Оговорка командира гвардейской артиллерии 4

Ныне конфигурация Сенатской площади несколько отличается от той, какой она была в 1825 году. Да и называлась она в то время Петровской - по памятнику, воздвигнутому Великой императрицей: "ПЕТРУ перьвому ЕКАТЕРИНА вторая", - как скромно указала она на постаменте. Но в обиходе жители называли её Сенатской - по зданию Сената, фасад которого выходит на западную сторону площади. Пространство между Исаакиевским собором и набережной Невы имеет вид правильного прямоугольника и составляет в глубину около 500 метров. Ширина площади от  здания Сената до Адмиралтейства - метров 350. Сегодня две трети площади занимают насаждения Александровского сада. Во времена описываемых Сухозанетом событий площадь была несколько шире, сада не было, а вдоль здания Адмиралтейства был устроен бульвар. Южная часть, треть пространства площади, была занята стройкой нового Исаакиевского собора. Строительство многострадального собора – это была его третья и окончательная вариация, - началось за несколько лет до восстания. А стройка собора, как и любая строительная площадка, бала огорожена высоким сплошным забором. Таким образом, все действо происходило в пределах прямоугольника 350 на 450 метров. Восставшие построились в каре, правый дальний угол которого – если смотреть от Исаакия, - упирался  в памятник Петру I. Кроме восставших, которых к двум часам по полудню 14 декабря собралось не менее 3000 человек, на площади и прилегающих улицах находились пешие и конные части, верные новому царю, числом не менее 7-8 тысяч штыков и сабель. Кроме того, вокруг каре восставших собралась толпа любопытствующих гражданских лиц. Особенно их было много со стороны Адмиралтейства, на бульваре.   

Вот как выглядело поле сражения, на котором прозвучала команда «Пальба орудиями по порядку».
В некоторых хрониках того дня можно прочитать, что сначала прозвучали холостые выстрелы, чтобы напугать и разогнать бунтовщиков. Но дело в том, что разгонять их было некуда. Во-первых, если бы восставшие вновь вернулись в казармы (а куда еще им было идти?) они бы взбунтовали оставшихся там солдат, и последствия были бы необратимы. А во-вторых, в городе не было столько тюрем и гауптвахт, чтобы разместить в них три тысячи человек. Да и как их было туда доставить? Ведь складывать оружие они не собирались, а напротив - изредка постреливали! Поэтому версия о попытке «напугать» бунтовщиков холостыми выстрелами не совсем правдоподобна.

Да и Сухозанет ничего не говорит о холостых зарядах. Согласно воспоминаниям Сухозанета: «На этомъ месте всего было сделано 4 выстрела картечью, одинъ за однимъ, прямо въ колонны, – орудія наводить не было надобности, разстояніе было слишкомъ близкое».

Причем дистанция между забором, огораживающим стройку, и бульваром, чтобы разместить по фронту четыре орудия, составлявших батарею, была настолько мала, что одно из них перекатили на другую сторону площади. И вот при таком построении, когда артиллерийский огонь мог вестись по каре восставших сосредоточенным веером, прозвучала сугубо артиллерийская команда.

Как мы отмечали в начале очерка, команда, отданная для всего артиллерийского подразделения, рассыпается от старшего офицера батареи до каждого орудийного расчета в отдельности.   
Согласно армейской иерархии, команда «Пальба орудиями по порядку» была отдана Николаем не орудийным расчетам, а Сухозанету, как старшему артиллерийскому начальнику, находившемуся в данный момент на позиции. Он должен был транслировать её на батарею. До орудия, начинавшего стрельбу, должна была дойти команда «первое, пли!».

Именно такая команда и поступила офицеру батареи Бакунину. Трудно сказать, был ли Илья Бакунин в тот день старшим офицером этой злосчастной батареи или между ним и Сухозанетом был еще какой-то артиллерийский начальник, но генерал никак не упоминает о своей роли в этот критический момент. Судя по тексту воспоминаний Сухозанета, именно Бакунин произнес тогда: «первое, пли!». Но выстрела не последовало…

Выстрел должен был произвести фейерверкер – старший нижний чин орудийного расчета. Не сохранилось имя этого унтера – того, у которого дрогнула рука поднести пальник к пороховой трубке, чтобы воспламенить заряд. В нескольких шагах от Николая I нижний чин не выполнил его приказ - приказ Государя!

