Стихи Петра Потёмкина - уроженца города Орла

Пётр Потёмкин
1886—1926
Пётр Петрович Потёмкин, петербургский студент-филолог, родом из города Орла, стал поэтом как бы случайно. Он приходил играть в шахматы к В. Пясту, одному из вождей университетского «кружка молодых» в промежутках между ходами листал сборники Бальмонта, Блока, Вяч. Иванова, уверяя, что это стихи сумасшедших, и сам не заметил, как подпал пол их влияние. Но ирония спасла его от эпигонства. Он дебютировал в сатирических журналах 1905—1906 гг., в 1908 г. выступил в «Сатириконе» и выпустил книжку «Смешная любовь», строчки из которой сразу стали популярными («Ночью серая улица... Слепые дома... /Папироска моя не курится,/ Не знаю сама, / С кем мне сегодня амуриться?»). Такой «смешной» любовью — горбунов, которым «горбы мешают любить», и парикмахерских кукол, целующихся через стекло, — была любовь Потемкина к символизму: интерес к творчеству его мастеров и невозможность всерьез исповедовать его веру; некоторые мотивы символистской поэзии были преломлены в потемкинских стихах пародийно. Блок относился к Потемкину неприязненно; не любили поэта и московские символисты: считали, что он дискредитирует высокую литературу. Но первую книгу Потемкина приветил Анненский. Брюсов одобрительно писал: «Стих почти лубочный и в то же время утонченный, язык грубый и изысканный одновременно». В следующем сборнике Потемкина «Герань» (СПб., 1912) — бытовые картинки Петербурга, жизни его низов. Рекламируя книгу, «Сатирикон» писал: «В его стихах — просто тот день, какой мы прожили вчера, каким живем сегодня и будем жить завтра». Но «завтра» не оставило и следа от этой «простой жизни». Поэт ещё успел выпустить в Париже избранное, озаглавив его «Герань отцветшая. То, чего не будет», а четвёртый сборник вышел уже посмертно с предисловием Саши Чёрного.

«Впрочем, и то сказать, не так уж много было цветов герани на эмигрантских подоконниках», — написал в воспоминаниях Дон Аминадо, принесший на могилу Потемкина «розовую герань, которую он так любил и так проникновенно воспел, как бы в ответ на вызов, утверждая право поэта на счастье, на подоконники, на герань за ситцевыми занавесками...».

Изд.: Поэты «Сатирикона» М.; Л., 1966 («Б-ка поэта». Большая серия).

Из цикла «Парикмахерская кукла»: Он: 2. «Недавно в моем окне...»;Она: 5. «Я каждый вечер в час обычный...».
Весна.
Да или нет.
На дворе.
Из цикла «Переход»: 4. «Шуршит ледок...».
Герань.
ИЗ ЦИКЛА «ПАРИКМАХЕРСКАЯ КУКЛА»
Он
2
Недавно в моем окне
Появилась соседка
И всё глазки делает мне...
Такая кокетка!

У нее белокурый парик,
На щеке у ней чёрная мушка.
И букетом поддельных гвоздик
Убрана макушка.


 
665
Только вечер огни зажжет,
К ней приходит какой-то поклонник,
Смотрит, смотрит и слезы льет
На подоконник.

Ах, смешнее на свете нет!
Весь оброс он нечесаной гривой
И закутался, точно поэт,
Альмавивой.

Но я знаю, соседка моя
Поэта надует
И, лишь ночь ворвется, стыд затая,
Меня поцелует.

Она
5
Я каждый вечер в час обычный
Иду туда, где на углу
У вывески «Ломбард столичный»
Могу припасть лицом к стеклу.

Там у дверей с окном зеркальным,
Где парикмахер из Москвы,
Брожу влюбленным и печальным
В лучах вечерней синевы.

И там в окне, обвита шелком,
На тонкой ножке, холодна,
Спиною к выставочным полкам,
Меня манит к себе она.

Там каждый вечер, с тем же взглядом,
Сулящим мне одну любовь,
Она стоит с помадой рядом,
Слегка подняв тугую бровь.

Но на парик парик меняя,
Она что день уже не та,
И я ревную, твердо зная:
Измены нет — она мечта.

И каждый раз я с новой мукой
Стою у милого окна,
Где и безногой, и безрукой
На тонкой ножке ждет она.

1908


 
666
ВЕСНА
Весной украдет облака
С небес любая лужица.
Нахохлив мокрые бока,
Рой воробьев закружится.
Уж на реке сыпучий лед
Ручьями исковеркало.
Вновь по асфальту потечет
Расплавленное зеркало.
И ты себя увидишь там
Ступающей по облаку,
По дальним, синим небесам,
По солнечному облику.
Не раздави! Не наступай!
Иди по ним с опаскою —
Не то назад умчится май,
Не обласкав нас ласкою.

<1909>

ДА ИЛИ НЕТ
Тетка моя Варвара
Выпивала полсамовара,
А дядя Увар —
Самовар.
Пили они, как утки,
Круглые сутки,
Зимой и летом,
И были умны при этом.
А знакомый мне критик,
Знаток всех пиитик,
Писал так много
Об исканиях Бога,
О символизме
Об эмпиризме,
Об Андрееве и вечности,
О Брюсове и бесконечности,
О мифотворчестве Нитче,
Чем больше, тем прытче,
Был признан всем светом —
И был глуп при этом.
Отчего одни глупее,
А другие умнее?
Я тоже пью много чаю
И статьи иногда помещаю


 
667
По разным газетам,
Но умен или глуп при этом —
Ей-ей не знаю.
Из этих двух положений
В течение года
Искал я исхода,
Пока не встретился с Женей,
Не терпящей никаких положений
И возражений.
Она мне всё объяснила
Так просто и мило...
Сперва меня обласкала,
А потом сказала:
«Ты меня любишь, Петя,
Значит ты самый умный на свете,
А если б ты не любил меня —
Ты был бы глупее любого пня.»
И я вполне согласен с Женей
В разрешении моих сомнений.

<1910>

НА ДВОРЕ
Скрипач и арфистка
Играют во дворе.
Кокетка гимназистка
Смеется их игре.

Поет гнусаво арфа
О дальней стороне,
Рыдает прачка Марфа,
Рыдает на окне.

Мальчишка в кацавейке
Слезам пугливо рад...
Летят во двор копейки —
В грязи лежат.

ИЗ ЦИКЛА «ПЕРЕХОД»
4
Шуршит ледок,
А сердце бьется...
А вдруг челнок
Перевернется.


 
668
А берег нем,
А сердце бьется...
Не лучше ль тем,
Кто остается?..

Ну, не смешно ль,
Как сердце бьется...
Утихла боль,
Тоска уймется.

Родная Русь,
Как сердце бьется...
Когда вернусь
И всё вернется?

1920
Кишинев — Прага

ГЕРАНЬ
В утреннем рождающемся блеске
Солнечная трепыхалась рань...
На кисейном фоне занавески
Расцветала алая герань.
Сердце жило, кто его осудит:
Заплатило злу и благу дань...
Сердцу мило то, чего не будет,
То, что было — русская герань.

<1923>

669

(Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993).

(Материал из Интернет-сайта).