Блистательная Флора

Социальный работник Флора Галихасабова моет губкой окно. За пенными разводами по ту сторону стекла – село Арыпово. Зелёные крыши, корявые топольки - воронье гнездо среди поля, опоясанное штакетником. В горизонт жидкими косичками утекают берёзовые перелески. Шесть часов вечера.

Скомкав газетный лист, Флора трёт стекло насухо – «скрип-скрип»! Ей тридцать восемь лет – пышная женщина с оливковой кожей, сильными руками и крупным торсом, привычная к любой физической работе. У Галихасабовой большой упругий зад, крутобёдрая фигура.

- Чище, чище мой, Хлорка! – гундосит сзади старец тонкими бледными губами. – Думаешь, Наиль вовсе слепой? Небось, дома так не моешь? Вон мазня на стекле осталась!

Флора насмешливо морщится, передёрнув богатой белой грудью. Если старикан дразнит её Хлоркой – значит, в добродушном настроении. Несмотря на больные ноги и почтенные восемьдесят два года, Наиль не утратил интереса к молодым симпатичным женщинам. Не считая соцработницы, гостей у него почти не бывает. Жена умерла, родственники разъехались. Соседи сторонятся ворчливого вдовца Наиля Фазитова: больно скуп и надоедлив.

Старик не отрывает слезящихся похотливых глаз от своей складной помощницы. Сто килограммов её спелой сдобы утолканы в серо-красный свитер. На широкой спине под свитером у Флоры бабочкой выпирает уздечка лифчика. Толстые гладкие ноги женщины до хруста затянуты переливчатой плёнкой лосин. Тугой эластик играет цветомузыкой, вспыхивает северным сиянием, выпукло очерчивает каждую впадину и бугорок, каждую складочку упоительного женского жира. Локомотивные бёдра Флоры словно залиты нейлоновым льдом. Если женщина переступает на месте, тесные швы в паху тут же вторят оконному стеклу сладостным свистящим поскрипыванием – «чшшш-чшшш».

- Хлорка, не промыла же стекло, - снова заводит волынку Наиль. - Только грязи наляпала! Лентяйка толстожопая!

- Да тру я, тру!

Женщина моет окно, старик плотским взглядом обгладывает пухлую фигуру в чёрных лосинах. У инвалида Наиля дюжие плечи борца, шишковатая голова, битый-перебитый нос. Был Фазитов в молодости баловнем судьбы: спортсмен, батыр, любимец женщин, сельский чемпион по татарской борьбе на поясах. Целый сундук почётных грамот накопил! И сейчас был бы крепок, кабы не подкосил его на склоне лет злейший остеохондроз. По избе Фазитов еле-еле переползает с двумя палками – до обеденного стола и за печку, где из ведра и стула сооружено отхожее место.

Инвалидность подпортила без того мрачный характер бывшего чемпиона. Со всем Арыпово разлаялся, все от него отвернулись. С готовкой Наиль управляется сам, для остального отдел соцзащиты выделил приходящую помощницу – плечистую и задастую Флору Тимуровну. Флора таскает старику продукты, делает влажную уборку, моет полы, помогает стирать бельё. Работы в Арыпово не лишко, отчего бы за немощным не поухаживать, раз платят?

Вот Галихасабова чуть нагнулась над подоконником – свитер сзади приподнимается. Полулежащий старик жадно смотрит на две струйки трусиков, прорезающих женские ягодицы под фольгой лосин. Две половинки задницы Флоры гулко перекатываются мельничными жерновами, кромки трусов трещат от напора тяжёлой плоти.

Восьмидесятидвухлетний Наиль не в силах оторваться от аппетитного зрелища. Мнёт в пальцах застиранное одеяло. Обычно его румяная соцработница приходит в сарафане или спортивном костюме, а сегодня вдруг явилась в коротком свитере с блестящими лосинами в облипку. Целое событие! Обширные ляжки Флоры будто облиты маслянистым текучим мазутом.

Чёрная плёнка звенит и искрится, массивные икры похожи на выгнутые лопасти вёсел. Но главное - сквозь чёрный капрон явственно видны трусики!... Нагло выпирающие резинки трусиков подхватывают снизу ядрёные тыквы ягодиц, половинят их на части и до треска врезаются Флоре прямо в ...

«Как потаскуха сегодня Хлорка вырядилась! – заезженной пластинкой стучится в мозгу у старого Наиля. – Просто как … потаскуха!»

Других слов не находится. От созерцания ослепительных ягодиц соцработницы, её просвечивающих лосин, контура плавок и спелой груди у старика непривычно покалывает внизу живота и что-то подозрительно сжимается в области сердца. Таблетку выпить, что ли?

