все мы немножко Сергей

В городе N жил человек. Но человек не знал, что он жил. Ему казалось, что жизнь вот-вот начнется, откроет перед ним свои расписные ворота, впустит в свой удивительный мир возможностей, закрутит и завертит на своих событийных каруселях. А пока надо не жить, а ждать. На диване красовался искусно вылепленный слепок его тела, потому что он ждал очень прилежно, с преданностью собаки. Он верил, что жизнь вот-вот войдет, возьмет его за руку и скажет: «Сергей, спасибо, что дождался, я почти что твой дембель, только лучше, а ты почти что моя девушка, только хуже». Но из-за того, что Сергей ждал на одном месте, из-за того что Сергей не сова – голова его не вертится на 270, видел он вокруг себя только часть происходящего. Ту, что находилась прямо перед его лицом. А перед лицом стоял телевизор. Сергей боялся надолго уходить со своего поста, потому что вдруг он отлучится, а жизнь придёт, увидит, что он не дождался и уйдёт к другому. Сергею исполнилось 40, а затем, по законам времяисчисления, которое, кстати говоря, несправедливо и даже возмутительно, думал Сергей – «Вон этот уже вовсю живет и ему вчера 50 исполнилось, а я ещё жду пока, когда за мной придут, и мне тоже 50, хотя по справедливости, мое время пока должно остановиться, а как жизнь начнётся, тогда пусть идёт себе на здоровье». Сергей так преданно ждал, так упорно ждал в одну точку изо дня в день, что не замечал, как жизнь стучится к нему в окно – как за стеклом лысеют и надевают новые парики деревья. Как умирают бабки из его подъезда, что ещё нянчили его маленького, и как начинают курить школьники, которых он видел ещё в колясках. Жизнь пыталась достучаться до Сергея – поджигала проводку и выбивала пробки, надеясь, что Сергей хотя бы сменит свой пост ожидания, откуда легче будет заметить её, жизнь. Руками соседских мальчишек разбивала Сергею окно футбольным мячом, думая, что тот подойдёт туда и увидит, какая в этом году зима выдалась, и какая бойкая и симпатичная женщина, как раз Сергею ровесница, живет в доме напротив, катается во дворе на коньках во вторникам. Но Сергей был очень хорошим ожидателем, поэтому продолжал стойко населять собой диван.

Между бровей у него появилась морщина, как провисающая во дворе верёвка для белья, нижняя губа стала по-детски выдвигаться вперёд, будто по ней кто-то щёлкнул пальцем и она так и осталась отвисать. А когда по телевизору показывали улыбающихся людей, богатых, сытых, неприлично, по мнению Сергея, довольных жизнью, из уст его стали выскакивать странные слова. Что-то вроде «баран, дура крашеная, «папин прихвостень» и много-много других, которые всё равно не доходили до адресатов – они-то находились в стране жизни, а Сергей пока обитал в нежизни. Исполнилось 70 - диван перекошенно улыбался, потому что диванья жизнь гораздо короче и однозначней человечьей – как начали сидеть, так и пошла жизнь, и ему держать Сергея было уже не в моготу. По телевизору шла передача «Здорово жить». Заставка удивительно въедливая и агитирующая «здорово жить, жить так здорово, здорово жить, жить так здорово…». Сергей нажал на красную кнопку пульта. Посмотрел на себя в почерневшем экране телевизора. И совершенно случайно повернул голову направо, к окну. А там, жизнь за стеклом рукой машет, представляете? И так опешил, рванулся туда, судорожно начал дергать за ручку, справился и впустил жизнь внутрь «Привет, жизнь!» - едва слышно от благоговения произнес Сергей! «Ну здравствуй» - заебанно сказала жизнь. «Жизнь, я так долго ждал тебя! Мне никто не верил, что ты существуешь, но я преданней всех ждал тебя, почему ты так долго не приходила?». И жизнь посмотрела на сморщенного облысевшего человека с остеохондрозом, посмотрела на отупевшее для какого-либо чувства лицо, вгляделась в глаза ребенка в теле старика, представила весь возможный скандал, если начать объяснять Сергею, что к чему, и вспомнила, что в кармане у нее осталось немного к человечности, и стало очень жалко жизни сообщать Сергею, семидесятилетнему Сергею, который смотрел сейчас на нее, как на Деда Мороза, в которого наверно, никогда не переодевался его папа, жалко стало жизни обрушивать на Сергея всю правду, и ещё больше стало жалко себя – у жизни болели плечи, потому что ответственность Сергея была тяжелая, а Сергеев во всем мире – страшно представить, и за всех жизнь в ответе и ко всем жизнь должна придти и дать зелёный флаг: «Можно, начинаем жить по моей команде, внимание, марш!» (у жизни на шее висел красивый свисток, звука которого все очень ждут, но дело в том, что звука этого не существует). И жизнь помолчала с минуту, думая, как бы без особой крови обойти эту неприятную ситуацию и поскорей – сегодня еще три адреса: Иван, 35, в квартире у мамы, ждет, когда позовут в ГазПром, поэтому работать не хочет; Маша, 40 – ждет принца исключительно на белом, а у жизни только гнедые остались, а еще жизнь устала объяснять Маше, что белые – это из сказок, а в реальной жизни есть альбиносы и серая масть, и чем светлей серый – тем старее лошадь, и «на кой черт, дура ты окаянная, тебе старый конь?» – хотела жизнь уточнить у Маши; Ну а третий – теска, еще один Сергей. И жизнь посмотрела на этого Сергея и сказала: «Слушай, это долгая история, ты купи себе новый диван и подожди меня ещё, я дела порешаю и вернусь к тебе». И уже хватаясь за ручку окна торопливо добавила: «Если задержусь, не успею, в следующей жизни поживешь». И вышла в окно.

…

С минуту Сергей молча пялился на окно. Потом зашаркал своей старческой поступью к нему, закрыл – на улице зима, ледяной ветер, не дай бог простудиться, без здоровья жизнь можно не ждать. Направился обратно к дивану, взял в руку пульт, шумно выдохнул, произнес:
«Страна уродов. Все блять через почту России» - а затем нажал на красную кнопку пульта и комнату наполнило легкое, радостное:
«Здорово жить, жить так здорово, здорово жить, жить так здорово…».