Ловец заблудших душ. Часть шестнадцатая

Крылья мельницы молотили по ночному воздуху столь усердно, будто хотели, подобно жерновам, стереть его черноту в муку. В мороке зависали гроздьями неприкаянные души, несбывшиеся желания, голодные сны и самые обыкновенные светлячки. Бригитта, поймав за хвост призрак местного пастора, насмешливо сказала:
- На чертову мельницу угодил! В подмастерья! А уж каким казался аскетом, даже воротничок и исподнее в стирку не отдавал, в святые готовился.. Прихожанки вторую неделю его оплакивают, на свечи уйму талеров извели, мужей своих запилили, ставя покойного в пример. Видели бы они своего кумира, таскающего на закорках мешки с камнями - заповедями, которые сам никогда не выполнял!
Она отпустила привидение и брезгливо вытерла слизь о платок. Подумала и выбросила измазанный батист, втоптав его во влажную землю, ополоснула руки в озёрной воде, пропахшей ирисами, и поднялась на крыльцо. Дверь заскрипела, не дожидаясь, когда Ведьма постучит молотком, подвешенным на серебряной цепи, и отворилась.
- Тьма снаружи - свет внутри, - гулко разнеслось под потолком.
Бригитта, задрав голову, разглядела хозяина - рыжего весельчака, одетого в чёрный камзол с белоснежными манжетами и кружевной манишкой, вымахавшего ростом чуть ли не с Кёльнский собор, с ручищами, напоминающими грабли.
- Ты ничуть не изменился за тридцать лет, Йохан, - приветливо проговорила она. - Даже лохмы по-прежнему заманивают воронов - строить по весне гнездо. Наклонись-ка, поищу на макушке хворост и остатки скорлупы!
Хозяин послушно нагнулся, но лишь затем, чтобы сграбастать Ведьму, подбросить её почти до балок, нежно поймать и влепить поцелуй в губы.
- И ты, моя мягкая булочка, совсем не зачерствела, - ухмыльнулся он. - И несёт от тебя за версту всеми возможными удовольствиями, которые глупые людишки обозвали грехами. Ух, до чего же аппетитно твоё высокомерие! Как щедро посыпано корицей сладострастие - в добавок к райским яблокам! До чего искусно выпечена слойка из остроумия, своенравия и азарта! Я соскучился по безобразиям, которые мы учиняли вместе!
- Угощают того, кто не сильно голоден, - парировала Бригитта. - Остальных - просто кормят. Неужто ты настолько истосковался по женской плоти, что готов назваться нищим, гнусаво выпрашивающим корку от "Тюпфелькузена"?
- В чём, в чём, а в плоти недостатка не было! - захохотал Колдун. - Стоит поманить "вечной" юностью, и любая готова прыгнуть в мою постель, лишь бы потом не стареть и не покрываться морщинами. А обещание своё я исполнял ровно настолько...
- Ну, ну, - поторопила Бригитта. - Не заставляй мою метлу выколачивать из тебя слова!
- Насколько мне было ВКУСНО с очередной Гретхен. Нет, нет, я не обгладывал их рёбрышки и не лакомился филе. Меня прельщала суть женщины. И чаще всего попадались души постные, никчемные да тщеславные, без единого кусочка масла, не говоря уж о наличии "баварских колбасок". Я расплачивался за такую скудость тем, что натравливал на них монахов типа Шпренгера и Инститора.
- Следующих по пути этих "учёных братьев"? - покачала головой Ведьма. - Это жестоко подставлять под "Маллеус малефикарум" глупых гусынь, не успевших разжиреть к Рождеству.
- Сами виноваты! - буркнул Йохан. - Если прикидываешься посвящённой, то не отказывайся от этого "чина" на костре инквизиторов. Слишком много тех, кто не соответствует выбранной Игре.
- Ты жесток, но я признаю твою правоту, - согласилась Бригитта. - Настоящая ведьма не станет строить пряничный домик и хранить отрубленные головы, как капустные кочаны, в чулане; не будет напускать полчища крыс и пожирать отрытых из могил младенцев; не нашлёт бубонную чуму и не привьёт наследнику престола манеры зажравшейся свиньи. Такие "развлечения" - придумки слабаков, которым до истинной магии также далеко, как угольщику, продавшему своё сердце, до менестреля, обжигающего губы песней за простецкую чечевичную похлёбку.
- Никак ты опять яшкалась с Волли, штутгардским оборотнем? - поддел её Йохан. - Слаще его никто не поёт баллады о любви.
- Угу! И никто похабнее его не распевает куплеты, загоняющие в "краску" даже пьяных золотарей, ворюг и приставов, одинаково умело склоняющих бюргеров к чистоте.
