Галина ВишнЕвская - Вишня. Зигзаги Жизни!! 4 частЪ

            \\ Здесь автор применяет мемуары "Вишни"
        для поЭмищи поэта Сержа ФИко к его стилю Ф-70:
РУсская классика, проза, мемуары, воспоМИНАния в НовоРУсо-поэзию
    с 'авторскими добавками, замечаниями и замЕтками* //

              *ххххххххххххххххххххххххххххххх*
                Мемуары "ВИшни". =4= частЪЪЪЪ
   
Интересная семья жила в нашей квартире - Давыдовы:
          крепкая, зажиточная деревенская семья.
     Три дочки-погодки, средняя - моя ровесница.
Он работал шофёром на грузовой машине, что было выгодно.

            Перевозит продукты - глядишь,
       украдет кусок мяса, домой тащит.
            А жена его, тётя Маруся,
на кухне потихоньку варит потОм это мясо на примусе.
       И спиной прикрывает. А дух-то идёт!

     Я так любила смотреть, как дядя Филя ест!
         Приду к ним в комнату и смотрю.
       Они никогда не угощали. Жадные были.
             И уж они-то всё запирали.
В войну она умерла от заворота кишок, несчастная.
*----------------------* 
АЖ:  И тут-же вспоМИНАется аналогичны рассказ моей жены,
                по рассказам её матери Екатерины,
      когда дружила с девочкой из обеспеченных в Енакиево,
         после ВОВ, в 1946-1948,- голодные гОды,
 так мать ту девочку-дочь, подружку Кати, зала на обед и ужин,
                а Катю,- а ни разу...
    а младшая сестрёнка,- так приносила тайно хлебушек
        и хоть что-то немножко на хлебушке...
*----------------------*
Был у моего покойного деда приятель. Звали его Иван Глот.
             Тоже рабочий и пьяница горький.
 Я даже и не знаю, где он жил - в общежитии, должно быть,
        но, случалось, и на улице пьяный ночевал.

Он часто заходил к бабушке после смерти деда.
И всегда из карманов леденцы вытаскивал - немного, несколько штук.
Липкие, в махорке обвалянные, - и нам, детям, давал.
Руки у него чёрные, он их никогда и не мыл,
а нам это неважно - мы его любили.
Зайдёт, бабка его накормит - люди бедные всегда делятся.
Не то что наш сосед - к нему, к зажиточному человеку,
придешь, а он сидит ест, мясо вылавливает -
и видит же, что девчонка голодными глазами смотрит,
а и корки хлеба не предложит.

Потому я в жизни моей ничего ни у кого не попросила.

А бабушка была добрая - кто придет,
обязательно накормит чем-нибудь.

         Кроме Ивана Глота, пьяницы горемычного,
         еще Алеша-дурачок, юродивый, заходил.
          Бабушка их в кухне всегда кормила.
Бывало, дядя Ваня поест, да тут же в кухне на полу и уснет.
                И никто не гнал.

В России особое отношение к нищим и к юродивым,
 особенно в деревнях и провинциальных городах.
          Божьи люди - их называют.

   Так вот, допился дядя Ваня до белой горячки,
да ночью, в беспамятстве, на перекладине кровати
              случайно и удавился.
Жил он совершенно нищим, хоронили его только бабушка и Андрей.

            Когда открыли его сундучок,
в нем ничего не оказалось, кроме одного листа бумаги -
      страховка на мое имя в 1000 рублей!
           Да, велика русская душа.
  Ведь сам нищий, выплачивал свою страховку,
       оставил ее чужой девчонке-сироте.

         Бабушка положила их в сберкассу,
и мы понемногу оттуда брали - долго еще, годами.
         Для нас это были большие деньги,
       при сорока-то рублях пенсии в месяц.

Иногда на моего родителя находил особый стих*,
           и он желал меня видеть.
     Тогда ехали мы к нему с бабушкой.

