Цыгане из Александровки

  В 30-е годы существовал в селе Александровском близ Смоленска национальный цыганский колхоз - «Имени Сталинской Конституции». Образцовое хозяйство! Продукция его не раз становилась участником и победителем выставки достижений народного хозяйства в Москве.

  Во время оккупации Смоленщины жителей села - цыган по национальности, расстреляли фашисты.

  Но казнили не всех поголовно, как обычно делалось оккупантами в деревнях во время карательных акций фашистов. Это было именно целенаправленное уничтожение цыган. Согласно директиве "великого фюрера" N1, если, к примеру, евреи подлежали переселению их в гетто - вплоть до "окончательного решения еврейского вопроса", то цыган предписывалось уничтожать на месте.

  23 апреля 1942 года перед вечером из  Смоленска в Александровку прибыли два немецких офицера и, явившись к старосте, предложили ему составить посемейный список жителей бывшего Национального цыганского колхоза "Сталинская Конституция" с разделением на русских и цыган, включая в него всех мужчин, женщин, стариков и детей.

  На рассвете 24 апреля село окружил батальон СС численностью до 400 человек. Эсэсовцы и полицаи, согласно заранее составленным спискам, стали выволакивать полураздетых людей из домов - русских и цыган - и сгонять к площади возле озера на окраине села.

  Руководивший экзекуцией гауптштурмфюрер СС достал из кармана список жителей деревни, взятый им у старосты, и стал из толпы вызывать граждан, сортируя их на русских и цыган. Это был никто иной, как сам начальник секретно-политического отдела городской полиции Смоленска Николай Алферчик, незадолго до этого прибывший из Берлина.

  После сортировки русские были отправлены домой, а цыгане оставлены под усиленной охраной.

  Алферчик из оставшейся толпы выделил физически крепких мужчин. Им выдали лопаты и в 400 метрах от деревни приказали выкопать две ямы. Туда же полицаи погнали женщин, детей и стариков, избивая их прикладами, палками и плетками.
 
  Перед расстрелом четверо офицеров гестапо и врач в очках и белом медицинском халате поверх черной эсэсовской формы, раздели людей и еще раз пересортировали, тщательно отобрав только тех, у кого была смуглая кожа и не имелось подтверждающих нецыганское происхождение документов. Такой вот нацистский «гуманизм».

  Всего тем апрельским днём 1942 года в Александровке было убито 176 человек.

  От старожилов села доводилось мне слышать историю о том, что на самом деле казнённых было 180. Из-за того, что те четверо цыган, которые закапывали яму с телами расстрелянных односельчан, были убиты уже после, а захоронены в вырытой ими же могиле по-соседству. Действительно, раньше на этом месте, еще до появления первого памятника, было два могильных холма - один побольше, над которым впоследствии и поставили памятник, а второй, безымянный, рядом и поменьше. Но, поскольку эксгумация останков, как мне известно, не проводилась, достоверность этого факта теперь выяснить вряд ли возможно. В списке же казнённых и сообщении Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков значатся 176 человек.И четверо цыган, которые закапывали могилу с казненными, по материалам следствия входили в то же число.

  Как гласит официальная Справка "О массовом истреблении советских граждан — цыган немецкими захватчиками в деревне Александровское, расположенной в 5 км от города Смоленска" от 21 октября 1943 года, вначале расстреляли детей, потом расстреляли женщин. Трупы расстрелянных закопали мужчины, потом они сами были расстреляны и немцами закопаны во вторую яму. Всю лучшую одежду расстрелянных, а также различные ценности немцы увезли с собой в Смоленск. Всего было расстреляно 176 человек. Из этого количества 143 человека установлены: 62 женщины, 29 мужчин и 52 ребенка; 33 не установлены за отсутствием посемейных книг.

  Лишь совсем недавно на сельском кладбище, которое выросло вокруг после войны,  вместо прежнего скромного обелиска, где ни словом не было упомянуто о цыганах, над былым холмиком братской могилы воздвигли большой  монумент из черного гранита, увековечив всех расстрелянных поименно. Надпись внизу огромной черной плиты гласит: «Их убили за то, что они были цыганами. Благословенна память о них».

  Мемориал в память казненных фашистами цыган, воздвигнутый Российским еврейским конгрессом в сентябре 2019 года, стал первым памятником такого рода в России. Имена погибших были восстановлены благодаря помощи фонда истории и культуры цыган имени Николая Бессонова. Проект поддержали также Международный союз цыган и администрация Михновского сельского поселения Смоленского района.

  А в Александровку и после войны цыгане ехали. И сейчас селятся там. Село почти в черте города, поэтому много русско-цыганских браков, да и цыгане там совсем  городскими, «парно рома» - «белыми цыганами» стали. Учатся в лицеях и колледжах, служат в госорганах, работают на предприятиях...

  Цыгане из Александровки - верные друзья моей юности.

