Украденная свобода

Третьи сутки бродил Витька по городу, заснуть не мог. Как тут заснешь – ночью холодно, а днем только глаза закроешь, гонят, прилечь не дают:
--Вали отсюда, бомжара!
Как людям объяснишь, что не бомж он, а просто бродяга, от жизни плохой из ПНИ убежавший?
Может, там в чем-то и лучше жилось, чем сейчас, но то же неволя: подъем по сигналу, отбой по сигналу... А все что между ними – работа и снова отбой. А возразил, не послушался – в зубы и в карцер. Под замок за отказ посадят надолго – а это хуже, чем работа за галочку.
Что с того, что там завтрак-обед-ужин были? Там это просто так, из жалости не давали. Даже лозунг советский на стене отмыли: «Кто не работает, тот не ест!» Вроде они тут не причем, вроде этот лозунг из «карательного прошлого» остался, но читай, как раньше плохо тут было!
Обед и тут заработать можно – где разгрузить помог, где двор у магазина подмел, где еще что. Не умрешь с голоду!
Поспать бы вот только пристроится где-нибудь хоть на пару часов, а то не выдержишь, да скопытишься!
Но город шумел, не давая покоя ни на минуту. Может, где-то там, на окраине и нашел бы он себе место да вздремнул, но туда еще добраться нужно!
Пробовал он к местным бомжам прибиться, но не приняли.
Все чаще стала мысль в голову приходить – вернуться назад в интернат...только чтоб ночью, незаметно. И за территорией, где-нибудь в коровнике на сеновале пристроится. Спи себе там на здоровье! В коровнике и молоком разжиться можно. Только что мысль останавливала – незаметно-то вряд ли получится. Не охрана заметит, так свои же за пару сигарет продадут, не покраснеют. И за побег в закрытый интернат, как обещали, отправят.
Вот и бродил как пьяный по городу в поисках какой-нибудь норки.
Когда же на вокзале выставила его охрана в очередной раз, пошел на перрон и залез в отходящую электричку. Не смотрел даже куда идет, главное, вагон был почти пустой. Клевал носом на скамейке и то проваливался в сон, то снова возвращался.
...Провалится Витька в сон и видит, как он снова телят по поселку в поле гонит. И все пересчитать торопится, чтоб успеть... пока снова не проснется. Нет, точно, девятнадцать телят, как и выгонял из телятника!Нет двадцатого! И не было его в поле--сам бригадир говорил: заболел он, пусть на дворе стоит и ветеринара ждет. А вечером, со своими шестерками, палками его на скотнике били и спрашивали, куда он теленка подевал? А сам все матерился:
--Считать, сука, до сих пор не научился!
--Так считали же —девятнадцать было...
--Поговори у меня!
Потом искать с девчонками отправил, но пообещал:
– Не найдешь – я с тебя три шкуры спущу. А утром начальству передам то, что от тебя останется: пусть оно решит, что дальше с тобой делать. Иди ищи, падла, если жить хочешь!
А чего искать то, что со двора не выгонялось? Витька долго и не думал – уже у леса от девчонок оторвался. И в город пешком двинул.
Подремлет Витька чуть-чуть, телят пересчитает и думает: «Не-е...не пойду назад. За теленка карцером не отделаешься – на специнтенсив отправят...А это псих тюрьма!»
Когда бабка какая-то, выходя из вагона, оставила ему два бутерброда и вареное яйцо, повеселел сразу. Однако после бутербродов совсем его разморило.
На следующей станции села в вагон толпа молодых. И начались песни под гитару и крики. Клевал носом, крепился, но все равно засыпал и каждый раз просыпался. Потом плюнул на все и под хохот полез на багажную полку. И отключился сразу. Проснулся оттого, что тянул его кто-то за штанину. Глянул вниз – два мента и железнодорожник фонарем в лицо светит:
--Ну-ка давай вниз и быстро из вагона!
А мент сзади:
–Погоди-ка! Посвети харю ему еще раз... что-то уж больно она знакомая!
Железнодорожник снова направил фонарь в лицо Витьке. А у того уже уши разговор снизу ловят:
--Слушай...не тот ли это, что в ПНИ теленка украл, продал, а сам сдернул? Он же в розыске!
--Ну точно, он!
Глотнул Витька воздуха, глянул по сторонам и вниз – бежать некуда.
И засосало под ложечкой, заныло: ох заставят ответить за украденную свободу...ох заставят! И за теленка тут карцером просто так не откупишься!