Исповедь безумца

I

- Ваш кофе.

- Да, спасибо.

С этими словами Виктор Анатольевич направился к комнате допроса. В одной руке он держал стакан, а в другой - запечатанную папку с документами. То и дело проходящие мимо сотрудники говорили: «Добрый день, Виктор Анатольевич!» Некоторые даже слегка кланялись. Что тут сказать, дорогой костюм и элегантный галстук придавали следователю мужественность и подчеркивали его суровый взгляд.

- Виктор Анатольевич, - закричал прямо на его пути запыхавшийся юноша, недавно взятый на практику. – Там это… Борис Алексеевич как раз просил Вас позвать.
Кажется… (пытается отдышаться) невозможно.

- Нет ничего невозможного, - уверенно ответил Виктор Анатольевич и с гордым видом ускорил шаг.

У двери в комнату допроса стоял мужчина в белой потрепанной рубашке с заросшим лицом. Синяки под глазами выдавали в нем дикую усталость, а опущенная вниз голова и задумчивый взгляд говорили о тяжелых неприятных мыслях. 

- Черт, Витя, наконец-то! – выпрямился уставший.

- Что? Никак? – с некой ухмылкой сказал Виктор Анатольевич.

- Это просто невыносимо. Я третий день пытаюсь что-то выбить из него, но все без толку. Он невменяемый. Я вот… Это просто пи…

- Все, все, я понял. Давай не порочить офис неподобающими выражениями. Это непрофессионально, - с этими словами следователь похлопал коллегу по плечу и улыбнулся. – Дальше я сам.

- Но Вить. А смысл?

- Я разберусь.

Виктор Анатольевич вошел в пустую серую комнату. Небольшая лампа на столе в одиночку освещала бренную пустошь. На стуле рядом крутился человек в полностью белых штанах и рубашке. Он специально попросил вертящееся сидение – иначе отказывался беседовать. «Все развлекаешься», - сказал Виктор Анатольевич. Но ответа не последовало. Следователь сжал губы, тяжко вздохнул и сел напротив обвиняемого, который ранее согласился все рассказать – правда, было это неделю назад. С тех пор из него не получилось выбить ни слова. Потому и пришлось вмешаться самому Виктору Анатольевичу, настоящему профессионалу и знатоку своего дела.

- Я принес тебе кофе, - сказал следователь. – Должны же быть маленькие радости в жизни. Даже у убийц.

Человек напротив продолжал крутиться на стуле, запрокинув голову.

- Им было по 20 лет. (небольшое молчание) Они учились в университете, ходили на лекции, встречались с друзьями, наслаждались молодостью. Но это все в прошлом. Прекратилось в один миг. И ты знаешь почему. Иначе бы ты не сидел сейчас здесь уже… который день? – ответа не последовало. – Играть в дурачка это весело. Но я же понимаю, что ты далеко не глуп. Хотя твои действия как в прошлом, так и в (тут Виктор Анатольевич остановил взгляд на обвиняемом и сделал маленькую паузу) действительном настоящем вызывают сомнения в данном утверждении.

- Канцелярский язык, - наконец промолвил человек и ухмыльнулся. Следователь улыбнулся в ответ и начал раскладывать документы.

- О, так ты все-таки умеешь говорить. Это радует. (небольшая пауза) Бери кофе. Я же его специально для тебя принес.

Обвиняемый перестал крутиться, опустил голову и посмотрел на следователя исподлобья.

- Дешевые трюки грязных бюрократов. Хе-хе-хе-хе. Вы забавный, смешнее того паренька, - прозвучал его немного хриплый голос. Он вообще говорил довольно медленно и спокойно, а взгляд был пустой.

- Паренька? – удивился Виктор Анатольевич. – Ты про Бориса? Ему, на секунду, почти 46.

- Правда? – с пугающей ухмылкой спросил обвиняемый. – А ведет себя, как безмозглое дитя.

- Оскорбляете представителей правопорядка? – теперь уже ухмыльнулся следователь.

- Что есть ваш правопорядок? Что есть закон? Кто его придумал? И почему это правильно? Вечные вопросы.

- Закон придуман обществом, благодаря ему мы избегаем хаоса.

- Вы его боитесь.

- Кого? Закона?

- Хаоса.

- А кто нет?

- Я. (долгая пауза) Я вкусил хаос, я прочувствовал его. Это эмоции. Эмоции невероятной силы, - с последней фразой он сжал зубы.

- Ты знаешь, почему ты здесь? Ты признал свою вину и согласился выложить все детали. Но почему-то не особо торопишься это делать. Тебя никто не принуждал. Это была твоя воля.

- Да… я помню. Смешной тот малый. Все спрашивал у меня зачем, как, почему… Думал, что я что-то скажу. Но он неинтересный, - немного разочарованно сказал человек. – Его скучно слушать.

- Ну так не он должен говорить, а ты.

- Я ничего никому не должен.

Следователь прикрыл рот руками и всерьез задумался. Через пару минут он положил руки на стол, посмотрел пристально на обвиняемого и спросил:

- Это были твои подруги?

- Можно и так сказать.

