Дочь барона

 Как-то летним днём мне в редакцию радио позвонил начальник отдела по борьбе с бандитизмом регионального УБОП (впоследствии проходивший по знаменитому делу т.н. «Белой стрелы»), Владимир Владимирович Ходченков. Которого опера за глаза называли попросту «Ходя».
 
- У нас тут похищение человека. Давай, двигай к нам с аппаратурой! Поедешь с ребятами из СОБРа на операцию по освобождению заложника. Как раз нужен кто-то, кто с цыганами умеет общаться.  Похищенная - цыганка. Мать ее, Любка, с утра в управление к нам прибежала. Заявила о похищении. Но нужно на месте разобраться, что к чему. Мутная какая-то история. Сделаешь репортаж и нам заодно поможешь.

О том, что я, скажем так, «эксперт по цыганскому вопросу», мои друзья из милиции знали ещё с тех пор, когда майор Ходченков был начальником отделения уголовного розыска в одном из райотделов нашего города. Я даже собственноручно составил тогда небольшой цыганский словарик для оперов. Так уж вышло, что сам в юности водил я тесную дружбу с цыганами из деревни Александровки близ Смоленска.

В радиокомитет бойцы СОБРа заскочили за мной по дороге. Оказалось, что лежит она аккурат в любимую мою Александровку, где держали похищенную неизвестные.

Как только наш десант в полной боевой экипировке и с автоматами наперевес высадился у калитки указанного заявительицей дома, навстречу, как в кино, целой толпой вывалили цыганки.

Вроде только что улица перед нами была пуста и безлюдна. Откуда только взялись? Крик подняли, гвалт, вой, плач до небес...  Казалось, что со всех сторон подбегают ещё и ещё. В глазах зарябило от цветастых платков и юбок.

«Ай, ай, - кричат, - хасиям, хасиям, ромалэ, дэвлалэ! Мало нас немцы в войну убивали, теперь опять убивать приехали, хасиям! Ну, давай, стреляй, убивай, со ту тэрдёв, со дыкхэс, чего стоишь, чего смотришь, хасиям, хасиям...»

Однако, этих цыганок я не знал. Прежде такие в Александровке не жили. Приезжие, должно быть. Да и лет-то сколько прошло...

Всякие приезжающие в любое село новые цыганские семьи – это всегда головная боль прежде всего для самих местных жителей, в том числе, а может и особенно - для уже живущих здесь цыган. Свои обычаи, свои порядки - в каждом цыганском роду-племени… Вроде и язык один, а вот, поди ж ты. Договориться меж собой порой не могут.

За спинами цыганок все ближе и ближе к бойцам стали подбираться их угрюмые и молчаливые мужчины. Кто знает, что у них на уме. Руки в карманах. Что там? Ножи? Или кое-что посерьёзней?

Одиночный выстрел в воздух из автомата собровца подействовал мгновенно: цыганки, только что предлагавшие начать их расстреливать, перестали галдеть и отпрянули прочь. Одна только произнесла недоумённо: «Со ту, дылыно сарэса?! Дурак, что ли, совсем?!» А угрюмых цыган вообще тут же, как ветром сдуло.

Девчонку вытащили из сарая, высадив, по-обыкновению, двери вместе с запорами.

Усадили в кабину убоповского УАЗа.

Молоденькая совсем, но уже с женской статью настоящая чернобровая кареглазая красавица. Редко таких среди «черных цыган» - «калы рома»,  можно встретить. Залюбовался ею невольно. Ах, хороша!

Подумалось, что такие красивые цыганки, наверно, только в кино и на эстраде бывают. Личико без малейшего смуглого оттенка. Скорее, похожа на молдаванку или украинку. Сави ту гожу, чхаюри...

К кабине, тем временем, молитвенно сложив на груди руки, подобралась полная немолодая уже цыганка и сходу заголосила:

- Олесенька, доченька, яв кхэрэ, мэ тут мангав… Рисёв палэ, со ту кэрэса, мэ тут мангав… Саро шуккар авэла… тэ мэрав мэ... Мэ тут мангав!

Я сразу насторожился: «румны» эта умоляла красавицу-цыганочку вернуться домой и божилась, что все будет хорошо. Даже не взглянув на причитающую женщину, девушка, однако, лишь холодно бросила:

- Мэ на патява. Хохавэс ту! Не верю. Врешь ты!

