Восхождение

    Следующий день должен был быть посвящен походу в горы. Точнее - подъему на ближайшую к лагерю вершину, которая снизу и не казалось такой огромной, как рассказывал о ней Сергей.
    - Снизу смотришь – горка и горка, так себе… Сверху смотришь – дух захватывает до чего высоко, - восхищаясь, рассуждал Серега. - А вокруг, куда только хватает взгляда – одни горы. Даже море сверху речечкой кажется.

    Разговоры вокруг предстоящего восхождения, как дела давно решенного,  велись практически каждый день, но все руки, вернее, ноги, не доходили: то рыбалка, то опять рыбалка, то шторм злосчастный, то опять рыбалка… Сегодня решено было твердо – только горы! И самое главное -  с утра, пока не жарко, «… пока змеи спят». Сергей и тут не удержался, и, зная мое отвращение к этим гадам, тем не менее, напомнил. Утешил, называется. То ли не ходить? Хотя… Что это я? Буду в лагере сидеть, пока остальные будут красотами любоваться? Нет. Решено. «Вперед и вверх, а там…»… Там посмотрим… «У меня же посох в руках будет», - вовремя вспомнил я слова Водяного, сказанные в самом начале нашего путешествия.

    Посох Водяной выстругал сам. Половину оставшегося от всех бытовых перипетий кола тщательно ошкурил, заскоблил осколком стекла от разбитой когда-то бутылки и торжественно вручил мне под громкие аплодисменты нашей альпинистской группы. Группа была смешанной: трое мужчин и две женщины. Вовка Водолаз оставался охранять лагерь.
    Надо сказать, что Володя как-то не стремился в гущу событий. На воду он особо не рвался, рассеянно поглядывая по сторонам, предпочитал сидеть с удочкой на скалах или бросал спиннинг прямо возле лагеря, постоянно возился с коптильней, обеспечивая команду золотистыми копчеными окунями. Вот и здесь от похода в горы отказывается… Оживал он только к вечеру, когда мы традиционно по спадающей жаре начинали ужин с рюмочки водки, которая, похоже, скоро должна была закончиться. Может от этого он такой грустный? Или, может, надоело ему все, ведь он здесь десятки раз бывал и это ему знакомо до оскомины?
    Впрочем, все равно в лагере кто-то же должен остаться. Хорошо, что нашелся доброволец.

    Восхождение начали часов в одиннадцать. Как ни старались, раньше не получилось. В последний момент Сергей заскочил в палатку и вернулся… с гармошкой в руках. А я поменял тяжелые российские кеды на легонькие импортные кроссовки и, смеясь, расцеловался с остающимся Водолазом, наказывая ему взять мой спиннинг, если я вдруг не вернусь. Не забыл я нацепить на шею и свой любимый бинокль, который не раз выручал меня на рыбалке и охоте, да засунуть в карман энцефалитки фотоаппарат. Тут-то уж я душу отведу!
    Маршрут был, похоже, давно выверен. Не сговариваясь, компания, возглавляемая веселым гармонистом, наяривающим залихватскую плясовую, вышла на дорогу и повернула вдоль подножия горы в сторону моря.
    У самого подножия стало видно, что перед горой, куда нам предстояло забраться, расположена еще одна, поменьше, и между ними вверх поднимается вполне проходимая расщелина, густо заросшая шиповником, ветки которого были усыпаны недозрелыми желтыми ягодами. Здесь гармонист перестал растягивать меха, натужено засопел и, раздвигая кусты своим мощным торсом, затянутым в желтую футболку, стал подниматься вверх. Легонький Санька быстро обогнал его и возглавил восхождение. Сергей снизу только покрикивал на него, чтобы сынок слишком не торопился, думал о женщинах, которые шли вслед за Саней, и корректировал путь.

    Вскоре косогор кончился, и мы очутились перед хаотичным нагромождением каменных глыб, пересыпанных щебнем, мелкими валунами и местами покрытых нанесенной землей со скудной растительностью, которая, впрочем, выше заканчивалась. Глыбы, напоминающие гигантские шары, эллипсы, блины и имеющую другую, самую непередаваемую форму лежали друг на друге и постепенно поднимались все круче и круче, местами просто вертикально, так, чтобы увидеть верхушку горы приходилось запрокидывать голову уже не жалея шейных позвонков. И туда нам надо подняться?!
    А Санька уже смело прыгал с одной глыбы на другую, протягивал руку то матери, то Татьяне и нисколько не напоминал неопытного испуганного новичка. Присмотревшись, я понял, что путь-то вверх все же был, просто надо почаще петлять, иногда возвращаться, спускаться вниз и только где-то у самой верхушки, где скалы уходили вертикально вверх, я не смог просчитать предполагаемого пути, но, положившись на провожатых, махнул рукой и всецело отдался восхождению. 

