Хуторяне

   Харитонов обошел почти всех своих сельчан.
  - Жду сегодня к столу.
  - Это сколько ж тебе стукнет, Кузьма?
  - Восемьдесят, брат…
  -Тю! То ж совсем мало. Жить тебе еще и жить…
  - Дай- то Бог. Вот только бы не хворать. А она хворобушка чертова, гляди-тко как нашего брата косит. Петрушев весною Богу душу отдал, а Зайченков – премилый старик был. А ведь им всего-то по восьми десятков стукнуло. А вот за рекой, в Селеткане, Бережной жил… Так тот аж сто два года протянул. Вот и гадай, когда тебя лихоманка возьмет. Сегодня ли, завтра?.. Только одна надежда: авось, не сейчас.
  Зашел Харитонов и к своему соседу Воробьеву. Дворы их были рядом.
  -Приходи ко мне сегодня на день рождения. Пропустишь чарочку- другую…
  Воробьев пожал плечами: дескать, не знаю уж, как жена посмотрит. Сердечко пошаливает. Словом, особого желания у соседа выпивать не было. Да и то ведь – страшно. Вот только в прошлом году сердечный приступ перенес. И сейчас ходит степенно, вразвалку, будто прислушивается при каждом шаге к тому, что делается у него внутри.
  Суровое лицо и усталые глаза старика говорили о трудно прожитой жизни таежника, о тяжести житейских невзгод, об усталости и желании обрести покой и тишину.
  Нынче эти двое соседей живут мирно. Вот Харитонов даже приглашает его, Воробьева, к себе на день рождения. А всего каких- нибудь два года назад такой мысли у них и поместиться в голове не могло. Только и думали о том, как бы навредить друг другу.
-------------------------
  А началось это с того, что Воробьев распахал у себя за огородом сотки на две делянку и высадил на ней овес.
  Харитонов жутко разозлился на соседа: ведь этот участок он уже давно втайне мечтал прибрать к своим рукам и даже устроил на нем выпас для своих черно-белых кабанчиков. И вот теперь такой конфуз…
  Харитонов в отместку поджег воробьевский стожок на ближнем покосе. Тот в свою очередь отомстил Харитонову тем же: дождался, когда сосед после первого снега приволочет стог сена и поставит его в углу огорода,- чиркнул спичкой…
  Целый год соседи не разговаривали между собой. Наверное бы, эта вражда длилась и дальше, но помириться им помог случай.
  В конце осени это было. Сын Харитонова, Сашка, приезжал к отцу в гости. И как ведется в наших краях, от всей души полный комфорт существу своему предоставил. Вроде бы и не голодный приехал,  а все будто с голодного края. Навалился на деревенское питье и еду. Казалось, конца и края этому не будет. И вот однажды, с тяжелого похмелья, встал рано утром, испил капустного рассольчику прямо из кадки, что в сенях стояла, и крикнул отцу:
  -Все, батя, пора завязывать… Возьму-ка я твою бердану и двину в лес.
-Заблудишься ведь,- возразил отец.- Сколько лет, считай, по лесу не ходил. Отвык уже.
  -Тю! Да у нас в городе почище лесу твоего будет. Незнаючи, тоже подошвы истрешь. Людей иногда встречаешь- почище, чем в твоем лесу, впору в зоопарк сажать… Напугал…тоже мне, лесом.
  -Ну, смотри.
  Отец дал ему патронов, берданку старую, с перевязанным изолентой прикладом; сам дотошно осмотрел, смазал затвор, почистил ствол; отверткой, где можно было, подтянул винты.
  -Ну вот, вроде бы и все… Ружье – цены ему нет. Только смотри – осторожно.
  Сашка, по таежным меркам, недалеко ушел от села. Перешел две марюшки, стрельнул несколько раз по рябчикам, взял одного подранка, свернул ему шею и бросил в рюкзак. Свежий таежный воздух опьянял, и Сашке казалось, что он безгранично может вот так идти в тайгу до тех пор, пока не устанет и не свалится. После городского воздуха легкие вдыхали настоящий нектар, насквозь пропитанный свежим снегом, морозцем и сосновой хвоей. Кое –где встречались совсем свежие лежки косуль. Иногда казалось, только что спугнул животное. Передернул затвор берданки, так и шел наготове.
