Бабушкины пирожки

               
«Давно это было, а кажется – только вчера!» – есть такая, кем-то оброненная фраза, и я начну именно с неё. Ибо помню себя октябрёнком, а сестёр – пионерками с алыми галстуками на груди, поверх белоснежных блузок. Север, зима, мороз под пятьдесят. И бабушка наша Соня, вечно плачущая, жалующаяся на плохую, в особенности молодую, батрацкую жизнь, на то, что били её мужики, что «рабатывала» она от зари до зари. Вечно в своих чёрных шароварах, в чёрном сарафане, с длинной косой, хрупкая, стройная. И до глубины души верующая.
Как-то мы, внуки её, взбудораженные школьной суетой, побросали свои ранцы, сумки, облепили её панцирную кровать с толстой периной и, сияя на весь дом атласом красных пионерских галстуков, стали проводить с ней просветительскую работу:
– Бабушка, бабушка, а почему ты в Бога веришь?
– Как, внучики, в него не верить? – сразу мобилизовала она свои мысли. – Он ведь есть, он нас всех видит, спасает, жалеет, любит. И его за это любить надо!
– Бабушка, – продолжали свои атаки на неё мы, – а ты видела его когда-нибудь сама?
– Да нет, не видела, внучики, он – сын Божий, он помогает нам, от смерти многих спасает, – и, заплакав, запричитала, – я б давно умерла, если б не Бог мой Иисус Христос! Последний муж так меня избивал, до полусмерти! Ухо у меня не слышит, он так кулаком ударил в него, что из другого уха кровь хлынула. Неделю не в себе была, Господь в забытьи явился мне и сказал: «На земле ты ещё нужна, дел много у тебя праведных!» И я очнулась, вот так, милые мои, – всхлипывала она, вспоминая нелёгкие годы своей батрацкой жизни.
Стараясь её как-то поразить, я сделал шаг назад, прижал к щекам кончики пионерского галстука и произнёс:
– А я видел Ленина!
– Где же ты его видел, Лёнька? – спросила баба Соня. Тут меня и сконфузило.
– Как – где? На картинках, он бревно на плече несёт. На октябрятской звёздочке… – забормотал я…
– А деда твоего за что он расстрелял как врага народа!? – как кувалдой гвоздь, стала пришивать меня к полу бабушка. – А купца Липицкого почему они расстреляли – какой он врага народа?! Всю жизнь люди у него рабатывали, полные склады всего было у него, лошадей табуны… А сейчас где это? Не обидел никого, не ударил, не обокрал… За что!?
Баба Соня всхлипывала, приводя против нас свои аргументы.
Откуда у людей того времени такая сила веры в Бога? Когда не было церквей, батюшек, когда вера в Бога была непопулярна в обществе, а истинно верующих людей преследовали, а они всё же верили душой, искренне, как наша любимая баба Соня.
Утро. На улице мороз за сорок градусов. Дом охладевает за ночь почти до нуля, зябко, вставать из-под тёплого одеяла желания нет никакого.
И тут бабушка своим звонким голосом обращается к своему сыну, моему отцу:
– Лёнька! Ты обещал лосинки занести, пирожки-то делать будем?
– А я занёс, – ответил из спальни Лёнька. – Ночью ещё!
Во времена моего детства мяса «городского», говядины, в нашем доме не было, только лосятина – «лосинка». Когда отец добывал лося, баба Соня сразу с порога спрашивала:
– Самочка или рогач?
– Самочка, самочка, – с улыбкой отвечал отец, затаскивая в ледник тяжёлые куски лесного мяса. А если попадался самец, то баба Соня причитала:
– Опять проволоку привёз…
Мясо самца имеет тёмно-красный цвет, в нём почти нет жира, варить его нужно долго, а если в суп, то без обжаренного свиного сальца с лучком – никуда. Мясо самки лося – залитое жиром, алое, и аромат при готовке, и вкус – ресторанный. А если уж на мушку попался самец – ну что ж, иди охотнику на стол и самец. Были годы, когда лось спасал от голода целые деревни, отрезанные расстоянием и бездорожьем от материка.