Из дома собровцы вывели тем времнем молодого худощавого парня в наручниках, на которого девушка указала, как на своего похитителя.

Пожилая цыганка, увидев это, просто завыла в голос и стала цепляться за задержанного и камуфляжи сотрудников СОБРа. Всем видом демонстрируя намерение тот час же грохнуться в обморок.

Тощий цыган, хмуро потупившись, молчал, изредка бросая страдальческие взгляды на Олесю и тут же отводя глаза в сторону. Та же сидела в кабине с каменным выражением лица, никак не реагируя на мольбы женщины.

- Дыкх, Олеся, дыкх, со ту кэрэса! Смотри, смотри, что ты делаешь.

- Мэ на патява. Чюнгардава мэ лэскэ. Плевала я на него.

Поставленная Ходей задача вроде как была выполнена. Можно было заводить машину и вовращаться. Дочку отдать назад матери, а задержанного - сажать в камеру ИВС.

Казалось, состав преступления налицо. По рации доложили о завершении операции. Но Ходченков не случайно просил разобраться во всём досконально. Дал указание ещё раз  выяснить, что к чему.

Чужие обычаи - дело тёмное. Запросто можно и дров сгоряча наломать. Что-то в этой истории вызывало у сыщика большие сомнения. И как оказалось, не без основания.

Видимо, посчитав, что для пущей солидности выдержана уже достаточная пауза, на сцене под занавес появился Баро - вожак, глава рода. От слова «баро» и известное всем «барон» происходит. Дословно - «большой» означает. Пожилой бородатый цыган в сером пиджаке поверх шерстяной кофты на пуговицах, помятых брюках и шляпой на голове. Прямо, Будулай Романов собственной персоной. «И не жарко ж ему», - мелькнуло.

Проходя мимо всё ещё стоящего у машины молодого цыгана в наручниках, внезапно резко вскинул руку и довольно сильно стукнул того по кудрявой голове костяшками пальцев:

- На яв дылыно, чхаво! Яв годявэр! Не будь дураком, парень! Будь умным!

И, покрутив бородой, плюнул под ноги.

Задержанный жалобно всхлипнул, а стоявший рядом боец погрозил Баро:

- Эй-эй, дядя! Руки не распускай!

Другие засмеялись:

- Так его, так его, батя, давай, поучи уму-разуму!

С важным видом в сопровождении ещё нескольких серьезных немолодых мужчин цыган подошёл к курившим тут же у машины собровцам. Поздоровался вежливо. Спросил, кто главный, с кем поговорить можно. Ребята сразу на меня махнули. Я слегка опешил, но командир отряда засмеялся и только руками развел:

- Не-не-не, мы свое дело сделали, а теперь ты работай давай. Тебе же дал Ходя  задание, вот ты с этими ромалами-чявалами и разбирайся. Интервьюируй! Только как-нибудь побыстрее давай, а то я ещё футбол хотел успеть посмотреть сегодня.

- Лачо дывэс, морэ. – сказал я, глядя прямо в глаза вожаку. От удивления тот вскинул брови:

- Со ту, ром сан?!

- На, морэ, гаджё. Мандэ други ромалэ.

Он, однако, не стал задавать лишних вопросов относительно знания мною цыганского языка, а лишь понимающе и удовлетворённо кивнул. Сам Баро продолжил беседу со мной всё-таки по-русски, время от времени лишь с подозрением косясь на  руку мою с микрофоном, соединённым черным проводом с тяжёлым кассетным репортёром в кожаном чехле, который свисал с моего плеча, Специально для меня  радиоинженер Витя Нахаев вмонтировал портативный микрофон в карманный дозиметр, поэтому сходу догадаться о том, что за штуку я держу, неискушенным гражданам действительно было сложно.

Но старый цыган, если и был заинтригован, то своего удивления и любопытства открыто никак не выказывал.

Выяснилось, что похищенная девчонка - 16-летняя красавица Олеся - дочка умершего недавно «барона». После своей кончины тот оставил семье одни долги – и попечение над Олесей взял ее дядя. В его-то доме они с матерью и живут на окраине города. Мать ее, Любка, промышляет гаданием и торговлей косметикой на рынке.

Однако, в один прекрасный день дядька вдруг решил, что приносимых ею денег недостаточно, чтобы и дальше содержать 16-летнюю «дармоедку».