  В одном месте путь ему перегородил уже замерзающий ключ.
Он еще с детства помнил, что ключи не все здесь крепко замерзают, есть и такие, под ледяным покровом которых скрыты проталины, словно под простынью, и журчит вода.
  Сашка увидел перекинутый через ключ ствол березы. Прощупал его ногой, удостоверившись, что по нему можно безопасно перейти на ту сторону и, осторожно сделав первый шаг, свободной рукой ухватился за нависшие над ключом ветви тальника. При попытке сделать второй шаг, он вдруг потерял равновесие –ствол березы оказался скользким – инстинктивно прикладом берданки оперся о лед и в ту же секунду его оглушило и больно обожгло, словно обухом, ударило в правую часть лба. Перед глазами замельтешили кровавые круги и в голове застыл тонкий визгливый звон…
  Этот выстрел слышал Воробьев – с утра он вышел поохотиться на рябчиков. «Подстрелил Сашка кого-то», - подумал он с чувством легкой зависти. Долго стоял прислушиваясь. «С первого выстрела!»
Он сам уже два часа ходил по лесу и ничего… «Пойду, гляну».
  То, что он увидел, бросило в озноб. Он кинулся к ключу. Выволок
Сашку из воды и раскрошившегося льда, кое-как перевязал ему обильно кровоточившую рану, разорвав для этого свою нательную рубаху, и, взвалив его на спину, поволок в село. По дороге Сашка не издал ни единого звука.
  «Может быть зря несу? Может быть , он уже мертв?»- думал Воробьев.
  Останавливался, прислушивался к дыханию и сердцебиению Сашки, удостоверялся, что тот еще слегка дышит и продолжал тащить. К селу подходил уже на карачках. Легкие от напряжения горели, в глотке все пересохло. Он черпал рукой грязный снег и запихивал его в рот. Но от этого не становилось легче. Облегчение почувствовал, когда уже освободился от ноши и чья-то рука поднесла к его губам кружку с самогонкой. К Сашке вернулось сознание перед тем, как погрузили его в лесхозовский вертолет.
  С этого дня вражда между соседями исчезла, будто ее никогда и не было.
  Харитонов, оправившись после потрясения, захлебывался от чувств.
  -Большое дело ты сделал для меня, сосед. Век помнить буду! И супруга моя низко тебе в пояс кланяется. Честное слово, родным человеком ты мне стал: сыну моему, можно сказать, жизнь спас.
  Воробьев отмахивался.
  -Да будет тебе изливаться-то. Живой человек ведь… Каждый на моем месте так поступил бы. Не святой я вовсе. Подумаешь, случайно оказался в лесу… и спас. А будь кто другой –и он сделал бы то же самое. Люди же мы.
  Харитонов несогласно мотал головой. Мол, не знаю, как другие, а ты Сашку вытащил – тебе и честь, и хвала. Про других, что я знаю? А про тебя знаю, что в трудную минуту можешь выручить… Тебе и хвала. Вот приедет Сашка, заставлю его, сукиного сына, тебе в пояс кланяться. Дескать, ежели бы не дед Михайло, хлебать бы тебе из ручья и по сей день. Тебя, дурака, от смерти спас и мать твою от лихой напасти, которая зовется тоской…
  Вот так и помирило это несчастье двух рассорившихся из-за пустяка соседей.
------------------------
   Рано утром Харитонов заколол кабанчика. Мужиков в помощь звать не стал: решил, что сам управится. Опыт охотника у него огромный: во всю прожитую жизнь…
  Перед тем долго ходил по загону, приглядывался к выводку.