- Жестоко убивать друзей.

Обвиняемый начал смеяться.

- Друзей… - медленно проговорил он. – Это смешно.

- Разве это не так?

Медлительность начала превращаться в неконтролируемость: вместо спокойной позы обвиняемый выставил локти вперед и подпер лоб руками, а тихое дыхание сменилось прерывистым. Тут он резко поднял голову и начал сумбурно перебирать пальцами.
 
- Что для вас дружба? Что за бред мы тут обсуждаем?

- Вот и я бы хотел это узнать, - подметил Виктор Анатольевич. – Ты бы мог уже давно все рассказать, и мы прекратили бы этот цирк.

- Но ведь он вам нравится.

- Мне? Нет.

- Нет, я имею в виду вас – общество. Вам нравится смотреть на страдания, на муки человеческой личности. Вот ваш закон.

- Ты никому не интересен. Да и не ты тут страдаешь, а семьи, которым причинил боль.

- Это была краткая, мгновенная боль. Я сделал все быстро.

- Ты изуродовал тела невинных девушек. Какие муки ты им причинил!

- Невинных… А, муки? (улыбка) Я никого не мучал. Я сделал все быстро. Если боль и была, то лишь секундная.

- Секундная? На руке одной ты вырезал ножом «стерва», а на руке второй – «лицемерка». Это точно не длилось секунду.

- Я сделал это после. Это мое самовыражение, мое искусство и дань этому тупому и безмозглому миру. Пусть здесь будет хоть что-то красивое.

- А они не были для тебя красивыми? Явно присутствовал интерес.

- Таких миллионы. Но понял я это только сейчас. Да и бесполезное это знание. Их красота была внешней. Внутренне я никогда не видел более мерзких людей.

- То есть самого себя ты считаешь хорошим?

- Нет. Я не хороший, но я и не плохой. И вы тоже. И тот малый. Все.

- Хорошо, зайдем с другой стороны: свой поступок ты считаешь хорошим?

- Нет. Он не хороший, но он и не плохой. Я избавил мир от вранья, сделал его чуть лучше. Это просто факты, - он говорил вяло, словно хотел спать.

- Давай разберемся: это были две девушки. Обеим было по 20 лет. Одна училась на журналистку, вторая на юриста…

- Какая ирония, не так ли? – засмеялся обвиняемый.

- Вот их фотографии. Посмотри на их улыбки, на их сияющие жизнью глаза. Это плохие люди? Ты помог миру?

- А разве нет? Фотография – это всего лишь картинка, обложка. А вот содержание… ужасно.

- У тебя явно были какие-то личные обиды.

- А это важно?

- Для полноты картины – да.

- Ха-ха-ха. Плохой вы художник. Я ведь все написал. Все сказал двумя словами – на их же трупах, самом красивом, что я когда-либо видел.

Виктор Анатольевич с неким ужасом посмотрел на обвиняемого. Он собрал документы обратно, попрощался с преступником и вышел из комнаты.

II

- А, мой милый друг вернулся, - сказал обвиняемый, когда на следующий день в двери появился следователь. Он заново разложил документы на столе и подвинул к человеку чашку.

- Я взял тебе чай. Подумал, что кофе не в твоем вкусе.

Обвиняемый с хмурым взглядом посмотрел секунд пять на чай и взял его в руки. Он понюхал содержимое, немного отпил и поставил обратно на стол.

- Какой у тебя любимый фильм? - спросил Виктор Анатольевич.

- Ненавижу кино. Развлечение для безмозглых кретинов. Я люблю поэзию! Высокое искусство, где всего лишь в нескольких словах можно передать всю суть мира. Поэт – он как одинокий ворон, осенью сидящий на голой ветке. Что-то такое было у одного японца. Или «Ворон, ворон, ты могуч! Ты гоняешь стаи туч!»

- Ветер. Ветер могуч. Это Пушкин. Школьная программа.

- Ха-ха-ха. Да, старина Пушкин. Сукин сын.

Следователь на сей раз держал перед собой чистый маленький листок, куда то и дело что-то записывал. Вот и сейчас он сделал пару пометок.

- Пушкин не одобрял убийств.

- Но сам активно участвовал в дуэлях. Лицемер!

- Зато ты нет, да?

- Я ничего не скрыл. Я сразу признал вину. Зачем герою таить свой подвиг?

- Что же такого в этих убийствах?

- Справедливость. Я принес… справедливость. Она… обманула меня. Заставила поверить в свою любовь. А другая… обвинила меня во всех смертных грехах. Они хотели убить меня, и у них даже почти получилось. Я терзался, я мучил разум бесконечным потоком жестоких по отношению к себе мыслей. Как я пал в собственных глазах! И путь был только один. Искоренить зло, убрать причину моих страданий, - он говорил это стиснув зубы.

- И тебе это помогло?

- Когда ее голова спала с плеч, я почувствовал свободу. Она охватила меня с силой песчаной бури, с силой мощнейшего тайфуна. И я отдался ей, подарил свое тело природному духу. Он и сотворил то искусство, что предстало перед вами. Но вы не можете его оценить. Вы не видите мир моими глазами. В вас мертва свобода.

