глава 4

                Война
       Я из поколения, родившегося через десятилетие после войны. Голод, нужды и беды военного времени уже отступили, хотя разруха еще кое-где была. На противоположном берегу Волги только что переименовали город –    великий символ войны в безликое географическое название. Родители негромко говорили об этом на коммунальной кухне, а мы подслушивали и боялись.
       Но все равно война была где-то рядом – в только что построенном монументе на Мамаевом кургане, в пионерском карауле у Вечного огня, в инвалидах без рук и ног, просивших милостыню на улицах. И, как ни странно, война была в наших душах, в душах детей, не видевших войны, но знавших наизусть почти все военные песни.
       Война и Победа были для нас из разряда религии, нам не надо было что-то объяснять, мы просто знали и верили. Хотя иногда прилетало эхо той войны. Два мальчика из нашего двора погибли, подорвавшись на мине, найденной на Лысой Горе.
       Как раз на время моего детства пришёлся выброс, протуберанец, цунами отечественной поэзии. Мне кажется это тоже последствие войны, когда повзрослевшие души мальчишек военного поколения освободились от боли и страха и взлетели к поэтическим вершинам, к звёздам – не достать. Я прочту их гораздо позже с перехватом дыхания и ощущением синей бесконечности стоящего на Эвересте. Появится любимый поэт, объект восхищения и обожания с призывом «...отомстите гибели – помогите ближнему...»,  с женскими ногами в потолок, как белые прожектора. Его таинственная, сюрреалистическая, черная дыра под названием «О» затягивала. [7] 
       Другой нравился меньше, потому что он другой. Но выпало, как всегда, случайно прочесть у него строки прямо обо мне. Я не хотел цитировать кого-либо, но уже один раз процитировал, позволю ещё раз:
       – …Сбивая наивность с меня, малыша,
         мне сыпали ум с тараканами в щи,
         мне мудрость нашёптывали, шурша,
         вшитые в швы рубашки вши.
         Но бедность – не ум, и деньги – не ум,
         и всё-таки я понемножечку
         взрослел неумело,
         взрослел наобум,
         когда меня били под ложечку.
         Я ботал по фене, шпана из шпаны,
         слюнявил чинарик подобранный.
         Кишками я выучил голод войны
         и вызубрил родину рёбрами…
       Здесь все про меня: и чинарик, и феня, и шпана. Все, кроме голода. [8]
Но мы не чувствовали себя бедными или обделенными детьми, мы чувствовали себя по-настоящему счастливыми, живущими в счастливой стране, когда все всех любят.
       Вокруг кипела эта счастливая жизнь, и читать времени не хватало, особенно в старших классах, надо было учиться, ходить на тренировки, встречаться с девчонками. А уж летом читать – это нонсенс. Но судьба распоряжается по-своему.
       Меня отправили на все лето к бабушке на Украину. Путь предстоял непростой. Мне надо была самолетом прилететь в Днепропетровск, там часов в восемь вечера сесть на поезд и к двум часам ночи прибыть на станцию Белая Криница, еще полчаса на автобусе до Великой Александровки. Все – я у бабушки в три часа ночи.
Первое событие произошло в Днепропетровске. По прилету из Волгограда я должен был поехать в город по адресу, который записал мне на бумажку отец. Там жил какой-то знакомый его знакомого, и при этом еще родня какого-то известного артиста.
Люди, проживающие по данному адресу, должны были помочь мне купить билет и посадить меня на поезд.
       Из аэропорта я добрался на автобусе в город, нашел указанную улицу и дом. Звонок в квартиру, дверь открывается, и на пороге стоит... атаман Бурнаш. [9]            
Я остолбенел.
       – Чего тебе, мальчик?
Путаясь и сбиваясь, постоянно тыча ему в лицо бумажкой с адресом, рассказываю кто я и откуда.
       – Так меня предупредили, что ты приедешь. Мы как, сначала поедим, а потом за билетом или наоборот?
       Оказывается, настоящие хозяева квартиры уехали, а у них гостил временно их дальний (а может и не дальний) родственник  – Ефим Копелян.
       Мы провели вместе полдня, обедали, ездили на вокзал за билетами, гуляли по городу до отправления поезда. Все это время я расспрашивал о съёмках фильма «Неуловимые мстители», многие реплики из которого  помнил наизусть. Ефим Захарович, мне кажется, с удовольствием все рассказывал. Да так складно.