Грубо обругав фейерверкера, Бакунин выхватил у него пальник, прижал горящий фитиль к трубке. Порох, метнув искры, вспыхнул. Легкая пушка, смешно подскочив, выстрелила. Батарею и царскую свиту обдало клубами дыма. Первый заряд картечи с жалостливым воем пролетел над головами мятежников – впопыхах артиллеристы не опустили ствол орудия. Стукнув в Гром-камень, на котором вздыбился Медный всадник, картечь отрикошетила, задев зевак на бульваре. Перелетев каре, картечины попали в ширенгу всадников Конно-пионерного эскадрона, отсекавшего мятежников от набережной Невы. Несколько кавалеристов выпали из сёдел.

А что же Сухозанет? Генерал пунктуально фиксирует ход событий:
«Между темъ, у мятежниковъ сделалось большое волненіе; при первомъ выстреле они стрелять начали, но действіе испуга было явное – все ихъ выстрелы были вверхъ. Масса обернулась и побежала, а по третьему выстрелу на месте уже никого не осталось, кроме техъ, которые уже не вставали; но таковыхъ было немного: на столь близкое разстояніе картечь, разсыпаясь, не была смертоносна, а оставила только много пятенъ на стенахъ сената и частныхъ домовъ, находившихся на теперешнемъ месте Синода».

Действительно, в той обстановке для артиллерийского генерала только те выстрелы, которые снопами валили бы ряды мятежников, считались смертоносными. А смывать кровавые пятна и замазывать выщерблены на стенах Сената стали на следующий же день.

"По третьему выстрелу на месте никого не осталось" - так фиксирует генерал результаты стрельбы батареи. А как же четвертый выстрел? Его произвела пушка, передвинутая на другую сторону площади, за стройку собора, и командовать её расчетом Сухозанет никак не мог. Этим орудием распоряжался младший брат царя - Михаил Павлович.
Великий князь Михаил тоже не был новичком в артиллерии. Его именем было названо Михайловское артиллерийское училище, основанное за пять лет до событий 14-го декабря. Именно под его команду передали четвертое орудие гвардейской батареи. Конечно же Михаил Павлович и до 14 декабря мог видеть результаты стрельбы картечью. Но то были стрельбы учебные - до этого момента двадцатисемилетний великий князь в реальных сражениях не участвовал и боевых команд не отдавал.

Хроники фиксируют, что после первых трёх выстрелов каре рассыпалось, солдаты и зеваки инстинктивно бросились на противоположную сторону площади и за стройку собора. Первые ряды левой части каре составляли батальоны Гвардейского экипажа, приведенные на площадь братьями Николаем и Петром Бестужевыми. Именно
матросы-гвардейцы оказались перед четвертой пушкой. Среди них был четырнадцатилетний горнист флотского экипажа. Четвертый выстрел прозвучал, когда до бегущей на свиту великого князя толпы оставалось менее пятидесяти шагов. Команду "пли" отдал сам Михаил Павлович - это было его "боевое крещение" ...

Между тем подошло подкрепление:
«Между темъ 1-я легкая, а за нею и 2-я батарейныя батареи (так в тексте) пришли на площадь и стали въ резервъ. Несколько легкихъ орудій отправилось съ полковникомъ Статковскимъ въ обходъ къ великому князю Михаилу Павловичу. Государь уехалъ во дворецъ, не желая видеть этого плачевнаго зрелища; а я, придвинувъ орудія къ углу сената, виделъ, смеха и жалости достойное, бегство толпы вдоль Англійской набережной» - продолжает вспоминать Сухозанет. 

Как говорится, и смех и грех … Конечно же не известно, смеялся ли Сухозанет, предаваясь этим воспоминаниям спустя много лет, но то, что он вновь переживал восторг победителя, видно по тексту.

«Некоторые стремглавъ бросались черезъ парапетъ въ Неву, куда они падали въ глубокій снегъ, какъ на перину, а многіе даже не вставали. Я приказалъ заряженнымъ орудіямъ картечью выстрелить вверхъ, а потомъ, для страха, сделалъ по одному выстрелу съ каждаго орудія ядрами, также вверхъ, вдоль Невы, приказавъ наводить левее горнаго корпуса. Этимъ действіе артиллеріи совершенно окончилось».

В хрониках можно встретить описания того, как люди, убегавшие по невскому льду - а это были не только солдаты, но и гражданские лица, пытавшиеся спастись от картечи, - попада'ли в проруби, образовавшиеся от залпов ядрами. Но, как следует из мемуаров Сухозанета, он приказал сделать «по одному выстрелу съ каждаго орудія ядрами, также вверхъ, вдоль Невы».