  «Глупые вы,- думал он.- Что за смысл в вашем существовании?.. Наверное, природа создала вас не для того, люди поджаривали вас на сковороде и делали из вас солонину… А если для этого? Странно!.. Вот сейчас одного из вас придется пустить в расход, и никому пока не ведомо, , кого именно… И жили-то вы – совсем ничего… Вот ты, рябой, жрешь плоховато: толку с тебя, видимо, не будет… Только зря отруби переводить… Конечно, ты- тощее всех. Уж прости, брат, видимо на твоем роду такая судьба написана…»
  Харитонов спокойно, безо всякой суеты, подошел к рябому, доверчиво ткнувшемуся своим пятаком в руку старика; почесал поросенка за ухом, что-то воркуя, потрепал по задней ноге, укладывая его на бок, и быстрым движением воткнул в грудину остро заточенный шкворень. Потом соболезнующе долго смотрел, как трепещет кольцо шкворня. «Плохо,- подумал он,- зря жалел… Мучается животина…»
  В полдень уже шкворчало на сковороде молодое сало, и по хате разносился запах жареной крови. Потом стали собираться и гости. Подолгу топтались у двери, обметая с валенок снег, затем крестились на передний красный угол те, кто верил в Бога, поздравляли хозяина и хвалили хозяйку, топтавшуюся у печи, распаренную и уставшую от суеты. Воробьев тоже пришел. Он учтиво поклонился хозяйке, поздоровался за руку с мужиками и достав из кармана фуфайки завернутую в тряпицу железную консервную банку, смущенно протянул хозяину:
  -Вот…- подыскивая нужные слова, тихо произнес он волнуясь и из под бровей глядя на мужиков,- тут жаканы… Еще два года назад лил…Может быть пригодятся… Сашке твоему.
----------------------------
  Солнце уже клонилось к заходу. До конца рабочего дня оставалось часа два, когда дежурный милиции позвонил мне и сказал, что в селе Сосновка, в сорока километрах от райцентра, помер человек. Не радостная была весть, тем более, что этот вечер я обещал посвятить семье. Да, такая работа у следователя прокуратуры районного масштаба, а территория обслуживания полторы сотни квадратных километров девственных лесов, среди которых с давних времен оторванные от цивилизации деревни и сёла, и в которых живут труженики, заложники своей счастливой или несчастливой судьбы, укрытой тайной от посторонних глаз внешнего суетливого мира.
  Всякий раз, когда мне приходилось посещать этот особый мир, я с умилением, и в то же время с неким сочувствием поражался их правдой жизни…
  В свете яркого прожектора вездехода, на котором мы ехали в село от ближайшего леспромхоза, мелькали мощные стволы старых разлапистых сосен и пихт, густой черный подлесок, утопавший в сугробах по закрайкам лесовозной дороги. Ехали долго, петляя по вырубкам и промерзшим болотинам.
  Нас уже поджидали на краю села. Возле дома Харитонова тоже ждали люди, толпившиеся у калитки.
  Народ волновался, тревожно перешептывался. Сквозь приоткрытую дверь из сенцев доносился жалобный стон и причитания. Хозяин ввел нас в дом и откинул штору на двери одной из комнат.
  -Вот он.
  В углу, прикрытый двумя фуфайками, лежал Воробьев, теперь уже покойник. Нагнувшись над ним, плакала жена.
  -Вероятно, инфаркт. Выпил, видимо, лишнего, старик. Я помню его… Он год назад лежал у нас с инфарктом в районке…
  Собрав объяснительные со всех участников харитоновского юбилея, я приказал отправить тело усопшего в здешний фельдшерский пункт. Ночевать мы отправились к участковому, двор которого находился на краю села.
  Покойника мужики погрузили в сани и повезли на другой конец села в сопровождении сочувствующих сельчан.
  Проснувшись в полночь – видимо меня разбудил яркий свет полной луны – я вышел во двор. Вслед за мной вышел участковый.
  Брехали деревенские собаки. Откуда-то доносилось пение.
  -Где это? – спросил я, поглядывая на часы и удивляясь, что в столь поздний час где-то поют. Времени было – около трех часов…
  Участковый прислушался и небрежно махнул рукой.
  -У Харитонова… Гуляют…