- А по-твоему, что вообще такое свобода?

- Хаос. Величайшее явление мира. Начало начал. Все сущее. Хаос – истинная свобода.

- Ну теперь ты можешь забыть о ней. Тебе светит пожизненное. Но даже если случится чудо, срок все равно будет немалый. Ты же их ровесник. Так что считай, что всю свою молодость ты загубил.

- Молодость – понятие относительное. Она может закончиться в 18 лет, а может никогда не прекращаться. Да и свобода тоже относительна. Я могу просидеть в тюрьме 100 лет, но буду свободнее всего человечества. К тому же из физической тюрьмы можно сбежать, а вот из тюрьмы разума – нет.

- А ты уверен, что ты сам не в этой тюрьме разума?

- Я? – обвиняемый с удивлением поднял глаза. – Я как раз освободился, отключил свои мысли и дал волю эмоциям. Я свободен. Меня ничто не сдерживает. Я переступил через человеческие границы.

- Ты считаешь себя Богом?

- Не-е-ет. Я об этом вообще не думал.

- А ад? Ты думал о нем? Или ты вообще не веришь?

- Ха-ха-ха. Вера? Не самая надежная штука. Вы ведь сами не верите.

- Я или общество? – подметил Виктор Анатольевич.

- А вы быстро учитесь. (улыбка) Люди все жалеют этих стерв, а ведь сами говорят о бессмертии души, о рае. Если бы это была правда, не существовало бы слов «смерть» и «умереть». Люди бы не плакали и не тосковали. А раз они это делают, то чувствуют утрату, потерю. Значит, они не ощущают душ близких. Разве это не говорит о мелочности окружающих? Разве это не значит, что вся ваша вера – ложь? (долгое молчание) Вы считаете меня безумцем. Но ведь вы тоже сумасшедшие. Разница между нами в том, что я нашел в себе силы преодолеть человеческую слабость. Я сделал то, чего боятся все люди. И даже дважды. Я стал в несколько раз сильнее. Ни ваши тюрьмы, ни допросы – ничто уже не сломает меня. Сломанное раз не может быть сломано дважды.

- Но ведь можно починить…

- Но ведь не все. Человеческую душу починить нельзя.
 
Виктор Анатольевич сильно задумался. Все его мысли переплелись. Он не знал, как дальше вести диалог.

III

На фотографии была изображена красивая девушка с черными волосами средней длины: прямые локоны не доходили до ее плеч, а наклоненная направо челка подчеркивала ясно голубые глаза. Виктор Анатольевич пристально рассматривал снимок, иногда поглядывал на свои записи и напряженно думал. Из плеяды мыслей его вытащила неожиданно опустившаяся на спину рука.

- Что? Никак? – это был Борис. Он погладил рубашку и побрился.

Виктор Анатольевич потупил взгляд и ничего не ответил.

- Вить, ну ты чего?

- Это невозможно. Он постоянно уходит от темы, а его слова – настоящий ужас, бред душевнобольного.

- Слушай, мы можем просто поставить отметку, что он решил ничего не говорить, и закончить на этом. Делов-то!

- Так нельзя. Я должен докопаться до истины.

- Ты слишком увлекся, Вить. Но раз ты решил идти до конца, то не отступишься - я знаю. Только будь осторожней: этот парень – прям мастер залезть в голову.

С этими словами Борис удалился. Виктор Анатольевич решил перестать много думать: «Пусть будет что будет». С этим настроем он пошел в комнату допроса. Не успел следователь войти, как тут же удивился: обвиняемый выглядел особенно взволнованно. Он еще быстрее перебирал пальцами, дергал ногами, неровно дышал.
 
- С тобой все в порядке? – спросил Виктор Анатольевич.

- Что… есть… человек? Что… есть… безумие? Разве мы рождены сойти с ума?

Виктор Анатольевич присел и стал с настороженностью наблюдать за человеком.

- Я хотел любви. Не об этом ли говорил Достоевский? Иисус? Я искал ее… но нашел только ненависть. Люди меня ненавидели! – сказал он громче обычного и с первыми за все время признаками гнева. – (дальше протяжно) Они смеялись надо мной, над моими словами… Я хотел любви. Хотел, чтобы меня поняли. Я жаждал дружбы и ласки. Она мне обещала. Она притворялась. Как и другая. Но в один момент – всего лишь в момент – они вскрыли свою сущность. И тогда я вскрыл их. Буквально… Я хотел увидеть, есть ли у них сердца. Я вонзил нож и разрезал грудь у обеих. (нервный смех) Хирургом быть весело. Жаль, что они ничего не почувствовали. Может, тогда… (дальше громче) может, тогда они бы узнали мою боль! (долгое молчание) Я хотел любви. Я хотел любви… Я хотел… А теперь я ничего не хочу. Я свободен.

Эпилог

Человек все-таки получил пожизненный срок, но из тюрьмы его очень быстро перевели в психиатрическую больницу, где он постоянно говорил о смерти и самоубийстве. За ним установили тщательный надзор, но длился он недолго. В один день пациент просто не проснулся. Причины смерти установить не смогли.