Колыхая задом, Флора Галихасабова моет окно. По дороге к Фазитову соседка попеняла ей за смелый наряд. Пристыдила пышную разведёнку Флору, что отправилась к пожилому вдовцу без юбки, нагло обтянутая кружевом и эластиком. Дескать, зачем к чужому мужику в прозрачных штанах идёшь, пускай даже этот мужик - всего-навсего ветхий пень Наиль Фазитов?

А Флора об этом не задумывалась даже. Что ей до Наиля, который вдвое старше неё, и на горшок с двумя палками ползает? Засмеялась, отмахнулась:

- Старички – они ж как дети! Ну, покажу деду издали ляжку… от меня не убудет и ему для тонуса полезно. Может, чаевых после работы подкинет?

Чаевых от Наиля не дождёшься, он жуткий жмот. Да плевать Галихасабовой, что там про неё думают соседи и древний Наиль, лишь бы ходить удобно было. Сегодня Флора озабочена только предстоящим свиданием. Нужно мухой сделать уборку у Фазитова, подкраситься, завиться и поджидать из города любовника Азамата. Он обещал забрать их с дочерью к себе на все выходные.

Но её наряд действительно производит эффект. Увидев сверкающую, обтянутую Флору, Наиль поперхнулся, закашлялся, чуть язык не проглотил. Войдя к Фазитову, лихая Флора мгновенно вытеснила из горницы запахи старческой немощи, подгорелой похлёбки и лекарств. Наполнила избу блеском помады и чёрных кудрей, ароматом зрелого женского цветения и ещё чего-то влажного, терпкого, телесного. Крупная фигура до треска обтянута тканью, подмышками выделяются швы, лямочки, потайные крючки нижнего белья. Грудь Флоры огромна как пароход, а по округлым бёдрам льётся и шелестит чёрная капроновая глазурь…

Ёкнуло сердце у старого Наиля, ощутил он какое-то давно забытое беспокойство, о котором и думать в последние годы забыл, но виду не подал. Флора выложила покупки и Фазитов занялся любимым делом – стал перевешивать безменом каждый пакет крупы, каждое яблоко… даже пакет с солью взвесил. Очки нацепил, зашуршал чеками, начал цифры на бумаге чертить. Каждый раз считает, не обдурила ли его соцработница Флора на сотенку-другую?

- Флорка! Геркулес почём брала? Что-то у меня не сходится.

- Выкинь свой безмен, Наиль, - хлопочущая Флора оскалила крепкие зубы. – Он чуть не старше тебя, вся пружина села! Хоть обыщи, ни копейки не украла!

- Советское – оно вечное! – Наиль сдвинул очки на хрящеватый искривлённый нос, снова сверху донизу соцработницу взглядом облизнул. – В семьдесят втором году куплен безмен – работает как часики!

Ворчит-ворчит, а сам глаз не сводит с тучных ляжек, с ярких губ своей соцработницы. Двух жён Наиль Фазитов пережил. Первую схоронил в пятьдесят три года, вторую – в семьдесят два. Девять лет кукует один, всех развлечений: газеты да радио. И на мясистую свою домработницу сегодня исподтишка пялится в оба. Ох и штанишки у неё! Лаковые и тугие, почти как колготки. Прозрачные, чёрные, упругие…

«Вот бы поймать за них Флорку! – мелькнула шальная мысль. – Сжать бы, попробовать. Какие они на ощупь, интересно? Как целлофан, наверно? Шуршат, блестят, как обёртка на колбасе…»

Не сдержался старик, когда Флора с веником слишком близко к кровати подошла. И не хотел Наиль, а рука сама потянулась цапнуть работницу за сочное крепкое бедро в волшебных лосинах… Волнующая женская плоть была совсем рядом, но Флора оказалась настороже. Играючи ускользнула от протянутой клешни, пригрозила подопечному хулигану пальчиком.

- Куда хватаешь? Ты давай, дед, того… без пряников не заигрывай!

Старик надулся, притворился, будто нечаянно. Нет, не поймать ему, безногому, шуструю Флору Тимуровну. Грузная и молодая Галихасабова гораздо подвижнее, чем его скрюченные, избитые временем суставы.

Где его бурные удалые годы, когда он был безусловным чемпионом и местной знаменитостью? Работал Фазитов в райцентре на элеваторе по инженерно-технической части. Кругом постоянно крутился народ, молодые девчонки. Без особого стыда крепыш Наиль гулял от первой законной жены, и от второй – тоже гулял. На всех сабантуях он был признанным королём праздника. Сколько у него было женщин? Не перечесть. Может, сотня, может, две? Татарки были и русские, марийки и башкирки. Украиночки были у Наиля и еврейки были. Вешались батыру на шею – палкой не отогнать.

Было, было… Где теперь это всё? Доживает Фазитов свой век одиноким сычом в глухом селе Арыпово и смотрит на блестящие ляжки ленивой соцработницы Галихасабовой. В былые времена Наиль ей даже ичиги с себя снять не доверил бы!

