Письмо другу по общаге, 22 октября 2021 года

     Привет большим и маленьким!
     Спасибо за письмо! Читали его на кухне за завтраком втроём: я читал, Наташа отвечала на затронутые в письме вопросы, кот присутствовал. По поводу твоих критических замечаний в адрес наших властей предержащих, которые якобы «занимаются газовой благотворительностью в Западной Европе не понять в честь чего, как будто они нам за все войны и перестройки меньше должны, чем мы им», Наташа высказалась так: «При чём здесь благотворительность? Просто наши хотят сохранить своих западноевропейских газопотребителей, чтобы они не погибли экономической смертью или не ушли к другим поставщикам. Вот и всё». Мудрая женщина! Вдобавок, кандидат экономических наук. А вот по поводу второго твоего вопроса… с этого места, говорил Холмс в кино, надо подробнее.
     Люди просто боятся быть хорошими. Боятся даже показаться окружающему миру лучше, чем они есть. И страх — застарелый. Настолько застарелый, что враз не пройдёт.
     Ещё подробнее.
     Я уже делился с тобой впечатлениями от моих визитов в местную поликлинику. Район, скажем так, не богатый. Два больших завода, которые влачат в разной мере жалкое существование. Там и там меня работяги, было дело, спрашивали — «Ну, и какая зарплата у вас, у журналистов? Больше двухсот рублей, хотя бы?». Сейчас большие старые заводы развалились, а маленькие вновь возникающие предприятия не спешат покупать их высококвалифицированный труд. (Почему-то. Замнём вопрос для ясности). Плюс огромный частный сектор, населённый отнюдь не заводским сознательным пролетариатом в ленинском понимании. Когда-то их низкокачественный труд с явным уклоном в сорок градусов и с отгулами в форме прогулов кое-как удовлетворял общество. Сейчас — не удовлетворяет. Общество не спешит купить их низкокачественный труд. (Живут на пенсию по старости, на случайные заработки да, пожалуй, на доброхотные пожертвования от родни... поскольку огороды в этом частном секторе, по моим «мимохожим впечатлениям по пути с дачи да на дачу», — в основном зарастают сорняком, а не засаживаются овощами... но эту тему тоже замнём для ясности, не будем сильно отвлекаться). Сам понимаешь, какое настроение царит там И там. Теперь представь: с каким настроением они оттуда И оттуда являются в больницу, чтобы привычно требовать от социума привычное количество внимания И понимания!.. Но это понятно. Это всегда было. Я в советское время называл подобную публику: «члены партии» И «пассивная антисоветчина». Первое — понятно. Витька, ты сам помнишь, был именно членом КПСС, на заводе вступил до поступления на факультет, но членство не мешало ему вести разговоры… сам помнишь, какие. Второе — тоже. Последовательных антисоветчиков вроде Петь, Борь, Олегов было всё-таки немного. Последовательных  х о т я   б ы   на словах. Но пассивной молчаливо-ухмыляющейся антисоветчиной поражены были без малого все у нас на факультете. Равно же — без малого все у нас за пределами факультета. В городе. В остальных городах и сёлах. В стране. Теперь все они, первые И вторые, кто никогда не желал быть положительной творческой единицей социума, — состарились… но по-прежнему требуют от социума привычное количество внимания И понимания… но даже не это главное, говорили Холмсу в кино.
     Главное — то, что положительные творческие единицы социума всегда маскировались под таких отрицательных типов. Чтобы избежать насмешек и преследований. Хотя насмешки типа «ы-ы-ы, тебе чё-о-о, больше всех надо-о-о, трудно будет тебе в жызни, ы-ы!» — тоже преследования. Наравне с физическими избиениями под риторику типа «ссучился перед краснопёрыми, да-а-ы?!». (Стрелять уже не дерзали. Кулачьё с обрезами в сене было уже подавлено. Или ещё подавлено). Я тоже вынужден был маскироваться под «простого мальчика с окраины». Материться, грубить, рассказывать гадкие анекдоты. Сам помнишь. Мне до сих пор мне стыдно. И другим таким, как я, стыдно до сих пор… но многие до сих пор, к тому же, по привычке боятся быть хорошими людьми. Даже нормальными — боятся быть. Боятся нормально работать на работе: «Не-не-не, начальники сразу навесят кучу дополнительной работы!». Боятся помогать другим: «Не-не-не, опять-таки на шею сядут!». Боятся положительно высказываться на общественно-политические темы: «Не-не-не, сразу прослывёшь у мужиков пропутинским…» (дальше не цитирую; лагерная фенька, засоряющая бытовую речь, и вообще пережитки лагерного быта, засоряющие всю повседневность, — две отдельные большие темы).
     От таки делы.
     Тем более, что плохими людьми до сих пор быть ВЫГОДНО.
     Другой пример. Из той же поликлиники. Но из сферы, противоположной от пациентов. В доказательство: крайности всегда смыкаются, будучи краями одного единого явления.
     Функционировала в больнице простая, общепонятная компьютерная программа записи к врачам. Пользоваться ею могли все, кто способен пользоваться мобильником. И пользовались. Решали вопросы самостоятельно. Не торопились бежать в регистратуру. А регистраторши нормально работали. Но вот установлена какая-то новая программа! Сложная. С мелкими окошками для цифр. И с необходимостью вводить эти самые цифры в удвоенном числе. (Не только СНИЛС, но и данные паспорта, причём без серии, а не с серией). Путаница возросла — любят выражаться современные полит-шоумены на ТВ — в разы. Остаётся добавить, что программа вдобавок косячная, со сбоями… и то, что сейчас творится возле окошек регистратуры, лучше не описывать! Озлобленные люди, потыкавшись у компьютерных экранов, несут свою эмоцию к окошкам. В окошках (ведь регистраторшам надо ещё по телефонам отвечать, кстати говоря!) назревает ответная эмоция. Минус на минус, вопреки физике, дают не плюс, а два минуса. Или три. Это — когда пациенты, наорав на регистраторов, бегут орать на секретаршу в приёмной главного врача. Вопрос: кто сделал эту косячную компьютерную систему? Добавочный вопрос: почему они её, такую вот сделав, до ума не довели? Невыгодно? Это же доводить надо... это же сколько раз пальчиками по клавишкам тук-тук? Или ещё отчего?.. А есть другой добавочный вопрос: к чему это я?
     К тому, что я и сам вот так психанул. Дескать, все психуют, вот и я тоже…
     Побоялся быть хорошим там, где другие нехороши.
     А страх, он может иметь разные формы. Проявляться в разных видах. Иногда — в виде страха как такового (с дрожью в коленках). Иногда — в виде лени. Иногда — в виде злобы. Последнее — очень важно! Я едва не поддержал злобный разговор, который вспыхнул в вестибюле перед регистратурой (на тему: «Правительство решило стариков уморить поскорее, чтобы их не лечить, не тратиться и не канителиться!!!»).
     От таки делы.
     Хва на покеда. Иду сейчас в аптеку, по дороге сброшу это письмо в почтовый ящик на почтовом отделении, откуда корреспонденцию более регулярно забирают. Неохота, чтобы мои письма поступали к тебе (как ты опять сказал) пачками по три, по четыре!.. Остальные вопросы, затронутые тобой, «освещу в по-сле-дущ-щих конвертах», пел тот маленький бард на фестивале политической песни в Свердловске, когда Екатеринбурга ещё не было или уже не было. Устная речь, ты прав, заметно отличается от письменной, и «правописание» там – более свободное.
     Как твои рукописи?
     Привет большим и маленьким!
     Остаюсь ваш —
                я.