Галина ВишнЕвская - Вишня. Зигзаги Жизни!! 7 ч

            \\ Здесь автор применяет мемуары "Вишни"
        для поЭмищи поэта Сержа ФИко к его стилю Ф-70:
РУсская классика, проза, мемуары, воспоМИНАния в НовоРУсо-поэзию
      с 'авторскими добавками, замечаниями и замЕтками* //

                А я-то думал..,-
       « Ну почитАю щас про избалОванную певИчку…
Ну посмОтрим,- какое элИтье ты процветИла, пробогЄмила..»

     И главное,- автор разделяет с "Вишней" её позицию:
        АНТИ-краснь = АНТИ-коммунистический террОр !!
По пророчеству старцев православия,- красные снова сдадут Россию,
        но теперь чужому "коммуниZZму..,- китАйскому !!!!

       Кроме её гОлоса, Галина Вишневская известна тем,
          что вЫехала на гастроли из СССР в Зарубежье
             с мужем Мстиславом РостропОвичем,-
        Мега-Известнейшим музыкантом - виалончелИстом
                и остались там жить
         до..,- отвержения их СССР, а не наоборот…

                {{{{{* Галина Вишневская *}}}}}
Советская оперная певица, актриса, театральный режиссёр, педагог,
народная артистка СССР. Кавалер ордена Ленина и полный кавалер
                ордена «За заслуги перед Отечеством» !!!!
          Родилась: 25 октября 1926 г., Санкт-Петербург, СССР.
  Рост: 161 см      .Умерла: 11 декабря 2012 г. (86 лет), Россия.
                Партнёр: Марк Ильич Рубин (1944-1955 гг.)
Дети: Илья Рубин, Ростропович Ольга Мстиславовна, Елена Ростропович.
                Награды: Зал славы премии «Грэмми».

        *{{{{{{{{{{{{{{{{{   ~7~  частЪ  }}}}}}}}}}}}}}}}*
                !!!! БлокАДа ленинграда !!!!

Люди умирали прямо на улицах и так лежали по нескольку дней.
   Часто можно было увидеть трупы с вырезанными ягодицами.
           Бывало, что, если в семье кто-нибудь умирал,
   оставшиеся в живых старались как можно дольше его не хоронить,
не заявлять о его смерти, чтобы получать на умершего хлебную карточку.
             Матери лежали в постели с мертвыми детьми,
   чтобы получить еще хоть крошку хлеба, пока не умирали сами.
    Так и оставались замерзшие покойники в квартирах до весны.

           И мы голодали со всеми вместе;
        мужчины сдавали быстрее, чем женщины.
    И это объяснимо,- они ходили хоть что-то добывать,
       но ничего не находили и теряли последние силы...

Дядя Коля весь опух от голода,
а у Андрея - ноги в цинготных пятнах,
он потерял почти все зубы, еле ходил,
а было ему в то время всего 32 года.
И такие были схожи на дряхлых больных стариков

Бабушка от голода уже не вставала - все сидела возле печки.
Где в это время были мои родители?
Мать задолго до войны уехала с новым мужем на Дальний Восток.
Изредка я получала от нее письма.
А мой отец, этот вечный "борец за ленинские идеи"?
Он служил вольнонаемным в воинской части в Кронштадте,
в продовольственном отделе. У нас он даже и не бывал,
а жил у своей любовницы - Татьяной ее звали.

Муж ее, морской офицер, погиб на фронте,
осталась она с двумя маленькими детьми,
матерью и бабкой лет 80-ти.
Отец воровал продукты из воинского склада,
тащил к ней и для возлюбленной устроил
встречу нового, страшного 1942 года!

Татьяна позвала меня к себе. А я была такая худенькая,
прозрачная, в чем душа держится - непонятно.
Она посмотрела на меня и удивилась:
- Павел, что это дочка-то твоя такая худенькая?

Да, встречались и такие люди,
которым приходило в голову задавать подобные вопросы,
когда на улицах покойники лежат...

А я смотрю на стол, глазам своим не верю:
жареный гусь!! Я даже и не возмутилась
столь чудовищным цинизмом, во мне это вызвало восторг.

