Перпетуум мобиле

                Мой дедушка часто на отдыхе летом
                мобиле строил какой-то перпетуум.
                Я с дедушкой спорил до полного хрипа,
                что нету перпетуума!
                Что мобиле – липа!
                А он улыбался в усы, и упрямо
                перпетууму этому склепывал раму.
                Э.Б.Лейбман

          В апреле 1944 года мне было чуть больше двух лет. Смутно помню бомбежки, и как мы прятались под кроватью от осколков. Я знал, идёт война, папа на фронте. Но откуда мне было знать, что фашисты должны убить меня и ещё двух деток-полукровок, оставшихся на той одесской окраине, где мы жили. Зато об этом знали все взрослые маленьких Ближних Мельниц.  Когда оккупанты   приказали населению   закрыть ставни и настежь открыть двери, дедушка спрятал меня, маму и крестную в убежище, предусмотрительно выкопанном и закамуфлированном им под дворовый туалет. И велел молчать. Рассказывая об этом эпизоде, мама шутила: Мол, заглянул фашист в дырочку стенки туалета, а ты его ткнул в глаз пальцем. Он испугался и убежал совсем.
         Фашисты покидали город. Нервничали. Многие люди погибли  тогда. Как это жутко, когда вот-вот освобождение!  Но те трое деток выжили. И ни одна сволочь не получила награды,  положенной за их жизнь.
         Господу Богу было угодно, чтобы для дедушкиной семьи всё обошлось. Вернулись две дочери из эвакуации, уцелели две другие, остававшиеся дома. С войны пришли сын-танкист и его жена-военврач, мужья дочерей- связист, артиллерист, военный инженер. Провожая на фронт, бабушка перекрестила каждого, в том числе и двух еврейских зятьев.
         Сильным был её крест! Как мы жили до освобождения, ума сейчас не приложу.
          Забыв мобильник, я непременно возвращаюсь. Мало ли что? А тут почти три года без всякой информации о самых близких, самых любимых людях! Задумайтесь! Без интернета, телевидения, почты. Даже без радиоточки!   
          Известия хлынули только после десятого апреля. Вернувшиеся плакали, увидев маму, которая весила 40 килограммов. Что ели взрослые – не знаю. Видимо, то, что выращивали. Грудного молока не было. Меня спасло молоко соседской козочки. Уверен, вы бы тоже на всю жизнь полюбили коз и наши благородные Ближние Мельницы!
          Потом, уже живя в Обсерваторном переулке, мы ждали, когда нас возьмут туда. На Водопроводной трамвай обгонял похоронные процессии, было жутковато смотреть из окна на грузовики с откинутыми вниз бортами и открытым гробом, за ними медленно шли духовой оркестр и скорбящие. Наш Спасский переулок упирался в маленькую калитку тыльной кладбищенской стены. Печальное место. Зато как хорошо было в саду у дедушки с бабушкой – всегда много гостей, много детей, качели, и атмосфера всеобщей любви и радости. Никто не погиб!
          Сверстники помнят игрушки военной поры. Я берег бумажные кораблики и геометрических цыплят из умело сложенной газетной бумаги гораздо трепетнее, чем мои внуки берегут свои дорогие игрушки. С теми, из бумаги, прекрасно развивалось  воображение. После войны дедушка научил меня делать весы из консервных банок. Представляете, сколько полезного можно было узнать ребёнку с такой игрушкой? Сохранился довоенный велосипед, невероятно старый, с фабричной скобой на руле для керосинового фонаря. И моё техническое образование продолжилось его бесконечными ремонтами.
          И модель вечного двигателя из цилиндрических коробок от кинопленки. Было интересно понять, как это должно действовать. И, не успев поздороваться, еще у ворот спрашивать у дедушки – «Крутится? Дееедушка, ну скажи?» А еще я перепечатывал на папином Ремингтоне энциклопедический словарь, который дедушка составлял. Зачем словарь?- спросите вы. Разве трудно догадаться? – маленькая мудрая педагогическая хитрость дедушки для моего развития. И ещё много чего, очень пригодившегося в жизни. Роялина, не дававшая нам уехать оттуда пораньше. Десятки чудом сохранённых дореволюционных иллюстрированных книг. Живопись в скромных рамах. И ответ на любой вопрос. Это в связи с дедушкой и бабушкой я впервые услышал понятие «энциклопедически образованные люди». Хотите парадокс? Никто из родственников сейчас не знает, учился ли дедушка где-нибудь.
          Любого гостя немедленно сажали за стол. Не спрашивали, голоден ли. Сажали, и все. Дорогая бабушка Соня, я никогда больше не ел ничего вкуснее её простых, копеечных, блюд! Мамалыга, скардаля, икра из синих. Вы знаете, что такое скардаля?
          Бабушку похоронили буквально в десяти метрах от той калитки, в которую упирался Спасский переулок. Практически прямо в его продолжении. И оставшийся год своей жизни дедушка провёл на кладбище возле любимой женщины.
 -  Соничек?– звал он её.
 И голос сухой травы откликался
 - Лелёта!
Я оканчивал школу, когда он ушёл к ней окончательно. Университет, девочки, экзамены…у меня не хватило мозгов расспросить сначала стариков, а потом их детей, и записать ответы на миллион вопросов. Кто они были, мои дорогие предки? Уже после ухода всех, кто хоть что-то мог прояснить, я прочёл в уцелевшей маминой метрике, что её отец Леонтий Иванович Корчевский, царанин   Бессарабской губернии, Оргеевского уезда Резинской волости. Ныне это в государстве Молдова. Царанин, то-есть земледелец. 
          Среди бумаг нашлась маленькая открытка, адресованная Её высокоблагородию, Софии Ефимовне Госпоже Корчевской из Одессы на станцию Любашевка 8 августа 1911 года. Мелким аккуратным почерком почти полтыщи слов, пронизанных любовью, заботой и тревогой о любимых жене и дочерях . Соничек читала: «Я каждый день понемногу рисую, уже скоро окончу картину. Если бы ты видела, какая получается красивая!» Царанин, железнодорожник, художник Лелёта Корчевский, и его единственная Её высокоблагородие Соничек, дворянка, наша дорогая бабушка. А я понятия не имел! Как это?
          Не откладывайте! Спросите вот прямо  сейчас.  Всё так быстротечно и необратимо!