Уборка идёт полным ходом. Старик следит за женщиной, от её походки прогибаются половицы, в воздухе клубится мелкая пыль. Щёки Флоры розовеют, глаза отсутствующие – мыслями она уже кувыркается где-нибудь в койке с любовничком! Какой-то везучий молодой кобель будет сегодня брать её за эти мясистые ляжки, тянуть с неё эту дивную гладкую ткань. Будет обсасывать её губы, теребить за купола грудей и сдирать со спины влажный лифчик…

У старика пересыхает во рту. Он пьёт воду, сплёвывает в банку, ёрзает в кровати и не может найти себе места. Спустя некоторое время Наиль не выдерживает. С кривой ухмылкой полусерьёзно-полужалобно опять закидывает удочку:

- Флорка, ты сегодня как английская принцесса! Вырядилась! Что за штаны-то у тебя? Блестят, как поршня у самосвала.

- Тебе-то что за беда до моих штанов? – Флора отжимает губку над тазом. – Купила и ношу.

- Дай потрогать матерьял? – хитрит Наиль. – Не видал на бабах такого чуда. Как радуга все светятся.

Ага, размечтался. Флора Тимуровна хмыкает в кулачок, нарочно дефилирует мимо плавной походкой упитанной манекенщицы.

- Почему только «потрогать»? – язвит. – Может, ещё ноги раздвинуть и рядом прилечь? Соцзащита нам за это не доплачивает! Ха-ха-ха!

- Тьфу, ворона бесстыжая! – старик обиженно утыкается в бумажки, хотя все покупки уже обвешаны и подсчитаны.

Не любит старый Наиль модных словечек, но при виде сегодняшней Флоры в скользком эластике пришло ему на ум молодёжное слово «сексуальная». И оно Наилю сильно нравится. Слово скрипучее, свистящее, шипящее, как её же лосины, трущиеся в паху: «сс-ссек-сс-ссуаль-ная…» Прямо слюна в рот набегает! Во времена его молодости так не говорили. Так бы и сгрёб эту социально-сексуальную стерву Флорку-Хлорку за блестящие жирные ляжки… да она, конечно, не дастся. Баба языкастая и бойкая.

Нет сил спокойно смотреть на порхающую сисястую нимфу в развратном одеянии. Повертевшись с боку на бок, Наиль Фазитов тайком от соцработницы обдирает со стенки мелкую штукатурку, рвёт на кусочки какие-то бумажки. Сгребает с тумбочки чёрствые забытые крошки – и всё это горстью закидывает под койку. Затем складывает руки на груди, замирает и лежит, глядя на мельтешащие женские прелести.

Дотерев бумагой последнее, третье окно, соцработница Галихасабова отходит полюбоваться, попутно оправляя лифчик на титаническом бюсте. У Флоры скуластое лицо, сросшиеся брови. Пухлые улыбчивые губы в розовой помаде чуть вывернуты «башмачком». Любовник Азамат говорит, сейчас такие литые губы – самый писк.

- Флорка, а ты скотч купила? – Наиль сердито окликает с койки. – Забыла? Окна к зиме чем клеить буду?

- Купила, дед, купила. Я же показывала.

- Где? Не помню. Покажи ещё раз, да чек не забудь!

Вот неймётся старикашке! Вильнув обтянутой задницей, Флора приносит и кидает на одеяло две катушки скотча вместе с чеком. Отойдя, обметает тряпкой рассохшийся шкаф и древний комод. Скоро она закончит с уборкой – и свободна до понедельника. Уедет в город отдыхать и пить вино. В воскресенье к Наилю придёт подменная соцработница Светка.

Сзади Наиль опять жадно смотрит на резинки-ручейки её выпирающих трусов, на мельничные жернова ягодиц в стылом звонком нейлоне лосин. Эх, богата же телесами девка, прямо персик! Скинуть бы ему, старпёру, годков двадцать, да иметь бы здоровые ноги – Галихасабова бы так легко от него не ушла…

- Хлорка! Не слышишь, что ли?

- Чего?

- Залезь, под кроватью протри, вот чего. Кажись, мыши там ночью скреблись, напакостили, наверно…

Флора отводит со лба липнущие волосы, неловко приседает на корточки, раздвинув громоздкие булки колен. Лосины тут же натягиваются на ляжках до отказа, озаряют избу яркими всполохами, потрескивают в промежности от напряжения. Да, под койкой не худо бы протереть. Какой-то мусор там, крошки. Откуда что взялось, позавчера же только мыла!