…Ну вот, ответ от отца поступил, и первой скатилась со своей панцирной кровати, застеленной пуховой периной, и зашлёпала по холодному полу наша баба Соня.
– Пойду в духовке кота посмотрю, а то запеку ведь его.
В кирпичной печи была устроена духовка, при протопке печи она нагревалась, и там можно было запекать и пироги, и хлеб – всё, на что хватит кулинарной фантазии. И кот полюбил эту духовку. Когда ночью в дом приходит прохлада, он залезает туда и досыпает сладко в ночной тиши. Однажды баба Соня чуть не запекла его там. И вот теперь, перед растопкой печи его нужно было оттуда  изгнать.
Мы, пионеры и комсомольцы, притихли, ожидая момента, когда  начнут потрескивать в печи дрова, пахнёт дымком от растопки и в доме начнёт разливаться подогретая печью жизнь. Тепло – всему голова. Первобытный человек именно к нему торопился в пещеру, к костру, ибо он был источником единения людей, местом общения, а значит, и стимулом для   развития интеллекта.
Бабушкина готовка была для нас чудесным действом, на котором сосредотачивались наши взоры. А как же иначе, ведь здесь всегда можно было отхватить самые вкусные кусочки! А уж если покрутишь мясорубку, то тебе потом обломится хороший бутерброд с лосинным фаршем, густо сдобренный чёрным перцем. Зажмуришь глаза от удовольствия и куснёшь его, вдыхая ароматы не такой уж и мрачной таёжной жизни.
«Тайгу любить надо, а не бояться!» – всегда учил нас отец. Полюбишь её – и она одарит тебя россыпями вкусных лесных ягод – голубики, черники, княжники. А захочешь мяса – даст связку гусей или жирного оленя. Бери, сколько съешь! Только не каждому она так просто открывает свои кладовые.
А между тем у бабушки уже всё шло своим чередом: потрескивала печь, истошно орал на кухне кот, выманивая самые вкусные кусочки мяса. А бабушка, что-то приговаривая, – в особенности, в адрес прошлой батрацкой жизни, – продолжала своё кулинарное волшебство.
Сейчас батраком называют, как правило, человека, занятого  неквалифицированным трудом. А раньше на селе были три категории граждан: купец, помещик, а остальные – батраки или крестьяне, которым,  чтобы прокормить семью, надо было батрачить на кого-то.
Ну вот и наши босые ножки зашлёпали об крашенный холодный пол. Несмотря на то, что северная ночь будет длиться ещё долго и рассветать начнёт только после десяти утра, дом рано начинает жить своей северной жизнью.
Конечно, ноги вынесли нас на кухню, глаза пробежались по столу в надежде увидеть что-нибудь вкусненькое, а не найдя там ничего, устремились к печи. В кастрюле уже закипали лосинные внутренности. Сердце (у некоторых лосей оно не вмещается в ведро), кусочки печени, почки, лёгкое – хороший набор для пирожков из лосинного ливера. «Вот в ней-то, в этой кастрюльке, самое вкусное и будет», – смекнули наши юные глазёнки, и каждый взялся за своё дело – уроки. Дело это было скучное, малоприятное, особенно тот момент, когда за твоей спиной появлялась мама с дневником в руках – и затрещины летели в твой стриженный затылок. Но в этот раз обошлось без затрещин, выручила баба Соня:
– Лёнька, иди, помогай крутить лосинку!
У нас с отцом одинаковые имена.
Не раздумывая нисколько, ринулся я на помощь бабушке. Та резала тёмное лисиное мясо по кусочкам, вперемешку с белыми кусочками свиного сала, а я своими ещё слабенькими руками крутил её величество мясорубку. Всё-таки есть что-то удивительное в этом процессе. Слегка кровяные, неаппетитные кусочки мяса заходят в эту железную мельницу, а выходит красивого цвета продукт. Когда я, обессиленный, отходил от мельничного станка, баба Соня тщательно перемешивала фарш и сдабривала его от души чёрным молотым перцем.
