Сцена 4. А судьи кто? Явление 5
Ванька Купырь и Кулёк, которого почти выталкивают из дверей. Сзади его слышен голос почти вслух: - «Чего робеешь?»
Кулёк. (Вытягивая руки по швам и не без трепета.) Имею честь представиться: судья Кулёк Кал Калыч.
Ванька Купырь. А, милости просим! Садитесь, садитесь. Не хотите ли сигаретку выкурить? (Подает ему сигарету.)
Кулёк. (Про себя, в нерешимости.) Ёк макарёк. Вот тебе раз! Уж этого никак не предполагал. Брать или не брать? Я же не курю.
Ванька Купырь. Возьмите, возьмите; это качественная кубАнская сигаретка. Конечно, не то, что в Киеве. Там, я куривал кубИнские сигары по двести пятьдесят гривен штука, это вот сигары, просто пальчики оближешь после того, как выкуришь. Вот спички, закуривайте. (Подает ему спички.)
Кулёк пробует закурить и весь дрожит.
Ванька Купырь. Да вы прикуриваете не с того конца!
Кулёк. (От испуга выронил сигару себе на штаны, плюнул на нее и, махнув рукою, про себя.) Ёк макарёк! Сгубила проклятая робость!
Ванька Купырь. Вы, как я вижу, не охотник до сигар. А вам я признаюсь, это моя вторая слабость. Вот первая, это насчет женского полу, никак не могу быть равнодушен и пройти мимо красивой девушки. А как вы? Какие вам больше нравятся - брюнетки или блондинки?
(Кулёк находится в совершенном недоумении и не знает, что сказать.)
Ванька Купырь. Нет, скажите откровенно: брюнетки или блондинки?
Кулёк. Не могу знать. У меня жена, дети малые.
Ванька Купырь. Нет, нет, не отговаривайтесь! Мне хочется узнать непременно ваш вкус. Мне говорили, что вы здесь самый грамотный судья и ваше мнение мне очень интересно.
Кулёк. Осмелюсь предположить…
(В сторону.) Сам теперь не знаю, что говорить, проклятая робость. С простым людом запросто, а с большим начальником язык и ноги сами по себе отнимаются и становятся как чужие.
Ванька Купырь. А! не хотите сказать. Верно, уж какая-нибудь брюнетка сделала вам маленькую загвоздочку, а жена и не догадывается. Признайтесь, сделала? Сделала?
Кулёк молчит.
Ванька Купырь. А! покраснели! Видите! видите! Отчего ж вы не говорите про брюнеточку?
Кулёк. Оробел, совсем оробел.
(В сторону.) Продал проклятый язык, за гривну продал!
Ванька Купырь. Оробели? Да, в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Кулёк. Так точно.
Ванька Купырь. А тут по деревне слух идет, что все дети слепого Семенюка на вас похожи.
Кулёк. Брешут, как голодные собаки. Этого научно еще никто не доказал, а самому Семенюку это дело всё равно, он же всё равно никого и ничего не видит.
Ванька Купырь. Вот со мной престранный случай в дороге приключился, совсем издержался. Не можете ли вы мне дать тысячи три гривен взаймы?
Кулёк. (Хватаясь за карманы, про себя). Вот те штука будет, если нет! На днях же Пархома отшманал так, что тот бедный чуть от страху не помер. Есть, есть! (Вынимает и, подает, дрожа, ассигнации.)
Ванька Купырь. Ну, что ж. Большое спасибо, как приеду в деревню, в отчий дом, так сразу и вышлю. Там то у меня денег куры не клюют.
Кулёк. (Вытягиваясь по швам.) Не смею долее беспокоить своим присутствием.
Ванька Купырь. Прощайте. Жене и детям большой привет.
Кулёк. (Летит вон почти бегом и говорит в сторону.) Ну, слава богу! Пронесло, так пронесло.
Свидетельство о публикации №221102101471