Какой божественный вкус!
Попросила у Татьяны кусочек и для бабушки.
Принесла ей, она долго молча на него смотрела,
потом половину отдала мне, а другую съела сама.
В комнате нашей стояла маленькая железная печурка -
их почему-то называли буржуйками.
Дров, конечно, не было, рубили топором
адмиральские шкафы и столы, так и обогревались.

Однажды мы с бабушкой были одни в комнате.
Я спала на диване под кучей одеял,
а бабушка сидела и грелась у буржуйки.
Одна рука у нее к тому времени была парализована.
Она задремала, а одежда на ней - вся пересохшая,
да, к тому же, видно, еще и втянуло подол платья
в открытую дверцу печурки - начала тлеть,
а почувствовала она только тогда,
когда платье на ней вспыхнуло.

Она закричала, я бросилась к ней,
накинула на нее одеяла, стала гасить огонь.
Ожоги были третьей степени, от колен до шеи.

Два дня лежала она дома, я за ней ухаживала,
делала ей марганцевые примочки.
Да разве поможешь примочками, когда все тело -
сплошной пузырь? Она только просила, умоляла:
- Господи, пошли мне смерть поскорее!
Галенька, не прикасайся, ради Христа!..

Конечно, эту боль и вообразить нельзя.
На третий день завернули мы ее в простыни, в одеяла,
положили на санки и отвезли в больницу.
Всю дорогу она стонала, бедная.
На другой день к вечеру прихожу я:
- Дарью Александровну Иванову мне надо.
- А ты кто ей будешь?
- Я ее внучка.
- Галя, что ли?
- Да.
- Так она ночью умерла.
Как обухом по голове стукнуло.
- Господи, как же это - умерла?
- Да вот, умерла, тебя все звала, видеть хотела,
 все говорила - внучка у меня, Галя… Что ж ты не успела?
- А видеть-то ее можно?
- Да нет, увезли уж, утром.
- Где же искать-то. Господи?!
- А что ее теперь искать?
Раз увезли, так уже в могиле братской и похоронили.
Это было в феврале 1942 года.

Почему же ты так умерла?
Добрая, милосердная и великодушная русская женщина,
Дарья Александровна Иванова…
В муках голода, в холоде, покрытая коростами и вшами…
Никого из детей и внуков не было около тебя в этот час,
чужие руки закрыли тебе глаза…
Царствие тебе Небесное, и да будет земля тебе пухом.

                А меня прости за все,
в чем вольно или невольно перед тобой виновата.

                \\\\ Эвакуация ////

Вышел приказ об эвакуации детей и женщин,
Это была последняя возможность выехать.
Последняя лазейка - через Ладожское озеро,
по ледяной трассе, пока не пришла весна.

Собралась тетя Катя с тремя детьми, поехал Андрей…
В переполненных грузовиках ехали они ночью -
все-таки был шанс, что не попадут снаряды.
Но немцы простреливали дорогу метр за метром.
А ведь знали, что едут полумертвые женщины и дети!

Колеса машины полностью в воде (уже начал таять лед),
кругом воронки от бомб и снарядов -
часто машины проваливались и шли под лед.
Последние дни, часы эвакуации…
И все-таки успели вывезти десятки тысяч людей.
Ладога - "дорога жизни" !!!!

На другом берегу спасшихся ждала еда.
Это было большое испытание.
Люди, обезумевшие от голода, набрасывались на хлеб,
не обращая внимания на предупреждения врачей о том,
что следует соблюдать осторожность, -
множество переживших голод
не пережили долгожданного куска хлеба.

У тети Кати умерли двое младших детей:
не выдержали, бросились на хлеб, наелись досыта.
В результате - кровавый понос, и через день обоих не стало.
Здесь же она их и похоронила.

Остался у нее один сын, и с ним она поехала дальше.
Об Андрее с тех пор, как он эвакуировался, мы ничего не знали.
Умер ли он на ладожской "дороге жизни"
или в эшелоне - один Бог ведает.

И вот я осталась одна.
Родные звали меня с собой, но я отказалась.
Не то чтоб была на то какая-то разумная причина -
видно, подступило уже равнодушие, безразличие
к своей реальной судьбе, то состояние, которое,
в общем то, помогло мне выжить…

Отец решил спасать Татьяну и ее семью.
Но ведь не потащишь же с собой 80-юю старуху, ее бабку, -
да еще калеку, она была хромая. А куда ее девать?

