Театр кукольных теней

    Громкие аплодисменты заставили меня вздрогнуть (что я не без удовольствия и сделала), затем принять более-менее вертикальное положение и огладеться по сторонам. Перед моим носом, на сцене, точнее, в самом ее центре громоздился псевдодеревянный стул с широкими линиями на спинке. Сей предмет реквизита мозолил мне глаза еще в самом начале пьесы, так что удивляться тут нечему: стулья, насколько мне известно, пока еще самостоятельно передвигаться не научились, будь они хоть из прессованых опилок, хоть из винипласта, старательно косящего под мореный дуб. Возможно, переставить его подальше в задумки режиссера не входило, или он попросту забыл про бедную табуреточку и теперь за кулисами выдирает из своей блястящей лысины последние клочки волос, решая важный вопрос: куда девать стул и стоит ли вообще девать, быть может, оставить все как есть и прикинуться, что сейчас это модно, придумать небольшую речь о том, что на лазурнейшем побережье Франции, к примеру, в театрах на сцену выставляют сразу три одинаковых стула для пущей красоты.
    В общем и целом, было понятно: попытка Синтии в очередной раз вывести меня в люди, а именно сводить на самый топовый перфоменс популярного режиссера успехом не увенчалась. Каюсь: я, как последняя идиотка, позволила ей себя уговорить, купившись на то, что в спектакле играет троюродный племянник «того самого Стивена Дэйли», а также внебрачный сын популярнейшего актера Джуда Роу, сводная сестра знаменитой светской львицы Федры Лунис и однофамилица Киры Найтли.
    Все же настолько непросвещенной я не была, так что, дождавшись окончания монолога, вставила свои пять копеек:
    - Так мы, получается, идем в кино?
    У меня лично остроносая госпожа Найтли ассоциировалась только с синематографом и представить себе, что ее однофамилица выйдет на подмостки нашего театра, было для меня задачей затруднительной.
    - Кино-о-о? - вскинула голову подруга. - Белла, ты что-то путаешь. Мы пойдем в единственный в нашем Граувальде французский театр «Des nuages» на спектакль итальянского режиссера из Монтеаудио Ринальдо Серрано по пьесе югославского драматурга с иудальянскими корнями...
    - А при чем здесь Кира Найтли? - невежливо перебила я Синтию; слушать ее высокопарную речь, изобилирующую громкими именами сильных мира сего, у меня не было никакого желания.
    - Понятия не имею, - ушла от прямого ответа подруга, и, дернув подведенными бровями, незамедлительно перескочила на другую, более животрепещущую по ее мнению тему, - заключалась она в том, что ее ненаглядный Лусиано снова куда-то запропастился, не звонит ей, эдакий сукин сын, не пишет, так что она, Синтия Харпер, всерьез подумывает над тем, что если завтра он не объявится, ей придется обзванивать сначала больницы и морги, а затем крематории и кладбища.
    Я тогда была слегка не в духе и затыкать рот своей безмозглой подруге не стала; сидела себе тихонько на подоконнике, смотрела на дождь за окном и размышляла о том, как же сильно я ненавижу такую вот слякотную погоду, и вовсе не отттого, что сыро и холодно, - мне импонирует запах мокрого асфальта, ворчащий гром и едва уловимый стук по черепицам крыш, однако есть аргумент, одной своей мастью кроющий все вышеперечисленные радости поздней осени: чертова простуда, которую я непременно подхвачу невзирая на все свои старания избежать подобной участи, и придется мне, бедной и несчастной до конца ноября валяться на диване, жрать конфетки пачками, обрастать жиром, глотать лекарства, чтобы потом зимой простудиться вновь, если не перед Новым годом, так после оного - обязательно.
    Уже под вечер знаменательного дня, когда я, надев свои любимые джинсы и теплый свитерок пестренькой расцветки от входящего нынче в моду чиндайского дома моды Шайн-си-дао, заехала за Синтией, та, облаченная в некое подобие жилета и кислотно-зеленую юбку до пят, разразилась такими ругательствами по поводу отсутствия у меня чувства стиля, что мне пришлось в срочном порядке рулить домой, напяливать на себя вечернее платье, которое меня отнюдь не красило, а открытая спина продувалась со всех сторон, как я ни пыталась пристроить на злосчастном вырезе свои порядком отросшие волосы.
    С парковкой у храма Мельпомены проблем не возникло, чему я несказанно обрадовалась, и, как оказалось, весьма преждевременно. На подходе к громаде театра Синтия заметила, что на ногах у меня - о, ужас! - не классические туфли, а симпатичные серебристые кроссовки на толстой подошве, которые так удобно носить в любое время года, и началось…
    - Дура, пришибленная на всю голову! - разорялась подруга, наливаясь краской до корней коротких волос так, что даже нанесенная толстым слоем «штукатурка» не могла скрыть этого безобразия. - Ах, как я могла раньше этого не заметить! И где только мои глаза были?..
    - На затылке, как обычно, - парировала я и, полностью игнорируя ее первобытные вопли, поднялась по лестнице и очутилась в фойе с колоннами. Одарив охранника ослепительной улыбкой (бедолага чуть не умер от счастья), подруга последовала за мной, и вскоре мы с ней сидели на жестковатых креслицах в первом ряду.