Идти за лентяйкой в сени – долго и в лом. Проще без швабры на скорую руку замахнуть. Взяв тряпку и тазик, Галихасабова нехотя опускается на коленки, затем ложится на живот. Старик смотрит сверху на её мощный круп, обрисованный сверкающим нейлоном, на швы и крепко обозначенные складки в ягодицах. Его кадык судорожно дёргается, в кулаке зажата катушка  скотча. Второй рукой Наиль тянет с изголовья серое полотенце…

- И правда, как специально тут мусору натрясли! – ворчит из-под кровати Флора. – Вечно у тебя свинар…

Договорить она не успевает. Хромой старик Фазитов мешком обрушивается на неё с койки – словно ныряет в сливочную, густую массу женских бёдер. Отбивает больные коленки, но приземляется ловко – точь-в-точь осёдлывает лежащую домработницу. Бах!

- А-а-а! Ты что, старый?

Зажатая под кроватью, сперва Флора думает, что дед упал на неё нечаянно. Но когда Фазитов резко выламывает ей руки назад, она с запозданием понимает…

- Дурак! Наиль, ты чего? Отпусти-и-и!

Голос у соцработницы грудной, зычный, но из-под кровати звучит глухо. Мокрая, грузная, застигнутая врасплох, Флора бьётся носом в половики и звенит серёжками, пока дед Наиль сидит на ней верхом, выкручивая локти. Полная женщина изворачивается, пытаясь избавиться от наездника, но ей, тяжёлой и неповоротливой, не под силу стряхнуть с себя бывшего борца-чемпиона, одержимого старческой похотью.

- Тихо, Флорка. Тихо! Вот ты и попалась. Тёплая, жирная, сладкая какая…

- Ты что творишь? Пусти меня! Ой, куда заломил?...

Держа наготове скотч, Наиль ловко выламывает пленнице руки с той же сноровкой, с какой, бывало, вязал ноги призовым баранам после сабантуя. Из-под мучителя тускло блестят толстые женские ляжки, запаянные в чёрные нейлоновые лосины. Жирные бёдра Флоры похожи на обтекаемые шахматные ладьи, покрытые густым чёрным лаком. Под ними в пленницу глубоко врезаются трусы – тонкая ниточка с косым треугольником, который почти ничего не прикрывает, зато отчётливо пропечатывается сквозь лосины и ужасно трёт и давит промежность.

- Пусти меня, дед! Очумел, что ли?

- Лежать, моя цыпа.

Когда Флора дёргается, лосины шелестят от соприкосновения, а трусики больнее и жёстче впиваются в ягодицы. Наиль с удовольствием вбирает волосатыми ноздрями аромат вкусной, зрелой домработницы: запах шелковистых, пахучих, гладких лосин, полувыветренный букет секреции, пропитавший ткань – здоровый запах интимных желез, парфюма и природной женской эссенции.

Не так давно Флора перетряхивала постель у старика – и обомлела. Нашла под матрасом пачку старых порнографических фотокарточек, напечатанных ещё в ГДР. Украдкой от Наиля перелистала, посмотрела. Обычное чёрно-белое порно. Размалёванные губастые шлюхи раскидывают ноги перед камерой, сетчато мерцают чулками, светят похабными ртами, соски символически прикрыты крохотными бантиками… Хихикнув, Флора спрятала снимки на место. Молодец дед! Видать, из армии когда-то привёз и сохранил? Чем бы дитя ни тешилось… 

- Вы-фы-быфы-вы!...

Распластанная на полу Флора морщится от запаха пыли и штанов старика, провонявших мочой. Сердито дышит носом: дед уже ловко запихнул ей в рот кляп из полотенца. Выгибая жертве руки назад, морщинистый Наиль трётся пахом об её лосиновые ляжки. Флора слышит, как разматывается скотч – трррррык! Трррррык! Треск похож на звук, будто кто-то водит ногтем по расчёске.

Поверженная женщина бешено крутится на животе, свирепо ворчит сквозь холщовую затычку. Стиснув ей коленями локти, старик примеривается, затем прикладывает язычок скотча к женскому запястью – и начинает плотно обвязывать лентами руки своей пленницы. Скотч разматывается с трескучей скороговоркой: тррррык! Трррррык!

Сексуальная Галихасабова вертит головой, мажет косметикой половики и тщетно мусолит кляп во рту. Трусики и швы впиваются ей в лоно, под лосинами жарко, хоть выжимай. Мерзкий старикашка застал её врасплох. Заманил под кровать, навалился, вяжет локти. Вот как, значит, насилуют женщин? Набрасываются, запихивают тряпку в рот и вертят руки за спину скотчем?

«С ума сошёл, старый маразматик? Такого я не ожидала! Я же сама ему этот скотч в магазине купила, сама в койку принесла… Дура! Но кто же знал?»

Как ни удивительно, Флоре почти не страшно. Старый хрыч Фазитов вот-вот изнасилует её связанной под кроватью… но ей почему-то скорее любопытно и противно, чем страшно. А ещё вызывают досаду липкая тряпка во рту, липкий скотч на запястьях, лезущие в глаза волосы и пропотевшие лосины.

- Афуф-вы-быбы!...