                Вспомнил!
- Галька не хочет уезжать - вот к ней и поселим.
            Вдвоем им веселее будет.

         ...Ну, конечно. Голодать веселее будет.
Привезли ее ко мне с узелком, посадили на диван и уехали.
Я не виню Татьяну: у нее были свои дети, мать - она их спасала.
      Но мой отец… Он оставил меня на верную смерть...

   Так и сидела несчастная старуха на диване.
     Сидела и все молчала. И умерла вскоре.
Соседки из квартиры напротив зашили ее в одеяло,
                а хоронить некому.
Два дня лежала она на полу возле моей кровати.
Ни дочь её Таня, ни новый муж Тани, мой папа,-
     так и не появились ни разу...

Мне страшно, я спать не могу, в квартире ни единой души больше…
Всё чудится мне, что она под одеялом-то шевелится…
Потом пришли какие-то мужики, взяли ее за ноги -
так волоком по полу, потом по лестнице вниз и потащили.
Поднять да нести, видно, сил не было. Бросили на тележку и увезли.

Я жила в каком-то полусне. Опухшая от голода, сидела одна,
закутанная в одеяла, в пустой квартире и мечтала…
Не о еде. Плыли передо мной замки, рыцари, короли.
Вот я иду по парку в красивом платье с кринолином,
как Милица Корьюс в американском фильме "Большой вальс";
появляется красавец герцог, он влюбляется в меня, он женится на мне…
Ну и, конечно, я пою - как она в том фильме
(я еще до войны смотрела его раз двадцать).

Я даже не страдала от голода, а просто тихонько слабела
и все больше и больше спала.
Мучило лишь вечное ощущение холода, когда ничем нельзя согреться…
И, вспоминая сейчас блокаду, я прежде всего вижу промерзшие,
по крытые инеем стены нашей комнаты, а за окном - пустынные,
занесенные снегом улицы, по которым кто-нибудь,
закутанный до глаз в разное тряпье, волочит санки с покойником,
зашитым в простыню или одеяло.

(Умирающая от голода девчонка, я и не знала,
что за белой пеленой Финского залива, в Ленинграде,
живет великий человек - Д. Д. Шостакович,
что пишет он в эти страшные дни свою Седьмую симфонию
 и что через 14 лет моя счастливая судьба одарит меня дружбой с ним).

Однажды ночью я проснулась от странных звуков, несшихся с улицы.
   Подошла к окну - внизу стоит открытый грузовик,
доверху нагруженный трупами: к весне боялись эпидемий,
         ездили собирать мертвецов по квартирам.
Для этого был организован специальный отряд из женщин -
 им выдавали дополнительный паек за тяжелую работу.
                Работали они ночью.

Выволокут промороженного мертвеца из квартиры на улицу,
возьмут за руки за ноги, раскачают - раз, два, три! -
и бросают в грузовик. Звенит, как обледеневшее бревно.
От этих-то звуков я и проснулась.
Смотрю, вынесли женщину, бросили наверх -
а у нее длинные-длинные волосы, упали вдруг,
рассыпались живой волной! Боже, красота-то какая!
Вот и я, наверно, совсем бы не проснулась однажды,
и меня в грузовик - раз, два, три!.. И зазвенела бы…

Но пришла весна 1942 года, и стали ходить по квартирам
         искать уже тех, кто остался в живых.
   Такая комиссия из трех женщин пришла и ко мне.
                - Эй, кто живой?
Слышу - из коридора кричат, а я дремлю, и отвечать неохота.
        - Смотри, девчонка здесь! Ты живая?
   Открыла глаза - три женщины возле дивана моего.
- Живая…
- А ты с кем здесь?
- Одна…
- Одна?! Что же ты здесь делаешь?
- Живу…

Если-б они тогда не пришли - был бы мне конец...

На другой день они вернулись и отвели меня в штаб МПВО
(местной противовоздушной обороны).
Зачислили меня в отряд, состоявший из 400 женщин,
жили они на казарменном положении.
Командиры - мужчины-старики, не годные к отправке на фронт.
Получали все военный паек.
Носили форму - серо-голубые комбинезоны,
за что моряки в шутку прозвали их "голубой дивизией".
Вот в эту-то "дивизию" я пришла и ожила среди людей.