Каждый из нас стоял с куском хлеба в ожидании кулинарного чуда. Бабушка с пониманием брала из наших ручонок хлеб, намазывала на него толстым слоем лосинный фарш, посыпала его луком, чёрным перцем и выдавала нам настоящий северный деликатес с лосиной начинкой – специально не говорю слово «бутерброд», так как немцы к такому изыску отношения не имеют. Скажу и то, что северное дикое мясо, оленина или лосятина, не имеет никаких паразитов, поэтому и употреблять его можно в любом виде.
Как мёд, таяло это северное лакомство на наших язычках. Крутились мы, как коты, вокруг длинного чёрного бабушкиного сарафана, ан нет, больше нам ничего пока не доставалось. Значит, надо вновь браться за эти постылые уроки. Между тем бабуля уже принялась крутить лосинный ливер для пирожков. А к моему столу подсела мама, дневник в руки – и начались уроки вперемежку с затрещинами. Вот такая у меня была учёба.
Но вот, наконец, раздался звонкий бабушкин голос:
– Идите!
Он для нас был, как спасительная соломинка. "Топоток" детских ножек устремился на маленькую кухню с украшенным морозными узорами окном. На столе – две горки пирожков. Мы уже знали: одна горка  – с ливером, другая – с "лосинкой". В лосинное мясо добавляется свиное сало, иначе оно не будет иметь столь эффектный вкус, и блестящей оценки блюду не дашь. Со свиным салом – совсем другое дело. Получается, что есть два «кулинарных» зверя, которые друг без друга – никуда, один лысый, жирный, а второй – в шерсти, громадный и тощий.
Как снежинки, мы с сёстрами разлетелись по стульям, и… К пирожкам баба Соня придвинула глубокую тарелку с бульоном, крепким, наваристым, из лосиного ливера, перченым, солёным. И пирожки бабы Сони, крупные, с мужскую ладонь, оказались в наших ручках. Макнули мы пирожки в этот бульон – и трапеза началась. Откусишь кусочек, глазки зажмуришь и жуёшь, после снова макнёшь да ещё черпанёшь, чтоб бульона больше в пирог  залилась, и снова… Два пирожка удавалось съесть не каждому. Обессиленные, наевшиеся, мы разбредались по своим ученическим столам постигать науку. А баба Соня продолжала властвовать на кухне, разговаривая сама с собой, а чаще всего – молясь: «Спасибо тебе, Господи, за то, что ты насытил нас…» В конце молитвы голос её дрожал и переходил в плач.
Вот такая была моя баба Соня, Проскурякова Софья Григорьевна, тысяча девятьсот восьмого года рождения.

Granny’s pies
by Leonid Babanin
 “It happened long ago, but it seems like yesterday!” says a phrase uttered by somebody and I’ll start with it. I remember being a Little Octobrist and my sisters Young Pioneers sporting red ties on their chests over the snow-white blouses. We are in the North, it’s winter, and the temperature goes down to nearly minus fifty centigrade. Here’s our grandmother Sonya, always in tears, complaining of her hard life, full of struggles, especially in her youth when men would often beat her up while she worked from dawn to dusk. She invariably wore a pair of black pants and a black sarafan. A long plait slipped down her frail and slender shoulders. And she was a very devout believer.
One day, we, her grandchildren, agitated by the hustle and bustle of school, chucked away our bags and satchels, crowded around her wire mesh bed with a thick feather duvet. Flashing the red of our Pioneer ties we started to educate her.
“We say, Granny, why do you believe in God?”
“How can I not to, my dear grandkids?” she instantly made her thoughts clear. “He does exist. He sees us all. He saves, pities and loves. And that’s why we love him in return!”
“Granny,” we continued to assault her, “did you ever see Him yourself?”