«Как он туго мне рот заткнул! Даже выплюнуть не получается!»

Роскошные ноги Флоры Галихасабовой слегка раздвинуты, она слышит отвратительное вжиканье скотча, она чувствует, как вся её верхняя половина тела постепенно окутывается тугой плёнкой, словно садовая теплица. Лежать под насильником с кляпом во рту очень душно. Пот струится по оливковому лицу Флоры пополам с косметикой, ручьи сбегают с ключиц куда-то между грудей, лифчик отсырел, ресницы склеились, соски под свитером напряжены как две свинцовых пули.

Обезумевший Наиль крутит и крутит поверженную красавицу, отматывает скотч метр за метром, не забывая попутно мять и щипать Флору за вожделенные ляжки. Тугой эластик лосин играет цветомузыкой, вспыхивает северным сиянием, выпукло очерчивает каждую впадину и бугорок, каждую складочку упоительного женского жира. Локомотивные бёдра Флоры словно залиты нейлоновым льдом. Тесные швы в её паху отзываются на каждое прикосновение сладостным свистящим поскрипыванием – «чшшш-чшшш».

В горячке старику слышится, что лосины соглашаются с ним: «Сс-ссучка Галихасс-ссабова – сс-ссексс-ссуальная сс-сстерва…»

«Ноги бабе тоже надо связать! – практично соображает Наиль. – Мало ли что…»

Не вставая с жертвы, инвалид Фазитов делает пол-оборота назад, ловит Флору за толстые лодыжки, сводит вплотную, прочно облепляет их скотчем от пяток до середины икр, как почтовую бандероль - не хватает только сургучной печати. Про себя запаренная соцработница чуть-чуть удивлена: почему старый хрыч связывает ей ноги вместе, ведь насиловать женщину с раздвинутыми ногами гораздо удобнее?

- Абы-фыбы-ы-ы!...

Тррррык! Тррррык! Скотч разматывается, лента плотно обхватывает Флоре щиколотки, коленки, локти… В довершение Наиль грубо хватает пленницу за смолянистые кудри, задирает ей голову назад и прилепляет кусок скотча поверх рта, набитого тряпичным кляпом.

«Ну вот! – думает Флора Тимуровна, скосив глаза на склеенные челюсти. - Спелёнута по рукам и ногам, и кляп мне точно не выплюнуть! Ой, как режут эти трусы! Я почти согласна, чтобы он содрал их с меня! Сил моих нет».

Старик-мучитель жадно обшаривает прелести оседланной молодой женщины, гладит её хлюпающие лосины, ищет торчащие соски под серо-красным свитером… Зарычав, с усилием просовывает руку между крепко сомкнутых ног лежащей Флоры. Его ладонь больно и цепко сжимает в горсть её женское естество, размокшее от сырости и пота. И выворачивает, и тянет! И это так…

- Аы-ы-ы-ы-ы!

Разом позабыв о сопротивлении, Флора бьётся на руке мучителя, словно театральная кукла на руке у кукловода. Кажется, всё – она потекла!... Она против воли пытается нанизаться на эти пальцы, но лосины и трусики по-прежнему стягивают её между ног. Связанная Галихасабова беспомощно и бешено трётся пахом о чужую ненавистную руку, пытаясь прорвать два слоя ткани, разделяющие их…


                ***


Наиль торжествующе мнёт и тискает мычащую соцработницу за жирные ягодицы. Лосины у Флоры действительно великолепны на ощупь, он не ошибся. Это сахарное, искристое, тугое облако, это смак и кайф, как сказала бы его внучка!

Ха-ха, неужели он в свои годы ещё на что-то способен? И, кажется, даже возбудился? Пожилой Наиль восторженно трогает себя за ширинку, боясь поверить. Да, он возбуждён как молоденький! А если… А вдруг?...

Сможет ли он сейчас овладеть этой сочной, крепко связанной Галихасабовой? Он чувствует… нет, он уверен, что сможет! Благодаря гладким и ослепительным лосинам, огромным сиськам и сексуальному запаху Флоры, у него стоит как моржовая кость, шайтан возьми! Даже от любимых чёрно-белых немецких открыток давно не бывало у Фазитова такой стальной эрекции.

Изнасиловать шлюху-соцработницу сейчас важнее всего на свете. А что будет потом? Суд, заявление, полиция? То есть наоборот – полиция, заявление, суд?

Ха, да какая разница? Наилю восемьдесят два года, что ему сделают? Ему ли бояться зоны в таком возрасте? Скорее всего, его даже не посадят. Дадут какой-нибудь домашний арест или признают недееспособным по старости.

Значит, всё-таки изнасиловать Флорку? Трахнуть, как говорят молодые? Отыметь её? Шпокнуть? Окучить?

Да! Да! Да! Тогда и помирать не жалко.

Ох, почему опять колет сердце? Зря он днём не выпил таблетки, пока любовался, как Флора летает по дому и трясёт своим обтянутым мясом...

