Живет такой странный брат

«Живет такой парень» – дебют просто чудесный и на дебют совсем не похожий. Но главное – так легко и безоговорочно вписывающийся в «оттепельную» атмосферу, потому что, как и лучшие образцы наших шестидесятнических достижений, соткан будто бы из воздуха, собран из вспышек образов и подчиняется лишь свободной, поэтической связи между такими разными, но одинаково светлыми (хотя и не без грусти) эпизодами. Некоторые из них совсем обрывочные, словно на полпути или на старте позабытые, что не кажется при этом небрежностью, разве что – сознательной, ведь именно такова в настоящем кино логика парящего вдохновения. Зато другие – даже поразительно долгие и продуманные как визуально, так и в диалогах до тонкостей, вроде уморительной сцены сватовства или интервью в больнице, где невольно (и явно случайно) повторяя вслед за Шлезингером его изобретательные выходки с фантазиями из «Билли-лжеца», Шукшин добивается уже не только комического эффекта, но и показывает, что он именно режиссер-виртуоз и отнюдь не с воображением простого деревенского мужика – но с чувством стиля самобытного художника. А уж его панорамы с разливающимися реками и просторами, завладевающие кадром и уводящие наше внимание от персонажей ни с того ни с сего – это уже свобода и широта кинематографа в чистом своем эстетическом виде.

На фоне этого простонародные замашки первой части «Вашего сына и брата» кажутся каким-то странным отступлением, шагом назад, изменой собственной обретенной манере – но только лишь в самом начале. Тем более, что даже и здесь элементы немого кино и почти документальная фиксация деревенского быта (и все это с такой любовью и любованием деталями, лицами, пейзажами) сразу же выдают Шукшина подлинного, Шукшина-поэта, заглядывающего в человеческую душу и прямо у нас на глазах все углубляющего и нагнетающего драму. История четверых братьев, разделенная на персональные главы, не только все обостряет конфликт отцов и детей, постепенно выводя на сцену каждого из сыновей и демонстрируя тем самым разнообразие характеров и мировоззрений внутри одной семьи, но параллельно человеческим отношениям начинает совершенствовать также и визуал, снова отдаваясь откровенному шестидесятничеству, а особенно – в городских эпизодах. По некоторым сюжетным элементам и чисто внешне мне вспомнился даже по аналогии «Противник» Сатьяджита Рая, снятый несколькими годами позднее – однако факт тот, что здесь и снова наблюдается некий, по-моему, общемировой кинематографический дух, свойственный той эпохе и нащупывавшийся творцами в интуитивно сходных направлениях и эстетике, без всякого сознательного сговора.

Чуть менее удачными видятся мне «Странные люди» – три небольшие байки-зарисовки, визуально тоже достаточно свободные, хотя все же куда более сдержанные и простоватые по задумке. Тем не менее, в избранной форме повествования без труда узнается именно Шукшин, вновь начинающий фантазировать в духе своего первого фильма. Так, в третьей новелле герой присутствует в воображении на собственных похоронах и даже продолжает там свои причудливые «думы» и критику, пытаясь разобраться не только в смысле новомодных веяний, но и в смысле самой этой жизни, из которой, по внезапной прихоти ума, он исключает себя, пугаясь результатов такого «эксперимента» и становясь затем немного терпимее. Или взять, например, замечательно снятый рассказ-монолог про старичка-охотника Броньку, выдумавшего берущую за душу историю о неудавшемся покушении на Гитлера. Казалось бы, такая понятная хвастливая тяга привлечь к себе внимание, что-то в этом мире значить – а между тем и какой надрыв, какая вера в собственные нелепые слова, в собственное актерство, в выдуманную и отточенную до мелочей роль безвестного героя родины! Типичное для Шукшина сочетание внешней легковесности, колоритного русско-сельского чудачества и шутовства, даже юродивости, с экзистенциально-проблемными и беспокойными нотками, не перестающими подспудно позванивать звоночками где-то на глубине загадочной русской души персонажей фильмов и рассказов Василия Макаровича, а также – и его собственной. В общем, после «Странных людей» (но помня и о двух предыдущих работах режиссера) куда проще понять, как он пришел в итоге к «Калине красной» и из чего именно она постепенно выросла.