  Среди уцелевших  при расстреле была семья цыган Крыловых и в ту пору совсем юная цыганка - Лидия Стефановна Крылова. Отец ее воевал на фронте, а матери в селе тогда не было. Рожденную в смешанном браке - мать была русская, - ее и записали в метрике, как русскую. Но кожа у девочки была смуглая. Поэтому вначале гитлеровцы тоже поставили  Лиду на краю расстрельной ямы вместе с другими смуглокожими жителями села. Светлокожую старшую сестру Марию с ребенком на руках фашисты отпустили. Русской бабушке гестаповский врач, говоривший по-русски, также приказал отойти в сторону. Но пожилая женщина  умоляла пощадить внучку, кричала, что та  русская, а не цыганка.

  Врач вопросительно посмотрел на гауптштурмфюрера Алферчика.  «Папир!» - пожал плечами палач. -  «Бумагу!»

  Спотыкаясь, скользя по непросохшей весенней грязи и захлебываясь от рыданий, бежала к дому за документами пожилая женщина. Схватив драгоценную метрику, кинулась, спеша, обратно.

  Совсем немного оставалось уже до места предстоящей казни. Онемев от ужаса, увидела она, как офицер вскинул руку с перчаткой, услышала, как клацнули затворы винтовок айнзацкоманды.

  Заголосили, запричитали женщины в небольшой толпе селян, которых каратели оттеснили в сторону. Среди цыган, которые не попали в первую партию казнимых и под охраной полицаев тут же дожидались своей участи, раздались глухие стоны и детский плач. Матери-цыганки перед строем фашистов инстинктивно закрыли своими телами детей, будто так могли уберечь их от пуль.

  Вытянув вперёд руку с бумагой, бабушка не добежала всего несколько шагов, когда ноги вдруг отказались ей повиноваться.

 Парализованная, упала она на землю и, превозмогая ужас и боль, волоча предательски отказавшие ноги, задыхаясь и выбиваясь из сил, поползла.

  Врач посмотрел в ее сторону и что-то негромко сказал стоящему рядом Алферчику. Тот сделал знак – и к вконец обессилевшей бабушке метнулся полицай. Вырвав у нее бумагу и даже не подумав помочь женщине подняться, услужливо протянул документ врачу. Тот показал метрику своему начальнику. Досадливо и брезгливо поморщившись, гауптштурмфюрер лишь равнодушно пожал плечами. Врач махнул рукой, и полицаи вытолкнули Лидию к остальным, кому в этот день довелось остаться в живых. А было таких цыган всего пятнадцать человек.

  Потом, уже в наше время, народная фантазия породила романтическую и наивную легенду о том, что цыганскую девушку спас влюбившийся в нее немецкий офицер. Который, якобы, верхом на лошади и привез документ, подтверждающий русское происхождение возлюбленной. Но это, разумеется, не более, чем миф.

  Лидию Стефановну я лично застал ещё живой, хоть и довольно преклонного возраста, и о том, что происходило на самом деле, мне доподлинно известно с ее собственных слов. Да и не было при расстреле никаких других офицеров, кроме тех, что как раз и прибыли согласно директиве фюрера проводить этническую чистку.

  Поскольку Крыловых среди александровских цыган знали все, в селе меня то и дело спрашивали, не их ли я родич. И все время уверяли, что фамилия эта самая что ни на есть цыганская, связанная с прежним кочевым образом жизни. Мол, крылатые мы, не  можем усидеть на одном месте. Принимали, как своего соплеменника и очень удивлялись, когда я говорил о себе «гаджё».

  Цыганка Ирина Пасевич, уже стоя на краю могилы, по-немецки обратилась к одному из офицеров с просьбой отпустить ее старую мать, расстреляв лишь ее с сестрами. Тогда после их смерти мать сможет молиться за них. Услышав эту просьбу, набожный и богобоязненный Алферчик приказал отпустить старую женщину. Но другие Пасевичи были расстреляны

  Старая цыганка Конашенкова перед строем солдат с винтовками разорвала на груди одежду, крикнув: «Стреляйте быстрее, гады! Господь нас ждет...» Бывший белоэмигрант Алферчик долго смотрел на раскачивающийся на шее женщины большой крест с распятием и вдруг, злобно оскалившись, коротко бросил: «Нах хауз!» А по-русски, обращаясь к старухе, добавил: «Иди быстрее, пока я не передумал!» Схватив на руки внучку, женщина опрометью кинулась прочь.

  Грудных младенцев эсэсовцы и полицаи вырывали из рук обезумевших от дикого ужаса матерей и живыми бросали в приготовленную расстрельную яму. Женщины с криком кидались следом за своими детьми.

  Братскую могилу на месте расстрела полицаи охраняли еще неделю. Столько доносились из-под шевелящейся земли глухие стоны тех, кого немецкие пули не убили сразу, кого закопали заживо. Палачи опасались, что уцелевшие односельчане раскопают яму с телами казненных.