Наиль прислушивается к своей грудной клетке. Нет, вроде кольнуло и отступило. Показалось?

Решившись, Наиль пытается стащить липкие и скользкие лосины со связанной женщины. Сунутая головой под койку, Флора злобно бубнит и ворочается. Лежи смирно, дура! Можешь гордиться: ты соблазнила древнего старика Фазитова и, кажется, сейчас он совершит небольшое преступление против нравственности…

Преступление состоится! Сомнений нет - у него конская эрекция!
 
Воодушевлённый приливом мужской силы, Наиль снова дёргает и тащит лосины с толстой шлюхи Флоры – но внезапно останавливается. Сердце болит так, что отдаёт в левую руку и под лопатку.

Больно. Очень. Ему надо лечь и отдохнуть. Он перенервничал… А если Флора тем временем развяжется? Значит, всё зря? Напрасно он нападал, скручивал руки, лез ей в трусы?

Нет, бросать дело не годится. Надо связать её потуже, осеняет Наиля. Связать второй катушкой скотча! Скрутить покрепче, отлежаться – и вперёд!

Наиль Фазитов обматывает рычащую пленницу второй катушкой скотча, но что-то опять мешает ему дышать…

Застонав, старик без сил сползает с пленницы. Валится набок. Валится – и застывает.


                ***


…нос в пол, руки задраны назад, ноги склеены. Кисти Флоры скручены за спину и высоко вздёрнуты - до лопаток. Если пленница пытается сменить положение рук, петли больно впиваются ей в локти и в бюст. Груди женщины мелко дрожат от тесноты и непроизвольного сексуального возбуждения. Свитер на животе промок насквозь, бёдра ноют от жёстких пут и тугих лосин.

Усталая и ослабшая Флора Галихасабова отчаянно бултыхается на смятых половиках, пытаясь выкарабкаться из-под обмякшего извращенца Наиля.

Страшно зудит сопревшая кожа под нейлоном. Чешутся подмышки, чешется шея и между ног. Тугие чёрные лосины и серо-красный свитер в обтяжку вытеснили из-под себя весь воздух. Флора осторожно шевелит пальцами за спиной – только так она ощущает, что конечности всё ещё при ней.

Похоже, они доигрались. Перевозбуждённый Наиль свалился с сердечным приступом, а Флора валяется с заткнутым ртом. Руки крепко скручены за спину, ноги в зудящем эластике замотаны в скотч. Под лосинами в тело впиваются тонкие острые трусики. Кружевные манжеты вспарывают ягодицы наискосок. Левая резинка впивается больнее, но со связанными руками Флора не может ничего поправить. Вдоль резинок щекочутся, стекают невидимые капли пота – словно там кто-то щекочет её усиками. Раскалённый чёрный нейлон не успевает впитывать влагу и стеклянно звенит от натяжения.

Изнывая от собственного бессилия, Флора мычит вниз лицом. Ей во что бы то ни стало нужно выкатиться из-под стариковской туши. Никогда бы не подумала, что этот мерзавец Наиль настолько тяжёл! Поворачивать голову неудобно и больно. Рот до отказа растянут кляпом – разбухшее полотенце плотно распирает пленнице челюсти и нёбо. Скомканный, сплюснутый язык придавлен, он гудит и ноет. Под ним копится слюна, океан слюны. Она заполняет рот пополам с кляпом.

«Интересно, помер старикашка или просто без сознания? А мне что делать? Как встать? Как развязаться, на помощь позвать? Эх, не мог он свалиться с приступом на пять минут раньше, прежде чем меня свяжет?... Но нет, сперва меня всю скрутил, спеленал – только тогда копыта откинул. Подлец!»

Скрюченный Наиль не подаёт признаков жизни. Со связанными руками Флора даже пульс ему не может пощупать… да и нет ни малейшего желания трогать эту падаль, если честно. Вон как её всю исхватал, пока связывал, до синяков, наверно! Даже любовник Азамат её ночами так не тискает, как мял сейчас гнусный, вонючий никому не нужный старик Фазитов.

В кружевных плавках у Флоры царит страшная сырость, будто вся слюна, не нашедшая места в заткнутом рту, отыскала себе запасной выход. Лобок царапается и стонет от клейкой влаги. Микроскопические капли с размеренностью метронома сцеживаются в тесное гнёздышко трусиков. Если взяться за мокрые лосины рукой, наверное, раздастся громкое влажное чавканье. Запах истомлённого тела, полового возбуждения и раскисшей синтетики парит в комнате осязаемым душным облаком.