     Однажды были мы у него в городе Сталинске.
Там строился огромный комбинат, было полно иностранцев,
   а строили заключенные, лютой зимой 1932/33 года,
   начало сталинских чисток - я это точно помню,
        потому что еще не ходила в школу.
        В школу я пошла на следующий год.

Ехали мы поездом несколько дней.
Город новый, кругом грязь непролазная,
дороги, конечно, как всегда у нас,
строят в последнюю очередь.

   Жили мы в каком-то длинном здании, крыс полно,
    бабушка все щели битыми бутылками забивала.
             Да разве от них избавишься?
Спали с электрическим светом, но они быстро привыкли,
            не боялись уже и света.

Однажды идем мы по улице с бабушкой, кругом нищих полно,
и вдруг она останавливается: сидит нищий старик, большой,
  в холщовом рубище - это зимой-то! - белый, как лунь,
        с длинной бородой. Бабушка как охнет:
   - Владыко! Да вы ли это? Да что же это такое?!

     Да как заплачет! Я испугалась, ничего не понимаю,
        я таких стариков в жизни своей не встречала.
Оказывается, это был репрессированный священнослужитель из Кронштадта.
    Я, конечно, не запомнила его имени, но облик его - в рубище,
    с протянутой за подаянием рукой - и сейчас перед глазами.
       Бабушка побежала домой, собрала какие-то вещи, понесла,
а отцу все рассказывала, кого она встретила на улице и в каком виде.

Через месяц мы вернулись в Кронштадт, и я поступила в школу.
Школьные годы… Училась, как все, никаких особенных увлечений
             школьными предметами у меня не было.

Никогда дома не готовила уроки, легко запоминала то,
что рассказывал педагог в классе, тем и обходилась.
Терпеть не могла химии, физики, математики.
К сожалению, в советской школе очень мало времени
уделяют изучению истории, литературы, что мне было интересно,
и я сидела, тараща полусонные, отупевшие глаза на доску
с алгебраическими задачами или теоремами,
и с нетерпением ждала звонка, чтобы бежать на улицу.

Во всяком случае, на другой же день, как ушла я из школы,
немедленно и на всю жизнь очистились мои мозги от всего,
чем с таким усердием начиняли их мои учителя,
и никакие силы мира не заставят меня вспомнить,
чему же меня там учили. Просто не знаю.

          И только учитель пения… Но о нем - дальше.
Игрушек в детстве у меня было мало, и играть с ними я не любила,
         но читать научилась рано, и притом сама.

С первых же классов школы стала непременной участницей
                всех школьных концертов,
    и сразу ко мне прилипла кличка "Галька-артистка".

Дразнили меня так ребята. "Галька-артистка, Галька-артистка…"
В первом классе я получила свою первую премию за пение -
три метра ситца, белого в горошек,
и бабушка сшила мне из него платье с воланами.

Пение стало моей страстью… Пою везде:
на улице, в школе, в компаниях, дома.
 Голос мой разносится на весь двор.
- Ну, Галька-артистка поет.

     В школу ходила, потому что так полагалось,
                но после уроков -
   скорей на улицу с девчонками, мальчишками,
             бегать, играть до вечера.

Подруг - в настоящем значении этого слова - у меня не было,
      я предпочитала играть с мальчишками,
    да и они меня любили - вероятно, за то,
    что не задавалась и никогда не жаловалась.

 Как равноправный с ними товарищ бегала по крышам,
кидалась камнями, локти и коленки всегда в ссадинах
          и болячках, а иногда и нос разбит.

                Был такой случай.
На третий год учебы я перешла в другую школу.
       Ввела меня учительница в класс -
   вот, мол, новая ученица, Галя Иванова.

Хорошенькая я уже была, а мой единственный халатик
   в черную и белую клеточку, сшитый бабушкой,
          хоть и потрепался он за три года,
       а носила я его с большим достоинством.