    Сцена представляла собой нечто, больше напоминающее гигантский аквариум. Занавес, похожий на изрезанное ножницами постельное белье, имел место быть, а вот декораций, к моему великому разочарованию, не было, и, как я поняла, оных не предвиделось вовсе в силу обстоятельств, которые для меня лично так и остались загадкой. Отстутствие оформления как такового, к слову, с лихвой заменил вышеупомянутый стульчик, находящийся в самом сердце сцены, в одиноком кругу желтого прожектора.
    После третьего звонка, который оповестил немногочисленных зрителей о том, что актеры уже успели напудрить свои драгоценные носы, тяпнуть коньячку,  грамм двести - для раскованности, и в данный момент желают-таки отработать гонорар. Моя несносная подруженция, сидящая справа, выглядела невероятно рассерженной, однако причина ее агрессии меня нисколько не интересовала, да и, к тому же, сейчас было не самое подходящее время для того, чтобы продолжать словесную перепалку, выясняя, кто из нас двоих все-таки прав.
    С напускным внимание я прослушала от первого до последнего слова вступительную, жутко витиеватую и оттого напрочь бессмысленную речь режиссера-постановщика, не обращая внимания на сердитое сопение Синтии. Кажется, подруженька моя подхватила насморк; говорила же я ей, чтобы бросала свои занятия йогой - сидение на полу к хорошему не приведет.
    Минут через десять я, наконец, получила уникальную возможность лицезреть начало осенней премьеры, но сути, как ни старалась, понять не смогла: на центральный стул уселась какая-то мадам с огненного цвета волосами и стала нести какую-то ахинею, мол, скоро у нее день рождения (тему возраста ни дама, ни режиссер почему-то не раскрыли полностью, и оставалось только гадать, сколько героине лет - восемнадцать или все пятьдесят пять), а муж совсем отбился от рук и перестал целовать ее на ночь; позже выяснилось, что супруг дамочки не мог делать это по той причине, что женщина с ним разводе уже полгода как, выгнала парня из квартиры к чертовой бабушке, и, следовательно, этот самый муж просто физически не мог - более того, не имел никакого права! - прикасаться к ней своими грязными лапищами безо всякого маникюра. Однако мадамочку сей вопиющий факт нисколько не смутил, и, судя по восторженно замершим в темноте зрителям, отсутствие логики в ее скомканном повествовании заметила только я.
    Актриса гекзаметром декламировала четко заученную чушь, и продолжалось это безобразие относительно недолго - каких-то сорок минут. Затем однофамилица великой Киры Найтли (или это была не она?) скинула с себя розовый халат, в который была облачена все это время, оказавшись в сетчатых колготках и оранжевом балахоне. Отшвырнув в сторону свои стоптанные тапки, она продемонстрировала наличие на своих ногах балетной обуви, сорвала с себя рыжие локоны (дешманский парик, кто бы сомневался) и принялась накручивать фуэте, весьма неумело, стоило признать.
    Побегав по сцене и задирая нижние конечности на доступную высоту (а таковая была очень невелика, - пластика у девицы была аки у бегемота), актриса, прихрамывая, скрылась за кулисами после неудачного прыжка с па баллонэ. Дальнейшее, честно говоря, я помню смутно. Вроде бы как мадам Ван Райк - так было написано в программке, - сменила мадемуазель Дюпрез, явно крашеная блондинка с силиконовым бюстом. Она принялась непринужденно болтать, забравшись на стул с ногами, но я ее уже не слушала, да и не особо пыталась вслушиваться в ее косноязычную речь, задумавшись о своем. Я малость оживилась, когда на подмостки выскочил тонкононогий подросток с длинными каштановыми волосами, густым каскадом ниспадающими на худые плечи, но даже этот волоокий юноша не смог меня растормошить как следует.
    До невозможности скучный спектакль лично у меня ассоциировался с фарсом, актеры же напоминали кукольные тени, - настолько неправдоподобно и вместе с тем уныло все выглядело. Сама того не заметив, я потихоньку растеклась в кресле и заснула под монотонный бубнеж то ли племянника Джуда Роу, то ли любовника Ринальдо Серрано, и вот теперь в недоумении протирала глаза, спросонья забыв о том, что ресницы у меня все-таки нарощенные.
    Я бездумно пялилась на сцену, которая, в конце концов избавилась от опостылевшего мне стульчика и презентовала воркующей от удовольствия зрительской массе все действующие лица. Когда зажгли верхний свет, я принялась поправлять руками прическу, стараясь не повредить изрядно свалявшиеся локоны, которые назвать таковыми было, мягко говоря, проблематично.
    На последовавшем за спектаклем фуршете имела место быть нескончаемая череда поцелуйчиков и объятий, далее следовали вручения цветов и подарков «звездам», фотосессия, раздача автографов. Вся эта суета дала мне возможность прийти в себя, успеть немного замерзнуть (в спешке выбегая из своей квартиры, забыла, убогая, накинуть поверх платья что-нибудь существенное) и понаблюдать за Синтией, которая, побеседовав со своей кумиршей - внебрачной дочерью Пэта Брэдинсона и Джании Анджелли, до такой степени растрогалась, что, спускаясь со мной в гардероб, где мы оставили наши пальто, шмыгала носом и время от времени трубно высмаркивалась в большой клетчатый платок с затейливой монограммой «сделано в Чиндае».