- Что тут странного? - ухмыльнулся Йохан. - Всем поэтам, а не только "перевёртышам", как наш Вольдемар Дункельхайт, свойственны крайности. Их заносит на крутых поворотах и впечатывает в могильный холм прабабки всех чертей. Они падают спьяна в канаву и оттуда воспевают сражение с чудовищами Бездны. Пишут изящные признания томным фройляйн, скучающим за вышиванием, и одновременно утаптывают бурьян между ног продажных девок. Взывают к порабощённым, искушая свободой, а сами не прочь отведать стерляди с хреном в компании русских богатеев, торгующих чужими жизнями.
- Может, тем они и интересны? - ответила Бригитта. - Ощущают великое в малом, чтобы заставить адово клокотать суп с клёцками, подаваемый ежедневно на обед; и мизерное в превозносимом, чтобы сравнять садовую калитку, через которую прыгает цирковой пудель, с вратами, рядом с которыми Пётр чистит связку ключей от ржавчины.
- А мы, Маги, выбираем середину, - отозвался Йохан. - Пляшем на лезвии, оставляя другим рукоять и удары плашмя; натягиваем нить над ареной, чтобы никто, кроме нас, не смог пройти сквозь время; вежливо раскланиваемся с Богами, снимая шляпу перед их отражениями в зеркале; бьём вдребезги старую посуду, чтобы отучить обезьянку вытаскивать глупые предсказания, придуманные шарманщиком; пьём горячую кровь, чтобы не причащаться ледяным кагором и не унижать ложкой дрянного винца древнего Мага, обобранного собственными учениками; совокупляемся, чтобы узнать истину, и растим в себе неизведанное, чтобы откармливать страсти.
Не дожидаясь ответа, он крепче сжал Бригитту в объятиях, чтобы шагнуть со своей драгоценной ношей сквозь стену, на которой искусный художник изобразил похотливого козла, залезшего с копытами на девственницу в разодранных одеждах. Исчезла мельница с крепостными призраками, зато проявился колдовской лес, в котором времена года не сменялись плавно, а проникали друг в друга, как придётся, - бесшабашно и яростно, шероховато и скученно, ласково и текуче, ломко и надрывно. Деревья светились, теряя листву, возбуждённо краснели, соединяя дупла и сучья, вынашивали долгую зиму годовые кольца, жизни людей и зверей, чтобы родить их в ладони земле-повитухе. Йохан принёс любимую на круглую поляну, вокруг которой каймой лежали ужи, и опустил на лиловую траву, густую, словно персидский ковёр.
- Я соскучился, - прошептал он, - по твоим дерзким словечкам, перекручивающим мой мир быстро и незаметно; по мягким грудям, в которых молоко превращается в масло; по шёрстке внизу живота, в которой хочется искать мокрого зверёныша, вопящего от голода и одиночества.
Йохан не стал тратить вечность на расшнуровку корсажа, а лишь подумал об этом. Бархатное платье слетело с хозяйки, оставив её в красных чулках и башмачках с серебряными пряжками. Камзол нахально пристроился рядышком, обхватив рукавами. Йохан встал и погладил свой член, явно гордясь его внушительными размерами:
- Я хочу, чтобы ты пошалила с ним, - предложил он. - Ведь твой язычок пригоден не только для иронии или смакования медового пирога, но и для...
Бригитта не спеша провела большим пальцем по головке фаллоса, стимулируя прилив крови, немного наклонилась и обхватила её губами. Её язык соприкоснулся с мужской плотью и начал её ласкать, получая удовольствие. Член сильнее продвинулся в глубину её рта, имитируя сношение. Он скользил, увлажнённый её слюной, содрогаясь от приближающегося оргазма. Ведьма чувствительно нажала на него зубами и притянула бёдра Йохана ближе к себе. Сила укуса ослабла, чтобы вновь подарить ласку языком. Бригитта собрала излившееся семя в ладонь и напоила им корни вяза, возле которого они играли. Пентаграмма возникла под их ногами, и они, став двумя Огнями - красным и белым, сплелись, возбуждённо дразня друг друга колдовской похотью и вполне человеческими ощущениями, подминая под себя звёздное небо и обрывки страниц "Молота ведьм". Хрустальная чаша с парной кровью возникла в тот миг, когда Бригитта наполнилась спермой и удержала любимого в себе, став замкОм, не дающим ключу, провернувшись, выйти. Она отпила половину и протянула сосуд Йохану. Тот, обмакнув в крови ладони, приложил к груди Ведьмы, усмехнулся, допил и разбил хрусталь о корни.
- Когда мы опять увидимся? - подумал Колдун. - Через год или...
- Я вернусь к тебе, - эхом донёсся до него голос Бригитты.

Фелитта проснулась от пристального взгляда Алекса.
- Порезвились мы в шестой жизни знатно, - сказал он, - даже след оттуда притащили.
Провёл пальцем по соску Литту и показал свежую кровь. Отпечатки, доставшиеся ведьме из прошлого, странным образом перешли на неё.
- Хорошо, что не тавро, - сонным голосом ответила Фелитта. - А это можно смыть!
Алекс вытащил любимую из-под одеяла и поволок в ванную, чтобы не только её отмыть, но и внушить уверенность в своём неослабевающем искусстве.