Георг Гейм, Дневник Шеклтона, 3

 Там, там, за вратами розовых снежных облаков, лежащих словно венки роз на стеклянном лбу дремлющей Антарктики, там, месяцA пути назад,  было море - доброе, божественное море, изборождённое тысячами белых кораблей, тонущее в шуме и огнях городов,  огибающее своей великой синевой острова, реки, тихие озера. Там была жизнь, там была мощь. Я закрывал глаза, над ледяной пустыней мне слышался шум волн, далёкий гобой ветра, полощущиеся паруса, пение матросов - так медленно стихают звуки голосов и  жизненного прибоя в летаргии умирающего. Я раскачивался взад и вперёд подобно мечтательной лодке. Я вновь ощущал медленно восстающую во мне тоску по людям, норовившую испепелить сердце. Чем были все перенесённые  душевные страдания в сравнении с этой тоской по дому, которая бродила в крови, испарялась огненным туманом, наполняла все мысли пылающими муками,  силой выворачивала шею назад, туда, к северу, туда, откуда мы выбрались, из этого ужасного, ледяным морем застывшего горя! Ах назад, назад, прочь, бежать дни и ночи напролёт, бежать сквозь антарктическую осень, ах боже мой, добраться до корабля и - домой, снова, Господи, вернуться домой! Чёрт, мне совершенно явственно хотелось вогнать кол в мозг этим несчастным, храпящим в спальных мешках людишкам, оборванцам, забывшим во сне все страдания, жалким, безумным догматикам. Будь на то их воля, мы бродили бы вечно по этой траурной необитаемости, пока бы не иссохли или не замерзли, превратившись в ледяные столбы, под беззвучный смех неподвижной горной пустыни. А может, мы и оказались бы однажды на полюсе, тощие, словно палки, полумертвые от голода, человеческие абстракции. Да, самое лучшее - прибить этих троих и тут же дать задний ход. Но я ничего не делал и продолжал сидеть на месте,  только уронил иглу. Казалось, я всё глубже погружаюсь в бездонную шахту отчаяния.
В час дня я разбудил своих попутчиков. Мы снова влезли в связку и продолжили  путь в тишине. Каждое сказанное нами слово терзало растрескавшиеся губы, и мы вновь замолкали. Да и о чем было ещё говорить? Шагая монотонно,  как строй сибирских каторжников, мы брели прямо навстречу белой луне, маской призрака подвешенной  на синем небосводе. Со временем стало казаться, что мороз слабеет, кожа ощущала растущее тепло, которое не могло идти только изнутри. Синева неба медленно затягивалась серой мглой, и горы, служившие нам ориентиром, постепенно скрыла сплошная стена наползшего на них тумана. Сначала мы решили, что на юге собирается грозовой фронт, но для этого было неестественно тепло, и чем дальше мы продвигались, тем теплее становилось. В 3 часа дня Маршалл бросил взгляд на подвешенный к саням ручной термометр. Выражение его лица до сих стоит у меня перед глазами: рот открыт, глаза распахнуты вдвое против обычного. Он подносит термометр к самым глазам, потом отводит руку от лица подальше, затем начинает по-всякому трясти прибор, наконец молча передает его Уайлду, который тоже застывает на месте. Уайлд передает его мне, и я считываю показания: -5°. -5°, тогда как ещё в полдень было меньше -30°! Я тоже потряс термометр - тот выглядел исправным. Да и Эдамс не обнаружил никаких неполадок. Конечно, мы тот час же сделали привал, чтобы обсудить странность этого температурного феномена. Для контроля сравнили ручной и основной термометры: показания обоих совпадали. Оба ртутных столба стояли на -5°. Гипсометр показывал высоту 2800 метров. Если за время, прошедшее с полудня, мы и спустились на 200 метров ниже, это ещё не могло служить исчерпывающим объяснением такого температурного перепада. У нас рождались гипотезы, одна смелее другой. Самым вероятным было то, что мы маршировали по вулканической местности, внутренний огонь которой темперировал окружающий воздух, однако и это предположение казалось убогим. Но откуда нам было знать правду? Там временем мгла, медленно но непрерывно продолжала заволакивать небо с юга и, чтобы одолеть ещё часть пути, нужно было спешить. Попав в самый центр тумана, мы вряд ли смогли бы ориентироваться, и пришлось бы разбивать лагерь. Поэтому мы договорились пока оставить решение проблемы на потом и двинулись в путь.
В 4.30 дня мы оказались в области тумана, и тут же температура стала резко расти. С удивлением мы заметили, что снег на ботинках начал таять. При этом даже на три шага вперед уже ничего не было видно.  Так как температура уже поднялась до -1°, мы поспешили избавиться от жестких и тесных гарнитуров "барберри" и какое-то время во всю наслаждались непривычным теплом, не особо напрягая свой ослабевший мозг разными "как" и "почему".