Дело в том, что в декабре 1825 года стояла на редкость мягкая погода. Лед на середине течения Невы был еще слабый, и бегущие могли проваливаться в воду и без ядер, пущенных гвардейской артиллерией. 

Между тем: «Темнота заставила меня вернуться, чтобы дать приказаніе тотчасъ поставить отъ пехоты сильный караулъ у входа и объяснить, кажется, Арбузову (полковник, командир лейб-гвардии Павловского полка), что полезно было бы у каждаго изъ домовъ Англійской набережной поставить часовыхъ, а также и въ Галерной, соединивъ ихъ промежуточными караулами. Затемъ я добавилъ: "это до артиллеріи не касается, но доложите своимъ начальникамъ; этимъ, кажется мне, надо бы распорядиться".

Так закончился тот день, но Сухозанет, как предусмотрительный командир, продолжал хлопотать:
«Самъ я тотчасъ поскакалъ во дворецъ, где уже разъезжались после молебна. Къ ночи все войска и при нихъ артиллерія стали бивуаками у огней: пешая артиллерія почти вся вокругъ дворца, только два орудія поставлены у Аничкова моста; конная же артиллерія пошла на Васильевскій Островъ и примкнула къ кавалеріи. Всю ночь объезжалъ я войска, солдаты были очень веселы; они понимали, что свой долгъ по присяге исполнили. Пролежавъ съ ними всю ночь на снегу, для примера, что весьма ободрило и самихъ офицеровъ, я передъ рассветомъ, въ начале 7-го часа, пошелъ въ комнаты государя и вместе съ генералъ-адъютантами пилъ чай въ одной зале, когда вошелъ, бледный, расстроенный полковникъ князь Трубецкой  и прямо былъ введенъ въ кабинетъ государя. Оттуда онъ вышелъ уже арестованнымъ, безъ шпаги, и тогда все узнали, что онъ былъ участникомъ въ заговоре». Этим кончаются воспоминания И.О. Сухозанета.

Николай Павлович простил Сухозанету его оговорку – на следующий день он был пожалован генерал-адъютантом. Это звание давало право входить к царю без доклада.

Конечно же, были повышены в чинах и другие офицеры. Бакунин стал, наконец, поручиком. Илье Модестовичу было уже 24 года, поэтому ему, наверное, было обидно, что более молодые офицеры уже имели такой чин.  Например, лейб-гренадер Николай Панов был почти на три года его моложе, а вел свою взбунтовавшуюся роту мимо Николая I на Сенатскую площадь уже поручиком. Зато вскоре поручик Бакунин стал адъютантом великого князя Михаила Павловича. Дослужился артиллерист Бакунин до чина генерал-майора, но умер сорока лет от раны, полученной на Кавказской войне. Родословную семьи Бакуниных подпортил его двоюродный племянник, Михаил Александрович – основоположник русского революционного анархизма.

Арестованный на следующий день после восстания поручик Панов, чья «рожа» так не нравилась Сухозанету, был приговорен к смертной казни, но среди прочих декабристов помилован. Разжалованный поручик, чью роту лейб-гренадер в тот день не остановил окрик Николая I, пережил генерала Бакунина на девять лет – будучи ссыльным, умер в Иркутске.

Иван Онуфриевич и далее нес верную службу Государю императору. Во время польского восстания, будучи уже генерал-лейтенантом, не прятался от пуль и ядер. В итоге под Варшавой лишился ноги и более в сражениях не участвовал. Зато отличился на ниве военного образования: в 1831 году Николай I назначил его директором учрежденной Императорской военной академии – первого в России высшего военного учебного заведения. Являясь автором строевой команды «смирно!», генерал Сухозанет требовал от учившихся в академии офицеров, в первую очередь, быть дисциплинированными и исполнительными. Впрочем, он только стремился, чтобы они служили по уставу, да и, упаси боже, не допускали оговорок, как тогда он – на Сенатской площади …
 
На полубюсте, установленном ныне при мемориальной доске в Военной академии Генерального штаба, Сухозанет выглядит вполне энергичным и даже бравым. На вид ему лет 45-50. В декабре 1825 года он был на десять лет моложе. На мраморе золотыми буквами перечисленны заслуги генерала от артиллерии Сухозанета. Но ничего не сказано о том, какие команды он отдавал и какую оговорку допустил  на Сенатской площади тогда - 14 декабря 1825 года.

«Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа».