Споры сердца с рассудком

Киев
Друкарский двор Олега Фёдорова
2021
УДК 821.161.1(7) 82-4
М84


МОСТОВОЙ СЕМЁН ГРИГОРЬЕВИЧ
М84 Споры сердца с рассудком –
К: Друкарский двор Олега Фёдорова, 2021, – 184 с.
ISBN 978-617-7380-80-0

Книга Семёна Мостового – это очерки о поиске истины или осознания добра и зла в тайниках души человека. Именно там, пока мы дышим чистым воздухом наших снов и воспоминаний, анализируются слова и поступки и вырабатывается чувство, побуждающее человека творить добро, оттолкнувшись от истины.
УДК 821.161.1(7) 82-4


©Мостовой С. Г., 2021
ISBN 978-617-7380-80-0 ©Издатель Федоров О.Н., 2021




УЧАСТИЕ

Я шёл по Эмманс авеню, а навстречу мне молодая женщина с букетом сирени. Она прошла и обдала ароматом духов. А я так на сирень надеялся… Вспомнилась Одесса, насыщенный сиреневым дурманом воздух Аркадии, парков Французского бульвара и Большого Фонтана. В период её бурного цветения мы с женой, бывало, ехали после работы в Аркадию, буквально за копейки покупали охапку душистых веточек, садились на катер и, совершая вояж до 16-й станции Большого Фонтана и обратно, упивались ласковым бризом, пахнущим цветами и морем.
Кусты сирени благоухали и перед окнами моей квартиры по улице Кленовой (очень живописный парковый район). Когда-то наш дом был чьей-то дачей, а теперь в нём проживало пять семей, каждая из которых имела ещё и небольшой участок земли. На своём я успешно выращивал лук, салатную зелень, помидоры и даже клубнику с невероятным запахом (нравилось мне наблюдать и ухаживать за растениями, да и время на воздухе всегда на пользу), а ещё прекрасно там себя чувствовали яблонька, черешня и персик в компании кустов шиповника и той самой сирени. Местные пацаны иногда совершали набеги на огород, но обирали не подчистую – для заготовок на зиму много всего оставалось.
Однажды после работы зашёл я на свой огород и увидел мальчика лет четырёх примерно, он ел с аппетитом яблоко, сидя у сиреневого куста, и задумчиво глядел вдаль.
– Ты чей? – удивлённо спросил я.
– Меня зовут Саша, я из детдома, – спокойно ответил малыш. – Тётя Наташа с каким-то дядей и бабушкой решают вопрос обо мне, а я пока тут гуляю.
Передо мной был не мальчик – ангел: светлые волосы, большие небесного цвета глаза, красивое, словно с картинки, личико.
Я считаю, что не существует некрасивых детей, и все они словно фонарики светятся изнутри – чтобы обязательно их замечали. Жаль, что не каждому дано этот свет разглядеть.
– У тебя мама есть? – прервал мои раздумья малыш.
– Конечно, Сашенька, – ответил я.
– А у меня вот нет… А я бы знаешь как её любил?!..
Если у ребёнка есть мать, неважно, как она выглядит в глазах окружающих, – для него она совершенство. Если матери нет – ребёнок выдумывает её и тоже возводит на пьедестал. Этот мальчик ещё не придумал маму, значит, либо помнит, либо очень надеется обрести. Что же случилось? Как этот кроха остался один на один с миром взрослых?
Перехватило дыхание и увлажнились глаза, но, взяв себя в руки, я продолжил:
– А тебя никто не будет искать?
– Нет! – звонко ответил Саша и, указывая на окно моих ближайших соседей, добавил: – Вон из того окошка они смотрят за мной и скоро к себе позовут. Раньше меня к себе брала другая тётя, но ей в детском доме не разрешили меня забрать насовсем.
Мне снова стало не по себе: в судьбе этого ребёнка я увидел трагическую судьбу своего младшего брата, которого тоже усыновили примерно в таком возрасте. Когда наша семья эвакуировалась в Сибирь, его больного сняли с поезда, и после лечения он оказался в детдоме. Но тогда ведь была война, а сейчас мирное, спокойное время, разный, конечно, в семьях достаток, но не голодает никто, и вдруг такое.
Я попросил мальчика дождаться и помчался домой за едой и подарками. Ворвавшись в квартиру, схватил ещё новую немецкую губную гармошку, несколько детских машинок, набор цветных карандашей (всё это я привёз из Германии, где служил), что-то из еды прихватил и быстро вернулся. Слава Богу, малыш оказался на месте.
– Спасибо, дяденька, вы очень добрый, – разбирая подарки, сказал Саша. – Если тётя Наташа меня не возьмёт, то вот эту машинку я спрячу – остальное у меня всё равно заберут в детдоме.
Вскоре соседка позвала мальчика, и я его проводил.
На следующий день я уехал в длительную командировку, а когда вернулся, встретил хозяйку квартиры, где решалась судьба сироты, и она радостно сообщила, что Сашу усыновили и вместе с ним в дом наконец-то пришло счастье:
– У Натальи, – доверительно сообщила она, – всё теперь выправилось, даже мужик пить перестал. Вот прямо как послание с небес принял. Ну дай-то им бог… А пострелёнок-то тебя не забыл! Помнит!


ПАРИ

Наша семья разбилась о лихолетье войны: отец погиб на фронте, самого младшего моего брата Виктора усыновили чужие люди (из-за болезни он был снят с эвакопоезда и попал в детдом), ещё одного, Якова, взяли родственники, возвратившиеся в Одессу на пару лет раньше нас, старший брат Иосиф стал курсантом Борисоглебского лётного училища – с мамой остался только я. Вернувшись из эвакуации, мы поселились в Куяльнике (курорт в тринадцати километрах от центра Одессы) – в нашей довоенной квартире жила другая семья, и вернуть родные пенаты, несмотря на титанические усилия мамы, так и не удалось: документы, доказывавшие наше право на это жильё, властями почему-то во внимание не принимались.
– Ну что ж вы такие непонятливые? – говорили чиновники рай- и горисполкомов. – Вот если бы вы возвратились в 44-м году, сразу после освобождения Одессы, то имели бы шанс, а сейчас уже и думать об этом забудьте.
В Куяльнике мать устроилась в санаторий имени Ленина санитаркой, и ей дали квартиру в доме для обслуживающего курорт персонала. Соседи работали в грязелечебнице, различных домах отдыха, пансионатах и санаториях. У нас не было кухни и в туалет приходилось бегать на улицу (дом некогда был чьей-то дачей), но вид на лиман с его лунной дорожкой по вечерам и красота природы на берегу примиряли с этими неудобствами. Здесь царили покой, размеренность и умиротворённость.
В тяжёлые послевоенные годы этот райский уголок для многих стал настоящим спасением. В свободное от процедур время отдыхающие купались в лимане или наслаждались целебным воздухом, нежась на пляже или гуляя по набережной; участвовали в шахматных турнирах на первенство курорта, для них устраивали встречи с артистами, приглашали лекторов, организовывали поездки в город с обязательным посещением жемчужины Одессы – оперного театра и не менее знаменитого «Привоза». Как бальзам действовал и вещевой рынок «Толчок» c его неповторимым одесским жаргоном и неиссякаемым юмором – лёгким, как бриз, и свежим, как выпечка Либмана. По утрам я наблюдал из окна нашей квартиры, как отправляются за лечебной грязью баржи – их буксировал на противоположный берег лимана небольшой старенький катер. Ещё одним немаловажным компонентом лечения была минеральная вода из Верхнесарматского водоносного горизонта, пролегающего на очень большой глубине. Бювет располагался напротив главного корпуса грязелечебницы, и сюда, как сказал бы классик, не зарастала народная тропа.
Месячный наш с мамой бюджет составлял четыреста двадцать рублей: триста рублей её зарплаты плюс сто двадцать – пособие за погибшего отца, но, несмотря на полуголодное существование, я, как большинство сверстников, был счастлив. Пока родители служили советскому здравоохранению, мы упивались почти безграничной свободой. Крепкая мальчишеская дружба – истинная, без понтов – окрыляла и закаляла нас. Разборки, конечно, случались, но мы быстро мирились.
В школу, что на Ярмарочной площади в Одессе, из Куяльника компанией в пять-шесть человек мы ходили пешком (около пяти километров), проехаться на трамвае до железнодорожного переезда у зернового рынка позволяли себе лишь изредка. Учились все хорошо. В нашей тридцатой школе, правда, плохо учиться было практически невозможно – там преподавали по-настоящему преданные своей профессии и детям люди. Мы всегда с нетерпением ждали нового учебного года, и весь наш выпуск в итоге (выпуск 1956 года) сразу же влился в ряды студентов высших учебных заведений страны. Я мог бы перечислить солидные должности, до которых доросли мои однокашники, но не буду, поскольку на то не получил их согласия, да и речь сейчас о другом.
Я как мог помогал маме улучшить наше финансовое положение: выпиливал лобзиком из фанеры всевозможные фигурки, лакировал и клеил полочки для цветов и подставки для фотографий, писал красивые акварельные пейзажи с натуры (пригодилась художественная школа в Чирчике) и продавал всё это отдыхающим. А ещё я за небольшое вознаграждение катал курортников на лодке (в прокат лодку мама взяла в санатории) и подрабатывал в колхозе на уборке урожая бахчевых и помидоров. Но свободного времени всё равно оставалось много: хватало и на футбол с настоящим кожаным мячом, сто;ящим по тем временам баснословных денег, и на плавание, и на спортивную гимнастику, а главное, на шахматы, в которых я так преуспел, что стал принимать участие в районных турнирах. Я старался заполнить каждый миг своей жизни, потому что любил и ценил её, особенно после истории с пари.
Я учился в восьмом классе. Однажды мы, привычной компанией возвращаясь из школы, решили освоить новый маршрут. Путь пролёг мимо заброшенного кирпичного завода. Покинутый монстр манил и будоражил воображение, обещал раздолье для мальчишеских игр. Одна из труб завода, словно огромный рог пронзившая небо, имела скобы-ступени аж до самой верхушки, и к ним можно было добраться по оставленным ремонтниками лесам. Ну как было не воспользоваться приглашением? Стасу, который был старше нас да ещё и самым богатым в нашей компании (имел настоящий взрослый велосипед), первому в голову пришла «гениальная» мысль покорить верхотуру. Быстро скатали коротенькие бумажки, пометив одну крестиком, и каждый вытащил свой жребий. Так я оказался тогда «именинником».
Больше из желания себя подстегнуть, нежели из бравады, я настоял на пари со Стасом: если не смогу покорить высоту, буду должен в течение месяца каждому из присутствующих отдавать в школе обед (два кусочка чёрного хлеба с салом), в случае же моего выигрыша, он покупает всем пацанам мороженое и даёт мне покататься вдоль набережной на велике. Для Стаса это было подобно удару под дых: он был страшным жмотом и позволял немного проехаться на своём сокровище только за какую-нибудь мзду. «А если ты упадёшь с велосипеда и сломаешь его, где я смогу купить новые спицы, а?» – говорил он, отказывая очередному просителю. Но предложенное мной пари Стас принял – он был уверен в своей победе.
Мы прошли на территорию завода, пацаны помогли мне добраться до основания трубы, и я полез по скобам-ступенькам к вершине. Очень быстро добравшись до середины, я остановился передохнуть и зачем-то посмотрел вниз. Такого ужаса я ещё не испытывал – земля качалась, а с ней и труба подо мной, и я был почти уверен, что она вот-вот упадёт. Страх услужливо подсказал: ага, завод-то, оказывается, не работает из-за того, что труба шатается! Починять её, видно, бессмысленно и разобрать невозможно, вот и оставили до лучших времён. Могли бы свалить? Не могли – куда же ей падать, если кругом склады и дорога, по которой машины ездят? Ну и влип я в историю! Воображение тут же нарисовало картину моей бесславной гибели и маму в траурном платье, рыдающую надо мной…
Вдруг, словно удар хлыста, окрик снизу:
– Ну что, забздел?!
Подростки безжалостны, их чёрно-белый мир не имеет оттенков: либо ты молоток, либо слабак и трус. Ну и кому, скажите на милость, захотелось бы прослыть в этом мире трусом? Да и приставка «слабак» с моим ёмким и зычным прозвищем Сэм никак не вязалась.
От окрика я дёрнулся, как задремавшая лошадь, и, глядя исключительно вверх, продолжил опасное восхождение. Добравшись наконец до вершины, я выдохнул, но особой радости не почувствовал – предстоял обратный путь, а ощущение качающейся трубы не покинуло. Радовало только одно: пацаны видели, что я дошёл.
Спуск оказался гораздо сложней восхождения, но понимание, что возвращаюсь, добавило сил и решимости. И вот я уже спрыгиваю с последней ступеньки, дрожа от пережитого и постепенно нарастающей гордости.
Я огляделся в ожидании аплодисментов, но пацанов не увидел – вместо них «поздравил» меня заводской сторож:
– И что с тобой сделать, пострел? – с ехидцей спросил он, удерживая меня за шиворот. – Нарвать, что ли, уши да крепкого пендаря дать для острастки? А если бы ты, милок, сорвался с той верхотуры и не дай бог убился? Это ты такой хотел сделать подарок родным? Или, может, меня в тюрьму посадить решил? Я ж на государственной службе тут, а вы ишь чего удумали! Ну ладно-ладно, не дрожи. Родители-то есть у тебя?
– Только мамка. Отец погиб на фронте, – дерзко ответил я.
– Вот и береги мамку свою. Матери и так в войну натерпелись, не хватало ещё их и в мирное время тревожить. Не делай так больше, ладно? Жизнь у человека одна – не нужно ею зря рисковать. Ну хорошо, зови сюда своих побратимов – дядя Вася всех дыньками-лимонками со своего огорода угостит. В мешке их много – ешьте да не шалите.
Из окрестных кустов сразу же набежали мои товарищи, и мы дружно помогли дяде Васе облегчить его неподъёмный мешок. А потом я вдоволь накатался на взрослом велосипеде Стаса. Вот только мороженого от него мы так и не дождались – Стас посчитал, что эта часть долга дяди Васиными дыньками перекрылась.
– Да и вообще, идейка-то моя была, – поставил он жирную точку.
Ну и ладно. Таких людей, как дядя Вася, в середине пятидесятых годов было намного больше. Жили бедно, но души от этого не теряли. Может, потому так быстро страну и отстроили, что не только о себе думали…

СЮЖЕТЫ ВРЕМЕНИ

В престижном и уютном районе курортной зоны города Одессы, на Французском бульваре, находится легендарная Одесская киностудия. Она выросла из небольшого киноателье знаменитого одесского фотографа Мирона Осиповича Гроссмана и за несколько десятков лет разрослось до масштабов современной фабрики кинопроизводства. В числе её лучших фильмов «Арсенал», «Ночной извозчик», «Весна на Заречной улице», «Белый пудель», «Верность», «Городской роман», «Красные дипкурьеры», «Место встречи изменить нельзя», «Военно-полевой роман» и великое множество других, не менее значимых, не менее талантливых.
Раннее утро. Я на проходной киностудии ожидаю приятеля. Бодрящая свежесть воздуха, живописный пейзаж и тишина, нарушаемая лишь перекличкой пернатых – фон зарождающегося дня. Проехал мимо трамвай номер пять и оставил на платформе три грации в лёгких летних платьях. Ещё миг, и озорно наперегонки по-балетному они полетели через дорогу перед поливочной машиной, весело щебеча. Стройные, лёгкие, словно бы бестелесные… Молодой парень, водитель поливалки, слегка притормозил машину, поравнявшись просигналил, крикнул «браво!» и покатил дальше под взрыв смеха прелестной троицы. Смешение морского воздуха со степным, мягкий климат, межнациональные браки – вот секрет особенной, неповторимой красоты одесситок, которыми невозможно не восхищаться. Соблазн познакомиться, сблизиться испытывают мужчины любого возраста, и соблазн этот велик.
Девушки впорхнули в проходную киностудии, и утро, словно застывший на мгновение кадр, ожило. Спешат пересечь турникет сотрудники и артисты: кто в съёмочные павильоны торопится, кто на пробы, кто в кабинеты – руководить, считать, задумывать, а кто и в технические блоки, чтобы ни один механизм не подвёл. К проходной киностудии подходят новые люди: туристический автобус привёз гостей – экскурсантам покажут все этапы рождения фильма, начиная с павильонной съёмки и заканчивая озвучкой. Всё явственнее слышны приветственные шутки и смех.
Юмор по-одесски!.. Простота и колоритность безобидных подначек у приезжих порой вызывает недоумение, но для одессита нет ничего роднее этого. А вот, кстати, чем заполняли время у турникета два друга, к разговору которых я прислушался:
– И шо ты сюда припёрся, – спрашивает один из приятелей.
– Меня, Жора, позвали сниматься для эпизода и даже текст дали, чтобы я в кадре не заскучал. Текст я, правда, не очень помню, – без тени обиды отвечает другой.
– Бывает, – сочувственно отзывается Жора. – Склероз, Олежка, нельзя вылечить, но о нём, если Раневская не врёт, можно забыть. Да ты не волнуйся, через какой-то десяток дублей наверняка запомнишь ту пару слов.
– А сколько они башляют за съёмку в эпизоде, не знаешь? – меняет тему Олег.
– Я ж ведь не их бухгалтер! И запомни одну простую истину, друг: джентльмен не должен говорить о деньгах – он должен их иметь, и как можно больше! А вообще, меня сюда пригласили не на съёмки, а как слесаря-инструментальщика, так что с этим вопросом к Водяному обратись – любимчику Одессы.
– Кстати об Одессе! – оживляется Олег. – Пока мы здесь киснем, слушай анекдот о нашем фотоателье на Дерибасовской. Входит какой-то чувак вовнутрь помещения и спрашивает у заведующего: «Почему в витрине вашего заведения все смеются? Нет ни одного серьёзного лица! У вас что там, комната смеха?» – «Уверяю вас, – говорит заведующий, – если бы вы увидели нашего фотографа и ощутили на себе его мимику при этом процессе, вы бы тоже смеялись!»
– Годится! Отвечаю двумя байками! Одна соседка другой: «И что ты загрустила, Маня?» – «Та молодость вспомнила… Когда первый раз замуж выходила, ногу сломала. Такая неприятность…» – «И что? Жених, негодник, сбежал?» – «Та куда ж он убежит с поломанною ногой?»
– Недурно, Жорик. А вторая?
– В мастерскую художника-абстракциониста входит посетитель. Он осматривает картины и, остановившись у одной, где в раме совершенно пустой холст, зовёт хозяина: «Извините, я никак не могу понять, что здесь изображено?» – «Человек ест апельсины и запивает их молоком», – невозмутимо отвечает художник. «Хм... А где же апельсины?» – «Он их съел уже». – «А молоко?» – «Молоко выпил». – «Ну хорошо, а где же тогда сам человек?» – «Неужели непонятно?! – раздосадованно отвечает художник. – Как вы думаете, где может быть человек, запивший молоком апельсины?!»
– Не фонтан, но тоже ничего.
– О! Кажется, начали впускать! Пошли заре навстречу!
Я всё ещё жду друга, Вадима, который почему-то опаздывает на встречу со мной и киноискусством. В кинематограф, как любит говорить Вадим, нас не нужда в деньгах затянула, а желание приобщиться к таинству и, конечно, хоть шапочное, но знакомство с творческими людьми. Мы – студенты вечернего отделения Одесского политехнического института. Времени на гулянки нет, да и средств тоже, но, стремясь познать жизнь во всём её многообразии, мы тем не менее умудряемся не пропускать хорошие театральные постановки, кино, встречи со знаменитостями, участвуем в шахматных турнирах в парке Шевченко, ходим на футбол и т.д. Может быть, поэтому нам с Вадимом однажды повезло не только увидеть жемчужину советского кинематографа изнутри, но и стать пусть маленькой, но все же её частью.
Дело было так. Благодаря внезапной болезни одного из преподавателей, появился свободный вечер, и мы решили сходить в Дом офицеров на встречу с заслуженным артистом театра и кино Юрием Яковлевым. В Дом офицеров мы вообще часто захаживали: во-первых, он располагался рядом с нашим вузом, во-вторых, за билетами в его уютный кинозал практически никогда не было очереди, а в-третьих, общество «Знание» здесь проводило встречи с выдающимися деятелями науки, техники, журналистики, а также с популярными артистами, и главное – здесь проводились танцевальные вечера. И надо же было такому случиться, чтобы в свободный день и буквально в двух шагах от нашего культового места снимали кино и подыскивали для массовки статистов!
Мы «нашлись», а дальше началось!.. То ли мы сыграли отменно, то ли просто оператору и съёмочной группе Вадим понравился (высокий и красивый парень с очень выразительными голубыми глазами, русыми длинными волосами, обворожительной улыбкой и детской застенчивостью), но стали нас приглашать и в другие картины – нечасто, правда, но зато не просто в толпе мелькнуть, а и в сценах всего лишь с двумя-тремя статистами поучаствовать. Возросла, соответственно, и оплата труда, что не могло не радовать, но главной радостью было другое – участие в съёмках со знаменитыми артистами! Знаменитости, кстати, на площадке значительность свою не выпячивают, работают как все и общаются со всеми – даже с массовкой парой слов перекинуться не брезгуют.
Я продолжаю ждать друга и размышляю: «Интересно, что нам предложат сегодня? Зачем вызвали в такую рань? Хорошо, что у меня за сверхурочную работу отгулы накопились, а как дела у Вадима?..» Перевожу взгляд и вижу Николая – знакомого оператора – он, дружелюбно раскинув руки, встречает спортивного вида молодого человека:
– Здоров, бродяга! И из каких краёв ты теперича вернулся, не заблудившись, как я погляжу? Может, перекурим перед свершением дел великих?
– Это можно, – отвечает спортивный. –Только ты сначала свой самосад убери – болгарскими тебя попотчую.
Закурили, отошли в сторонку от так называемой беговой дорожки (путь в съемочные павильоны).
– Из далёких краёв я, Колян, – почти зарубежных. Оле дали на работе отпуск, ну и я подсуетился маленько. При поддержке шефа, пообещавшего руководству, что мы не выйдем из графика съёмок, всё сложилось нормально. Мы подкинули наше чадо Олиным родителям и рванули сначала к её родне на Западную Украину, а затем в Прибалтику и Ленинград.
– Ого! Нехило ты существуешь, как я погляжу, Игорёк! – восхитился Николай. – Деньжищ, небось, немеряно ушло на гостинцы, гостиницы и прочую культурную программу... Мы б с Настей моей точно бы обанкротились!
– Так ведь, Колян, один только раз живём! Да и мир иногда не без добрых людей – подсобили.
– И каковы впечатления от увиденного, дорогой ты наш?
– Ну что тебе сказать? От Яремчи в полном восторге! Лесистые горы, живописная река, красивые и ухоженные дома не отпускают до сих пор. А воздух какой! Дышишь и надышаться не можешь! Это место воистину и по праву туристическая мекка. И не только союзного масштаба, заметь.
– Так это ж значит, что от людей не продохнуть в той мекке! – прерывает рассказ Николай.
– Оно-то, конечно, так, да где наша не пропадала? Вот, например, такой случай был. Полдень, а у нас в животах только кофе булькает. Ну я и говорю своей ненаглядной: «А не сходить ли нам в местную корчму шашлычком заправиться?» А она мне в ответ: «Ты эту толпу в тюбетейках видел? Пока наша очередь подойдёт, там не то что шашлыка, там и запаха от него не останется!» Я затылок почесал немного и громко так говорю: «Слушай, Оль, может ты хоть сегодня кормить меня их подохшим от старости кнуром не будешь, а? Противно ж ей богу!» Гляжу – народ навострил уши, и побежал шепоток по толпе: «Здесь чушку плохую дают…» Ну и рассосалась очередь. И тут как раз подходит ко мне разбитной такой мужик, по цвету загара видно, что из самого Заполярья аж. С дамой подходит, как положено, и спрашивает: «Отчего это они все вдруг отсюда рванули?» – «Да с корчмы, – говорю я, – попросили, чтоб за мной не занимали пока, а они подумали, что вообще кормить не будут». – «Ну а нас за пивко вперёд себя пропустишь, браток?» – подмигивает сибиряк. «Чего ж не пропустить хороших людей, – говорю я, – становись». Так славно, знаешь, с ними посидели, пивка попили… Как ни крути, а одесская смекалка всегда выручает. Кстати! Стоимость блюд в их общепите совсем не отличается от нашей. А вот люди наоборот – очень даже отличаются. В Яремче у людей другой уклад жизни и свой взгляд на неё, и следуют эти люди собственным правилам неукоснительно, не перенимая чужое и не навязывая своё.
Из Яремчи мы заехали к Олиным родственникам в Мукачево, а затем во Львов. Мукачево – небольшой провинциальный городишко с населением около восьмидесяти тысяч человек. Река Латорица прекрасно вписывается в его облик. В состав СССР город вошёл лишь в 1945 году, ранее принадлежал Чехословакии, поэтому там немножечко не так, как везде. Там всё интересно: замок и готическая часовня четырнадцатого века, западный стиль архитектуры и планировка города, но главная его достопримечательность – разнообразие диалектов. Там украинский язык и звучит, и воспринимается иначе.
Купили на местном рынке у венгерского красавца-цыгана (высокий, волосы как смоль, орлиный нос, огромная золотая серьга в ухе, модные туфли на высоких каблуках – будто с картинки сошёл!), так вот, купили мы у него Оле неописуемой красоты вышиванку, а мне свитер ручной вязки – не свитер даже, а настоящее произведение искусства. Не поверишь, но я торговался с ним просто ради прикола, а он так завёлся, что где-то после пятого подхода цену назвал даже ниже мною заявленной! И (опять не поверишь) я ему деньги отсчитываю, а он мне: «Давай еще поторгуемся!» Каково, а? Ему, оказывается, процесс интереснее результата! Да, второго такого свитера во всей Одессе днём с огнём не сыщешь…
А затем мы посетили Львов. Это чистый Запад, Колян! Строгая архитектура, узенькие улочки и уютные скверики соседствуют с широкими проспектами и площадями, где множество разных кафешек и вкусностей в них, чистота кругом идеальная. Их оперный театр точная копия нашего, правда, чуть уменьшенная. Костёлы, православные храмы, синагога – здесь всё представлено. Я столько отснял!.. Я обязательно тебе покажу! И ещё. Украинская речь здесь в основном чистая, но бывают и лёгкие отклонения к польскому языку – когда-то Львов был польским городом.
– Ну а чем ты восхитился в Прибалтике? – с искренним интересом спросил Николай.
– Если говорить вообще, то республики эти по всем параметрам отличаются от остальных – они словно бы из другого мира. А так запомнился утопающий в зелени Каунас, особенно то место, где сливаются реки Неман и Нерис; впечатлил Вильнюс (столица Литвы) с его роскошными магазинами и деликатесами типа копчёного угря; литовское курортное местечко Паланга с дорогими ресторанами и пляжем у холодной балтийской воды и согнувшимися в поисках янтаря людьми, похожими на фламинго в поисках пищи, тоже не оставило равнодушным.
– И что, это всё? Нечего больше рассказать?
– Ну почему же нечего? – на сей раз с железом в голосе ответил Игорь и продолжил: – В Каунасе, например, случилось происшествие, о котором как раз хотел бы забыть, да вот придётся вспомнить. Зашли мы как-то в охотничий ресторанчик. Живописное место, тематический интерьер: роскошный камин, стены украшены шкурами и головами животных и один на всех длинный дощатый стол со стилизованной посудой. Закуска на выбор, а из выпивки медовуха в кувшинах. Кувшины переходят из рук в руки, гости знакомятся, расслабленно беседуют, будто только что прибыли с удачной охоты. Рядом со мной сел мужчина лет шестидесяти-шестидесяти пяти, хорошо и со вкусом одетый. Заказал охотничьи сосиски (их подают горячими, вернее, горящими на спиртовке – выглядит это очень эффектно), что-то заказали и мы с Олей. Выпили, закусили и разговорились с соседом. Я для затравки анекдот о научном открытии рассказал: как украинские вегетарианцы доказали, что сало – это растение. Помнишь, Колян? Ну вот. Поржали мы немного, и я ему говорю: город, мол, нам понравился, и люди у вас приветливые, как же тогда получилось, что во время войны все не просто знали о Каунасском гетто, где было уничтожено свыше ста тысяч людей, а по сути способствовали этому? Немцев ведь мало в городе было, и они плотно не занимались поисками евреев, коммунистов, раненных военных – этих людей выявляли и сдавали немцам местные жители. Как это можно понять и объяснить молодёжи? А он мне знаешь что отвечает? Нечего, говорит, объяснять и некому – нет необходимости. Время, говорит, было другое, и к тому же они не литовцами были. Вот и всё. Знаешь, Николай, бывает, у кого-то рабочая рука левая, но если бы не мгновенная реакция моей жены, которая буквально повисла на мне и не позволила встать, моя боксёрская правая раздробила бы к чёртовой матери его холёную челюсть! Кипеш, конечно, вышел бы ещё тот, но, может, хоть это милые литовцы своим детям и внукам пересказали бы, чтоб те навсегда запомнили. Короче, я взял себя в руки, а мой собеседник всё понял и быстро покинул зал. После этого в наступившей вдруг тишине молодые литовцы и хозяин заведения принесли извинения за его высказывания, и мне даже показалось, что искренне. Вот ведь зараза какая: сколько лет прошло, а бацилла нацизма ещё жива. Кстати, и Латвия в этом смысле не очень отличается от Литвы: душок непримиримого, хоть и скрываемого, национализма ощущается и там, несмотря на то, что население республики вовсе не монолитно. Ну ты понял, да, что это я так плавно к рассказу о Риге перехожу?
В Риге те же, что и везде в Прибалтике, словно бы сошедшие со старинных заграничных открыток дома и коттеджи, узенькие улочки с бесчисленным количеством магазинчиков и всякой всячиной в них. Перед отъездом мы купили себе и родным наборы конфет и, конечно, знаменитый Рижский бальзам. Жили мы в шикарной недорогой гостинице в самом центре и успели осмотреть множество достопримечательностей этого невероятно красивого города. Особое, неизгладимое впечатление осталось от орга;на в Домском соборе: глубокий неземной звук заполоняет каждую твою клеточку и, кажется, уносит тебя в космические дали, и ты растворяешься в музыке, и ты сам становишься ею. Вот даже только ради этого стоило съездить в Ригу!
Следующим пунктом нашего путешествия был Таллин. Он тоже больше похож на средневековый, нежели на современный город. А вот эстонцы от других прибалтов отличаются: тягучестью речи и самобытной певческой культурой. Кстати о певучести: в гостинице, где мы остановились, было прекрасное кабаре при ресторане, а также свой вокально-инструментальный ансамбль. А вообще, Таллин покорил нас доброжелательностью и необычайной сплочённостью людей. Быть может, это оттого, что эстонцев совсем чуть-чуть на планете Земля?..
– Ну и наконец… – продолжил за Игоря Николай, – «А с платформы говорят: "Это город Ленинград"»?
– Точно! Только это не город – это огромный музей! Не представляю, как можно жить в музее, но люди живут как-то. Хотя там и люди особенные. Но знаешь, Колян, давай всё же я тебе Ленинград в другой раз отдельно опишу, а то в двух словах не получится, а подробно, боюсь, не успею. Послушай пока забавную историю, которая с нами там приключилась.
Мы хоть и не в центре жили, но всё ж в интуристе (у Ольги моей знакомая нашлась, она и пристроила в относительно недорогую гостиницу). Что нам там особенно нравилось, так это гриль-бар: если захочешь, прямо при тебе приготовят стейк или курицу на гриле, ну и пиво там всегда в большом ассортименте имелось, я уже молчу о мороженом знаменитом, выпечке, коктейлях разных, кофе и прочих радостях сладкоежки. Так вот, в один из вечеров мы, страшно уставшие от скитаний по Эрмитажу, спустились поужинать в этот самый гриль-бар. Столик рядом с нами заняли четверо мужиков явно не отечественного производства. Мы ждали заказ, и вдруг Оля мне тихонечко говорит: «Смотри, один из фирмовых начал записывать разговор вон тех двух наших парней. Шпионят, наверное, за ребятами». Попавшие в поле зрения иностранцев парни, изрядно накачавшиеся пивом с копчёной корюшкой и чёрными солёными сухариками, что-то оживлённо обсуждали, ни на кого не обращая внимания. Иностранцы же наоборот – вели себя так, будто не в баре находятся, а на важной пресс-конференции: старались не пропустить ни единого слова. И вот подвыпившие приятели ушли. Один из «шпионов», тот, кто записывал, тут же взял в руки листок и стал вслух по-русски читать: «Зря не начистили репу этим двум перцам – совсем они берега попутали. Согласен – по тыкве им настучать не мешало». «Was ist das?! Wie soll man das verstehen?!*» – прошипел он, обращаясь к своим спутникам. Те в ответ только плечами пожимали да глазки пучили. Жаль, ты не видел их рожи, Колян, – зрелище незабываемое! Нет, согласись, мы всё-таки великий народ, если двумя короткими предложениями можем заграничных умников под лавку загнать!
Ну ладно, теперь твой черёд меня просвещать. Рассказывай, о чём Соборка гудит. Ты, я слыхал, там в авторитете сейчас.
– Та какие, Игорёк, там авторитеты могут быть? Это ж, считай, филиал «Уголка оратора» в лондонском Гайд-парке! Там в кого ни ткни – авторитет. Хотя, конечно, кое-какой вес я имею… Ну что тебе рассказать? Гудит Соборка. Вот недавно обсуждали чемпионат страны по футболу, так болельщики «Черноморца» и СКА чуть не передрались! А вообще, ты ведь знаешь, всяк несёт туда новости из достоверных и не очень источников – Одесса ж не может без слухов, так где же как не на Соборке их обсудить? Это ж святое, это ж как памятник Дюку, как оперный или Потёмкинская лестница! Кстати, вчера «гудели» за дриблинг Лобановского и его мастерский угловой прямо в ворота «Днепра», ну и, конечно, об упущенной возможности увеличить счёт одиннадцатиметровым.
– А ты помнишь, – аж подскочил Игорь, – как наш Дубина (Двоенков) пробивал одиннадцатиметровый?! Вратарь уходил из ворот, чтоб тот пушечный удар не словить! И главное, никто особо его за это не осуждал – понимали, что лучше один гол пропустить, чем вратаря потерять.
– Да, были люди в наше время… Кстати о людях! Соборка намедни буквально на ушах стояла! Ефима Геллера знаешь? Гроссмейстера знаменитого! Так вот он в парке Шевченко давал сеанс одновременной игры.
– Это где обычно – перед спуском на пляж?
– Ну да, где к «Ланжерону» спускаться. Так вот, ты не поверишь, Игорь, но наш с тобой общий знакомый Фима Шмулер и ещё перворазрядник какой-то, Сергей Наконечный вроде, сыграли с ним две ничьих!
– Ай да Фима! И слесарь не последний, и шахматист! Хотя чему удивляться? Возьми, например, Вальку Блиндера, что мячик за СКА катает. Он тоже разносторонний малый: среднюю школу с серебряной медалью окончил, имеет офицерское звание и занимается в аспирантуре на кандидата наук.
– Да и мы с тобой, Игорёк, не такие уж и узкие специалисты… Пусть другие попробуют до нас допрыгнуть!
– Тоже верно. Ну а что новенького в моё отсутствие на студии приключилось? Не понесло ли высокое кинематографическое искусство каких-либо невосполнимых потерь?
– С потерями пронесло, – охотно принял пас Николай, – если, конечно, не считать чудилы из массовки, который так старался сыграть пьяного купчишку, что самым натуральным образом грохнулся на Потёмкинской и серьёзно повредил себе нос. Или вот ещё случай был (не о потере, но тоже неприятный): закончили мы съёмочный день в Воронцовском переулке и, как обычно, балагурили со Смирновым.
– Это с Федей из «Операции "Ы"»?
– Именно! С Алексеем Макаровичем Смирновым. Ты же знаешь, какой мировой он мужик. Мы пока машину ждали, тьма народа с ним поручкалась, ни один встречный просто так не прошёл – все благодарили, тёплых слов не жалея. Так вот, автобус наш задерживался, и я побежал через дорогу купить воды и что-нибудь пожевать. Возвращаюсь с покупками и вижу: стоит наш Макарыч как в воду опущенный. Есть ничего не стал, только воды попросил. «Что произошло?» – спрашиваю. «Да сопляк меня один расстроил, – говорит. – Его девушке я в книжке расписался, а этот суёт мне свою руку с гнусной татуировкой и указывает: «Вот здесь клейми!» Так мне противно стало!.. Я же видел детей и женщин фашистами клеймёных, а тут… Хотел послать сосунка, да его девчонка меня опередила: словами так его отхлестала, что на всю жизнь, негодник, запомнит».
– Да, девочка – человек!
– А ещё пока тебя не было, – с азартом продолжил Николай, – я скачки на нашем ипподроме отснял. Зрелище более чем захватывающее! О страстях на трибунах сказ особый – футбольным болельщикам такой кураж и не приснится даже! Но главное не это. Шеф нам с Лёнчиком (помощником моим) «телегу» не дал, поэтому пришлось аппаратуру на себе тащить. Навьюченные, как два ишака, загрузились мы в трамвайчик (как раз подошёл старый: продуваемый всеми ветрами, но красивый внутри и снаружи – люблю такие), и буквально сразу натолкнулись мы взглядом на необыкновенной красоты женщину! «Неизвестная» и «Мона Лиза» моментально померкли в моём сознании! Мы с Лёнчиком всю дорогу пялились, а потом как под гипнозом сошли вслед за ней на её остановке. Встретила её такая же красавица, но постарше – лет пятидесяти. Лето. Жара. Все женщины в коротких юбочках, шортиках, маечках, на ногах босоножки или сандалии, а эти ангелы в длинных платьях, недорогих, но красиво пошитых, и модельных туфельках. Необычные причёски, стройные фигурки и благородная бледность дополняют образ и, словно мощный магнит, приковывают внимание прохожих.
Идти за удивительными созданиями мы не посмели – стояли истуканами, пока нас не вывел из оцепенения голос пожилой женщины, торгующей на остановке семечками. «Смотрю я и вижу, – чуть насмешливо проскрипела она, – что вас тоже шибануло от их красоты. Местные они. Живут в конце улицы Кленовой в одном из домов для семей офицеров. В житейском обиходе дамочки простые: и в магазин ходят, и, как все, в очередях стоят. Общительные. Мать библиотекой заведует, а дочь преподаёт где-то». Мы информацию на ус намотали, женщину поблагодарили и отправились зарплату отрабатывать.
По возвращении с ипподрома я радостно доложил шефу, что нашёл подходящий типаж для сцены нечаянной любви советской переводчицы-гида и богатого иностранного туриста. «Она естественна и красива, как богиня, – восхищённо живописал я, – и красота её полностью соответствует выстроенному тобой образу!» Но что я услышал в ответ?! Наш «великий и ужасный» сказал: «Я вполне допускаю, что она красива и, возможно, даже умна, но, чтобы сыграть внезапно нахлынувшую любовь, красоты и ума недостаточно – нужен талант. Не тебе мне рассказывать, что значит порой эпизод. К тому же, если она такая умница и красавица, как ты описываешь, она может просто не согласиться. И вообще, пусть ищут те, кому это по штату положено, а то будет, как было уже однажды…» И так мне обидно стало… За себя, за неё…
– Так а что ж там у вас произошло, что так всё серьёзно теперь? – подтолкнул к продолжению Игорь.
– Это не у нас, это, хвала компартии, с другим режиссёром случилось, но грохот стоял такой, что ещё сто лет все помнить будут. В общем, нужен был колоритный мужик на роль бандитского главаря. Ролька крохотная, но крупным планом. Искали долго, за помощью даже в милицию обращались, потому как ни один из профессиональных актёров не подошёл. Помог случай. Нашёлся типаж в бродившей по киностудии группе экскурсантов. Ничего человеку не объясняя, его представили режиссёру, а тот подробненько описал, кем он видит «счастливчика» на экране.
– И что было потом?
– А был грандиозный скандал. С проверками и просто нервотрёпками по поводу и без оного. Дяденька тот оказался крупным партийным функционером, то есть практически нашим всем, а ему прямо в ясны очи его заявили, что рожа-то у него бандитская…
– Да уж, нарочно не придумаешь… Понятно теперь, почему твой шеф на молоко дует. Ну а ваши-то поиски чем увенчались?
– А не увенчались они ещё. После меня Кира, помощница режиссера, словно коршун выдернула из туристической группы симпатичную женщину и привела к шефу. Вот, говорит, нашла! И рост, и осанка, и лицо как с картинки, и на филейную часть любо-дорого посмотреть – глянь, говорит, попка курносенькая какая! Наш, говорит, типаж на все сто! У «виновницы торжества» от такого напора аж дыханье спёрло – стоит, бедняжка, слова вымолвить не может, только воздух ртом хватает. Не могу не заметить, что мэтра нашего такой реакцией не удивишь – дамы на первой встрече с ним всегда в лёгком шоке, вот он и решил, что и эта исключительно от счастья онемела, и спокойно приступил к детальному инструктажу. Он был уверен, что Кира свою протеже в курс дела ввела и, как положено, даже получила предварительное согласие, так что сюрпризов не ждал, описывал роль красочно и вдохновенно, не упуская ни единой детали, как будто перед ним уже утверждённая на роль вполне себе профессиональная актёрка, копытом от нетерпения бьющая. «Роль у вас, – говорил он, – будет небольшая, но о-о-очень важная: вам придётся показать глубину переживания женщины, влюбившейся в человека, которого любить не просто нельзя – опасно. Вы меня понимаете? Вы ведь сумеете сыграть любовь, правда? Мне думается, все женщины без исключения рождаются с этим талантом. И не волнуйтесь, вашим партнёром будет довольно известный театральный актёр, молодой и красивый к тому же. Никаких раздеваний и постельных сцен – только эмоции и немного чувственности: слегка на грани». На этих словах Кирина находка внезапно вновь обрела дар речи и с нарочитым ехидством спросила: «А кто вам сказал, уважаемый, что я всю жизнь мечтала обжиматься с первым встречным «вполне известным актёром», тем более на глазах у собственного мужа и его многочисленных родственников? Неужели вы думаете, что я бы не пошла в актрисы, если бы такое мне действительно было нужно? А вам, милочка, – она учительским взглядом просверлила помрежа, – пора бы уже отличать нос от того места, которое вы курносым назвали!» После такого заключительного аккорда я вышел, чтобы не смущать Киру, если вдруг шеф решит скормить её этой милой гиене прямо сейчас. В общем, Игорёк, подобрать правильный типаж очень даже непросто, потому что кино – это живопись времени, а время никуда не торопится.
– Абсолютно согласен! – широко улыбнулся Игорь.
Друзья, искренне любящие жизнь и дело, которому служат, тепло попрощались и разошлись. Вскоре и Вадим подошёл под ручку с Кирой, той самой помощницей знаменитого режиссёра, и мы втроём переступили порог киностудии. Мы шли, чтобы в который раз оставить здесь частичку себя, словно бросить монетку в море – мы шли, чтобы когда-нибудь обязательно вернуться сюда опять.
С тех пор прошло много десятилетий. Но даже здесь, в Америке, я не могу забыть проходную Одесской киностудии и незатейливую беседу двух операторов – друзей, которые говорят и не могут наговориться. Именно в этом, думаю, глубинный смысл сценария с названием «жизнь», и нет ничего проще, и нет сложнее, чем бьющиеся в унисон сердца близких по духу людей.
Не об этом ли писал Эдуард Асадов в своём стихотворении на все времена?
Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И утром, расставаясь улыбнуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.
Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять…

Мы выбираем сердцем  по уму…
Порой боимся на улыбку  улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться.


ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ

В декабре 1942 года почтальон города Рубцовска Алтайской области принёс в дом эвакуированной из Одессы семьи похоронку на Григория Мостового, пропавшего без вести под Сталинградом. Так у меня не стало отца. Бабушка прочла скупые жестокие строки, негромко вскрикнула и упала в сенях, потеряв сознание. Мама и старший брат (десятилетний ездовой помощник конюха) были тогда на работе, и как они приняли тяжёлую весть, мне узнать не пришлось (вместе со средним братом был отправлен на ночь к соседке), помню только, что жёны ещё троих бабушкиных сыновей, продолжавших отвоёвывать нас у фашистов, хлопотали над бабушкой, а у самих страх со слезами в глазах кипел.
Как мы пережили лихолетье войны, я вкратце описал в книге «Искусство маленьких шагов» – здесь хочу рассказать о жизни между надеждой и безнадёжностью в мирное время.
Много семей война покорёжила, многие извела подчистую, а наша стала одной из тех, что ищут своих пропавших родных долгие годы и верят всю жизнь, что найдут. Сколько же их, погибших и оставшихся безымянными? Пишут сейчас, что чуть ли не каждый второй – страшная мера горя, растянутого на много десятков лет!
И во время войны, и после мы ждали возвращения отца: во-первых, нередко случались ошибки, и живых записывали в погибшие, а во-вторых, был у нас повод надеяться, потому что нашёлся Витя – мой младший братишка, которого мы тоже считали пропавшим. По дороге в эвакуацию он, двухлетний малыш, заболел воспалением лёгких и был снят с поезда. Только после войны выяснилось, что сначала он попал в ташкентский госпиталь, а затем, чудом выживший, в детский дом. Через два года (в 1944-м) его усыновила семья Шаинских (да-да, родственники того самого всесоюзно любимого Владимира Шаинского – поэта-песенника).
Когда отец так и не вернулся с войны, мы стали писать во всевозможные организации и военные управления, но запросы либо оставались без ответа, либо ответы содержали только общую информацию: из госпиталей, например, мы получили данные о ранениях и сообщение, что убыл в действующую армию. Тогда мы нашли его однополчан: и тех морских пехотинцев, что защищали с отцом Одессу, и тех, кто оборонял вместе с ним Севастополь, но беседы с ними тоже не дали желаемого результата.
А потом нам попалась книга Бабаевского «Кавалер золотой звезды». Всем известно, что сильное желание рождает порой невероятные фантазии и чаще всего ложные надежды. Не миновала эта участь и нас. Прочитав роман, мы узнали в главном герое отца: тот же характер, те же принципы, да и внешне Сергей Тутаринов был схож с Григорием Мостовым. Единственное, что не укладывалось в головах, это как отец мог не вернуться в семью, ведь он очень любил всех нас, а особенно – маму. Мама была на редкость красивой и умной женщиной, к тому же великой труженицей – таких не бросают. И всё же мы решили связаться с Бабаевским. Списались и получили ответ: образ героя выдуман.
Время шло, а мы продолжали искать. Однажды маму пригласили на открытие мемориальной таблички на здании электростанции, где работал отец до войны, и один из его товарищей, тоже присутствовавший там, сказал ей, что будто бы видел недавно в Тирасполе очень похожего на отца инвалида. Я быстро собрался и уехал в Молдавию. Переговорив со всеми калеками на рынках Тирасполя, вернулся домой ни с чем, но решимости продолжать поиски не утратил – искал однополчан, связывался с волонтёрами. Со временем власти открыли доступ к документам военных лет, и мы снова обратились в архивы Минобороны и Военно-медицинской академии, мы даже в фонде Малахова кургана искали – там собраны документы, награды и личные вещи участников обороны Севастополя. Но снова всё было напрасно. Остался последний шанс – Валаам. Туда в конце сороковых годов вывезли из больших городов и поселили в специальных домах-интернатах бездомных инвалидов. А вдруг отец после очередного ранения потерял память…
Попал я на Валаам, находясь в командировке в Санкт-Петербурге. Испытания разработанного нами устройства шли успешно, поэтому у меня появилась возможность осуществить задуманное. Было лето и невообразимая красота Ладожского озера, был ухоженный остров Валаам с главной достопримечательностью – Спасо-Преображенским монастырём, вокруг которого разместились аккуратные жилые постройки, и было рядом со всем этим благолепием унылое кладбище – последнее пристанище инвалидов, спасших мир от фашизма. Я разыскал на острове старожилов и долго говорил с ними. Они рассказывали, а я от злости сжимал кулаки: люди положили жизни свои и здоровье за родину, а родина их предала забвению и нищенскому существованию.
На Валааме мои поиски и закончились. Отца я и там не нашёл – ни среди живых, ни среди мёртвых, но с той поры полюбил тишину: в тишине лучше думается и вспоминается, только в тишине можно прокрутить жизнь до тех дней, когда все были живы и казалось, так будет вечно. Теперь я, чтобы не пропасть без вести, записываю свою судьбу, превращая прожитое в короткие зарисовки, которые, возможно, когда-нибудь выльются во что-нибудь большее.
Я давно оставил страну своего нелёгкого детства и юности, но она не оставляет меня. Однажды перед выступлением в бруклинском литературном клубе я услышал стихотворение Юрия Шехмана «Валаам» и буквально оцепенел от его горькой и мощной правды: показалось, что написано оно не одним человеком, современным поэтом, а сотнями тех солдат, что были там и остались. Я тоже там был и теперь каждой жилкой чувствовал их боль и обиду. В полной тишине звучали обвинительные слова, и я не могу не предложить вам хотя бы фрагмент этого сильного стихотворения:
Отгремела последним салютом война,
Отдымили сожжённые хаты,
Неужели конец? Неужели весна?
Неужели не гибнут солдаты?..
Ох, не всем удалось уцелеть на войне,
Разминуться с осколком снарядным,
Проскочить между пуль, не погибнуть в огне,
Не застыть в Ленинграде блокадном...
Жив остался – спасибо скажи, инвалид,
Видно, кто-то просил о солдате…
Только ночью нога нестерпимо болит –
Та, отрезанная в медсанбате…
Есть на Ладоге остров большой – Валаам,
Мест родимых отсюда не видно –
В монастырских постройках с грехом пополам
Здесь устроили Дом Инвалидный.
Ни свиданий, ни отпуска здесь не дают,
Здесь мечты о свободе напрасны.
Здесь нашли инвалиды последний приют,
Здесь отмучились, здесь и угасли...
Прошло 75 лет со дня окончания Второй Мировой войны, но человечество так и не выучило урок. Корейская война, вьетнамская авантюра США и афганская СССР, череда войн арабских стран с Израилем и религиозный конфликт в Югославии, раздробивший её на мелкие государства, гражданская война в Сирии, аннексия Россией Крыма и поддержка ею сепаратизма в Донецкой и Луганской областях Украины, захватнические настроения стран в других уголках мира – всего этого не должно было случиться после той страшной войны, но случилось. Снова гибнут люди, рушатся города и государства, а военные всё наращивают боевую мощь, всё более совершенное оружие изобретают лучшие умы стран и народов. ООН, созданная для поддержания мира и безопасности на планете, для развития дружеских отношений между государствами, стала откровенно бесполезной организацией. Европейский Союз тоже трещит по швам, и государства не только на высшем уровне не желают слушать и слышать друг друга – они в народах своих культивируют неприятие и агрессивность по отношению к другим народам. Я ездил по странам Европы и удивлялся, с какой неприязнью французы, например, отзываются об англичанах и как англичане не любят немцев. И ведь никто толком не мог объяснить почему.
Нюрнбергский трибунал осудил и приговорил когда-то главных нацистских преступников, повинных в миллионах загубленных жизней, а кто сегодня осудит не менее кровожадных политиков? Или жертвы на необъявленной войне не считаются? Кстати вспомнилось интервью на «Эхо Берлина» российского политолога и публициста Андрея Пионтковского. Он, осуждая действия Российской Федерации в Сирии, сказал: «Сирийский мальчик из Алеппо один из тех тысяч, на которых мы тестировали все системы нового российского вооружения, а также все системы координации разных типов вооруженных наших отрядов (самолеты, корабли, стрелки, пехотинцы, танкисты), перед смертью пообещал пожаловаться Аллаху. […] Агностик всю свою сознательную жизнь, я никогда так страстно не желал раньше, чтобы бог был. И чтобы мальчик из Алеппо рассказал ему обо всем». Сколько же ещё мальчиков и девочек должно погибнуть и рассказать богу о своих мучителях, чтобы мир опомнился? Сколько людей должны искать своих пропавших без вести родных, чтобы военная машина сломалась под натиском горькой надежды, замешанной на любви?
Девятый президент Израиля Шимон Перес однажды сказал Путину: «Враги и вражда являются самыми большими потерями в жизни», и я с ним абсолютно согласен!



ЗАБЕРИ МЕНЯ ДОМОЙ

Мы лишь точки мирозданья,
Чья-то тонкая резьба.
Наш расцвет и угасанье
Называется – судьба.
Валентин Гафт

Реабилитационный медицинский центр «Минора». Из палаты моей жены Алюськи открывается живописный вид на залив Атлантического океана и зелёный ухоженный уголок природы с бордвоком для прогулок. Жена оказалась здесь после пятидневного пребывания в районном госпитале. Три года назад ей диагностировали рак пищевода, и всё это время наша семья вела непримиримую борьбу с её тяжким недугом, но критический день настал, и мне впервые пришлось вызывать скорую.
В приоткрытое окно палаты веет свежестью океанского бриза, доносится радостный щебет птиц, изредка эта идиллия нарушается шумом спешащих куда-то патрульных вертолётов. На променадной дорожке вдоль залива удобные скамейки в кустарниковых нишах и деревья с ещё молодой листвой зовут посидеть в тени, насладиться видами. Туда родственники или специальные работники, так называемые хоматенды, вывозят подышать свежим воздухом пациентов клиники. Снуют по заливу корабли, катера, яхты, водные мотоциклы, в небе танцуют чайки, семенят крыльями утки – всё это создаёт атмосферу покоя, необходимую для восстановления сил после тяжёлого хирургического или медикаментозного лечения. Инсульт с частичным параличом, инфаркт, диабет, болезнь Альцгеймера на разных стадиях, астма, артрозы и онкозаболевания – это лишь краткий перечень недугов, лечение которых закрепляется тут. И, естественно, каждый из попавших сюда надеется если не выздороветь окончательно, то значительно улучшить здоровье.
Центр работает как хорошо отлаженный механизм: приём пациента, предварительный осмотр, размещение в комфортной, чаще всего одноместной палате проводится без проволочек и с исключительным вниманием со стороны персонала. Затем проводятся необходимые тесты: берут кровь на анализ, измеряют давление и температуру, при необходимости делают рентген, после чего, сверив полученные данные с данными в сопроводительных документах, лечащий врач назначает курс реабилитационной терапии.
Условия проживания тоже не могут не радовать: чистота стерильная, в просторных палатах огромные окна с видом на залив, настенный телевизор с набором программ на родном для пациента языке, удобная многофункциональная кровать со множеством степеней подъёма и положений, специально оборудованная туалетная комната, индивидуальное кресло на колёсах, платяной шкаф, прикроватная тумбочка, светильники, переносной обеденный столик, два кресла, переговорное устройство для вызова медсестры. На каждом этаже имеется большой холл с двумя огромными телевизорами, который используется и как столовая, и как зал для культурного отдыха: здесь устраиваются музыкальные вечера, встречи с артистами, а также пациентам предоставляется возможность заниматься декоративно-прикладным творчеством, что наравне с основным лечением помогает восстановлению утраченных функций. Имеется в клинике и уютный уголок для тихих игр и чтения: с диванами, телевизором, компьютером, шахматным столом и небольшим выбором книг на английском и русском языках. Питание – трёхразовое, и можно составить меню на неделю. Порции большие, еда всегда подаётся горячей. В случае с моей женой, правда, предложенное меню не подошло, и мы, согласовав рацион с врачом, перешли на домашнее питание.
Коварная болезнь вошла в нашу жизнь незаметно – не было для неё оснований: никто из родственников не болел, имеются долгожители (мать прожила почти сто два года, единственный брат приближается к девяностолетию), климат в семье тёплый, без скандалов и выяснения отношений, любовь детей, внуков и правнуков, нормальное питание, ежегодные медицинские осмотры, и вдруг такой ошеломломительный диагноз! У неё никогда не было проблем с пищеварением, не было даже недомоганий, не то что боли. Как вообще такое стало возможно? Не секрет, конечно, что больных, реальных и мнимых, имеющих страховки по программам Медикейд и Медикэр, в США лечат годами, потому что это денежный ручеёк для врачей низкой квалификации, но люди всё равно заключают договоры, надеются, что их врач не такой, верят, что он служит здоровью на совесть. Мы были из тех, кто доверился и пожалел об этом. Да, настоящий профессионал стоит дорого, но не дороже ведь наших близких. Эту простую истину понимаешь, когда сталкиваешься с бедой лицом к лицу и с горечью осознаёшь, что её можно было предотвратить. Народная мудрость гласит: упасть не беда – беда не подняться. Чтобы упав подняться, мы наконец нашли специалиста высокого класса.
Были повторные медицинские тесты, тяжелейший курс дооперационной химиотерапии, затем пятичасовая операция, за которой последовала длительная реабилитация. Следующие осмотры и лабораторные исследования подтвердили, что операция принесла успех, и это было правдой – действительно наступила ремиссия. Прекратившиеся беспричинные боли, строго дозированная еда, визиты к детям и знакомым вернули жене вкус жизни, и казалось, счастью не будет конца! Но прошёл год, и болезнь проявилась вновь: боль в животе, рвота, проблемы с приёмом пищи (даже вода с трудом поступала в желудок), обезвоживание, головокружения и обмороки, жене стало трудно передвигаться даже в пределах квартиры. Несколько сеансов химиотерапии оказались абсолютно бесполезными, к тому же истощили последние ресурсы организма. Стоимость химических процедур высока, а результат – смерть, оттянутая во времени. Я имел возможность в этом убедиться, проанализировав течение болезни не только моей жены, но и других пациентов с такой проблемой. К сожалению, слишком поздно узнал, что в Израиле научились выявлять рак пищевода на ранней стадии и около семидесяти процентов заболевших теперь полностью излечиваются у них. Странно, что в США, да и других развитых странах, этот опыт не тиражируется.
Однако вернёмся в «Минору». Чистая и светлая палата, вежливый медперсонал, постоянное присутствие членов семьи, весело обсуждающих хорошие новости, укрепили в моей жене надежду на выздоровление. Да и нам казалось, что болезнь отступит под натиском любви, решимости жить и медицины. И действительно, дней через десять у Алюськи полностью ушла отёчность, она уже могла сидеть и самостоятельно есть. Но однажды состояние снова ухудшилось, и тогда мы узнали, что не всё в этом первоклассном центре такое, каким представляется. Беда в том, что узкий специалист здесь осматривает и делает назначения лишь при поступлении, а далее пациенты с абсолютно несходными заболеваниями вверяются заботам одного-единственного врача – так сказать, на все руки мастера.
Вызвать гастроэнтеролога оказалось целой проблемой – дежурный врач и несколько медсестёр обслуживали тридцать палат, а потому были вечно заняты кем-то или чем-то другим. Но решительность и упорство моей дочери всё же увенчались успехом. В палату вошёл пожилой плохо говорящий по-русски доктор в ермолке, задрал на жене сорочку, ткнул пару раз пальцем в живот, спросил: «болыт?», сам себе ответил «хорошо» и ушёл. Мне это напомнило высказывание Раневской о прогрессе в медицине: «В молодости у врача мне каждый раз приходилось раздеваться, а теперь достаточно показать язык». Визит профильного врача тем не менее позволил жене получить капельницу с физраствором, обезболивающий укол и специальные пластыри от рвоты (их клеят на грудь и на руку выше локтя). И (о чудо!) назначения доктора в ермолке принесли результат: у жены появился аппетит и желание узнать новости, а у семьи – возможность вывезти её к заливу подышать свежим воздухом.
Прогулявшись по набережной, мы с Алюськой отпустили детей, а сами присели полюбоваться пейзажем. Катились медленно волны, смеялись чайки, и казалось, нет ни болезни, ни проблем, связанных с ней. Жена улыбалась, слушая мои байки, но вдруг осторожно спросила:
– Как думаешь, что происходит сейчас с той непонятной женщиной? Помнишь её – моё повторение?
– Разве такое забудешь? – с полуулыбкой ответил я. – Только она, скорее, тень твоя, а не твоё повторение.
Дело в том, что в недавнем прошлом мы по странному стечению обстоятельств постоянно сталкивались с совершенно посторонней женщиной, которая была мало того что абсолютной тёзкой жены, так ещё и родилась в том же году и в том же месяце, и только дни рождения их отличалась – она родилась на четыре дня раньше. Но более удивляло другое: из множества однотипных медицинских учреждений она каким-то невероятным образом выбирала именно то, которое выбирали мы, хотя жила в другом районе Бруклина. А ещё эта женщина сломала однажды ту же руку, что и моя жена, и обратилась в один с ней госпиталь – в тот самый день и в тот самый час. В следующий раз судьба их свела примерно через месяц – обе проходили сонографию. Апофеозом странных совпадений стало одновременное получение удостоверения жителя Нью-Йорка. И вот теперь моя тяжело больная Алюська тревожилась о ней – совершенно чужой и неважной. Ну как тут не вспомнить стихи Елены Мироновой: «Какая роскошь – быть не модной, // А быть самой собою – штучной»? Нужно быть штучной, чтобы думать о других, стоя на краю жизни, не так ли?
Каждый из членов нашей семьи старался приносить побольше хороших новостей – говорят, положительные эмоции помогают в борьбе с болезнью. Я исключением не стал и рассказал жене историю о том, как онкобольные дети побороли болезнь радостью: их попросили описать ситуацию, в которой очень хотелось бы оказаться, и выполнили желания.
– Очень интересный эксперимент, мой дорогой, – сказала на это жена, – но кто мне даст новую печень, почки, селезёнку – всё, что поглотил рак? Кто подарит возможность есть без проблем – просто есть, как все люди? Я вынуждена голодать, чтобы спастись от боли. Я не знаю, как долго смогу выдержать это моё сомнительное спасение, похожее больше на пытку. Как я жалею сейчас, родной, что не послушала тебя и не согласилась поехать в Израиль, когда болезнь ещё не свирепствовала так сильно… И деньги были… даже на операцию бы хватило… Мы даже медицинские карты туда не отправили на освидетельствование из-за моей беспечности, а ведь могли… Теперь время упущено, и всё, что мне остаётся, это ждать капельницы с физраствором, как манны небесной, чтобы не превратиться в мумию раньше срока. Ты знаешь, они мне окончательно уничтожили вены. Здесь на всю клинику только одна медсестра, Анечка, всегда и сразу находит вену (кстати, она была в Союзе доктором), остальные никудышные мастера. И знаешь, после неё я действительно оживаю. Ты не поверишь, но меня оставляют боли в желудке, исчезает не только рвота, но даже позывы на неё, а главное – появляется аппетит. Только я ведь здесь не одна такая… да и быть постоянно на капельнице тоже нельзя.
Вскоре она начала худеть с пугающей скоростью и, естественно, ослабевать. Никакие полезные продукты, ни соки, ни овощи, уже не в состоянии были сдержать процесс угасания. Болезнь стремительно прогрессировала, редкие визиты врача и лаборантов картину, увы, не меняли.
Последние сорок восемь часов я был с женой неотлучно. Незадолго до кончины она тихо, но с оглушительной надеждой в голосе произнесла: «Забери меня домой!» Я очень хотел исполнить её желание, но не успел. «Минора» находится на балансе еврейских организаций, и в выходные здесь на два корпуса с сотнями пациентов остаётся всего один врач – его невозможно было найти ни в субботу, ни в воскресенье. Врач, которая вела мою жену, взяла недельный отпуск и уехала, скорая таких пациентов не возит, администрации работать по выходным устав не велит. В общем, бардак в чудесном медицинском центре прошибить мне не удалось.
Ей становилось всё хуже и хуже. Когда закончилась капельница и два кислородных баллона, жена впала в кому. Я сидел в густой тишине палаты и ждал – я надеялся уловить счастливый миг возвращения, больше всего на свете хотел снова услышать родной заветный голос, хотя бы несколько бесценных слов. Мои надежды оказались напрасными.
Говорят, что время лечит. Я пока этого не ощущаю. Недавно мне попались пронзительные строки Татьяны Черненко:
Родные никогда не умирают,
Бесследно не уходят в никуда,
Они в молитвах наших воскреcают
И остаются в сердце навсегда.
Я полностью согласен с этим. Забыть – значит предать. Я никогда не забуду тебя, моя родная Алюська. И никто из нас не забудет…


РЕЗОНЁР

В США мне пришлось освоить разные сферы деятельности. Поскольку в Нью-Йорке промышленных предприятий, соответствующих моему диплому инженера-механика, не было, я работал в различных мастерских Лонг-Айленда и штата Нью-Джерси. Работал в основном фрезеровщиком или расточником и около двух лет наладчиком. Случались, конечно, работы, требовавшие особых инженерных знаний и опыта (когда осваивали новую продукцию, например), но реже. Словом, был я и швец, и жнец, и на дуде игрец: в самые «жаркие» годы с семи утра занимался наладкой станков (от 8 до 12 машин), то есть инженером-наладчиком день начинал, а потом в фрезеровщика или расточника превращался, которого мёдом не корми, дай работу станков, утром налаженных, проконтролировать. И так по десять часов всю рабочую неделю. Однажды мне всё это надоело и решил я кардинально поменять род деятельности. И поменял – стал менеджером и отработал пятнадцать лет в разного рода газетах и журналах. А ещё я изредка подрабатывал помощником адвоката.
Как-то с кучей документов выхожу из адвокатского офиса и встречаю своего хорошего знакомого из Одессы.
– Виктор, ты ли это?! Здоров, дружище! – говорю ему. – Идёшь в адвокатский офис, чтобы объявить кому-то войну?
– Знаешь, Сэм, мне не до шуток, – отвечает он. – Иду на консультацию. Жизнь здесь достала до не могу. Жена вкалывает, а я, не имея постоянной работы, играю в «дубль пусто» в садике на первом Брайтоне. Совесть заела. Хочу развестись, чтобы не мучить Галю и взрослую дочь. Думаешь, я здесь байдыки бил? Да нет – хватался за любую работу! Хватался и быстро её терял: у меня, знаешь, всегда были проблемы с иностранным языком, я даже чуть не завалил кандидатский минимум на экзамене по английскому, и теперь он опять меня добивает. В последнее время серьёзная ностальгия накатила… Чтобы не опуститься до ханыг с бордвока, вступил в клуб одесских пенсионеров, играющих в шахматы и домино, поскольку с судьбой уже наигрались – хоть настоящую одесскую «мову» послушать: приколы и шуточки. К тому же там наглого быдла нет, «решателей» из бывших кооперативов, обычные заводчане в основном – с Кирова, Радиалки, Кинапа, Прессов и т. д. Они тянут лямку времени к финишу, вот я к ним из тоски по Одессе и прилепился. Такие, брат, пироги.
– Слушай, ты читал когда-нибудь «Капитал» Маркса? – спрашиваю.
– Что за подначка, Сэм? – недоумённо отвечает он.
– И в мыслях не было. Просто напомнить решил, что Маркс был обычным экономистом, а ты кандидат экономических наук и в Союзе на крупном предприятии трудился замом директора по экономике. Так что включи мозги, купи компьютер (подойдёт даже самый дешёвый) и освой всего одну бухгалтерскую программу – начнёшь зарабатывать реальные деньги. Ты же профессионал каких мало! Ты можешь с высокой степенью точности оценить перспективы любого нового бизнеса, а значит, помочь клиенту понять, стоит начинать или нет, то есть что ждёт на выходе: доход или «цурес». Понимаешь меня?
– Это ты меня, видимо, не понимаешь, – чуть не сорвался на крик Виктор. – Я же чётко проблему определил: не даётся язык мне, хоть режь!
– После окончания бесплатных курсов при Еврейском Центре на Брайтоне или при синагоге, – не заметив его раздражения, продолжил я, – ты конечно никогда не сможешь внятно объяснить работодателю, что являешься первоклассным специалистом, а вот если выслушаешь меня и последуешь совету, то всё у тебя получится. В «Наяне» работает Борис Кердемун, который возглавляет при Национальной академии наук США Ассоциацию учёных и инженеров из Союза. Его задачей является познакомить бизнес Америки с наработками учёных и изобретателей из нашей бывшей родины. Среди членов этой ассоциации есть и подобные тебе, то есть плохо говорящие по-английски, но поскольку в их профессиональных знаниях и умениях инвесторы видят реальную прибыль, организация на первых порах обеспечивает каждого переводчиком, а со временем отправляет на волонтёрские курсы, где они изучают не только разговорный английский, но и английский, охватывающий необходимую научно-техническую сферу. Обучают там нашего брата бывшие дипломаты и преподаватели вузов – учат с самых азов, как пианиста учат правильной постановке рук или певца умению правильно дышать. Я, к сожалению, недолго занимался, так как скоро подвернулась работа, но и этого вполне хватило, чтобы почувствовать себя гораздо свободнее. А тех, кто оканчивает курсы, ассоциация трудоустраивает (недурно, кстати, зарабатывая на этом – заинтересованные фирмы щедро платят за высококлассные мозги). Поэтому, Виктор, прекращай себя жалеть и займись делом.
– Да, Сэм, красиво говоришь, заманчиво. Вот даже прямо сейчас бежал бы в эту ассоциацию. Но муторно мне здесь, понимаешь? Не вписываюсь я в этот ландшафт. Ну да ладно, не будем о грустном. Слушай, а может вдарим по пивку на бордвоке? Вспомним нашу жизнь в Одессе, идёт?
– Идёт. Но, чур, плачу; я!
В кафе «Татьяна» на бордвоке мы провели несколько часов, глуша ностальгию разговорами под фирменное жаркое с бочковым пивом и раками.
Прошло два с небольшим года. Было лето, жара ощущалась даже после шести часов вечера. Я стоял в беспросветной пробке в Стейтен-Айленде – случилась очередная авария на подъезде к мосту Верразано. Распахнув окна в своей машине, я от нечего делать поглядывал по сторонам и вдруг буквально напоролся взглядом на Виктора – он скучал в машине рядом с моей.
– Здоров, бродяга! – крикнул ему.
– О! – изумлённо и радостно воскликнул в ответ он. – Вот это встреча!
– Ты, я вижу, всё-таки стал частью американского ландшафта! – подначил я, как сделал бы каждый уважающий себя одессит. – Давно сдал экзамен Понаёти*? Неплохая у тебя лошадка. Может быть, не дай бог, ты даже уже и работаешь?
– Не просто работаю, Сэм, а пашу почти круглые сутки и очень этому рад! – охотно ответил Виктор. – Читаю лекции в колледже и имею собственный бухгалтерский бизнес. Купил фазенду в Поконо, дочка оканчивает колледж в Манхэттене, Галя работает и как пчёлка вкалывает на приусадебном участке. Заезжай к нам со своей Алюськой. Ты, дорогой друг, вдохнул в меня тогда струю свежего воздуха, и я этой услуги никогда не забуду! Я действительно обратился к указанному тобой человеку в «Наяне», он посодействовал моему поступлению на волонтёрские курсы, и там закрепили за мной опытнейшего репетитора: очень привлекательную особу средних лет, которая буквально сходу заставила меня заговорить! На первом же занятии! Зубрить тоже, конечно, потом пришлось все эти правильные и неправильные глаголы, но учёба больше не казалась мне мукой. В общем, три раза в неделю по два с половиной часа разговоров на разные темы через неполных шесть месяцев дали отличный результат! Слушай, а давай, когда начнётся движение, развернём наши «тачки» и поедем ко мне?! Дело говорю! Соглашайся, Сэм!
– Спасибо, дружище, однако, как говорила незабвенная Бэба, «при всей моей любви к фаршированной рыбе, если вы сейчас мне её даже даром предложите, я всё равно не смогу ответить взаимностью». Прости, Виктор, но сегодня никак не получится: важная встреча назначена – не отменить. Но мы с Алюськой обязательно вас навестим.
– Замётано, Сэм! – живо отозвался Виктор. – Созвонимся и встретимся! Очень хочу тебя хоть чем-то отблагодарить! Да и Галя будет рада – частенько о тебе вспоминает, особенно когда мне что-нибудь сложное удаётся: резонёра своего благодари, говорит.
– Резонёра? Звучит не очень, если честно, – насторожился я.
– Ты что, Сэм! Резонёр – это актёр, играющий рассудочных людей, склонных к назидательным рассуждениям. Для меня ты классно это исполнил! И откуда в тебе такой дар убеждения? Хотя о чём я? Ты же был не только конструктором, но и лектором-международником, а потому красиво врать, рассуждая о будущем, твоя святая обязанность. Жванецкий, часом, не после твоей лекции монолог «Скоро будет хорошо» написал? Но мне ты не соврал – ещё раз спасибо за это! Вот моя визитка, и мы с нетерпением ждём тебя и твою жену в гости.
Хорошо всё же бывает, друзья!


СИСТЕМА «НИППЕЛЬ»

Новенький «Лексус» уверенно шёл к бруклинскому ресторану «Визави», где Игорю и его жене Наталье предстояло от души повеселиться на свадьбе друзей.
Игорь – программист в аналитической группе солидной фирмы на Манхэттене, Наташа – врач-терапевт, она работает в одном из госпиталей Нью-Джерси. Каждый из супругов прошёл нелёгкий путь становления в эмиграции и, преодолев материальные, психологические и лингвистические трудности, прижился и даже полюбил некогда чужую страну. В этой стране они нашли друг друга, в этой стране родился их чудесный малыш.
Полуденный июльский зной ослабил хватку, и дышать стало легче. Подъезжая к мосту Джорджа Вашингтона, Игорь отключил кондиционер, открыл окно и подставил лицо гудзонскому бризу – ветер, радостно приняв приглашение, заполонил салон ароматной свежестью, и путь от Северного Нью-Джерси до Бруклина перестал казаться длинным.
Непринуждённо болтая под лёгкую музыку, пара минула мост и добрую часть Манхэттена, стремительно отдалялся и огромный авианосец-музей «Интрепид» со всеми своими боевыми самолётами на борту, а также сверхзвуковым пассажирским лайнером «Конкорд» и подводной лодкой на пирсе рядом. Игорь значительно сбавил скорость лишь в новом районе, застроенном непохожими друг на друга высотками. Район этот тянулся вдоль реки до мемориала памяти о трагедии 11 сентября 2001 года – тихий элитный уголок, утопающий в зелени и качающий на причалах роскошные яхты, свидетельствовал о том, что жизнь продолжается, несмотря ни на что.
До цели оставались считанные километры, когда на въезде в тоннель Бруклин – Бэттери их машину подрезал амбулет. На заднем стекле колымаги красовалась надпись: «Не торопись – наверху принимают круглосуточно!».
– Можно подумать, к тебе это не относится, умник! – мысленно рявкнул Игорь водителю медперевозки и скосил взгляд на жену – не испугалась ли.
Наташа, глядя в зеркало над своим сидением, подправляла ресницы и брови.
– Как же она хороша! – восхитился он. – И новая причёска ей очень идёт: вроде ничего особенного, а лицо ещё красивее стало!
Наташа действительно была очень красивой женщиной, к тому же ещё и умной – она прекрасно ладила с его родителями, и родители отвечали ей неподдельной любовью. Обожали они и трёхлетнего внука Макса – копию Наташи, лишь вихрастыми кудрями походившего на Игоря в детстве.
Ситуация с амбулетом напомнила Игорю историю их с Наташей знакомства. Был вечер. Игорь ехал с основного места работы на подработку – потенциальный клиент соблазнил возможностью заняться разработкой оригинального программного обеспечения. В компании, где Игорь трудился официально, эксперименты не приветствовались и любое отклонение от курса могло стоить места, а молодого программиста так привлекали неизведанные пути!.. И вот он ехал в своём первом заработанном здесь авто (неновом, но комфортабельном и послушном, отлично справляющимся с дорогой) и предвкушал радость творчества, но вдруг на перекрёсток, заполненный ожидающими зелёного сигнала машинами, выскочили три велосипедиста. Они съехали с тротуара на дорогу в момент начала движения автомобилей и помчались навстречу потоку. Водители, чтобы избежать столкновения с юными хулиганами, стали беспорядочно маневрировать, не всегда заботясь о тех, кто сзади, и один из таких манёвров заставил Игоря экстренно затормозить: шедшая впереди машина резко повернула влево, и, обескураженный, он остался один на один с двухколёсными бестиями. Игорь затормозил прямо на перекрёстке и тут же получил удар в область задней двери. За рулём «Тойоты-Короллы», врезавшейся в него, сидела очень привлекательная девушка в хиджабе – она болтала по телефону и не успела сориентироваться. Косой удар в район багажного отделения и правого заднего колеса был настолько сильным, что передняя часть «тойоты» застряла в образовавшемся углублении. Велосипедисты поняли, что стали причиной аварии, и сделали, как говорят в Одессе, «ноги» – мгновенно разлетелись в разные стороны и скрылись из виду.
Игорь отстегнул ремень безопасности и, превозмогая боль в левом предплечье, колене и от ссадин на лице, вышел из машины и подошёл к девушке:
– Как Ваше самочувствие? – спросил он. – Вы не ушиблись?
– Со мной всё в порядке, спасибо. Странно только всё это: я ведь медленно начала движение, а значит, не могла с такой силой в вас въехать.
– Я сигналил на перекрёстке, вы разве не слышали? Вы совершенно свободно могли объехать меня.
– Я почему-то не видела вашего автомобиля... – рассеянно сказала она.
Игорь печально улыбнулся:
– Просто как в известном английском анекдоте: «Сэр, вы слышали, какая вечером была гроза?!» – «Нет, я с женой разговаривал».
– Хороший анекдот, но я пока не замужем.
– А вы хоть юношей на велосипедах видели? – не унимался Игорь.
– Одного видела. Он на большой скорости пролетел по тротуару против моего движения и скрылся за углом магазина.
– Так вот, мой автомобиль не случайно оказался на перекрёстке – этому поспособствовали трое велосипедистов, одного из которых вы видели на тротуаре: они мчались прямо под мои колёса. Не мог же я сбить детей, устроивших цирк на дороге?
– Ну не знаю… Как-то всё это странно… – упрямо твердила девушка. – И я тут при чём? Я стояла на положенном расстоянии от перекрёстка, при смене сигнала с красного на зелёный тихонечко начала движение. Не слепая же я, чтобы не увидеть впереди себя стоящий автомобиль? Что-то не складывается у меня в голове этот ребус.
– А нет никакого ребуса, – парировал Игорь. – Вы были чем-то озабочены, разговаривая по телефону, вот и не среагировали на изменения обстановки. Вы, надеюсь, не забыли, что не я в вас врезался, а вы в меня? Ремонт, кстати, в немалые деньги влетит. Что делать будем, милая барышня?
– Будем вызывать полицию, – ответила она. – Я буду настаивать, что ехала правильно. А вам, кстати, и скорую не мешало бы вызвать.
В этот самый момент к перекрёстку подъехала Наташа. Она обратила внимание на неумелые попытки молодого человека остановить кровь на своём лице и не смогла не помочь.
Обработав ссадины, Наташа угостила пострадавшего бутылочкой холодной воды и, оставляя визитку с телефоном медицинского офиса, где работала, предупредила:
– Могут проявиться отложенные, так сказать, осложнения. – И добавила: – Если вдруг возникнут со здоровьем проблемы, не стесняйтесь звонить, ладно?
Игорь не вникал в смысл слов, он как губка впитывал голос, движения, взгляды – он внезапно отчётливо понял, что именно с этой женщиной хочет дожить до старости (много позже Наташа призналась, что испытала тогда такое же чувство). Всё для него вдруг стало неважным, кроме этого случайного счастья, но на место прибыла полиция, а для Наташи наступила пора продолжить прерванный путь.
Полицейские выслушали и зафиксировали доводы сторон, а также показания свидетелей происшествия. Все указывали на виновность девушки, к тому же выяснилось, что за предыдущие нарушения она была лишена водительских прав, а машина её не имела подтверждённой страховки. В итоге правонарушительница в наручниках отправилась в полицейский участок, а Игорь домой.
И дома, и на работе он не находил себе места от желания вновь увидеть Наташу – спасительницу и похитительницу его покоя, но здоровье было в порядке, а придумать другую причину связаться с ней почему-то не получалось, когда же, наконец, пришло решение просто пригласить её на свидание, раздался звонок из его страховой компании и дежурный клерк сообщил такое, от чего любовный дурман тут же рассеялся. Игоря уведомили, что ремонтировать автомобиль ему придётся за собственный счёт, т.к. страховая компания второго участника ДТП (непонятно откуда вдруг взявшаяся страховая компания) предъявила веские доказательства невиновности их клиента, а многочисленные свидетели готовы подтвердить под присягой, что в столкновении виноват именно он – Игорь.
– Но позвольте, а как же показания свидетелей с места аварии?! Зафиксированные полицией, кстати! – искренне возмутился новоиспечённый виновник. – Вы протокол читали?! А что автомобилем управлял человек, не имевший на это права, это как? Это во внимание не принимается?! Она прав лишена, понимаете?! И откуда вдруг появились все эти её свидетели?! Ни одного, помнится, не было!
– Раньше не было, а теперь их даже с избытком, – ответил бесцветный голос, – и это значит, что осуществить ремонт за счет компании вам не удастся. Вы признаны виновником ДТП, а ваша односторонняя страховка не предусматривает выплаты в таких случаях. Отсутствие у противной стороны разрешения управлять транспортным средством также не даёт вам права на компенсацию – этот аспект на страховку никак не влияет, он находится в плоскости интересов полиции, а не наших. Кроме того, за введение компании в заблуждение у вас в договоре теперь появятся штрафные баллы с последующим увеличением страховых взносов.
Да, вот именно так с вами поступят, если вы оформите одностороннюю страховку в Бруклине. Вы будете платить двести долларов в месяц понятно кому, но непонятно за что. Впрочем, система «ниппель» везде работает одинаково: страховые транспортные компании, получая и увеличивая доходы за счёт клиентов, ничего и никогда этим клиентам не возвращают.
Игорь, считая себя правым, решил не сдаваться и подать заявление в Нью-Йоркский суд Small Claims and Commercial Small Claims – хотя бы таким образом заставить истинную виновницу аварии оплатить его расходы на ремонт автомобиля. «А что, – думал он, – получу справку-счёт от аджастера какой-нибудь авторемонтной мастерской, полицейский протокол к ней приложу и готово. Останется заполнить специальную форму с указанием потраченной на ремонт суммы и заплатить двадцать долларов в кассу, чтобы заявление зарегистрировали и дату назначили. Делов-то! В суде девчонке точно не отвертеться!» Хорошо, что додумался сначала рассказать о своих планах знакомому с богатым жизненным и юридическим опытом. И тот просветил:
– Судопроизводство, дорогой мой, – мягко, словно ребёнку, стал объяснять знакомый, – в любой стране мира имеет свою специфику. Почти везде люди сталкиваются с телефонным правом и коррупцией – США, где права и свободы человека действительно гарантирует Конституция, не исключение, увы. В курсе ли ты, друг мой, как в народе разделяют юристов? А разделяют их на тех, кто знает закон, и тех, кто знает судью. Есть у тебя на примете юрист с полезными связями? Уверен, что нет. И вот придёшь ты на заседание весь из себя красивый, честный и верящий в торжество справедливости, а против тебя выступит плюгавенький адвокатишка, который мало того что на теме этой собаку съел, так он ещё и судьям с секретарями и сват, и брат, и отец родной – свой он им в доску. Как думаешь, что от тебя останется после его выступления? Чтобы такого завалить, зубр почище нужен. Зубры у тебя на примете имеются? Неужели опять нет? Запомни, Игорёк: даже если ты прав на все сто процентов, это вовсе не означает, что в суде не докажут обратное и вместо возмещения ущерба ты не получишь длительную головную боль и ущерб, в разы превышающий исходный. Бюджет города напрямую связан со сбором подати с непонятливых, и я бы очень расстроился, если бы ты стал одним из этих горе-плательщиков.
Игорь оказался понятливым и попытки восстановить справедливость оставил. Отложил он и мысль созвониться с Наташей – навалились дела, требующие максимальной отдачи сил.
Когда проект, полностью поглотивший влюблённого программиста, завершился успехом, Игорь вновь собрался назначить Наташе свидание, но судьба снова отодвинула их встречу: все причастные к успеху сотрудники были отправлены праздновать это событие в манхэттенский ресторан Bagaselle. Повода игнорировать мероприятие Игорь не нашёл и, вместо того чтобы ловить каждое слово любимой, со всеми сидел за накрытым без особых изысков столом, делая вид, что внимательно слушает вдохновенные речи шефа. Веселье не клеилось. Народ немного расслабился, только когда начальство покинуло вечеринку, но и тогда каждый держал ушки на макушке, а рот на замке – в США доносительство грехом не считается, и любое неосторожное слово могло очень быстро стать достоянием руководства и превратиться в проблему. В общем, веселились без огонька.
Разглядывая от нечего делать убранство зала и увлечённую разговорами публику, Игорь заметил вдруг, что девушка за столиком неподалёку откровенно разглядывает его. «А ведь я её где-то видел, – мелькнула мысль, – но где?»
Заиграла музыка, и барышня-загадка направилась к танцполу.
– Здравствуйте, Игорь, – сказала она, проходя мимо, – вы, я вижу, грустите… Не нужно – жизнь так прекрасна.
И тут он вспомнил: перекрёсток, авария, девушка в хиджабе. Это была она! «Как хорошо, что я не стал воевать с ней», – подумал он и проводил знакомую незнакомку заинтересованным взглядом. Грациозная, гибкая, лёгкая, она блистала на фоне непримечательных остальных.
Затем был доверительный разговор двух молодых людей, к счастью не ставших врагами:
– Я знаю, – говорила она, – что нравлюсь мужчинам, но ни с одним из этих людей связать судьбу свою не могу, потому что я мусульманка, а они нет. Дружить – пожалуйста, а соединиться узами брака никак. Мешает мне это? Конечно. Но всё же и защищает порой от легковесных поступков.
– Вождение без прав, полагаю, не входит в перечень этих поступков, – не удержался от шпильки Игорь.
Она рассмеялась:
– Это другое. А вообще, я окончила колледж, хорошо знаю несколько языков – я современная девушка. Круг моих интересов широк, а круг друзей многонационален, я общаюсь с людьми разных культур и религий, и никто не может этому воспрепятствовать. Однако есть во мне и нечто особенное: я вижу сущность людей, а иногда и судьбу их. Тебя, например, я вижу с той молодой женщиной, что стирала кровь с твоего лица.
«И ведь не ошиблась умница», – подвёл итог воспоминаниям Игорь и снова ласково посмотрел на Наташу.
«Лексус» уверенно приближался к цели. Вот уже и съезд с моста Верразано пройден – ещё каких-то десять минут, и примерная супружеская пара поздравит пару молодожёнов с созданием новой семьи, от души желая, чтобы первый семейный их день растянулся на долгую счастливую жизнь!
Но поток машин вдруг резко замедлил движение – впереди произошло сразу две аварии, и прибрежное шоссе Бэй-Паркуэй заблокировалось по всем трём полосам.
– Отличный денёк! – вспылил Игорь. – То босс на работе задерживает – митинг устраивает, то Макс отпускать не хочет, теперь ещё этот затор! Нам что, на роду написано опоздать на свадьбу друзей?!
– Не волнуйся так, дорогой, – мягко отозвалась Наташа, – я уверена, что ребята поймут. В дороге всё предусмотреть невозможно. И вообще, – добавила она шутливо, – это ведь мы Олю с Андреем познакомили, значит нет у них ни крупицы права обидеться – должок у них перед нами. Не злись. Лучше подумай о том, что на обратном пути за рулём буду я, и ты, наконец, сможешь расслабиться. Правда я умница у тебя?
– Конечно правда, – оттаял Игорь. – Интересно только, мы хотя бы к концу торжества успеем или можно будет сразу отсюда домой возвращаться? Сколько времени понадобится полиции, чтобы отвести аварийные машины? Что пожарных и скорых нет, хороший знак, но мы ведь только подъехали... А впрочем… Слушай, Наташа! Ты не находишь, что мы застряли в живописнейшем месте? Посмотри на залив: в нью-йоркский порт идут огромные контейнеровозы! Лично я так близко их вижу впервые. И (вон – смотри!) танкеры и сухогрузы следуют к причалам Нью-Джерси и Квинса, а под мост движется пассажирский лайнер. Красавец! Люди пестрят на всех его палубах – очевидно, он следует на Карибы. И повсюду быстроходные катера, яхты с мощными подвесными моторами, водные мотоциклы снуют, а вон и рыболовецкое судно. Жаль, я не художник!.. Наташ, а давай прогуляемся, пока аварию разгребут? Смотри, как здесь красиво! И уютно к тому же: чистоту даже рыбаки не оскверняют. Вон мамочки с детишками гуляют в парке, на лавочках вдоль набережной старушки фильдеперсовые наслаждаются жизнью. Представляю, как хорошо здесь по вечерам… Ну что, оставим след на променадной дорожке?
– Игорь, милый, неужели ты не устал? – возразила Наташа. – Попей-ка холодной водички, включи компьютер и давай заполним вынужденную паузу чем-нибудь, что не требует физического труда. Ноги мы потом разомнём – на свадьбе. Поищи, например, в ютьюбе что-нибудь интересное.
– Слушаюсь, мой генерал! – бойко отчеканил супруг.
Небольшой социальный ролик «Бусы из бирюзы» порадовал блестящей актёрской работой, но главное – заставил каждого заглянуть вглубь себя и задать непростые вопросы. Кто-то умный и человечный создал этот шедевр о вечных ценностях, которые неподвластны ни времени, ни деньгам. Это была коротенькая история о душевном порыве маленькой девочки выразить признательность старшей сестре за то, что та после смерти матери взяла на себя заботу о младших детях. Бусы из бирюзы, которые малышка увидела на витрине небольшого магазинчика, стали мерой её любви и надеждой на то, что сестра, наконец, улыбнётся. Выложенные перед продавцом несколько мелких монет со словами «это всё, что у меня есть» убедили пожилого и умудрённого опытом человека снять бусы с витрины и вручить их ребёнку.
– Такое пекло, а у меня мороз по коже, да и слезу прошибло, – первой прервала молчание Наташа. – Поищи, пожалуйста, что-нибудь попроще. А лучше контрастное: приколы, например, из серии «нарочно не придумаешь» или юморину какую-нибудь.
– Розыгрыши из «Харчевни 7:40» с Наташей Минор и Яном Левинзоном подойдут?
– Вполне!
Типичные еврейские анекдоты «Лицом к маме», «А я на мотороллере», «Диагноз по радужной оболочке глаза», короткие и яркие, улучшили настроение. Вишенкой на торте стал монолог «Всё будет хорошо, но не сейчас» в исполнении Романа Карцева. Его интонации, мимика «пересоленного лица», тонко подчёркнутая комичность движений уникальны, его короткое, но эмоциональное проживание каждого мгновения не сопоставимо с игрой современных эстрадных хохмачей!
– Игорь, ты слышишь? Уже сигналят, чтобы мы не задерживали движение! – радостно сообщила Наташа. – Вперёд, дорогой! Нагонять упущенное время!
В стремительном потоке спешащих в аэропорт Кеннеди машин они быстро преодолели оставшийся отрезок пути. Молодожёны и многочисленные гости встретили пару искренней радостью.
– Тоже система «ниппель», – подумал Игорь, глядя на праздничные лица. – И это здорово!


ЖИВОПИСЬ ЦВЕТОЧНЫХ КОМПОЗИЦИЙ

В МИРЕ ЦВЕТОВ И ТОРЖЕСТВ

Один мой приятель (человек пожилой, но на шее у родных не сидит) работает водителем в цветочном магазине – несёт, так сказать, красоту в массы. Красота эта букетами, корзинами и другими творениями для торжеств не ограничивается – востребована и на скорбных мероприятиях. Эти тонкости цветочного бизнеса я узнал, когда товарища своего (того самого водителя) подменял. Дети купили ему горящую путёвку в Карловы Вары (даже перелёт оплатили), и он обратился ко мне с просьбой выручить.
– Устал, – пожаловался он. – Хочу отдохнуть, но боюсь потерять место. В магазине не возражают, чтобы кто-то поработал вместо меня. У тебя просторный автомобиль – как раз подойдет для развозки. Будь другом, помоги. Авралов сейчас не бывает: лето, жара, всеобщая расслабуха, так что выезды только вечерние гарантирую – в основном в рестораны на празднования юбилеев. Ну и дополнительный заработок к основному тебе, думаю, не помешает.
Я согласился и растворился в мире цветов и торжеств. Должен признаться, работа мне лёгкой не показалась, но было интересно наблюдать за людьми, принимавшими подарки: кто-то проявлял радость безмерную, кто-то
сдержанно радовался, одинокие и пожилые люди пользовались случаем поговорить о жизни, несколько разнеженных дамочек, правда, выразили разочарование (свежие цветы показались несвежими), но как-то вяло, без огонька. Попадались и бдительные клиенты – пересчитывали цветы, если даже они исчислялись сотнями. Тем не менее эта незамысловатая работа оказалась кладезем доброты и веры в человечность – люди в подавляющем большинстве искренне и эмоционально благодарили и заказчика, не забывшего важную дату или событие, и того, кто этот заказ доставил, то есть меня.
Мы никогда не задумываемся над тем, что и кто стоит за роскошным букетом, и оттого удивляемся высокой цене простенькой на первый взгляд композиции. Я тоже удивлялся, пока не взглянул на эту «фабрику настроения» изнутри. Цветочный бизнес нелёгок вообще, но особенно – в Бруклине. Мало того что цветы продают все супермаркеты, ими торгуют различные мелкие лавки, их без проблем можно приобрести у многочисленных частных торговцев, стройными рядами стоящих у автомагистралей, и чтобы в этом бизнесе выжить, нужно быть настоящим мастером – художником, способным создать шедевр. В магазине, о котором я веду речь, такие мастера есть. Эти люди по-настоящему влюблены в своё дело, они собирают букеты на все случаи жизни, и даже адресные, способные украсить женщину не хуже вечернего платья или изысканных драгоценностей. Таланты эти как дети ликуют, когда их труд вызывает благодарные эмоции у клиента. Те же люди создают композиции и для печальных, увы, церемоний.
Не очень хотелось, но однажды пришлось развезти венки и корзины с цветами в дома ритуальных услуг, церкви и синагоги – в места, где особенно остро ощущается боль утраты и скоротечность всего земного. Все мы на шарике нашем не можем пока жить вечно, да и не уверен я, что к этому нужно стремиться. Думаю, надо просто достойно преодолеть часть пути, которая называется старостью, чтобы тем, кто закроет за нами дверь, хотелось о нас вспоминать.
Одним из пунктов моего траурного маршрута стал дом ритуальных услуг «Лисоветский». У входа и много дальше море людей, паркинг до отказа забит машинами, а вдоль Coney Island Ave стоят уже в два ряда. Умерла хозяйка популярного на Брайтоне магазина и одноимённого ресторана «Националь» – Софа. Она заслужила истинные любовь и уважение жителей района не только безукоризненной работой, но и бескорыстной помощью множеству нуждающихся в этом сограждан.
Я привёз два венка. Достаю первый – огромный, из наисвежайших роз.
– Циля! Прочти на ленте, от кого такой сюрприз! – восторженно восклицает старая дама в шляпке с вуалью.
– От Мони, – вместо Цили отвечаю я.
Под одобрительный гул толпы венок подхватывают двое мужчин и уносят внутрь ритуального дома.
– Моня таки настоящий одессит! – резюмирует пышная блондинка в чёрном атласном платье.
– А были сомнения? – тут же откликается другой женский голос.
Я достаю второй венок.
– А этот от кого?! – снова вопрошает старая дама.
– Смотрите! Он ещё краше! – подхватывает мадам помоложе.
– От Айзика, – снова говорю я.
Толпа оживляется, обсуждая знаки внимания, блондинка в атласе солирует:
– Ну надо же! Такие уважаемые бизнесмены с Брайтона пожелали обнаружить своё отношение к Софочке и её семье! Зовите скорей хозяйку заведения – эти шикарные венки должны стоять слева и справа от гроба, рядом с венками семьи покойной!
Венок уносят, солидный мужчина смахивает слезу, я возвращаюсь в машину – рабочий день продолжается.
Мы встречаем и провожаем людей цветами, мы цветами признаёмся в любви, дарим их в знак уважения и каждый раз получаем искренние эмоции в ответ. Возможно, я ошибаюсь, но думаю, что если красота и спасёт мир, то это будет красота собранных с любовью и с любовью подаренных букетов. Дарите цветы, и, возможно, мир действительно станет добрее!
P.S. Товарища я не подвёл – честно и с удовольствием за него отработал. Было множество интересных встреч, и о некоторых я обязательно расскажу в следующих зарисовках.


ДЕНЬ МУЖСКИХ ХЛОПОТ

Накануне восьмого марта в цветочном магазине аврал. Мужчины суетятся – каждому нужен не просто букет, а нечто особенное. Цена никого не пугает, ведь это подарки почитаемым женщинам.
Вечер. Адреса и время доставки записаны, миссия развезти и вручить букеты счастливицам возложена на меня. Великолепным весенним утром полная машина любви отправится в путь. Впереди интересные встречи и чувства, и я попытаюсь, дорогой мой читатель, правдиво их описать.
Итак, праздничный маршрут начался. Сначала остановка совсем рядом – дом на первом Брайтоне, у самого океана. Звоню в квартиру. Дверь открывает пожилая женщина в ночной сорочке и наброшенной сверху кофте:
– А що це ви в таку рань з квітами?*
– Так в записке, уважаемая, написано: вручить в девять утра.
– Ти диви… а я ще і не причепурилася навіть…– Читает записку. – Ой, та це ж від моєї донечки! Вона в мене лікар. Чоловік в неї теж добрий, і діточки їхні мене люблять. Дуже дякую вам! І щоб ви ніколи не хворіли!**
Следующая остановка у многоэтажного дома на Осеаn Аve. Здесь мне предстоит вручение корзины цветов и бутылки дорогого французского шампанского двум пожилым людям. У них сегодня бриллиантовая свадьба.
Дверь открывает сухонький, но бодрый старичок:
– Проходите, пожалуйста, в квартиру, – приглашает он.
– Поздравляю вас со знаменательной датой!
– Спасибо. Корзину с цветами поставьте на журнальный столик, а шампанское сюда – на большой стол. Вот так будет шикарно! Мне если бы сбросить годков тридцать, то я бы эту бутыль и сам выкушать смог, но… Вы что-нибудь читали о Нюрнбергском процессе? – вдруг спрашивает он.
– Конечно.
– Так вот, молодой человек, многим из них дали большие сроки за их зверства, а я никаких зверств не совершал, но вот уже шестьдесят лет заточён в семейной идиллии, и помилование мне не грозит. Шутка! Надеюсь, юмор по-одесски вас не смутил. Моей жене уже девяносто пять, а мне девяносто шесть всего лишь. За это, конечно, спасибо нашим детям и стране, которые о нас заботятся, всем обеспечивают… А жена сейчас у соседки – делает причёску и маникюр для предстоящего торжества – хочет выделиться в ресторане среди родственников и друзей. Брала бы пример с меня. Эх, жаль на всё это не полюбуются мои одесские кореша – ни одного в живых не осталось. А я вот не только жив, но и при памяти, и по-прежнему за «Черноморец» одесский болею. Это не команда, скажу я вам, а зверь! Я сам когда-то в футбол неплохо играл. Да… Ну спасибо вам, молодой человек, за поздравление. Живите долго!
– И вам в здравии до следующего юбилея дожить!
Продолжаю движение – путь лежит в район субсидированного жилья для пенсионеров и малоимущих граждан. Этот район сейчас резко меняет свой облик: ведётся интенсивное строительство высотных домов с квартирами улучшенной планировки, облагораживается территория, становится более комфортным социальный климат – полиция работает как часы. Некогда криминальный закуток Бруклина, с наркоторговлей, бандитизмом, грязью и тунеядством, постепенно превращается в район, удобный для проживания пожилых людей. Радуют набережная с великолепной пляжной зоной, променадный бордвок вдоль всего залива, спортивный комплекс с катком и бассейном, зона аттракционов, дельфинарий, современный театр, в шаговой доступности транспорт и магазины.
Подъезжаю к красивому многоэтажному корпусу на 29-й улице. Дом для людей шестидесяти двух лет и старше: у самого бордвока, внешнее ограждение, внутренняя круглосуточная охрана, квартиры, естественно, со всеми удобствами. Паркуюсь у входа в здание и с корзиной цветов захожу внутрь. Перед стойкой администратора в маленьком фойе сидят в инвалидных колясках четыре человека – ждут, очевидно, амбулет для поездки в медицинский офис на плановый осмотр, и вдруг один из них громко спрашивает:
– А кто у нас сегодня умер?
Я понял, что вопрос адресован мне, и поёжился от обыденности, с какой этот вопрос был задан.
– Никто не умер. Цветы прислали к восьмому марта, – как можно радостнее сообщил я.
– Бывает у нас и такое… но реже, – ответил другой, но такой же бесцветный голос.
С подпорченным настроением я поднялся на нужный этаж, но дверь открыла красивая, довольная жизнью и чудесным видом из окна женщина, и грусть отступила.
– Я чувствую себя здесь, как на курорте, – приняв цветы, радостно сообщила она. – Летом я в квартире только ночую. Люблю купаться, особенно утром, прогулки по бордвоку очень люблю… Мы с подругой (она та ещё штучка – одесситка чистой воды) часто прогуливаемся на свежем воздухе – скрашиваем одиночество. Сын мой тяжело и много работает, но навещает часто. Вот и цветы прислал к празднику. Но я с нетерпением жду заселения огромного кондоминиума недалеко от нас: появятся мамы с детьми, тогда и отойдём душой по-настоящему. Природа женщины такова, что даже чужой ребёнок в радость. Такие вот нынче у нас пироги. Кстати, пирожков не хотите? Может быть, хоть чаю с гренками, а?
– Нет, спасибо – мне нужно спешить. Счастья вам и добра!
К десяти часам утра я должен быть в престижном Бруклинском районе Manhattan Beach. Там сплошь дорогие особняки, а значит и непростые люди. Одной из обитательниц этого райского уголка предназначена небольшая корзинка редких цветов.
Я у цели. Передо мной двухэтажный кирпичный дом – большой и красивый, с оригинальной оградой и роскошным палисадником у парадного входа. Поднимаюсь по мраморным ступенькам и звоню в роскошную дверь.
На пороге мужчина средних лет, небольшого роста, c бритой наголо головой и очень широким в обхвате корпусом – вылитый боец сумо:
– Что вы трезвоните?! Она ещё спит! – недовольно рычит он.
– Она – это кто? – уточняю я.
– Она – это Лиля. Цветы вы доставили для неё. Проходите в дом – я через порог ничего не принимаю. Слава богу, что пришли вы, а не гонцы из синагоги. Они изводят меня своими поборами! Хоть обращайся в другую веру, честное слово! Только давайте будем говорить тихо. – И он действительно приглушил голос.
– Давайте, – легко соглашаюсь я. – Тем более что времени для долгих бесед у меня всё равно нет.
– Ой! Я Вас прошу! – забыв о режиме тишины, восклицает «боец сумо». – Кто сейчас не спешит? Сегодня торопятся даже на похоронах. Я уже год как вдовец и хорошо это знаю. Но мне очень важно с кем-нибудь непредвзятым обсудить один щекотливый вопрос. Поверьте, я вас на долго не задержу. Просто нетипичная у меня история. Как вы уже знаете, я вдовец. Лиля – жена моего друга Йосифа. Так вышло, что Йосиф после длительного курса химиотерапии стал несостоятельным как мужчина, а ей ещё и сорока пяти нет. Этих двоих удерживают пока от развода только их взрослые дети. Лиля мне очень нравиться, и я ей, видимо, тоже, потому что именно сюда она пришла после ночной смены в больнице, именно в моём доме она сейчас отдыхает, это я встретил её, накормил и теперь сон её охраняю. И я бы не отпустил её от себя ни на шаг, если бы Йосиф не был мне лучшим другом. Сейчас он далеко – где-то в районе Флориды, но что будет, когда он вернётся? Вряд ли у нас получится треугольник, как в «Покровских воротах»… Я просто в отчаянье! Скажите, а как бы вы поступили в подобной ситуации?
– Мне трудно представить себя в подобной ситуации, – честно признался я, – но думаю, что для начала я бы с Лилей поговорил. Уравнение с двумя неизвестными имеет множество решений и, чтобы найти единственно правильное, нужно сократить количество переменных.
– Да, вы, наверное, правы... – задумчиво протянул он, и мы попрощались.
Еду дальше. Подхватываю по пути родственницу хозяйки магазина. Следующие визиты мы с ней совершаем по очереди, и вот уже помощница моя, бойкая и жизнерадостная молодая вдовушка, с озорным матерком описывает свой первый визит:
– Представляешь, цветы заказал жене, а сам на меня сально так пялится и телефончик вкрадчивым шепотком спрашивает. Ну не мудак ли?!
Какое-то время перемещаемся по указанным адресам без хлёстких комментариев с её стороны, но лимит язвительных выводов, оказывается, не исчерпан, и я вновь слушаю историю об искренности во взаимоотношениях мужчины и женщины:
– Дверь мне открыла блондинка, – захлёбываясь тараторит напарница, – интересная такая особа славянской наружности, лет двадцати пяти, высокая, глаза выразительные, запоминающиеся – красотка, одним словом. Цветы не берёт, кричит: «Арон! Возьми букет, а то у меня свежий маникюр!» На вопль выходит этот самый Арон: мужичок лет сорока, плешивый слегка, с животиком, в майке домашней поношенной, берёт у меня букет и спрашивает жену: «От кого, милая, эти цветы?» И она, ничуть не смущаясь, безразличненько так отвечает: «Очевидно, сослуживцы прислали – уважают меня». – «Уважают, говоришь? – заводится мужичок. – А на открытке написано, что любят… Это не от того ли хмыря, который недавно тебя якобы с работы привёз?!» – «Арон! Не делай скандала из пустяков. Это знак внимания, и не больше!» Не больше! Так я и поверила! Да за версту видно, что шалава!
Примерно к трём часам дня почти все заказы выполнены – я ожидаю «бойца» с последнего на сегодня задания. Ушла с небольшой корзинкой от правнука из Канады. Минуло двадцать минут, а её всё нет. Начинаю волноваться: молодая женщина ушла непонятно к кому – идиоты, к сожалению, не перевелись ещё. Как только сам за ней подняться решил, смотрю – идёт. Непохожая на себя идёт: медленно и в задумчивости.
– Поехали в магазин на обед, хорошо? – говорит она и отворачивается. Но я успел заметить слёзы в глазах.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Да вроде бы ничего, – отвечает, – а только всю душу мне этот визит разворотил. Пришла я по адресу. Дверь бабулька – божий одуванчик открыла. Сама сухонькая, а глаза большие и голубизны необыкновенной! Взгляд такой нежный… «Заходь, милая, до меня, – говорит, – я тебе и доля;р дам за труды твои. И не отказуйся – я не бедная: хватает, слава богу, и пенсии, и фудстемпов на пропитание. Вот только поговорить нема с кем… Иди сюда, посмотри, какую я красу вырастила. У меня даже лекарственные травки растут – в садочке моём домашнем. Вот с ними я и разговариваю. А то ещё бывает, хоть и не хворая я, а вызываю себе амбулет и еду к врачу за тем же – просто поговорить чтоб». И так мне эту старушку жалко стало, что не смогла я просто взять и уйти. Квартирка у неё небольшая, чистенькая, в углу передней иконка на маленьком столике и фотографии детей. Почему не вместе они?.. Знаешь, она мне напомнила мать моего покойного мужа (тромб у него оторвался) – чуть вслед за ним не ушла. Как вчера было, помню её простёртые к небу руки и отчаянный крик: «За что ты нас покарал, Боже?!» В общем, праздник удался, ничего не скажешь. Ну что, поехали обедать?
И мы поехали.
В магазине нас ждали. Было много вкусностей и торжественных фраз, а я смотрел на красивых женщин, галантных мужчин и думал: как всё-таки хорошо, что мы есть друг у друга не только в праздники!


НЕ ДОДИК!

С корзиной цветов для супружеской пары я прибыл в многоэтажный дом, что недалеко от знаменитого бордвока Кони-Айленд Бич. Звонок в дверь, в ответ «сейчас-сейчас», лёгкие торопливые шаги, и дверь распахнулась.
– Опа!!! Не Додик с Масютой! – весело и удивлённо воскликнула лучшая часть семейства.
Передо мной стояла в коротком махровом халатике и с закрученным на голове полотенцем высокая интересная женщина лет тридцати. Она, очевидно, только что вышла из ванной комнаты, а вернее, выпорхнула. Женщина кивнула здороваясь, и полотенце на её голове начало раскручиваться и спадать вниз, она решила его перехватить, пола халатика предательски ушла в сторону, и перед моим взором мелькнул силуэт «полуобнажённой Махи». Уловив мой взгляд, она немедленно отвернулась, поправила халатик и, пристально посмотрев в мои глаза, с абсолютной уверенностью в своей неотразимости произнесла:
– И как вам понравилась скульптура моего бедра?
– Оно выглядит потрясающе! Да и всё остальное в отличном состоянии, – ничуть не смутившись, ответил я.
– А вы, я вижу, не промах!
– Красота великая сила!
Вдруг тявкнула собачонка, и из глубины квартиры донеслись звуки включённого телевизора.
– Додик! – прокричала красавица. – Ты всё ещё дома?! Выключи ящик – отдохни от Путина, появись здесь и прими цветы у человека!
Звук телевизора не утих, но в коридоре появился огромный детина в длинных спортивных трусах, майке и тапочках, с маленькой собачкой на руках. Подойдя поближе, он пригладил выбритый до блеска череп и с неуклюжей иронией произнёс:
– Хорошо стоите!
– Завидуй, пожалуйста, молча, – парировала жена. – Ты что, не выходил с Масютой гулять? Дай мне её и возьми, наконец, у человека цветы – их прислали наши родители. А вы, пожалуйста, не уходите – я скоро вернусь и отблагодарю.
Цветы Додик взял без особого энтузиазма и небрежно, за что сразу же и поплатился: из наклонённой корзины прямо в его тапочки полилась вода.
– О, водичка пошла... – оживился амбал. – А других сюрпризов не предусмотрено? Что-то подозрительно тяжёлая корзинка у вас. Кирпич на любимую мозоль, часом, не упадёт?
– Не волнуйтесь, кирпич не оплачивали. – И я стал прощаться.
– Подождите, не уходите! – послышался голос хозяйки Додика и Масюты. – Скажите хоть из какого вы магазина!
– Адрес на визитке в цветах, – охотно ответил я, направляясь к лифту.
– Я только вас теперь заказывать буду! – прокричала она мне во след.
– Но только при мне! – нам обоим пообещал Додик.


ОБИДА

В Милл-Бэйсин, расположившийся у залива престижный район Бруклина, я привёз изумительную корзину цветов. Возле трёхэтажного кирпичного особняка, выделявшегося среди других солидных домов изящностью архитектуры, стояло несколько дорогих машин, перед парадным входом простёрся, словно турецкий ковёр, цветник в обрамлении фигурно постриженных кустов и деревьев. Ведущая к заливу дорожка из жёлтой плитки приглушала холод гранита. Изысканность здесь ощущалась во всём.
Объятый тишиной и загадочностью, я позвонил в массивную дверь. После долгой паузы дверь отворилась и передо мной предстала высокая, стройная и очень красивая молодая женщина с миндалевидными глазами чистого голубого цвета. Безупречное лицо её обрамляли со вкусом уложенные светлые волосы. Я часто посещал модные показы, когда работал менеджером в газете и ряде журналов, но ни разу не видел девушки краше – ни на подиуме, ни на обложках гламурных изданий. Она была очарованием во плоти!
– Вы к нам? – спросило очарование.
– Если вы Ирина, то к вам.
– Проходите в дом. А от кого цветы?
Мы прошли в большой светлый холл, где на диване сидела ещё одна женщина, судя по расслабленной позе – подруга.
– В записке, вот здесь, – стал объяснять я, – написано, что от Игоря. Да, и вот ещё от него два билета в театр на бродвейское шоу.
– Вот ведь мерзавец! – вдруг взорвалось очарование и превратилось в обычную разъярённую женщину, ищущую у подруги поддержки. – Вчера (слышишь, Катя?!) он походя обидел меня, а сегодня вот вам, пожалуйста: прислал цветы и билеты! Он думает, что со мной можно играть, как с куклой?!
– Не мужик, коль не хватает характера прийти и объясниться, – безапелляционно заявила Катя. – Так-то, конечно, легче…
И тут Ирина вспомнила обо мне:
– Спасибо за доставку, – миролюбиво сказала она, – цветы очень красивые, и они ни в чём не виноваты. Будьте добры, поставьте их у камина – вот здесь.
Из окна комнаты, выходящей на залив, я увидел бассейн, обустроенный причал и яхту возле него.
– Вы видели Игоря? – спросила Ирина.
– Да, видел. И он мне понравился. Интеллигентный молодой человек. Цветы только свежие выбирал, лично проследил за изготовлением заказа и даже кое-что мастеру подсказал, чтобы наверняка угодить вам. И я, как мужчина, под присягой готов подтвердить, что вы этого заслуживаете.
– Спасибо за комплимент… – рассеянно сказала Ирина. – А с заказчиком я разберусь.
Я возвращался к машине и неожиданно вспомнил такой же вот уголок близ дачных кооперативов на Французском бульваре в Одессе – такой же красивый, с такими же неординарными жителями. Попал я в тот район случайно – на день рождения бывшего полковника из нашей секции лекторов-международников общества «Знание». Зелень кругом, тишина, украшенная щебетом птиц, и совсем рядом необъятная гладь Чёрного моря…
– Красиво жить не запретишь, – резюмировал я. – И слава Богу, что это возможно!


ОДЕССИЙ ЮМОР

Кондоминиум «Океан» на Брайтоне, куда я направился с букетом красиво оформленных цветов, был когда-то первым и единственным высотным жилым комплексом в этом районе, теперь здесь их множество, и это ещё не предел – Брайтон застраивается и облагораживается постоянно. Благоустроенные современные дома с просторными гаражами, комфортные спортивные залы, бассейн, сауна и прочие заведения, обеспечивающие высокое качество жизни, привлекают всё больше и больше желающих. Рабочие люди среднего возраста и достатка, молодёжь и особенно дети (главное достояние русскоязычного Бруклина) оживляют район, освежают его историю своей. Чистота, утопающие в зелени дворы, аллеи и скверы, огромное открытое пространство залива с его освежающим бризом и целительным воздухом, великолепный новый бордвок и пляж превращают это живописное место в некий бальнеологический курорт, дополненный русскоязычным театром и своеобразной шопинговой зоной – с одесским юморком ветеранов, беседующих «за жизнь». Здесь «имеют сказать» на слегка украинезированном русском с неизбывным еврейским акцентом, здесь многие старожилы не понимают английский, и смысл писем, которые шлют различные органы и организации США, расшифровывает для них Еврейский центр оказания помощи пожилым людям. Здесь немножко Одесса, и этим всё сказано.
Прекрасное летнее утро. Я на месте. Звоню в дверь. После небольшой паузы открывает эффектная женщина лет сорока. Называю имя, указанное на виньетке.
– Да, это я именинница, – подтверждает она. – Через порог ничего принимать не буду – проходите в квартиру. Гвоздики женщине? Странный подарок, вы не находите? Их же обычно дарят мужчинам, я правильно расставляю акценты, Майя? – Она обращается к даме постарше, занявшей кресло в уютной и со вкусом обставленной комнате.
– Опять этот твой штынкер (пардон, ухажёр) отделался метёлкой «не плачь Маруся», – говорит Майя. – А где же его поздравительные «мани»? Вы их случайно не забыли принести? – Это она уже мне говорит.
– Нет, не забыл, – отвечаю я, – на визитке номер телефона цветочного магазина, обратитесь туда.
– Не берите в голову, молодой человек, – вклинивается в разговор именинница, – это у неё юмор такой.
– Вы знаете, что означает слово «абысыло»? – продолжает Майя, обращаясь ко мне.
– Догадываюсь.
– Так вот, если красивой и успешной женщине, купившей за свои кровные двухбедрумный апартамент в дорогом кондоминиуме, на пятидесятипятилетие штынкер, а точнее мудозвон как будто её обожающий, присылает букетик гвоздик даже без им написанного поздравления, то кто он, спрашивается? А я вам отвечу: абысыло! И этот человек причисляет себя к Брайтонскому бомонду классных специалистов и успешных бизнесменов! У него не тот юмор, скажу я вам – в Одессе это бы точно не проканало. А знаете что, молодой человек, верните-ка эти цветы обратно. Нет-нет, не в ваш магазин, а в адрес заказчика – я оплачу все расходы!
Это было по-одесски – я оценил шутку. Оценил бы её и тот «счастливчик», которому она была адресована, но, увы, бизнес и юмор вещи несовместимые.
– Извините, – сказал я, – но в этом помочь не смогу – репутация магазина превыше всего. Но вы могли бы у нас заказать дорогую корзину роз для него и вложить в неё остроумное послание. Я бы с удовольствием доставил заказ.
Женщины улыбнулись, и Майя взяла у меня визитку.


ШАБАТ ЕСТЬ ШАБАТ

Рассказ будет о том, как я цветы в Sea Gate доставил.
Ранее курортная зона хасидов, Sea Gate постепенно превращается в жилмассив новых русских и выходцев из Средней Азии. Быстро, как чужие дети, растут дачи улучшенной планировки, утопающие в зелени и цветах, облагораживаются пляжи и окрестная территория. Это уголок тишины, чистоты и достатка, отгороженный неприступным забором и охраняемый полицейскими ото всех, включая находящийся в непосредственной близости многоэтажный жилой комплекс для пожилых и малоимущих граждан.
Роскошный букет необходимо было доставить в пять часов вечера пятницы – у пропускного пункта при въезде на территорию фешенебельного района я был за сорок минут до означенного срока. Полицейские проверили документы, расспросили, куда и зачем еду, записали данные в специальную книгу и открыли шлагбаум.
Нужный дом я нашёл не сразу: строение словно бы растворилось в зелени высоких кустов и травы, а огромное дерево скрыло от глаз его номер. Часы показывали половину пятого дня, когда я поднялся на просторную веранду этого по виду заброшенного строения. Звонка не было, признаков присутствия в доме людей не было тоже – тишина гробовая. Я постучал в окно, но никто не откликнулся. И второй, и третий раз не возымели успеха. Лишь когда я взял телефон, чтобы прояснить ситуацию, дверь распахнулась и передо мной предстала пожилая пара хасидов. Высокий седобородый старик выглядел очень торжественно: явно дорогая ермолка, белая выглаженная рубашка и чёрный костюм сидели на нём идеально. Выглядывавшая из-за его плеча настороженная женщина была не столь привлекательной, но её чёрный наряд выгодно подчёркивал стройную фигуру и оттенял белоснежную кожу лица и рук.
– Трудно представить, кто мог прислать нам цветы в этот день и час, – с искренним недоумением обратился ко мне хозяин дома. – Мы люди верующие, и наша религия запрещает вести дела и переговоры в шабат, а сейчас как раз таки начало шабата. Кстати, а вы еврей?
– С какой стороны? – по-одесски ответил я и очень его озадачил.
– Вы знаете, – ответил он мне, – мой сосед имеет такую типичную рязанскую морду, что её можно как образец показывать, но утверждает, что приверженец иудейской религии. Он якобы из какого-то особенного села в России, где эту религию все исповедуют. В умах людей сейчас полный бардак: евреев вдруг стали воспринимать Эйнштейнами не только в финансовой сфере, но и в чуть ли не во всех остальных. А разве нет среди нас недотёп? Мы такие же, как и все, и, как все, имеем на это право. Однако нас под микроскопом рассматривают и слишком много о нас говорят. Особенно любят евреев те, кому сложно попасть в США, а очень хочется. Хотелось бы, чтобы нас оставили уже в покое.
Закончив свою пламенную речь, он, вдруг спохватившись, обратился к жене:
– Рива, ты поняла, что ответил мне этот молодой человек? Он еврей или нет?
– Зэйдэл! Здесь всё очень просто: он либо необрезанный, либо суржик, – как что-то само собой разумеющееся объяснила Рива.
– Это соответствует действительности? – переспросил дотошный глава семьи.
– Просто уточняете или хотите проверить? – ответил я и потянулся к гульфику.
– Ха! Не пытайтесь меня удивить! – последовал тут же ответ. – Я тоже ещё что-то ношу, но он уже, правда, на пенсии. И вообще, у нас осталось совсем мало времени – до шабата каких-то пара минут, так что оставьте ваши цветы на веранде (вон в ту вазу поставить можно), кончится время шабата, и мы разберёмся, кто их прислал и зачем. Визитка, вижу, в цветах имеется. Да, и вот ещё что! Чаевых за доставку я вам, молодой человек, не дам, и не мечтайте.
– Шабат есть Шабат!


РАБОЧИЕ МОМЕНТЫ

ЛЁXА

Легко делать удивительные открытия, но трудно усовершенствовать их до такой степени, чтобы они получили практическую ценность. Вот этим я и занимаюсь.
Томас Эдисон

Изобретатели, учёные или специалисты с божьей искрой, не реализовавшие свой замысел, страдают от дискомфорта и, пытаясь этот дискомфорт устранить, иногда совершают открытия. Их кипучий талант и постоянная тяга к самовыражению бывают настолько велики, что даже меняют порой диапазон задач учреждения, в котором трудятся: хороший руководитель всегда придерживается принципа выдающегося учёного и популяризатора научных открытий профессора Сергея Капицы «Руководить – это значит не мешать хорошим людям работать».
Над решением проблемы получения оптического кабеля работали специалисты различных направлений науки и техники из множества НИИ и КБ страны: математики, физики, оптики, химики, механики, связисты, электронщики, метрологи. Вытяжка светопроводящего волокна из штапика (основы световода) и производство кабеля велись по известным в мировой практике схемам и на соответствующем оборудовании. После поэтапной конструкторской проработки узлов, испытательные стенды с соответствующей технической документацией поступали на завод-производитель, где в процессе изготовления опытного образца тепломеханического устройства (рабочее название «Изделие») ведущие разработчики совместно с заводскими службами устраняли недоработки. К важному государственному заказу подключались все, кто мог быть полезен, в ряду предприятий военно-промышленного комплекса (ВПК), задействованных по световодной тематике совместно с Институтом радиоэлектроники Академии наук СССР, оказался даже НИИ станкостроения – предложенная им конструкторская разработка тепломеханического устройства удачно вписалась в технологическую цепочку.
Все участники стремились как можно скорее увидеть воплощение своего труда в опытном образце «Изделия», и такой момент наступил. Созданные множеством КБ, НИИ и заводов системы для получения волоконно-оптического кабеля были собраны наконец под единой крышей головного НИИ, где им предстояло пройти апробацию.
Испытания выявили недочёты, и проектанты с изготовителями дружно взялись за работу над ошибками. Ничего необычного в наличии недостатков на первом этапе нет – так рождаются все более или менее серьёзные конструкции и системы, однако времени на их устранение отводится не слишком много. И тут часто приходят на помощь неутомимые чудаки с божьей искрой.
Масштабный проект с огромным числом участников – это всегда повод проявиться яркой индивидуальности: у одних прорезаются прекрасные организаторские способности, другие начинают фонтанировать оригинальными решениями, не принять которые невозможно, хоть и приходится при этом ломать готовое, а без действенной помощи третьих многое просто начинает буксовать. Талант и энергия неординарных личностей заряжают других, ускоряя тем самым решение возникших проблем. Одним из таких людей был Алексей, а любовно – Лёха. В нагромождении систем и механизмов он чувствовал себя как рыба в воде, и потому стал крепким связующим звеном между специалистами различных организаций и предприятий. Именно об этом в своё время сказал великий писатель-сатирик Салтыков-Щедрин: «Талант сам по себе бесцветен и приобретает окраску только в применении».
Тридцатипятилетний Лёха был среднего роста, коренастый, с прямым и открытым взглядом зеленовато-серых живых глаз. И была у него одна примечательная особенность: всё и всегда он схватывал, что называется, на лету. Благодаря этой особенности и глубоким знаниям из различных отраслей науки и техники, ему легко было общаться с ведущими специалистами смежных НИИ и КБ. Так же легко Алексей делился с ними поверочной аппаратурой и рабочими инструментами, а уж какие детали из-под его станка выходили, ни в сказке сказать, ни пером описать – редким был мастером. Неконфликтный, но доказательно цепкий в дискуссиях, Алексей снискал уважение разработчиков всех уровней, а эрудиция, пытливый ум и лёгкость в общении, умение пошутить и по достоинству оценить шутку собеседника расширяли и без того немалый круг его почитателей.
Очередным почитателем Лёхиного таланта стал изобретатель, который применил для подвижного устройства инновационную электромагнитную муфту, но не смог разобраться с возникшей внезапно проблемой. Муфта чётко отрабатывала сцепление, но не обеспечивала технологический реверс подвижного органа. Автор настолько был выбит из колеи, что перестал верить не только в своё детище, но и в себя. Однако стоило позвать Алексея, и проблема была решена:
– Уход выполнен, – в заключении детального осмотра и разъяснения сказал он, – но с разной по скорости коммутацией сигнала на включение муфты и исполнительного подвижного органа устройства. Поиграйтесь с расчётами режима запаздывания и включения, и вы поймёте, что проблемы не существует.
Всё так и вышло. Неудачливый изобретатель был на седьмом небе от счастья.
А вот у разработчиков тепломеханического устройства беда оказалась действительно серьёзной: уникальная кислородно-водородная горелка не обеспечивала необходимый высокотемпературный нагрев опорной кварцевой заготовки, и периодически шёл брак. Какая же Госкомиссия ВПК это примет? Они же не самоубийцы.
Коллектив долго бился над улучшением качественных характеристик штапика, решив, что именно в нём загвоздка, но тщетно. Обратились за помощью к Алексею.
Взглянув на устройство в работе, он заявил:
– Причина сбоя, по-моему, лежит на поверхности – это недоработка конструкции самой горелки. Скажите, пожалуйста, разве может человек с сердечной недостаточностью нормально дышать во время приступа? Понятно, что нет. Для этого ему нужна дополнительная струя воздуха, а также укол или капельница, чтобы привести в порядок сосуды. У кислородно-водородной горелки кровеносными сосудами являются каналы и отверстия для истечения газовых струй. Горелке необходима дополнительная порция воздуха и, очевидно, водорода для создания устойчивого высокотемпературного мягкого пламени без пережогов нагреваемой заготовки. Газовую схему устройства ломать не следует, она свою функцию выполняет чётко.
На этом Алексея прервали (кто-то опять позвал), и он, извинившись, ушёл.
Ему доверяли настолько, что тут же сели перерасчитывать диаметры и кучность отверстий, и получили в итоге новый вариант горелки. Теперь нужно было её изготовить и испытать, а времени катастрофически не хватало. Положение разработчиков было сопоставимо с положением людей, опоздавших на поезд. Им было обидно, что вся их изобретательская энергия ушла, образно говоря, в паровозный гудок. Вспомнились круги ада, которые пришлось преодолеть на первых этапах создания горелки: отсутствие информации и опыта в проектировании таких изделий, трудности в изготовлении, начиная с поиска специальных материалов и кончая образованием точных отверстий и каналов для истечения газов, не говоря уже о взрывах готовых к эксплуатации экземпляров. Как и теперь, тогда всё приходилось начинать с нуля, только время тогда не поджимало.
На следующий день Алексей сам пришёл к разработчикам горелочного узла. Его ознакомили с новыми расчётами.
– Хотел бы я, мужики, ещё раз посмотреть на забракованную горелку в работе, – сказал он. – Может, ещё рано её отпевать? Да и материальчик, я скажу, вы подобрали для неё отличный. А система охлаждения вообще идеальна – никто и нигде на моей памяти ещё не решал эту непростую задачу так просто и так эффективно. Недаром говорят, что в простоте гениальность. Вот если бы ещё удалось повысить фокусировку пламени без ущерба качеству световодного штапика… А давайте-ка, мужики, теорию соединим с практикой, то есть произведём демонтаж и кое-что добавим? Уверен, что заработает милая. Куда ж ей деться? Только у меня к вам просьба: не торопите – работа предстоит очень тонкая.
Так судьба государственного заказа, всеми ожидаемого световода, оказалась, по сути, в руках одного человека.
Кабинет Алексея, он же его мастерская, куда один из разработчиков отнёс горелку, поражал необычной для мужчины ухоженностью, несмотря на обилие разнообразных станочков, всевозможных приспособлений и инструментов, которые, кстати, тоже очень аккуратно были разложены на стеллажах. В это сравнительно небольшое светлое помещение органично вписывалось рабочее место хозяина: старинное кожаное кресло с высокой спинкой и солидный стол с множеством ящичков, на котором красовались цейсовский микроскоп, настольная лампа, осциллограф, маленький телевизор, роскошный канцелярский набор и телефон а-ля антик. Справа от стола вдоль стены на полках стояло множество книг. Его кабинет чем-то напоминал небольшую метрологическую лабораторию при заводе.
– Где я только ни работал, мужики, – сказал один из исследовательской группы после возвращения из мастерской Лёхи, – а ни разу видеть подобное у работяги не приходилось! Если ему создали такие условия, он наверняка того стоит, и я, знаете ли, даже стал верить в успех нашего почти безнадёжного дела. Уж так не хочется на финише проиграть… Ну и этим, профильным, недурно бы показать, что мы тоже не лыком шиты.
Другой член группы заглянул в кабинет-мастерскую Алексея, когда тот уже мудрил над горелкой. На небольшом станке, обычно применяемом в ювелирном деле или часовом производстве (для точных работ), он создавал её новый профиль. Специалисты по топливной аппаратуре знают, насколько сложна обработка отверстий сверхмалого диаметра на значительную глубину в твёрдом и одновременно вязком материале – именно такую задачу решал Алексей. На фоне суеты и всеобщей нервозности неторопливая сосредоточенность его, размеренность движений и уверенность выглядели фантастически и завораживали. Покидать этот оазис тишины и покоя совсем не хотелось.
Скорое появление Алексея с обновлённой кислородно-водородной горелкой разработчиков не только обрадовало, но и заинтриговало: она стала другой – и по форме, и по содержанию.
– Горелка не взорвётся, – сказал Алексей, – я проверил её на герметичность. И она уже может создать мягкое и в тоже время концентрированное устойчивое пламя, которое действует как гидродинамическая опора кварцевой трубки-заготовки и удержит её в требуемой соосности при высокотемпературном нагреве. Позовите меня, когда начнёте испытания, а сейчас я очень занят.
Испытания горелки прошли успешно – всё получилось именно так, как и предполагал Алексей. «Изделие» пошло! Тепломеханическое устройство было принято, поставленная точка стала датой отсчёта в производстве отечественного волоконно-оптического кабеля.
Ну а затем были: пивной бар на канале Грибоедова рядом со знаменитым Невским проспектом, тарань, чёрные солёные сухарики, бочковое пиво и бывальщина с анекдотами и неподдельной радостью.
Отдавая дань уважения известным учёным, писателям, артистам, космонавтам и прочим прославленным деятелям, мы не думаем о современных Кулибиных, Ползуновых и Эдисонах. Их не балуют премиями и званиями, они известны лишь узкому кругу специалистов, но зачастую именно благодаря им продолжается прогресс в науке и других сферах человеческой деятельности.
Земной поклон вам, Лёхи!


НЕЧАЯННЫЙ КЕЙС

В середине семидесятых годов двадцатого столетия наш НИИ станкостроения (УкрНИИСИП) попал в ряд учреждений, занимавшихся разработками оборонного значения. Особой гордости это не вызвало (институт и без того был на хорошем счету в СССР), однако марка отраслевого НИИ с фиксированной зарплатой и численностью сотрудников многих уже не устраивала, и переход института в другую научную категорию был воспринят оптимистично, поскольку решал все насущные наши проблемы.
Ради достижения поставленной военно-промышленным комплексом (ВПК) цели институт провёл рекламную кампанию по внедрению и продвижению на предприятиях результатов своих научно-исследовательских изысканий, собрал на конференцию смежников для более глубокого проникновения в технологии оборонной отрасли и очертил для себя новый круг задач.
На конференции ведущие НИИ делились наработками, было представлено множество интересных тем. Особенно интересной показалась выдвинутая Институтом радиоэлектроники АН СССР тема по созданию первого в Союзе тепломеханического станка для производства световодного штапика – основы световода, главного элемента по тем временам революционного волоконно-оптического кабеля.
Чтобы стало понятно, насколько важной была задача, немного углублюсь в технические подробности. Световоды – это очень тонкие и гибкие оптические волокна, сердцевина которых имеет показатель преломления больше, чем оболочка. Кабель из этого материала обеспечивает передачу информации посредством высокоскоростного светового сигнала, способного проходить огромные расстояния (до десятков километров) с весьма незначительным ослаблением. К тому же он обладает исключительными характеристиками помехозащищённости и секретности передаваемой информации. Подключиться к этому типу кабеля для несанкционированного прослушивания сети практически невозможно, так как это потребовало бы нарушения его целостности. Кроме применения в телекоммуникациях, компьютерной и вычислительной технике, он с успехом используется в авиации и космонавтике, а также в медицине – для освещения труднодоступных мест в организме человека (при гастроскопии, например), что тоже немаловажно.
Итак, для кабеля нужны были световоды, и нам предстояло создать станок, производящий главный их элемент. Тема была заманчивой, и мы стартовали. Старт оказался трудным (то не хватало опыта в проектировании подобного рода устройств, а открывать нам засекреченную информацию не спешили, то руководитель проекта оказался не той национальности), но со временем всё утряслось, институт прижился в компании ведущих учреждений, те стали охотно сотрудничать, и, не заставив ждать себя слишком долго, наши специалисты спроектировали агрегат, проследили за производством контрольного образца и сдали его заказчику в соответствии с техническим заданием. Самый сложный этап, приёмка ВПК, был пройден, оптико-волоконный кабель – создан.
Вскоре выпуск станков поставили на поток, производство волоконно-оптического кабеля тоже. Мы получили премии и благодарности от профильных министерств, десятки авторских свидетельств пополнили научный багаж института. Все расслабились, и тут как гром среди ясного неба правительственная телеграмма: требование прибыть в Кремль специалистов по световодам. Крайними оказались заместитель директора института и я.
К Спасским воротам Кремля для получения пропуска мы прибыли с начальником главка нашего министерства. Как положено, предъявили все необходимые документы: паспорт, предписание, допуск и вызов на совещание, взамен получили пропуска с указанием даты, здания и кабинетов, в которых этот пропуск действителен, и времени пребывания.
За металлодетекторной рамкой нас встретил офицер службы охраны, чтобы сопроводить на совещание. Мы поднялись по лестнице, на каждом этаже предъявляя пропуск, и вошли в просторную приёмную. Там уже находилось около двадцати человек. Вслед за нами вошёл референт и напомнил собравшимся, что каждому на выступление отводится не более пяти минут, после чего всех пригласил в зал для заседаний. Совещание Комиссии оборонпрома было долгим, но весьма плодотворным: отмечены успехи и неудачи, приняты решения, поставлены новые задачи.
После итогового выступления председательствующий объявил об окончании, и все стали расходиться. Я тоже собрался на выход, но, услышав, как кто-то приглашает руководителя нашей группы в кремлёвскую столовую пообедать, так захотел есть, что наплевал на приличия и попросил его продлить мне пропуск. Как ни странно, просьба была удовлетворена: начальник переговорил с куратором, и через пять минут в моём пропускном документе стояла отметка о часовой задержке с разрешением посещения столовой.
Я вошёл в большой обеденный зал. Чистота стерильная, на столах скатерти, у столов удобные полукресла. Возле стойки с деликатесами никого, обедающих в зале тоже раз-два и обчёлся. Гулять так гулять, решил я и заставил поднос заведомо дорогими блюдами.
К кассе подошёл гордо, но, услышав мизерную сумму счёта, не поверил своим ушам и стал растерянно лепетать:
– Это за палтус копчёный и салатик?
– Нет, – улыбнувшись, ответила мне кассир.
– Может, за отбивную? – не унимался я.
– Нет, – снова лучезарно улыбнулась девушка.
– Это, наверное, компот столько стоит! – обрадовался я своей молниеносной догадливости.
Кассир не выдержала и прыснула смехом.
– Вы забавный, – сказала она, отсмеявшись, – это стоимость всего, что у вас на подносе.
В шоке я заплатил и как сомнамбула поплёлся к столику. Мысли путались, я не мог поверить, что это не розыгрыш. Мне довелось побывать в различных краях необъятной родины (объездил её вдоль и поперёк по городам и весям), за рубежом тоже бывать приходилось, но нигде, даже в самых дорогих ресторанах, не ел я вкуснее, чем здесь: казалось, в этой столовой не повара готовят, а настоящие кудесники, потому что простые на первый взгляд блюда имели совершенно особенный вкус. И, конечно, в сознании не укладывалась мизерная цена этой волшебной пищи.
Чуть я начал приходить в себя, получая удовольствие от еды, ко мне подошла та самая хохотушка и предложила приобрести какой-то диковинный кейс с набором продуктов.
– Вы очень милый, – сказала она, – и я хочу поблагодарить вас за это. Вот талончик и адрес, где можно приобрести по разумной цене дипломат со специальным продуктовым набором. Берите – не пожалеете. Даже нам такая удача выпадает нечасто. Вам только нужно сообщить мне имя своё и фамилию, чтобы я могла подтвердить заказ.
Я поверил, что это не сон, только когда принёс кейс домой. В нём были аккуратно уложены и надёжно закреплены баночки чёрной и красной икры, по 250 г в каждой, 500 г тонко нарезанной сырокопчёной медвежьей колбасы и столько же свежайшей Московской с невероятным запахом и в умопомрачительной упаковке, а также сёмга, севрюжий балык и копчёный палтус, несколько видов твёрдых сыров (всё очень тонко порезано и красиво упаковано), четыре баночки дефицитных консервов, литровая бутылка неизвестной мне «Старорусской» водки, бутылка армянского коньяка десятилетней выдержки и масса чего-то сладкого и мелкого.
Сейчас такими продуктами трудно кого-либо удивить, были бы деньги, а в те времена атташе-кейс, набитый деликатесами, вызвал настоящий фурор у гостей, пришедших к нам праздновать Новый год, – до того бурный, что послевкусие до сих пор осталось.



А Я ЕДУ ЗА ТУМАНОМ

Был я в очередной командировке в городе Гусь-Хрустальный во Владимирской области. Типичная русская глубинка с совершенно потрясающей природой: лес, изобилующий грибами и ягодами в ароматах разнотравья (в том числе и лечебных трав), кормилец многочисленного зверья и людей, а также огромное озеро с птицами и рыбой чуть ли не в центре города. Прочтите повесть Константина Паустовского «Кордон 242», и вы поймёте красоту этих мест. Здесь трудятся талантливые люди редчайшей профессии – стеклодувы. В городском музее хрусталя представлены потрясающие сознание работы известных мастеров, но прилавки в магазинах посуды впечатляют не менее. Трудно поверить, что такая роскошь вообще возможна, но она вот – перед тобой, и душа замирает в немом восторге. Я приобрёл в магазинах города несколько шедевров, которые сумел сохранить и привезти в США. К сожалению, люди, создающие истинное искусство, ежедневно сталкиваются с кричащей убогостью бытия, потому, наверное, за пивом и водкой здесь всегда огромные очереди.
Я остановился в центральной гостинице, имеющей на первом этаже помещение, которое утром работало как буфет, в обед как столовая, а вечером превращалось в ресторан. Одна и та же котлета с гарниром (квашеная капуста, пшённая каша или картофельное пюре) имела три разные цены в течение дня. Разнообразными были здесь лишь блюда из грибов.
В гостинице приезжий люд делился в основном на две категории: решалы со снабженцами, которых называли пиджаками, и инженеры с помощниками – наладчиками нового оборудования. Пиджаками были дорого и со вкусом одетые дяди, общавшиеся лишь с теми, кто мог быть им полезен. Они вели на многочасовых ресторанных посиделках задушевные беседы под графинчик с водочкой, маринованные грибочки, мясцо, картошечку с пылу с жару, неизвестно откуда взявшиеся икру и другие деликатесы, а их крутые «тачки» стояли на парковке у ресторана. Командировочные специалисты, проживавшие в той же гостинице, с тоской смотрели на эти спектакли с громкими нетрезвыми выяснениями кто кого и за что уважает, пытаясь найти свободное место, чтобы съесть свою котлету с унылым гарниром и запить это всё чаем, а если сильно повезёт, если не размели ещё местные жители, то и пивом. Затем они шли к озеру, чтобы насладиться запахом трав и неугомонным щебетанием птиц, доносящимися из загадочной тишины уставшего за день леса.
Стекольный завод выпускал не только бокалы, рюмки и графины, здесь ещё массово производили лобовые стёкла для автомобилей, стекла для окон и витрин и прочую продукцию стекольной промышленности. Народ-умелец хоть иногда и грешил принятием на душу хмельного, ум и сноровку, умение отлично трудиться доказывал всегда.
Командировка подошла к концу, и я сел в рейсовый автобус Густь-Хрустальный – Владимир. Еду и любуюсь красотой природы вдоль трассы, наслаждаюсь запахами леса, доносящимися из окна. И вот на фоне этого великолепия живой природы какое-то серое полупьяное существо вдруг встаёт со своего места, подходит к мужчине нерусской наружности и начинает его оскорблять:
– Ты чё, цыган, сидишь-то? Обобрал, поди, кого-нибудь из нашего брата и доволен, да? Мы вас, хитрованов, за версту чуем. Русские знаешь что могут сделать с тобой? Да всё! Понял? Трясись, пока мой гнев отдыхает, а я сейчас подумаю над ентой проблемой.
Мужчина сидит, как затравленный зверёк, ищущий выхода из безвыходного положения, а все в автобусе молчат, понимая, что убеждать хама сесть на своё место, занятие бесполезное, и ощущение безнаказанности ещё больше поднимает градус гнева невежи в адрес мужика, похожего на цыгана или кавказца.
Неожиданно с заднего ряда автобуса встаёт огромный детина, проходит к водителю и говорит:
– Притормози, браток, и открой переднюю дверь.
Возвращается к «оратору», как котёнка подтягивает его к открытой двери автобуса, даёт мощную оплеуху и вышвыривает в придорожный кювет. Дверь автобуса закрывается, детина спокойно проходит на своё место, мы едем дальше, и я слышу разговор двух женщин позади себя:
– Энт точно вахтовой с Владимирского централа! Не ручищи, а грабли. С таким не страшно и в лес пойтить по грибы – при встрече с косолапым он точно возьмёт верх.
– Мужик-гора и, видно, незлобливый. Просто тот гунтарь надоел всем. Очухается и доползёт обратно к месту отъезда – светло ещё.
Приезжаю во Владимир, c трудом нахожу гостиницу от предприятия, где мне предстоит завершить очередной этап работ, и попадаю в номер к человеку из Якутии. Он здесь живёт уже несколько дней: привёз с прииска алмазные отходы, которые могут использоваться для обработки различных материалов. Этот лом необходим предприятию для испытания полученных по разработанной здесь технологии искусственных кристаллов. На территорию учреждения моего соседа не пустили – в отдельной комнате при входе два человека приняли у него лом, взвесили на точных весах и выдали на руки перечень принятого – с соответствующими подписями и печатью. Курьер должен ждать окончательного ответа: или он везёт эти бумаги, или ему вернут его образцы.
Сосед мой крепкий мускулистый мужчина лет примерно тридцати пяти, среднего роста, с характерной для бурятов раскосостью глаз. Он недоволен хозяйственной деятельностью людей, осваивающих Север: вышедшая из строя техника, бочки из-под солярки, валяющиеся чуть ли не на каждом шагу, брошенные станции для перекачки газа заметно портят ему настроение. В процессе недолгой беседы я понял его тоску по былой жизни, когда «пароход – хорошо, самолёт – ничего, а олени лучше». Понял я также, что слово «однако», употребляемое представителями Крайнего Севера как в начале предложения, так и при его окончании, не выдумка. Невольно вспомнился примитивный анекдот про чукчу, который просит фотографа на курорте сфотографировать его за деревом:
– А в чём резон этого снимка? – спрашивает фотограф. – Вас ведь на фото не будет видно.
– Правильно, – отвечает чукча, – когда я приеду домой и покажу это фото жене, она меня спросит: «А где же здесь ты?» И тогда я выйду из-за дерева и скажу: «А вот он я, однако».
Я вышел прогуляться по городу, и мне сказочно повезло: удалось втереться в группу иностранных туристов! С ними я посетил Успенский собор и увидел фрески великого русского живописца Андрея Рублёва (1360-1430 годы). Его произведения отличают гармония и возвышенная одухотворённость образов. Шла служба в соборе, красота необыкновенная и торжественная, а я как будто под гипнозом рассматривал творения гения. Им написана знаменитая икона «Троица», он участвовал в росписи храмов Москвы, Владимира и Звенигорода.
Величественный белокаменный храм расположен на высоком холме, и город с его обыденностью лежит у ног этого выдающегося памятника русского зодчества. Размышляя, я вдруг вспомнил город Новочеркасск, тоже расположенный на возвышенности. Это бывший административный центр Области Войска Донского, и там в музее истории донского казачества и Доме-музее знаменитого художника-баталиста Грекова собраны уникальные экспонаты истории России. На одной из центральных площадей Новочеркасска стоит памятник Ермаку Тимофеевичу – казачьему атаману, завоевавшему Сибирь для Русского государства и погибшему в бою с ханом Кучумом. С площади в хорошую погоду видны купола церквей города Ростова, а это десятки километров отсюда, а вечер открывает взору картины прошлого: станицы с почти нетронутыми временем казачьими подворьями.
Неожиданно ко мне подошла сухонькая старушка:
– Хватит пырьетьца-то на святыни Божьи! Купи свечку, антихрист, и шепочи что-нибудь!
Я моментально всё это исполнил.
Вернувшись в гостиницу, застал совсем потускневшего соседа. Ему здесь, на Большой земле, неуютно: его не устраивает всё, включая рыбный день в столовой гостиницы (у них рыбу хек не дают даже собакам), тоскует он по тишине и шири просторов своего родного края. И я понимаю его.


ПЛЕСНИ МАНЕНЬКО!

Лето, жара, тёплое море, холодные напитки, а у нас подошла к концу научно-исследователь-
ская тема по созданию универсального измерительного прибора. Осталось совсем чуть-чуть: отвезти его для испытания на станкозавод в Алапаевске. Ехать всего ничего: из Одессы в Москву, из Москвы в Свердловск, а там каких-то 152 километра, и вот он – городок на Урале. Ехать, конечно, было поручено мне.
В сезон отпусков советские трудящиеся обычно что делали? Правильно, на советские юга отправлялись: в Сочи, например, или в Крым с его ялтинской галькой, роскошными санаториями и убогими ночлежками частников, но больше всего – в Одессу, где не только ласковое море, великолепные пляжи, санатории, пансионаты, дома отдыха и туристические базы, а ещё и очень даже приличные гостиницы и благоустроенный частный сектор, то есть абсолютно всё для полноценного отдыха. А рынки в Одессе какие! Один только «Привоз» чего стоит! Там и маму с папой купить можно, не то что любые продукты! Хороши также рестораны, столовые и кафе – образец высокой кулинарии и отличного сервиса. А не хочешь в столовую, можно в театр сходить или в кино, после чего в парке отдыха отдохнуть или на стадионе взбодриться. Но всё же главная достопримечательность Одессы – это, конечно же, одесситы с их неподражаемым юмором.
Но я отвлёкся. Так вот, я знал, что приехать в Одессу во время сезона было иногда очень непросто, только я и предположить не мог, что выехать из неё на Урал, в Восточную Сибирь или на Крайний Север гораздо труднее. Билетов не было от слова «совсем», и если бы не моя жена Алюсик, кто знает, какой была бы судьба детища нашего института. При чём тут Алюсик, спросите вы? А при том, что работала она тогда в гостинице «Интурист» и на турбазе Молодцова-Бадаева инструктором-эвакуатором – возвращала домой и наших, и иностранных туристов, попавших в трудные обстоятельства. По долгу службы у неё был доступ к резерву билетов на всех транспортных предприятиях. Между прочим, работа не из лёгких и опасная к тому же: билеты приходилось выкупать за наличные, которые она в больших количествах возила по городу без охраны. Возможно, охраной служили её красота (даже хулиганы порой пасуют перед этим оружием) и умение правильно себя вести, но специальный защитник в придачу лишним точно бы не оказался. В общем, жена обеспечила мне весь маршрут командировки (Одесса – Москва – Свердловск – Алапаевск) туда и обратно.
До Москвы я доехал в купейном вагоне фирменного поезда, так как не был уверен в сохранности уникального прибора в багажном отсеке самолёта. В Свердловск всё же вынужден был лететь, а потому пришлось употребить всё своё красноречие, чтобы уговорить службы регистрации и посадки разрешить мне взять прибор в пассажирский салон. Потом был Свердловский аэропорт «Кольцово», автобус до железнодорожного вокзала, электричка до Алапаевска и снова автобус – до станкозавода, где я и поставил отметку о прибытии в командировку. Сдав прибор на хранение в метрологическую лабораторию, я отправился в центр города – заселяться в забронированный для меня гостиничный номер. С собой у меня был лишь рюкзачок с самыми необходимыми принадлежностями, включая запасную рубашку и галстук, и небольшим набором продуктов, купленных в Москве.
Зарегистрировавшись в гостинице, я побродил немного по центру города, что-то поел, купил две бутылки пива, баночку солёных огурцов (моя слабость) и, благополучно вернувшись в номер, в девять часов вечера лёг спать с чувством полного удовлетворения и радости, что до понедельника (дня демонстрации прибора) абсолютно свободен. Но в одиннадцать в дверь номера настойчиво постучали. Открыв, я обнаружил смущённую дежурную, которая, тысячу раз извинившись, стала просить разрешения подселить ко мне руководителя какой-то делегации, оказавшейся в Алапаевске по ошибке.
– У вас единственного в гостинице номер люкс, в котором есть раскладной диван, – чуть не шаркая ножкой говорила женщина, – не согласитесь ли вы потерпеть соседа до утра?
– Соглашусь. Почему нет? – успокоил дежурную я. – Вдвоём веселее.
В номер вошёл мужчина лет тридцати пяти, фигурой напоминающий боксёра: чуть выше среднего роста, мускулистый, с крепкой шеей и коротко стриженной головой. Образу спортсмена не соответствовал только умный пронзительным взгляд, дорогой идеально сидящий костюм и небольшой кожаный дипломат.
– Здоров! Я Вася, – простецки сказал он.
По неизменившемуся при этом цепкому взгляду я, как опытный физиогномист, мгновенно понял, с кем имею дело – встречал подобных персонажей в засекреченных организациях.
– Саша, – представился я псевдонимом для случайных людей.
– Ты чё один-то забрался в эту просторную берлогу? – продолжил знакомство Вася.
– На эту берлогу есть бронь у предприятия, которое меня сюда командировало, – включился в диалог я. – Нам, медведям, общежитие не положено.
– Понял – не дурак. С оборонки, значит. Да не отводи ты взгляд – знаю, что в точку попал. А что это за пивко у тебя на тумбочке, как будто обиженное? Что, сил не хватило освоить? Так я всегда рад помочь.
– Сделаешь одолжение, Вася. У меня к нему и рыбка сушёная есть – чухонь называется, слыхал о такой?
– Слыхать-то слыхал, а вот пробовать не приходилось.
– Ну что ж, тогда угощайся. Думаю, тебе понравится сочетание чухони и пива – отличный из них дуэт. А я тебя поддержу. Да, не зря, значит, вторую бутылочку прихватил…
– Ох и вкусная же!.. – через пару минут дегустации воскликнул Василий. – И вот скажи ты мне, Сашок, откуда только у этой худобы такая жирность?! Я уже весь в масле её! Ну удружил! Ну прямо редкий деликатес, как по мне, эта чухонь!
Исчерпав запас рыбы и пива, мы стали собираться ко сну. Василий легко разложил и сноровисто застелил диван, по-военному быстро разделся, аккуратно повесил одежду в шкаф, но, вместо того чтобы потушить свет, внезапно спросил:
– Саш, если не секрет, что это за фляга рядом с редким в сиих краях бородинским хлебом и каким-то свёрточком? Пробка необычной конструкции – явно от песка защищает. Ты чё, в Каракумы собрался?
– Ну и глазастый же ты! – уважительно хохотнул я. – Во фляге спирт. Потому и пробка особенная. История простая: когда сюда ехал, решил в Свердловском кафе горяченьким подкрепиться, точнее, пообедать по-человечески. Заказал, жду. К щам захотелось отрезать кусочек свежего бородинского хлебца, в Москве купленного вместе с деликатесами. Хлеб оказался в самом низу рюкзака, и мне, чтобы его достать, пришлось выложить на стол все свои запасы вкуснятины: палку сырокопчёной колбасы, кусок украинского сала и консервы разные лакомые. Вдруг подходит ко мне мужик (в приличном костюме – не бомж или забулдыга какой) и говорит: «Не продадите ли вы мне, милостивый государь, весь этот дефицит за любую вами названную цену? Видите ли, у нас с женой сегодня двадцатипятилетний юбилей, хотелось бы достойно его отметить. На предприятиях наших действует карточная система, и приобрести можно только обычные, основные то есть, продукты – такой дефицит, как у вас, днём с огнём не сыскать. А мне очень хочется жену побаловать». Ну я за что купил, за то и продал ему весь этот дефицит, оставив себе только сало, баночку копчёной корюшки в масле и хлеб. А кто бы на моём месте так не поступил? Ведь святое же дело серебряная свадьба! В общем, доедаю я свой обед, смотрю – мужик этот снова ко мне направляется. Я напрягся немного, а он подходит и вручает мне в знак благодарности эту вот флягу с чистейшим спиртом. Даром её брать я отказался конечно – уговорил принять плату как за литр хорошей водки.
– Пьянь, ворьё и цыган повышибали с вокзалов, толчков и базаров, так они теперь прилично оделись и ювелирно работают в кафешках, столовых и других местах, где редко появляются местные жители. Бьют по людской порядочности, сказочники. Обманул тебя, Саша, этот мужик в пиджаке. Могу поспорить, что во фляге не спирт. Ну-ка дай мне нюхнуть это пойло.
Я отвинтил пробку. Вася медленно втянул носом запах из фляги и скомандовал:
– Плесни-ка маненько, Сашок. Ну вот, я был прав – это не спирт, а самогон, хотя и высокой очистки.
– Так он же мне эту флягу бесплатно давал, – возразил я.
– А они ещё и психологи неплохие – по тебе ж за версту видно, что посочувствуешь. У местных барыг этот финт называется «ловить на живца». Не перевелись ещё на Руси Остапы Бендеры… Да не горюй ты, давай лучше помянем твой продуктовый дефицит. Только без за;куси, Саша, я не могу. Вот, кстати, моя доля в общий котёл – два пирожка с капустой и один с грибами. Давай, плесни мне ещё маненько, ну и себя не забудь. И, думаю, можно без тоста.
Мы выпили, отдышались, закусили душистым бородинским хлебом с великолепным украинским салом и солёными огурчиками, и, чтобы прервать затянувшуюся паузу, я спросил:
– Говорят, что в этих местах люди довольно часто НЛО видят. Это соответствует действительности?
– Плесни маненько, и я тебе, Сашок, всё разъясню.
Он выпил, отдышался, сказал, что градусов в самогоне поболе будет, чем в водке или чаче грузинской, закусил и приступил к разъяснению вопроса:
– Неужели тебе объяснять нужно, что этот маленький промышленный закуток России (Серов, Пермь, Нижний Тагил, Свердловск, Челябинск с его «Маяком» и закрытые моногорода) кое-что производит? Ты ж ведь и сам в этом участвуешь. Или я всё-таки ошибаюсь? Ну да, они действительно, НЛО эти, что-то здесь отслеживают. А что, их район Сочи, что ли, должен интересовать? Я два раза, правда зимой, что-то видел, когда наш поезд ожидал у входа в горный туннель выходящий из него встречный поезд. Огромная светящаяся изумрудным свечением шайба в вечернем небе, несколько раз резко меняя направление, беззвучно приближалась к земле, потом вдруг рывком уходила вверх и пропадала из виду. Но кто знает, что это на самом деле было? А может, это какая-то новая военная разработка была, о которой пока никому неизвестно. Слушай, Сань, да хрен с ней, с этой НЛО! Давай лучше делом займёмся! Ну-ка плесни маненько. Да и сам не сачкуй, я ж один не осилю всю флягу – устал с дороги.
Выпили, вновь с трудом отдышались, закусили теперь Васиной долей, и настал его черёд меня спрашивать:
– Ну и как тебе понравился этот уездный городок? – задал он то ли дежурный, то ли действительно интересующий вопрос.
– Пока ничего не увидел особенного, – честно
ответил я. – Чуток побродил по центру и обнаружил явную нехватку товаров, причём разных и подчас самых что ни на есть заурядных. Только сошёл с главной улицы города, и на тебе – частный сектор: огороды, ограды, тропы, асфальтированных дорог почти нет. В общем, чистая провинция с её неторопливостью и тишиной даже в центре города. Со мной несколько людей поздоровались даже, как в деревне. Случайно наткнулся на свежее пиво и купил две бутылки, ну и баночку маленьких солёных огурчиков прихватил – вкусные, правда?
– О! Молодец, что напомнил! А то что-то затянулся у нас перерывчик. Ты это – чётче формулируй мысль, хорошо? А то я не всё понимать начал – расслабился. Ну давай, плесни маненько для поддержания темпа. Пробка почему-то лежит отдельно и жидкость теряет градус. Исправь!
Опять выпили, и я наконец почувствовал усталость от этого позднего пиршества. Вася устал сильнее: очередной раз не попав вилкой в банку с корюшкой, он оставил тщетные попытки и просто сидел, упёршись затуманенным взглядом в одну точку. Потом вдруг резко стряхнул дремоту и бодро спросил:
– О чём гундим?
– Да о разном, – отозвался я, – о том, например, что страна огромная, что мы всё умеем и много чего знаем, но всё равно живём небогато. Где-то недорабатываем, наверное. Ты с этим согласен?
– А чё думать-то? – с трудом выговаривая слова ответил он. – Мы ж с тобой этих проблем решить не можем – не наш уровень. Вот и не напрягай мозги понапрасну. И вообще – может, уже спать пойдём, а?
Я открыл нараспашку окна, и мы легли спать. Утром мой сосед по номеру встал рано. Умылся, побрился, слегка наодеколонился, оделся, поблагодарил за всё и ушёл. Больше наши с ним пути не пересекались. Пришедшая позднее горничная пожаловалась, что странный ночной десант создал ряд проблем персоналу: никто, мол, из этих офицеров в штатском не предоставил для заселения никаких документов. «Но не поселить их было нельзя, – добавила она, – это были явно непростые люди».
В выходные дни я гулял по городу и с интересом наблюдал за его жителями. Их провинциальность, их умиротворённое спокойствие и набожность (многие шли в церковь) подкупали, а скромность в одежде и неторопливость речи даже молодых ребят удивляли, – я словно слушал пластинку на сниженной скорости. А ещё здесь плескались в холодной даже летом реке, как в тёплом Азовском море, играли в футбол, волейбол, но всё это тоже происходило как будто в замедленном темпе. А может быть, это мне просто казалось…
В понедельник я ознакомил руководство станкозавода с измерительным прибором (на сей раз без подтверждения допуска и других норм соблюдения секретности – такова была воля первого отдела института), продемонстрировал в сборочном цехе на корпусных деталях машин его работу и дал возможность метрологам завода и всем желающим сборщикам станков сделать то же самое. Затем, подписав финансовый акт о закрытии темы, выслушал лестные отзывы и заявления о намерении продолжить сотрудничество по предложенной тематике, дал телеграмму в институт и убыл домой.


