они выглядели вместе, тем трепетнее друг к другу относились. Видимо, перед лицом вечности их общая судьба виделась уже не временем, проведенным вместе, а отзывалась памятью о радостях и горе.
Но пара, пришедшая тем ранним апрельским утром, отличалась от всех, виденных мной до этого. Они не просто шли, слившись в единое целое, а казались одним неуклюжим четвероногим и четвероруким, подслеповатым существом.
Сначала я подумала, что это было вызвано болезнью, так как женщина не ориентировалась в пространстве. Оказалось, это было гораздо трагичнее.
– Разрешите нам присесть рядом? – спросил мужчина. – У моей жены Альцгеймер, она может испугаться.
Поставив у моего стола еще один стул, я продолжила прием, как и положено спросила:
– Ваша фамилия? 
– Мадам и месье Левандович. – ответил мужчина и протянул мне их идентификационные и медицинские карточки: Левандович Абрам и Левандович Мария, урожденная Коган.
В документах указано место рождения: «Минск, СССР»
– Вы с Беларуси? – спросила я их уже по-русски.
– Да, я тоже подумал, что вы с наших мест, у вас акцент характерный и внешность такая знакомая.
– У меня дедушка с Барановичей.
– Слышал. Но ни разу не бывал там, не успел.
Заполняя досье, отмечаю, что год рождения: 1937.
Мне очень хочется с ними поговорить, но столько народу, нельзя выкроить ни минуты времени на разговор с пациентом.
Для вакцинации нужно измерить температуру. По санитарному протоколу это делается бесконтактным термометром, поднося его к открытой части лба.
– С сейчас измерим температуру, – сказала я и, ничего не подозревая, как обычно, поднявшись со своего места направила на лоб Левандовичу термометр. И его супруга, страдающая Альцгеймером, схватив меня за руку и, выхватив термометр, далеко отшвырнула его.
Растерявшись, я потеряла дар речи.
– Простите ее, пожалуйста. – засуетился месье Левандович. – Машенька, дорогая моя, все в порядке, милая моя, успокойся.
Он обнял ее.
В мертвой тишине раздался извиняющийся голос Абрама Левандовича:
– Не обижайтесь на нее, пожалуйста, – спокойно повторил он, укачивая свою супругу. – В Дахау охранники «играли» с нами, с детьми таким образом: они заряжали один патрон в револьвер, крутили барабан, выстроив детей в ряд, целились по очереди в лоб. Кому-то везло, а кому-то нет. Маша была совсем малышкой, а на ее глазах были убиты братишка и сестренка. До освобождения дожили только мы с ней.
В зале послышались всхлипывания, причем плакали не только женщины. Одна из пациенток поспешила выйти, и уже у двери зарыдала в голос.
К нам поспешила наша врач, совсем молоденькая девушка, уже зареванная, с покрасневшими глазами и опухшим носом.
– Мы все поняли, – сказала она мне тихонечко, – Не нужно их травмировать, я сама досье заполню, давление и пульс посмотрю и достаточно.
И старички мои пошли в палатку для прививки.
Уходя после вакцинации, Абрам с Марией подошли ко мне. Мадам Левандович, как и следовало ожидать, меня не узнала.
– Простите нас, пожалуйста. Она подумала, что меня снова пытаются пристрелить, как в Дахау. Все забыла, что только можно, а, вот поди ж ты, это – не забыть.
– С вами тоже так «играли»?
– Да, и с ней, и со мной. Я стоял в шеренге после ее брата. Пуля меня не достала.
Мария взяла Абрама за руку, по-особенному, сплетя пальцы.
– Вот так мы с ней рядом в шеренге стояли. Плакать было нельзя, и чтобы Маша не хныкала, мы брались вот так за руку. Все стояли, прижав руки по струнке, а мы незаметно от всех держались за руки. Может быть потому до нас пуля не дошла.  И вот так всю жизнь и идем с ней… После освобождения мы попали в американскую зону, мы были очень маленькими. Нас оформляла датчанка-еврейка из Красного Креста, и хоть по номерам на руках нас очень быстро бы определили, что мы граждане СССР, но она написала в документах, что мы датчане. Так мы оказались в детском доме в Копенгагене. А потом, уже выросши, мы пытались найти выживших родственников и для этого восстановили свое происхождение. Но никого в живых не оказалось.
– А как вы попали во Францию?
– Получив специальность инженер-аэродинамика, я был приглашен на работу в Тулузу. Рассчитывал, сколько можно сделать в крыльях самолетов дырок, чтобы самолет обходился подешевле, летал подальше и перевозил побольше, – засмеялся он. – Я ведь вот так, как с вами сейчас, разговаривал с Юрием Гагариным, когда он к нам в Тулузу приезжал. Ну, мы пошли. Машенька устала очень.
Мы попрощались.
И они так же, держась друг за друга, медленно побрели к выходу.
Посмотрев им в след, я не могла сдержать изумления. Я впервые в жизни задумалась: а было ли это стремление выжить, не сгинуть в кромешном аду обычным инстинктом самосохранения? Не является ли та живительная сила любви и дружбы как раз той целью, которую и хотят убить в нас разрушениями, утратами и смертями, не она ли и есть та самая, истинная, не убиваемая, не сжигаемая никакими напалмами и бомбежками ценность, которая нам досталась за все пережитое в награду?