Не спрашивая согласия и мнения племянницы, сговорился выдать ее замуж за молодого цыгана Гришку - из приехавшей в Александровку откуда-то с юга России семьи цыган-сэрвов. «Пропить», как говорят сами цыгане. За красавицу отвалили приличный куш... Сыграли цыганскую свадьбу.

Четыре ящика водки выпили ромалэ, пропивая невесту! А  что такое современная «цыганская свадьба»? Увы, совсем не то, что мы привыкли видеть в кино…

Дэвлалэ! Что  стало нынче с цыганами, как Лойко Зобар говорил.

Собрались гости… Попили водки… Все. «Что же, и песен не пели?» - спросил я потом Олесю. – «Нет, - удивилась. – Зачем? Музыка же есть. На магнитофоне. Телевизор… У нас песен не поют. Не знают…»

Тоскливо защемило сердце от слов этих. Как так? Цыгане - и песен не поют! Хасиям...

Уж про какую-то там официальную регистрацию брака никто не вспоминал и подавно. Такие обычаи.

Зачем? Пропили же.

В новом доме молодую жену, избалованную отцом-бароном белоручку и неженку, стали заставлять доить корову и вообще соблюдать какие-то чужие обычаи. «Они даже богу не по нашему молятся и в церковь нашу не ходят» - сетовала  Олеся.

Не долго думая, своенравная девчонка подхватилась да и дала дёру – обратно к мамке.

Для мужчины-цыгана спустить такое жене –  несмываемый позор навеки перед всем родом.  Проходу давать не будут. Засмеют.

Подзадориваемый матерью, Гришка поднял в погоню родню и приятелей – на жигулях-копейке и «Запорожце» разгневанные цыгане рванули в город на разборки.

Заплаканную Олесю ее дядька под причитания матери сам отдал из рук в руки опозоренному мужу. Тот без лишних слов поволок девицу к машине за волосы. Чтобы родственники и друзья видели.

Любка рыдала, закрыв лицо руками, но вмешаться боялась. Дядька спокойно и равнодушно взирал на экзекуцию. В конце концов, все законно – размышлял он. – За Олеську было заплачено, теперь муж с ней, что хочет, может делать. Она его собственность. «Эх, больше надо было брать. Такая девка, дэвлалэ! Продешевил...»

Крякнув с досады, цыган развернулся и пошел назад в дом.

Гришка затолкал беглянку на заднее сиденье машины - вплотную к довольно ржущим приятелям. Да перед тем разок ещё и стукнул кулаком в зубы. Несильно, чтобы следов не оставить. Но свое место девка должна помнить! Пригрозил: «Будешь ерепениться, отдам друзьям на забаву. Все тебя поимеют, узнаешь, что такое опозоренной быть».

Дома несговорчивую дочь барона заперли в сарае. Гришкина мать всячески изголялась над невесткой, обещая задать ей самую грязную и тяжелую работу. А не то, грозила, отправим тебя на минскую трассу, будешь там плечевой свой хлеб отрабатывать, живо вся спесь слетит.

Бледная, как полотно, гордячка только молчала в ответ. И тихо плакала ночью, ругая про себя своего отца, который так рано покинул ее из-за своего пристрастия к водке.

Но Любка, которая много лет крутилась на площади у Колхозного рынка и знала, что к чему, не долго думая, опрометью кинулась в УБОП заявлять о похищении.

Рыдающая же возле кабины УАЗа цыганка оказалась ни кем иным, как олесиной свекровью.

- Отпустите Гришку. – Просил баро. – Это их семейное дело. Какой тут криминал…

- Тут, в общем такая ситуация. – Подозвал я командира СОБРа. – Девочка эта - его жена. Дочка покойного барона. Ее тут корову доить заставили, а она ж городская, ничего не умеет. Не вытерпела, короче, и сбежала. А муж с родней приехали и назад вернули.

- Тааак… - протянул офицер. – Это уже другой расклад. Бытовуха и семейные скандалы вообще не по нашей части. Надо Ходченкову должить. Пусть решает.

Ходя сразу врубился в ситуацию.

- Отпустить. – Приказал коротко. – Дела все равно не получится, ни один следак не возьмёт. Отказной материал будет, сразу говорю. А нам самим этот пацан на фиг не нужен. Пробили его по базе, у него даже приводов не было, не то, что связей с ОПГ.