  Откуда мне известны такие подробности? Нет, это не художественный вымысел. Вполне, наверное, естественно, что моя институтская курсовая тоже была посвящена истории села Александровского - со времён неолита до наших дней. Научным руководителем был у меня замечательный краевед и ученый Георгий Трофимович Рябков. Данные по древнейшей истории села давали материалы археологических раскопок под руководством профессора Евгения Альфредовича Шмидта. Я работал с документами и микрофильмами в архивах,  собирал свидетельства живых ещё в то время очевидцев страшных событий 1942 года.

  Цыганская романтика юности! Старинные таборные песни под гитару, ночи у костра, лошади... Танцы.

  На дискотеку мы ходили в сельский клуб соседней деревни Михновки. Особым шиком среди мальчишек-цыган было заявиться туда в подкованных сапогах, чтобы отбивать ими лихую чечетку о дощатый пол сельского клуба.

  Отец отдал мне дедовские офицерские хромовые сапоги, и я произвел ими настоящий фурор. Помимо внешнего глянцевого блеска кожи, они ещё и были невероятно лёгкими. Родственник моего приятеля, Димка Дмитроченков, которого меж собой мы  называли «Дима-певун», частенько просил меня одолжить сапоги ему. Его залихватская цыганская чечетка в самом деле была просто неподражаема. Все танцующие на клубной дискотеке тогда расступались, образуя круг. А молодой цыган, девичий сердцеед и гитарист, так отбивал ритм каблуками, что доски пола тряслись.

  Потом, по дороге всей гурьбой с танцев назад в Александровку, Дима частенько снимал со своего плеча гитару и протягивал мне со словами:

- Эй,Сашка! Со за бида? Лэ гитара дрэ васта! Сбага мангэ "Спрячь за решетку..."!

  Так полюбилась ему и всем александровским цыганам песня Яшки Цыгана из кинофильма "Неуловимые мстители" в моем исполнении.

  Спрячь за решетку ты вольную волю,
  Выкраду вместе с решеткой...

  Отец Димы играл на аккордеоне в обществе слепых – потерял зрение ещё в детстве, когда ходил с настоящим табором. Мать работала на заводе. Дмитрий окончил профессиональное училище, отслужил в армии. Мы дружили – и я даже подарил ему музыкальный сборник с нотами «Песни и пляски северно-русских цыган». К сожалению, жизнь его преждевременно оборвалась. Пытаясь помочь своему другу, в конце 90-х он был в упор застрелен из обреза дробовика.

 Некоторые из цыганских песен в димином исполнении мне не доводилось слышать более никогда: ни до, ни после. В добрую память о верном друге мой юности я приведу строки одной из них:

Ой, ромалэ, ой, чявалэ,
Чаюрья чурдём.
И дро парно, парно свэто
Ла улыджиём.

Акэ, дыкх-ка, со за бида?
Со мэ ява тэ кэрав, у-нэ,
Кхарав ла, а ёй на джяла,
Со мэ ява тэ кэрав?

Заметелилася вьюга,
Вьюга да метель.
И саро закрынциндяпэ
Вэла канитель.

Акэ, дыкх-ка, со за бида...

Подгия чаё-бидытко,
Пхэндя мангэ дуй лава.
Забаган гилы-гилитко
Ман палпэстэ пукхардя.

Акэ, дыкх-ка, со за бида...

 Игорь, мой друг, бабушка-цыганка которого учила меня цыганскому языку и старинным песням, в нашей семье вообще был, как мой родной брат. Так мы друг друга и называли – «миро пшал», «пшалоро» - «братишка». Даже после армии первым делом заехал к нам, а не к себе домой. Служил в ВДВ, оказывал помощь пострадавшим от землетрясения в Армении, в составе 134-го ПДП Псковской дивизии застал начало войны в Нагорном Карабахе. После возвращения домой стал спасателем-водолазом в ГУ МЧС. Дослужился до командной должности, имеет награды. В том числе  - медаль «За спасение погибавших»... Такие они, цыгане из Александровки.

  Разумеется, как, вероятно, и всюду, цыгане, особенно приехавшие туда в последующие годы «калы рома» -  «чёрные цыгане», так или иначе, но отнюдь не всегда, случается, дружны с законом. И я, безусловно, далек от их идеализации. Кто-то попадается на кражах, чаще - на угонах. Главным образом, мотоциклов. Такую трансформацию в современных условиях претерпело былое конокрадство. Мужчины, вспыльчивые и горячие, бывает, оказываются в казённом доме за драки и поножовщину. Традиции не спускать обид неискоренимы.

  Но все это, скорее, исключение из правил для большинства цыган из Александровки.

Словно некая незримая печать ответственности перед памятью расстрелянных здесь в апреле 1942 г. по сей день лежит на каждом из них.