“How could I, dear grandkids! He is the son of God. He helps us all. And saves many from death,” she uttered with a sob and broke into a fit of lamentations. “I’d be dead ages ago but for our Lord Jesus! My last husband used to beat me unmercifully, within an inch of my life. My ear can’t hear, he struck it so hard the blood oozed from another one. I was not myself for a week. The Lord came to me in delirium and said: “You are wanted on earth and must do lots of good things!” So I came to and that’s how it was, my dear ones,” she whimpered, recalling the gruelling years of her working life. I wished to give her a pleasant surprise. So I stepped back, put the ends of my pioneer tie to the cheeks and declared:   
“I saw Lenin!”
“Where did you see him, Lyonka?” Granny Sonya inquired. I got confused.
“How come where? In pictures. He carries a log on his shoulder there. And also in the Octobrist star badge,” I muttered.
“Why then did he shoot your grandfather as an enemy of the people!” Granny asked me with metal in her voice. “And why did they shoot merchant Lipitsky? What enemy of the people was he? People had worked in his business, his stores were full of everything, and he had a herd of horses. Where’s all this now? He never offended anyone, never struck anybody or stole anything… What for!?”
Granny Sonya whimpered, offering counter arguments. Why did the people of those times have such a strong belief in God? There were no churches then and the belief in God was not popular in the society. Devout believers were persecuted, but this notwithstanding they did believe wholeheartedly, truly, like our beloved Granny Sonya.
It’s morning. The air temperature outdoors is over minus forty degrees centigrade. Over night, the house cools down to nearly zero. It’s chilly. Getting from under the warm blanket seems an excruciating torture.
And that’s when Granny addresses her son, my father, in her ringing voice:
“Hey, Lyonka! Didn’t you promise to bring some elk meat for pies?”
“And I did,” Lyonka replied from the bedroom. “Last night!”
In my childhood there was no “city meat”, i.e., beef in our home. We had only elk meat, or “losinka” as we called it. When my father got an elk, she inquired at the threshold:
“Doe or buck?”
“Doe, rest assured,” my father replied smilingly as he dragged heavy lumps of sylvan meat into the icehouse. If it happened to be a buck, Granny Sonya would start wailing:
“Stringy stuff again…”
The buck’s flesh is dark red. It contains little fat, if at all. It needs to be boiled for a long time. If used for soup, without fried lard with onions, it’s good for nothing. The doe’s flesh, on the contrary, is permeated with fat. It’s scarlet, produces a luscious aroma and tastes like a restaurant dish. If it was a buck dispatched by the hunter that would be just well on the hunter’s table. There were times when the elk saved entire villages cut off from the mainland by the distance and lack of roads.
As my father’s answer comes, our Granny Sonya rolls off her feather duvet and shuffles across the cold floor.
“I’ll go and see if the cat’s in the oven so we don’t bake him”
There is an oven in the brick stove. As it was pre-heated, it became hot and we could bake in it pies and bread and anything we could imagine in a culinary sort of way. Our tomcat, too, loved this stove. When it became cold at night and a chill set in, he climbed into it and slept to his heart’s content in a sweet nocturnal quietude. One day, Granny Sonya very nearly cooked him in there. Now, before the stove was activated, he ought to be removed from his perch.
We, pioneers and Komsomol members, grew quiet and waited for the firewood to start crackling in the oven, kindling smoke touch our nostrils and the welcome warmth stir up life in the house. Warmth is all-important. A primitive man sought it in fire in the cave. It brought people together, provided socialization, and thus encouraged development of the intellect.      
Granny’s cooking was a magic performance for us that caught our eyes. It couldn’t be otherwise since that was when we could grab the tastiest bits! And if you undertook to turn the grinder hand crank you’d be subsequently rewarded with a great sandwich with minced elk meat, richly spiced with black pepper. Close your eyes in anticipation of pleasure and breathe in the smell of the taiga life. What an exiting experience!