ТОСТ

Жить прошлым нельзя – необходимо жить настоящим и думать о будущем. Однако мы часто выходим за рамки данного правила и прокручиваем в памяти события давно минувших лет. Обычно это события, оставившие добрый след. Об одном из них и пойдёт речь.
Государственный заказ на разработку оптико-волоконного устройства был выполнен, и разработчики из НИИ (я в их числе) вместе с технарями от предприятия, допущенного к изготовлению «изделия», праздновали победу. Устранены ошибки, утверждены планы, согласованы сроки – прекрасный повод расслабиться и отметить событие. Рабочая группа с воодушевлением приняла идею главного инженера выехать для этого на природу, и ранним летним утром все мы прибыли в живописное Ванадзорское ущелье – ознаменовывать «рождение первенца».
Выйдя из машин, осмотрелись. Красота вокруг неземная: горы в густых лесах, словно в кораллах, в низине разнотравье чарует и упоительным ароматом дурманит, а далеко-далеко вверху лазурные ленточки неба венчают горы. В общем – поэзия бытия. Полюбовавшись прекрасными видами, все дружно направились к месту намеченного пикника.
Шли долго: пришлось совершить восхождение по узкой крутой тропинке с немалым багажом на плечах. Кавказское гостеприимство, описанное в сотнях книг, запечатлённое во множестве фильмов, вовсе не вымысел – щедрость и радушие этих народов не показные, а самые настоящие, искренние. В непридуманной жизни тоже ломятся столы от яств и льются рекой вино и песни, когда гость переступает порог. И неважно, где принимают тебя, в доме или на лоне природы, будешь ты сыт, пьян и счастлив – традиции неизменны.
Достигнув цели, все сначала немного отдохнули, а затем хозяева принялись накрывать поляну. Гостям было позволено лишь наблюдать. Чего здесь только не было!.. Тут тебе и свежее мясо молодого барашка, и форель, и сыры, лаваш с матнакашем, всевозможные приправы и соусы, особые национальные блюда, овощи, фрукты, арбузы и дыни, и, конечно, впечатляющий арсенал различных спиртных напитков.
Пока хозяева суетились, я осмотрел окрестности. Место отдыха, давно облюбованное заводскими, представляло собой слегка пологую площадку на огромном утёсе – таком крутом, что к краю его подойти было страшно. Невдалеке протекал горный ручей, к истоку которого уводила широкая горная тропа, теряющаяся
в мелколесье на склонах выше, вокруг пестрели ягодами кусты, кое-где вдоль дороги виднелись стога свежескошенной ароматной травы. Необъятная ширь завораживала, высь окрыляла и вселяла чувство безграничной свободы.
Мои размышления прервало приглашенье к столу. Когда все собрались у «скатерти-самобранки», вместившей невероятное количество божественно пахнущей снеди, главный инженер завода взял на себя обязательства тамады и торжественно произнёс:
– По традиции прошу поднять бокалы за дерево жизни, так вовремя выросшее на этой скале! И пусть его образ убережёт нас в трудный момент и станет новой точкой отсчёта даже в самой, казалось бы, безвыходной ситуации!
Вне всякого сомнения, собиратель народного фольклора Шурик из «Кавказской пленницы» тост «чуть помедленнее» обязательно записал бы, но Шуриков среди нас не было, и мы просто недоумённо переглянулись: повод-то был совсем иной – рождённое в тяжёлой конкурентной борьбе различных КБ и НИИ детище. Это оно, родимое, всех нас привело в заоблачную высь в прямом и переносном смысле, за него и первый бокал пить следовало. Однако спорить не стали (приличные люди со своим уставом в чужой монастырь не ходят) – речь поддержали, выпив и закусив. Второй тост – правильный – долго ждать себя не заставил, и таким образом справедливость восстановилась. А дальше пошло-поехало: снова выпили за «изделие», потом за успех и продолжение сотрудничества, за гостеприимных хозяев, конечно, и главного кулинара, за счастье и прочее, прочее, прочее. Но интрига первого тоста не отпускала, и в один из перерывов в застолье мы всё-таки попросили тамаду объяснить суть сказанного и почему именно этой речью он предпочёл открыть праздник в честь научно-технических достижений. И вот что мы узнали.
Однажды группа заводчан приехала сюда вместе с детьми. Пока взрослые пировали, их чада, сами себе предоставленные, играли в футбол. Обводки, подсечки, прострелы и прочие игровые моменты вытесняют всё, кроме азарта, и подростки, конечно же, потеряли чувство опасности. Пацаны не заметили, как приблизились к пропасти, и в итоге один из них, неудачно приняв пас, поскользнулся, попятился и полетел в ущелье.
Нечеловеческий крик, усиленный горным эхом, моментально всех отрезвил – мужчины бросились к краю скалы, женщины почернели от ужаса. Время остановилось. Но через пару похожих на вечность минут прорезал беду радостный возглас:
– Я вижу его! Он жив!
Случилось чудо: упавшего в бездну мальчишку приняла крона проросшего сквозь утёс деревца. Оно, словно мягкая лапа, качало мальчика на ветвях метрах в десяти от вершины. Небольшое, но удивительно сильное растение смягчило удар и удерживало тело ребёнка до приезда спасателей. Парень не просто выжил, он даже не получил по-настоящему тяжёлых увечий – лишь седины добавил родителям. С тех пор отмечается здесь второй его день рождения, и лучший коньяк Армении льётся тогда потоком в ущелье. Но и на всех остальных торжествах было принято провозглашать первый тост за чудесное это дерево – символ жизни, какой она есть: с неожиданным горем и неожиданным счастьем.
Признаться, за долгие годы командировок я попробовал множество разных яств: от дешёвой стряпни забегаловок до изысканных блюд дорогих ресторанов, но на всю жизнь запомнил только вкус того высокогорного шашлыка.
Праздник закончился, и весёлая компания, оставив за собой идеальную чистоту, двинулась в обратный путь. Именно тогда, видимо, я, спускаясь с горы в изрядном подпитии, потерял паспорт, удостоверение сотрудника института и предписание первого отдела продолжить командировку в Санкт-Петербурге, а также удостоверение лектора-международника общества «Знание», деньги и любимую записную книжку в твёрдой обложке с палехской росписью. Пропажу я обнаружил лишь на следующий день перед посадкой в автобус Кировакан – Ереван. У ребят моих остались гроши, но их бы хватило нам всем доехать до Еревана, только вот пользы мне от этого никакой: сослуживцы возвращались в родную Одессу, а мне предстояло лететь в Санкт-Петербург.
На душе было муторно, однако я взял себя в руки и стал прокручивать варианты выхода из тупика. Поразмыслив, решил, что в город на Неве могу отправиться из Одессы, до которой реально добраться без паспорта, если поездом ехать. Путешествие, конечно, затянется, но после командировок в самые дальние уголки Урала и Сибири это меня не пугало. Раздобыть деньги тоже задача несложная: можно было дождаться перевода из дома, да и на заводе вряд ли бы мне отказали в помощи. Выход был найден, оставалось только справку об утере удостоверяющих личность мою документов в милиции получить – мало ли что в пути приключится, вдруг понадобится.
Перед походом в милицию я решил заглянуть на завод к Саркису Левоновичу Кочаряну (главному инженеру), с которым к тому моменту у меня сложились тёплые приятельские отношения.
Сообщил ему невесёлую новость, а он улыбается:
– Слушай, – говорит, – эту маленькую проблему очень просто решить. Друг мой – начальник УВД города, для него невозможного нет. А мы тоже без дела сидеть не будем – здесь твои документы поищем.
Тут же набрал номер друга, перекинулся с ним парой слов по-армянски и сообщил мне, что ждут меня уже с нетерпением.
В милиции меня сразу же отвели в кабинет начальника.
– Слушай! – Встретил меня на пороге своего кабинета большой улыбчивый человек. – Потерял документы или нашёл – дело обычное, волнений не стоящее. Так что давай лучше выпьем с тобой вина: праздник у меня на душе – внук родился! А справка у тебя, считай, уже есть.
Мы выпили чудесного вина, недолго поговорили, а потом он куда-то позвонил, и в кабинет сейчас же принесли справку, удостоверяющую мою личность вместо утерянных документов.
– Автобусом до Еревана поедешь бесплатно, – стал инструктировать на прощанье мой новый знакомый, – в аэропорту Звартноц найдёшь такого-то человека и передашь ему от меня записку. Он поможет тебе. Долетишь до Киева, а оттуда уже в Одессу. Не волнуйся – всё у тебя хорошо будет.
И действительно всё пошло как по маслу. В ереванский аэропорт я приехал на междугороднем автобусе совершенно бесплатно. Там нашёл нужного человека, и тот в обмен на записку от милицейского друга написал и вручил мне другую – для некоего Погосяна из киевского аэропорта Жуляны. «Помоги ему! Это наш друг!» значилось в той записке.
Пока ребята, мои сослуживцы, пытались купить билеты на киевский рейс, меня по громкой связи пригласили в самолёт, следующий в Киев из Тегерана, и в столице УССР я оказался гораздо раньше, чем возможно было это представить.
Приземлившись в Борисполе, я, как эстафетная палочка, попал в следующие небезучастные руки и с комфортом добрался до аэропорта Жуляны.
В Жулянах товарищ Погосян, ознакомившись с запиской от ереванского друга, задал всего лишь один вопрос:
– Ты кушать хочешь?
Я, конечно, хотел и честно в этом признался.
– Вот тебе талончик, дорогой, – сказал удивительный Погосян, – иди вон в тот домик, покушай (там лётный состав питается), а потом снова найди меня – в 16:30 ты улетаешь в свою Одессу с почтовым грузом.
Так завершилось моё невероятное путешествие.
Начинался третий день возвращения в родные пенаты – тёплое воскресное утро. Я валялся в постели с не на шутку разыгравшейся межрёберной невралгией и невесёлыми мыслями о встрече с первым отделом НИИ. Вдруг в дверь постучали. Я нехотя отворил и ахнул от удивления: на пороге стоял знакомый парень с завода в Кировакане. Он привёз все мои документы!
Вручая довольно объёмный пакет, парень сказал:
– Саркис Левонович тебе привет передал: коньяк и всё, что к нему полагается. Он всегда будет рад видеть тебя у себя гостем.
Я искренне поблагодарил парня и попросил о встрече ещё раз, чтобы передать ответный подарок в знак глубокой признательности за всё, что было сделано для меня. Но «гонец» вежливо отказал:
– Я на завод ОЗПС приехал, – сказал он, – к земляку. Он там директором работает, и я должен кое-какие вопросы с ним утрясти по кооперации с нашим заводом. Задержаться никак не смогу, так что ты уж прости, друг, но привет я на словах передам, а ты лучше сам приезжай – дорогим гостем будешь.
– Как и где вы нашли мои документы? – спросил я, провожая раннего гостя.
– Мы просто устроили совсем небольшой субботник в Ванадзорском ущелье, – улыбаясь ответил он.
В такое чудо можно поверить? Я утверждаю – да! Если каждое праздничное застолье начинать тостом за жизнь!


НЕПОДВЛАСТНОЕ ПРОЗЕ


МОЕЙ АЛЮСЬКЕ

Мелькают дни, проносятся недели,
Но сердце боль по-прежнему терзает,
Грудь разрывая, вынимает душу.
Я понимаю, милая, что мир наш
Небесконечен и судьба конечна,
Но как же хочется ответ найти не этот!
Как хочется, хотя бы ненадолго,
Вернуть тебя! И вновь руки коснуться,
И вновь обнять, мой нежный добрый ангел.
Как я хочу, чтоб ты взглянуть сумела
На жизнь детей и праздновала с ними
Успехи, помогала строить планы,
И чтоб смогла порадоваться снова
Семейным нашим чистым отношеньям,
Любви друзей и преданности близких…
О многом ты б могла спросить их лично
И оценить и глубину, и честность,
Увидеть доброту и разум в лицах.
Тебя бы это, знаю, задержало
Здесь, на земле, и счастье нам продлило.
Ты видела всегда во мне опору,

Но и теперь я не вдовец и в мыслях –
Ношу кольцо, как будто ты со мною.
Когда-нибудь и я уйду неспешно
Туда, где нет дороги для возврата…
Из памяти тогда твой светлый облик,
Твой здравый ум и верность мне помогут
Тебя найти – чтоб больше не расстаться.

Все часики идут к известной цели,
И стрелки их не повернуть обратно,
За осенью всегда зима приходит –
Такой порядок вечен, неизменен.
Но чувства наши неизменны тоже:
Коль в жизни ты не наследил разбоем,
Обманом, клеветой иль вероломством,
Твой светлый путь добром помянут люди.


МАМЕ

Что подарить тебе, моя родная,
В твой юбилейный год и день в листке эпох?
Промчалось время, память заметая,
Но ты осталась эхом пацанов –
Сынов твоих. Простая и святая,
Ты наш оплот, надежда навсегда.
Что подарить тебе, моя родная?
Земное бренно… Может быть, звезда
Тебе на небе пригодится? Знаю,
Всё тоньше связь, всё призрачнее нить
И колокол звучит, не умолкая,
Чтоб нас наверняка разъединить…
Но в памяти твой образ не истлеет,
Не смоют ни печали, ни дожди
Твои черты. Что может быть сильнее
Любви сыновней к матери? Храним
Твой каждый взгляд и каждое движенье,
Умение любить и верной быть.
И преклоняют пред тобой колени
Теперь и внуки сыновей твоих.
Я подарю тебе, моя родная,
Цветные сны из детства своего
И эти строки – пусть любовь земная
Бескрайний освещает небосклон.

О НИТОЧКЕ

Нехитрый амулет прислал однажды
Мой добрый друг с Земли Обетованной:
На красной ниточке глазочек голубой.
Коль оберег сей повязать на руку,
Он якобы спасёт от всех напастей.
Я повязал и очень удивился,
Настолько сильною защита оказалась:
Та ниточка простая на запястье,
Как будто друг мой сам прикрыл мне спину,
Уберегла от травмы и болезней,
Спасла меня от тяжких потрясений.
И память мне теперь не изменяет,
И сердце не шалит, а бьётся ровно,
Любовью наполняясь и отрадой.
Не рвётся амулет мой и надёжно
От сглаза бережёт и сквернословья:
Немеют рты порочные и жала
Тупятся от его незримой силы.
А главное, простой браслетик этот
Судьбу меняет: чистит, освежает 
Дезодорирует как будто и былое,
И то, что будет. Вижу это ясно,
Как отраженье неба в чистом, звонком
Ручье живом. Спасибо, друг, за это!

ОГЛАВЛЕНИЕ

Участие 3
Пари 8
Сюжеты времени 17
Пропавшие без вести 44
Забери меня домой 53
Резонёр 65
Система «ниппель» 74
Живопись цветочных композиций 92
В мире цветов и торжеств 92
День мужских хлопот 98
Не Додик 109
Обида 113
Одесский юмор 117
Шабат есть шабат 121
Рабочие моменты 126
Лёха 126
Нечаянный кейс 138
А я еду за туманом 146
Плесни маненько 154
Тост 167
Неподвластное прозе 178
Моей Алюське 178
Маме 180
О ниточке 181


ДЛЯ ЗАМЕТОК

Літературно-художнє видання
(російською мовою)
Мостовий Семен Григорович
СПОРЫ СЕРДЦА С РАССУДКОМ

Малюнки: Дремлюх Кирило Аркадійович

Підготовка до друку:
Клюка Евеліна Ігорівна

Макет обкладинки та верстка Воронов А. Б.

Формат 84х108 1/32. Наклад 200 прим. Зам. № 3485.
Папір 80 офсет. Друк офсетний. Ум. друк. арк. 24,70
Гарнітура «Cambria».
Підписано до друку ????.2021 р.


Видавництво Федоров О. Н.
«Друкарський двір Олега Федорова».
Адреса: а/с 24, Київ-205, 04205, Україна,
е-mail: relaks-oleg@ukr.net

Свідоцтво про внесення до Державного реєстру видавців,
виготовлювачів і розповсюджувачів видавничої продукції
серія ДК № 3668 від 14.01.2010 р.

Віддруковано в друкарні «Видавництво «Фенікс».
Адреса: 03680, вул. Шутова, 13-Б, м. Київ

Свідоцтво про внесення до Державного реєстру видавців,
виготовлювачів і розповсюджувачів видавничої продукції
серія ДК № 271 від 07.12.2000 р.