«А ведь я возбудилась не на шутку, пока Наиль меня вязал! – угрюмо понимает несостоявшаяся жертва насилия. - Даже стыдно как-то. Вроде противно, больно, неожиданно… а я почему-то возбудилась! Или это у меня от лосин и тесных трусов? Впились, режут до самых костей…»

Флора ворочается в надежде, что трусики, терзающие лоно, сами случайно выправятся и лягут в паху ровнее, но чуда не происходит. Не будь её руки стянуты за спину, пленница бы в клочья разодрала себя ногтями сквозь шёлк и нейлон, лишь бы избавиться от нестерпимого зуда.

Неподвижность. Мокрые лосины. Мокрый свитер. Шелестящий скотч. Тарахтящее сердце. Занемевшие мышцы. Дикое сексуальное желание в каждой клетке связанного, обтянутого тела. И ненавистный груз старика Фазитова, сползший с пленницы куда-то вбок. Флора Тимуровна глухо урчит в свёрнутый ком полотенца, словно шепчется с ним. Лицо ей омывают потоки пота и разбавленной туши, сальные волосы лезут в глаза, в уши, в нос. Постанывая от боли между ног и в окаменевших сосках, женщина мучительно размышляет. Никто никогда раньше не связывал Флору, не заклеивал скотчем рта, и теперь она в полной растерянности: с чего начать?

Прежде всего Галихасабовой не терпится избавиться от склизкого кляпа. Потом нужно осмотреться и думать, как выпутаться из крепкой стариковской вязки. Выплюнуть кляп нельзя, он заклеен скотчем сверху. Может, попытаться зацепить скотч на лице за какой-нибудь угол?

Словно слепой новорожденный щенок крупная Флора елозит на полу грудью, тычется головой во все стороны, надеясь найти какой-нибудь торчащий краешек, но ничего подходящего под кроватью нет. Мусор, крошки, ночной горшок, какое-то барахло.

«На улицу мне не выползти, пороги у Фазитова высокие. Что делать? Хочешь – не хочешь, надо выпутываться самой. Хм… легко сказать».

Флора Галихасабова изгибается как на горячей сковородке, трусики и лифчик под одеждой впиваются в неё словно проволочные стяжки. С трудом выкатившись из-под бездыханного старика, женщина грузно ездит по полу, дёргает руками и ногами, тщетно пытаясь освободиться. Её помада течёт жидким ягодным морсом, пачкает изнутри скотч, склеивший губы. Соски «поднимают головы», упруго втыкаются в изнанку бюстгальтера от жары, неудобства и полового возбуждения.

Затратив уйму сил и натерев себя трусами до мозолей в паху, взмокшая соцработница наконец умудряется сесть. Флоре не хватает дыхания, свитер перекосился, элегантная причёска превратилась в ворох соломы. Загребая связанными ногами, Галихасабова щурится от едкого пота, ищет поблизости любые острые углы.

Кровать, тумбочка, печь… Угол койки кажется достаточно острым. Кряхтя, пленница поворачивается к нему спиной, неумело пробует перетереть скотч на опухших запястьях. От резких рывков груди пышной соцработницы подпрыгивают и опадают, густые волосы стелются по плечам, но перетереть узлы не получается.

Жалобно поскуливая, Флора откидывается назад, зажмуривает глаза. Пробует раскусить, разгрызть кляп из полотенца во рту, но он слишком упруг. Соски торчат сквозь свитер как резиновые наконечники, стяжки скотча чувствительно режут икры, запястья и плечи. Флора бы сплюнула с досады, но сплюнуть она тоже не может – некуда.

Что делать? Как быть? Как вырваться? Может, в тумбочке у паршивца Наиля найдётся что-нибудь полезное и острое? Карандаш, ножницы, линейка?

Безмен!

Она видит его. Безмен лежит на тумбочке на уровне её глаз. Здесь старикан перевешивал сегодняшние покупки – и вот он, лежит как миленький. С острым крюком и стальной петлёй. Инструмент ничем не хуже кухонного ножа. Если бы Флоре удалось взять его в руки…

«Советское – оно вечное! – сказал Наиль. - В семьдесят втором году куплен безмен – работает как часики!»

Взвешивать Флоре ничего не надо, но острый стальной крюк – это то, что ей сейчас жизненно необходимо.

Страдая от вспышек боли в паху, Флора Галихасабова воробьиными шажками ползёт на заду к тумбочке. Она смотрит на безмен. Она слышит сексуальный свист собственных лосин и треск скотча на локтях, она ощущает каждую неровность пола через трусики. Кляп, скотч, нейлон, тесная одежда – всё против неё. Особенно Флору злит половое возбуждение внизу живота, оно лишает её последних сил, но погасить его нечем. Флоре Галихасабовой безумно хочется потрогать себя в интимном месте. Хотя бы даже безменом, без разницы! От одной мысли разбухшие гениталии ноют и свербят ещё сильнее, словно подгоняя хозяйку.