- А может его это, за то, что ей шестнадцать всего, привлечь? Официально же брак не оформлен...

- Ой, на фиг, на фиг! Потом любой адвокат на национальные традиции их сошлется и все развалится. Если б хоть четырнадцать было, то без вопросов, а так… По их понятиям она - взрослая женщина. В койку силой ее вроде тоже никто не тащил.

С Гришки тут же сняли наручники.

- Вали отсюда, - толкнул его в спину напоследок командир. – Считай, что сегодня тебе крупно повезло. Ещё раз девку тронешь хоть пальцем или сунешься к ней, больше так не повезет. Я тебе обещаю.

Довольный исходом дела баро приложил руку к шляпе и слегка поклонился. После чего, с важным видом поглядывая на соплеменников, неспеша удалился прочь.

Гришкина мать, что-то злобно прошипев Олесе, кинулась обнимать сына. Правда, перед этим несколько раз пыталась в порыве благодарности упасть передо мной на колени.

Только Олеся насторожилась и сидела в кабине напуганная:

- А если они снова за мной приедут?!

- Приедут, звони нам. Поставим их... в позу бобра, - ответил командир и махнул рукой. – Всё, бросай курить, поехали! А то так и футбол пропустим.

Олесю матери её, однако, вернули. Но цыганки никак не хотели уходить. Так и сидели в коридоре УБОПа возле дежурки. Боялись домой возвращаться.

Ходченков мне тогда и говорит, так, мы охранять их не можем круглые сутки, вот, коль ты у нас с цыганами умеешь разговаривать, то сам и бери шефство над ними. Может ещё один репортаж о жизни цыган сделаешь.

Дал я им сдуру свой сотовый номер... Ладно, говорю, чеялы, звоните, если что. Всего через час - звонок: хасиям, морэ, хасиям! Они опять за Олесей приехали!

Я пистолет газовый свой за ремень - и туда.

...Долго сидели мы вместе с Гришкой, дядькой ее и другими цыганами под деревом перед домом. Костёр развели. Беседовали. Все пытались доказать мне, что за невесту  много денег отдали. Одной водки сколько выставили. Честь по чести пропили! Как же так? Подумаешь, не хочет она... Перебесится. Гришка уверял меня, что  больше жену бить не будет. Несколько раз вскакивал на ноги, в грудь стучал: «Люблю я ее!»

Старшие на него прикрикнули: «Ашан, чхаворо! Бэш!» Наконец, парень вроде как успокоился. Уговорил я его дать Олесе время самой в себе разобраться. А до этого не приезжать и не беспокоить их с матерью. Ударили по рукам. Дядька, смотрю, больше всех остался доволен. И выкуп за племянницу возвращать не пришлось, и девица к нему в дом вернулась... Можно, при случае, и снова замуж ее пропить. Но уж в следующий-то раз он не продешевит!

Потом Олеся стала мне названивать довольно часто. Якобы, из страха, что ее снова похитят. И несколько раз я, срываясь с места, в самом деле честно к ней приезжал. Как-то цыганочка даже прогулялась со мной по улице, что называется, «за ручку». Девушка мне, конечно, нравилась. Но позволить себе перейти некую незримую границу я все же не мог. Вдобавок, очень даже запросто можно было нарваться на нож ревнивого «муженька»-цыгана.

Мать олеськина, Любка, тоже, смотрю, давай подбивать клинья: «Ай, морэ, дочка-то у меня образованная - четыре класса закончила!»

А ее, слышу, спрашивает втихаря по-цыгански: «Пойдешь за русского?»

Ответ цыганочки я не слышал, но по опущенным ресницам и смущенной улыбке, догадался, что наверно-таки пойдет.

Марьяжные эти любкины планы, однако, расстроились в одночасье, когда я случайно попался ей на глаза, прогуливаясь близ дома олеськиного дядюшки под ручку с приехавшей ко мне из другого города подругой.

- Лачо дывэс! – Поздоровался.

- Тыри? Твоя? – Кивнула на девушку Любка.
 
- Мири.

- Красивая, - одобрительно кивнула цыганка – Лачи… Яв бахтало, морэ. Счастья тебе!

Гришка со всей своей родней больше их действительно не беспокоили. От знакомых цыган слышал потом, что нашел он себе другую, более сговорчивую и подходящую невесту.

А красавица дочь барона, отвергая толпы поклонников, все так, говорят, и ждала кого-то…