       Вспоминая через много лет этот эпизод, я пойму, что вот в этом свободном общении с незнакомым человеком, да еще с ребенком, которому нужно говорить просто и понятно, и кроется талант великого актера. Вспомним его огромную работу в фильме «Семнадцать мгновений весны».
       Напоследок  мне были подарена фотография из серии «Артисты советского кино» с автографом и брошюра.      
       – Здесь про мою войну, – сказал Ефим Захарович, протягивая мне книгу размером со школьную тетрадь, в мягкой грязно-зеленой обложке. Он проводил меня на вокзал, счастливый и довольный я уехал ночным поездом.
       Бабушкин сад заканчивался земляными ступенями, спускавшимися к небольшой речной заводи. Там стояла прикованная цепью с замком деревянная лодка. Бабушкин сосед, дядя Федя, дал мне пару удочек. Червей можно было накопать в огороде, взять ключ от лодки и уплыть к другому берегу, а еще лучше, подальше к острову, и рыбачить. А потом  купаться в теплой, ласковой речке, наслаждаясь летом, каникулами и свободой.
       Однако ключ от лодочного замка бабушка выдавала мне только после выполнения какого-либо ее задания. Так случилось второе происшествие. В тот день задание было очень простым – нужно натрясти с дерева абрикосы, собрать их, а это примерно ведра три-четыре. После это абрикосы мыли и их нужно было полузать, то есть удалить косточку. Все сделал, тогда можно идти на рыбалку.
       Сбой произошел на первом этапе. Я залез на дерево и начал трясти ветки, абрикосы сыпались лавиной. Но потом ветка, на которой я стоял, обломилась, и я упал в абрикосовый ковер, сильно ударившись, не скажу чем. Пришел то ли фельдшер, то ли ветеринар и велел пару дней полежать дома.
       В избе было прохладно, но просто лежать было скучно. В углу, под иконами, стояла небольшая этажерка и на ней несколько книг. Откуда здесь были эти книги? Бабушка-то и читать почти не умела. Все книги были на украинском языке, и только одна, самая толстая, была на русском. И она была про войну.
       Я начал читать. Многое тогда еще не понимал, особенно в описании политической обстановки накануне войны и замыслах и решениях руководства нашей страны до войны и в её начале. Но война стала для меня такой понятной, что, казалось, я жил в то время, воевал  и даже бывал в кабинете Сталина.
       Я брал книгу с собой на рыбалку, рано утром уплывал на остров и, наловив немного рыбки и искупавшись, читал до обеда, пока голод не побеждал разум.
       Когда я уставал от глобальных сцен военных битв и сложного переплетения сюжетных линий, открывал подаренную мне брошюру и читал об артистах Ленинградского театра военного ополчения. Здесь война была такой конкретной и такой простой, но все равно с болью, кровью и горем. Две разные книги складывались для меня в одно целое.
      Теперь Война, как раньше холодный Север, стала моим восприятием частички мира.
       Через полтора месяца приехали родители и брат отца – дядя Дима. Оказалось, что дядя Дима воевал всю войну, а мой отец тринадцатилетним подростком был в оккупации. Я расспрашивал их обо всем с видом знатока, а им, слегка подвыпившим, очень нравился мой интерес. Война стала как-то ближе, обрела узнаваемые черты, казалось, я был там, в прошлой жизни.
      Позже я прочитал еще несколько книг о войне, они пробивали насквозь как пули, доводя до мурашек судьбами и характерами героев. [12] 
      Совсем недавно ушел из жизни мой друг, поэт и писатель Саша Рогозин. У него тоже были книги о войне, о кораблях и моряках Волжской речной флотилии, участвовавших в Сталинградской битве. [13]


[7]  Андрей Вознесенский, стихи, поэма в прозе «О».
[8]  Евгений Евтушенко, поэма «Фуку».
[9]  Атаман Бурнаш – один их героев фильма «Неуловимые мстители»
     в исполнении народного артиста  СССР  Ефима Захаровича Копеляна. 
[10] «Театр народного ополчения» - воспоминания артистов  театра
     Ленинградского дома Красной Армии им. С. М. Кирова. 
[11] Иван Стаднюк, роман «Война».                [12] Константин Симонов, роман «Живые и мёртвые».
     Виктор Астафьев, роман «Прокляты и убиты».
     Светлана Алексиевич «У войны – не женское лицо».
     Юрий Бондарев, роман «Горячий снег».
     Василь Быков, повесть «Дожить до рассвета».
     Борис Васильев, роман «В списках не значился».
[13]  Александр Рогозин, повести «Простреленные плесы», «Спецрейсы».