    Первые пятнадцать минут я прыгал довольно легко, иногда даже обгоняя то Сергея, то женщин, потом стал чувствовать, что я все же самый старый из новоявленных альпинистов. Приходилось останавливаться, переводить дух, иногда протягивать посох, которым я не забывал стучать по камням, Водяному, чтобы тот помог перепрыгнуть широкую трещину. Иногда сам таким же образом помогал перебраться женщинам. Спина стала мокрой, а дышал я (как  это не банально звучит) как загнанная лошадь. Впрочем, спутники мои выглядели ничуть не лучше. Один только Санька далеко оставил всех позади и поджидал нас у самой отвесной стены, метров за десять до вершины.
    Ну вот и мы добрались сюда.
    - А дальше как? – только и спросил я, без сил прислонившись к каменной глыбе и пытаясь понять, как же мы будем подниматься по вертикальной стене.
    - А дальше просто, - ничуть не смущаясь, ответил Водяной, - иди за мной.
    Он перехватил гармошку, которую нес подмышкой, за ремень и осторожно двинулся по откосу вдоль вертикали, встав спиной к скале. Метров через двадцать, когда мы чуть обогнули выступающую вертикальную часть, стало понятно, что забраться можно по узкой расщелине, образовавшейся между двумя глыбами, упираясь ногами сразу в обе стены. Что мы поочередно и сделали. Стоящий наверху Санька, забравшийся быстрее всех, помогал подняться остальным, а Сергея так вытащил, ухватившись за ремень гармошки. Вот так «музыка» помогла альпинистам.

    Я стоял на вершине и не мог оторвать взгляда от расстилающегося от горизонта до горизонта застывшего моря невысоких округлых сопок, переходящих сначала в остроконечные горы, затем во все выше поднимающиеся хребты, и, наконец, в гигантские монолиты, прячущие свои вершины за шапками облаков. Бесконечные ряды сопок и грозные каменные хребты были одеты до середины высоты в  скудную темно-серую поросль трав или зеленую чешую  мелкого  леса, который можно было рассмотреть только в бинокль, а выше был виден один коричневый цвет, от однообразия которого уставали глаза.
    У подножия нашей горы, высота которой вдруг резко выросла в моих глазах, тоненькой лентой (действительно – речечка) извивался залив с удивительно синей прозрачной водой, уходящий, как и горы за горизонт. Я отчетливо видел одинокую скалу в море с фантастической сосной, мимо которой мы проплывали в первый день, далекий Рыбный залив и даже линию горизонта, где море и небо сливались. Наш лагерь под ногами казался маленьким разноцветным пятнышком, где без бинокля с трудом все же можно было рассмотреть и автобус, и синий тент, и прячущиеся за ним палатки. Вот только Водолаза нигде видно не было. Наверное, спрятался под тентом от наступающей жары.

    В бинокль же картина виделась совсем иной. По склонам гор вдруг можно было увидеть вычурную сложную выемку, напоминающую вход в пещеру, похожую на рукотворную, если бы не высота в несколько десятков, а то и сотен метров. Можно было на верхушке скалы, которая казалась совсем близкой, рассмотреть гордо сидящего орла, зорко наблюдающего за снующими внизу сурками, а без бинокля невозможно было рассмотреть не только орла или сурков, но и саму скалу – до того они были похожи. Зеленая полоска леса в долине в бинокль смотрелась очень здорово, а простым глазом виделась только в виде зеленой ниточки, словно брошенной рассеянной хозяйкой в неприбранном дворе среди камней.
    Ни одному скульптору, будь он хоть самым гениальным никогда не передать этой удивительной, величественной и могучей  красоты, которую волшебно изваяла сама природа.

    Водяной пристроился на самой верхотуре скалы и растянул свою гармошку. Его любимый «Миллион алых роз» сменился плясовой, потом какой-то военной песней, потом пошел винегрет. Музыка одной песни легко и просто сменялась другой, для того, чтобы тут же смениться третьей. Петь мы уже не пели, а слушали в пол уха и любовались горами.
    Бинокль сменил фотоаппарат. Наслаждаясь красотой, я просто поворачивался вокруг своей оси на несколько градусов и нажимал на кнопку затвора. Снова поворот – снимок, еще немного – еще один снимок. Не забыл и лагерь, залив, море, идущую вдоль гор дорогу на Курчум с едва виднеющейся рощей, Водяного с гармошкой, всех своих напарников… Кажется все.

    Когда Сергей устал давить на клавиши, пришла пора возвращаться, что тоже оказалось делом нелегким. Он повел нас вниз другим путем, обещая показать пещеру, где, по его мнению, уже не один год живет горный баран.
    На склоне, по которому спускаться было можно только с большой осторожностью, преимущественно присев на пятую точку и еле-еле передвигая стопы, действительно было углубление, напоминающее небольшую пещеру с широким входом. Нам удалось залезть туда сразу обоим. Примятая подстилка из засохшей травы говорила о том, что здесь действительно кто-то ночует, а может и живет. Но почему именно горный баран? Все же низковато для любителя крутых горных вершин, море рядом, да и чем он траву в пещеру таскал?

    Может это неизвестный пещерный человек? Или горный тролль? Может он как раз за нами из-за какой-нибудь соседней вершины наблюдает? Выбирает кто поаппетитней? Ждет, когда кто-то оступится или отстанет… А слюна с его клыков так и капает, так и капает… Длинные пальцы, заканчивающиеся острыми изогнутыми когтями непроизвольно сжимаются на воображаемом горле очередной жертвы… Он даже подвывает от предвкушения такой близкой и вкусной трапезы…
    Своими мыслями я эмоционально поделился с друзьями, чем вызвал веселый смех. Но вот что удивительно, отстававшие до этого женщины как-то незаметно подтянулись, а затем и обогнали нас. Так что в лагерь они вернулись первыми.