“You must love the taiga, not fear her,” my father used to instruct me. Once you are in love with her, she will lavish you with no end of tasty berries like blueberries, bilberries, Arctic raspberries and what not. And if you want meat, she will give you a string of geese or a fat deer. Take as much as you can eat! However, she doesn’t readily open her storeroom to everyone. Meantime, Granny went unhurriedly about her business: the stove crackled, the cat produced heart-rending sounds in the kitchen asking for the best pieces of meat. Muttering something under her breath about her former life of a hired woman, Granny continued her food sorcery.
Nowadays a hired man is usually someone doing unskilled work. Previously, there were three classes of people in villages: a merchant, a landlord and others, i.e., peasants and hired men who had to slave away for keeping their families alive.
Now our bare feet slap over the painted cold floor. Even though the Northern night will last still quite a while and the day will break only after five in the morning, the house already begins to live its Northern life.
Of course, our feet brought us to the kitchen. Our eyes scanned the table in the hope of finding some titbits but, finding nothing, proceeded to the stove. Elk entrails were already boiling in the saucepan. The heart (some elks’ heart is too big even for a pail), pieces of liver, kidneys, and lungs make a fine filling for pies. “Here, in that saucepan, there is the tastiest stuff,” we determined surveying the container with glistening eyes, following which we got down to our regular business, doing our homework. That was a boring and unpleasant thing to do, especially with Mom behind our backs, who every now and then thumped us on close-cropped heads. This time, however, we were spared thumping. It was Granny Sonya who rescued us.
“Lyonka! Come help us mince the elk meat!” 
My father and I share the same names.
I instantly rushed to help our Granny. She was cutting to pieces the dark elk meat together with white pieces of bacon. With my weak arms I applied myself to its majesty the meat grinder. This process does have something inherently remarkable. Blood-stained, unappetizing pieces of meat go into this iron mill and come out as a beautifully coloured product. As I, debilitated, left the grinding thing, Granny Sonya carefully mixed the minced meat and profusely dressed it with ground black pepper.
 
Each of us stood with a hunk of bread awaiting a culinary wonder. Granny carefully took the bread from our hands, spread a thick layer of minced elk meat on it, sprinkled with onions and black pepper and handed us each a true northern delicacy with an elk filling. I deliberately avoid the foreign word sandwich because foreigners have nothing to do with this culinary masterpiece. I will only say that the northern wild meat like venison or elk flesh is free of parasites, which is why it can be consumed in any condition.
This northern delicacy melted in our mouths like honey. We whirled around Granny’s long black sarafan like hungry cats. But we didn’t get anything extra. So we applied ourselves to those sickening lessons again. In the meantime, Granny started to turn the hand crank to get the pie elk fillings. Mom sat down next to me, took my daybook and started the lessons interspersed with occasional slaps on my head. So proceeded my training.
Finally, Granny’s ringing voice was heard:
“Come!”
It sounded for us like a life saving signal. The children’s little feet padded toward the small kitchen with a window decorated by hoarfrost patterns. Two piles of pies sat on the table. We knew that one was with liver and the other with elk meat. Lard is added to the elk meat. Otherwise it won’t taste so fine and won’t produce a wow effect. The lard makes it a totally different stuff. Thus you get two culinary beasts that supplement each other. One is bald and fat, another furry, huge and lean.
My sisters and I fluttered down and settled on the chairs. In addition to the pies, Granny Sonya passed us a deep soup bowl with a strong broth made from elk intestines, peppered and salted. Granny Sonya’s pies, as large as a man’s palm, ended up in our tiny hands. We dipped them in the broth and started the feast. Bite off a little, close your eyes tightly, chew and then dip the pie again to take in more broth and… keep doing so to your heart’s content. Not all succeeded in eating just two pies. Replete and tired out, we wandered away to the desk to pound the books. Meantime, Granny Sonya reigned supreme in the kitchen, talking to herself, and praying.
“Thank you, for giving us food…” At the end of the prayer her voice quivered and transformed into crying. That was my Granny Sonya all over, fully named Sophia Grogoryevna Proskiryakova, born 1908.