Как бабушка узнала правду

Обвиняемого повели по лестнице наверх. Стена была бледно-зеленая, ступени серые, за окнами не кончался молочного цвета день. Пахло хлоркой и несвежей человечиной.

Миновали похожего на тень небритого старика в халате и в тапках, который медленно спускался с незажженной сигаретой.

- У нее стула уже неделю не было, - сказала мама папе обвиняемого.
- Четвертый. Это здесь, - ответил он.

Мама обвиняемого распахнула створки, за ними оказался тусклый коридор с дверями по обе стороны. Широкое окно в конце коридора манило далеким светом. Из одной двери в другую перешла женщина в желто-белом, толкая перед собой тележку с тарелками, кастрюлями и компотами в самом низу.

Папа мрачно топтался позади всю дорогу, но тут он ускорился, чтобы обойти маму и самого обвиняемого.

- Сюда, - показал папа.

Он улыбнулся бабушке. Там еще оказалась соседка, - незнакомая им женщина. “Здравствуйте”, - сказал ей папа. Соседка поморщилась, точно получила пощечину.

Черные трещины грызли побелку на стенах. Обнялись.  Бабушка свесила ноги с кровати.

- Итак, ближе к делу, - сказала мама обвиняемого, став силуэтом у окна. Она тут была прокурором. Судьей назначили соседку по палате (та согласно кивнула, вперив в обвиняемого морщинистый взгляд).

Бабушку представили потерпевшей, папу - свидетелем со стороны обвинения. Про себя тот считал процесс показательным и ненужным, дело высосанным из пальца, но ему не полагалось высказывать мнение. От него требовались факты, от него требовалось отвечать на вопросы прокурора, от него требовались силы вынести что-то такое, что он не был на самом деле готов выносить.

Свидетелем защиты оказался плюшевый медведь, которого подарила обвиняемому бабушка.

Подсудимый чувствовал себя неуверенно в этих стенах. Ему до сих пор не назначили адвоката, хотя процесс уже зашел так же далеко, как бабушкин рак легких.

Рассматривалось дело о краже из черной кожаной бабушкиной сумки, - той, что стояла за диваном в родительской комнате. Похитили пенсию. Подозреваемый был взят с поличным в детской, где он намеревался хранить похищенные деньги в своей кроватке. Мама нашла их под подушкой, когда меняла постель. Подозреваемый… да фиг с ним, с формализмом этим, ПРЕСТУПНИК дал следствию признательные показания. Мотивы своего проступка озвучить не смог, вместо этого расплакался, получив по жопе.
 
Судья неодобрительно качала головой и говорила: “Как же так, ну что же ты? Понял теперь, как это все нехорошо?”

Потерпевшая бабушка и ее сын - папа обвиняемого, сидели на кровати, держась за руки. Кажется, они были сейчас не здесь. Где-то далеко они были и не очень-то понимали, к чему весь этот фарс, эта больница, этот рак легких, эти метастазы, этот долгий молочного цвета день.

Обвинение было неумолимо. В конце слушания последнее слово предоставили обвиняемому: “Я взял деньги, потому что ты все равно умрешь, значит, они тебе не нужны. Прости меня пожалуйста!” - ответил преступник, раскаиваясь и рассчитывая на снисхождение.

Бабушка переводила взгляд с невестки на внука. Невестка смотрела на драный линолеум, под которым был другой линолеум. Бабушкина рука сжимала руку сына, другая ее рука нащупала плечо внука.

Бабушка молчала. Потом спросила у всех сразу: “Это правда?”

Папа отвел глаза: “Нет! Конечно, нет! Врачи говорят, что все будет хорошо. Химия поможет. Есть динамика...”

Бабушка молчала.
 
Не выдержав, со своего места встал свидетель защиты, плюшевый медведь, и обратился к судье: “Почему мне не дают слово?”
 
Судья не услышала вопрос, но медведь продолжил, развернувшись к бабушке: “Он тебя любит, он таскает меня с собой везде, и если у меня отваливается голова, он ее пришивает. И лапу пришивает. Потому что ты меня ему подарила”.

- Будет память обо мне ему, - сказала бабушка.
- Вы ему еще пирожки испечете, непременно! - выступила мама. Ее губы нарисовали улыбку, но зрачки превратились в точки. Она смотрела в окно. 

Папа решил ее поддержать и окликнул сына: “Какие у бабушки пирожки?”

Тот, как обычно, перепутал и показал дрожащий от страха указательный палец вместо большого: “Во!”

В этом месте следовало умилиться, но бабушка только дышала. Она спросила у сына спокойным голосом: “Они меня выпишут? Заберите меня! Пожалуйста, заберите!”

Когда последние слова были сказаны, все повернулись к судье, чтобы та вынесла решение. Но судья (или судьба, как хотите) взяла палку и поковыляла по коридору в сторону уборной.

Бабушка смотрела на пустую постель напротив. Простыня помялась как море. Одеяло превратилось в шторм, застывший на фотоснимке.

- Хочу спать, - бабушка склонилась головой к подушке.

Она умерла через неделю у папы на руках. Домой ее не отпустили, была она слишком слаба.

Когда внук решился узнать у папы, простила ли бабушка его за взятые из сумки деньги, тот убрал лицо в ладони и затрясся, отвернувшись и упершись в первую попавшуюся стену.