Тем более, что кудри мои украшала красная шелковая ленточка,
         по даренная мне в школе на новый год.
                Несколько лет она была
      моим главным украшением на все случаи жизни…

   Села я за парту, все мальчишки на меня глаза пялят,
                а один из них - должно быть,
   я произвела на него неотразимое впечатление,
              и он решил за мной "поухаживать" -
взял железную пуговицу да из рогатки в меня и пульнУл.

И попал мне в лоб, прямо между глаз!
Сразу вздулась огромная шишка. Я видела, кто это сделал.
Ну, в классе паника, девочки меня под руки - и в учительскую,
а у меня от боли слезы, как горох, сыплются.
Ведь это чудо, что он мне глаз не выбил!
Мальчишка испугался ужасно. Директор школы:
                - Кто это сделал?
       - Не знаю-ю-ю, не видела-а-а-а…

Мой ответ, конечно, вызвал бурю восхищения среди ребят -
вот, мол, девчонка - а не продала! - и вознес меня на пьедестал.
А тот мальчишка потом стал моим лучшим другом и телохранителем -
защищал и никому не давал в обиду.

Вот в этой школе я и встретилась с моим первым учителем пения,
Иваном Игнатьевичем, совершенно одержимым любовью к своему предмету.
Именно по призванию своему он был педагогом, а не по необходимости,
как часто случается - что несостоявшаяся карьера певца или пианиста
приводит в школу на преподавательскую работу, где человек просто
"тянет лямку", отбарабанивая на рояле в положенные часы
примитивнейшие мелодии или разучивая с ребятами массовые песни типа:

Сталин - наша слава боевая,
Сталин - нашей юности полёт!
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идёт.

Конечно, и Иван Игнатьевич обязан был выполнять план
и программу отдела народного образования,
состоявшую сплошь из подобных "шедевров",
но уж зато в школьных концертах
он имел возможность отвести душу.
На первом же хоровом уроке он заметил меня, услышал.
- Новенькая девочка, останься после урока в классе.

       \\ Я осталась.//

- Ты из какой школы к нам поступила?
- Из восьмой.
- В самодеятельности выступала?
- Выступала.
- А что пела?
- Песни пела.
- Какие?
           \\ Я запела: //
    По долинам и по взгорьям
       Шла дивизия вперед,
  Чтобы с боем взять Приморье,
         Белой армии оплот.

- А еще что?
- Еще?

              Я еще громче:
Братишка наш Буденный, с нами весь народ!
Приказ - голов не вешать и смотреть вперед,
Ведь с нами Ворошилов, первый красный офицер,
       Идем вперед, вперед за СССР!

- Так, прекрасно. А теперь спой гамму.
- Чего? (Я впервые слышала это слово.)
- Я буду играть на рояле, а ты за мною повторяй. Сможешь?
- Смогу.
Пою за ним, стараюсь, и так мне нравится!
- Хочешь в следующем концерте на праздник 1 Мая в школе петь?
- Конечно, хочу. А что петь?
- Ты дома поешь?
- Всегда пою.
- Что, например?
- "Очи черные" или "Что наша жизнь? - Игра!". Спеть?

               \\ Он хохочет: //
               - Нет, пока это не нужно.
  Мы с тобой сейчас начнем учить "Весеннюю песенку".

Я ее тут же выучила - память у меня была всегда блестящая.
       Помню и сейчас ее прелестный мотив и слова:
                Приди, весна, скорее,
                Приди к нам, светлый май,
                Нам травку и цветочки
                Скорее возвращай!
                Верни нам, май, фиалки
                У тихого ручья,
                Верни весенних пташек -
                Кукушку, соловья.

Какие еще там фиалки, кукушки, когда у нас во дворе
     дядя Вася целый день похабные частушки поет?
  Странно мне такие песни петь, но и сладостно:
           так все бесхитростно и безмятежно.
На следующем концерте я пела уже дуэтом с девочкой "Баркаролу" -
                ее я тоже помню:

Я, к мачте прислонясь, стою
И волны вслух считаю…
Чудится теплая ночь,
слышу шепот моря… Я пою соло:
Прости, мой милый край родной… -