Наиль по-прежнему лежит бессмысленным мешком дерьма, вроде даже не дышит. Обидно, что так далеко до тумбочки! Она стоит буквально в двух шагах, но для пышной Флоры в её положении это равносильно тому, если бы тумбочка стояла на другом конце Арыпово. Лосины ярко блестят на коленях и ляжках, будто их обработали дуговой сваркой. От влажности в трусиках Флоре чудится, что её сокровенные дамские соки уже капают на пол – и за нею позади остаётся вязкий мутный след, будто в плавках раздавили перезревшую сливу.

Виляя обтянутым задом, Флора Тимуровна извивается, рвётся, скребёт пол пятками туфель – тумбочка уже рядом. Связанная женщина часто сглатывает слюну и помаду под кляпом, сердце громко стучит, жирные бёдра в нейлоне пронзительно пахнут самкой, половым вожделением и тугим эластиком. При неудачных, резких движениях несчастная соцработница взвизгивает от болевых, интимных и прочих женских ощущений.

Вставать на ноги нет сил. Ударом связанных пяток Флора ухитряется с первого раза повалить тумбочку. Тумба падает, лежащие на ней мелкие вещи рассыпаются по полу. Безмен падает тоже.

Развернувшись всем корпусом, глядя через плечо, соцработница Галихасабова движется на ягодицах задним ходом, будто комбайн, сдающий в ворота колхозного ангара. Ещё, ещё немного… Схватила!

Заткнутая кляпом и выгнутая наизнанку, Флора Тимуровна вслепую долго скребёт крюком безмена по собственным запястьям. Периодически она натужно дёргает локтями, пытаясь ослабить слишком тугие петли. Звучно выдыхает через нос, утирает потный лоб об коленки и продолжает свои отчаянные упражнения.

Орудуя крюком, Флора загнанно хрипит в кляп и ощущает, как впиваются в её лоно прозрачные стяжки скотча и швы скатавшегося белья. Между ног тело неустанно терзают глубоко воткнувшиеся трусики – острые как минутная стрелка часов. Трусики-ниточки жутко раздражают и дразнят ей возбуждённые женские точки, но достать до них, пока она не развяжет себе рук, всё равно не получится.

По вискам хлещет пот. Щекам щекотно, влажно и горячо. Боже, как чешется под тесными лосинами и трусами! Флора отдала бы всё на свете, чтобы освободить хоть одну руку, хоть один палец, отодрать прикипевшие к паху злополучные чёрные лосины – и чесать, рвать, терзать себя до скончания века!


                ***


Флора Галихасабова жадно курит сигарету на крылечке избы Фазитова. Она ждёт «скорую». Жив там мерзкий старикашка или помер – ей неинтересно, но врачей она всё-таки вызвала.

Из скотча, которым так старательно скрутил её спятивший дед, Флора выпутывалась полтора часа. Теперь всё позади. Бросила в печку обрывки своих гадких пут и худо-бедно привела себя в порядок, только кисти опухли и лосины мокры насквозь.

Флора снова жадно затягивается сигаретой, качает головой. Ну и приключение! Руки до сих пор дрожат, даже прикурить едва сумела. Развязав себя, вытащив проклятый кляп, Флора торопливо полезла чесаться. Но лишь прикоснулась к себе между ног, как все полтора часа накопленного возбуждения молниеносно сдетонировали. Флора взорвалась и разлетелась на тысячу осколков! На миллион!

До таких диких оргазмов Флору Галихасабову не могли довести ни мастурбация, ни бывший муж, ни нынешний любовник Азамат. Она рухнула на пол рядом с неудавшимся дедом-насильником, корчилась в конвульсиях и орала, орала, орала… взахлёб орала, истошно, страшно! В её теле словно натягивалась невидимая плёнка, которая никак не рвалась, и бесконечный оргазм полоскал её как половую тряпку. Он походил то на рвоту, то на кесарево сечение, то на прекрасное сновидение.

Орущая Флора видела синие звёзды, лица давно забытых одноклассников, дым над бамбуковыми джунглями… она шла по набережной неизвестной реки с зонтиком в руках, смеялась и говорила по-голландски, хотя понятия не имеет об этом языке. Она ныряла на дно Индийского океана, хотя боится нырять даже в местную речку. Она пробивала грудью космос, совокуплялась с наскальными рисунками, пела в воскресном хоре и разбивала об голову планеты.

Флора видела тысячи нелепых ярких картинок, а её тело прыгало и хохотало на полу стариковской избы, словно она рожала, болела, реинкарнировалась, умирала… и рождалась сама одновременно.

Невероятное чувство. Непередаваемое. Гнусный старикашка Наиль мог бы гордиться, какие ощущения он умеет дарить молодым женщинам… сам того не желая.

Флора задумчиво выщёлкивает ногтем сигарету. Кажется, у неё пропало настроение ехать на ночь к Азамату. Вряд ли он сможет её чем-нибудь удивить…


(использована иллюстрация из открытых источников Яндекс)