Без названия пока. На берегу. Черновик

Бархатная полуденная жара лениво колыхалась над пляжем. Сквозь это влажное солнечное марево таинственным летучим голландцем к мустангу приближался... Пол Сойер! Он шел босиком, в белой хлопковой тунике.  Левая половина его лица была иссечена множеством шрамов, навсегда закрывших глаз. Правый глаз был открыт... и слеп... 
Он провел рукой по аккуратной седой бороде и сказал:
- Мэр города Акрорка приветствует гостей. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Не отрывая взгляда от Сойера, я выбралась из душного салона, поставила на землю Эми и только тогда заметила, что Вишня тоже вышла из машины.
- Мил человек, - высунулся в окно Громов, - нам нужна информация о Белом Острове. Мы хотим провести там пару-тройку недель.
- О! Белый Остров! Райское местечко, - произнес мэр, - особенно теперь. Прежний персонал отеля и гости были эвакуированы пару месяцев назад, а новых так и не завезли. Ну, а добраться теперь можно только на катере. Раньше с побережья туда ходил паром, а из мегаполиса - “стрела”... Но... времена изменились...
У меня внезапно возник ком в горле. Я оглянулась на Вишню. Но ни одна черточка ее лица, ни один жест не транслировал удивления, волнения, радости... Весь вид ее выражал крайнее утомление и фатализм. Не узнала? Ну конечно! Она же была совсем маленькая, когда видела Пола в последний раз.
Мне хотелось броситься Сойеру на грудь и залить его тунику слезами о нем, о маме, о прошлом.
- А где можно раздобыть катер? - продолжал Громов.
- Вооон там, - указал Сойер, - у причала вы найдете несколько отличных экземпляров. - Я выхожу на них иногда порыбачить. А вот машину придется оставить. Судя по звуку двигателя - она вам очень дорога, поэтому предлагаю поставить ее в мой гараж. А заодно - приглашаю на ужин.
- Хорошо, - за всех принял приглашение Громов, - мы только немного прошвырнемся по городу, осмотримся...
- Я живу прямо на пляже, в домике с кафе.
Ладно, подумала я, усаживаясь обратно в машину, у нас еще будет время. И тут Вишня сказала:
- Оставьте меня здесь.
- Я с ней останусь, - выдал Йорик.
И мне показалось неловким покинуть Громова одного, поэтому я попросила только:
- Тогда возьмите девочку с собой. Она устала.
 
Длинный каменный туннель вывел нас тогда к морю. И мы увидели, как оно пожирает закат. Мы стояли на каменной площадке, заканчивающейся отвесным обрывом -  огромный голубоглазый бородач в пыльном плаще и две маленькие, чумазые, совершенно чужие ему девочки, две сестры, не похожие друг на друга, как небо и земля. Мы молчали, понимая, что зашли в тупик. Это был божественно прекрасный тупик, огромный и бесконечный, как вселенная.
«Эк, куда тебя занесло...», - сказалось в моей голове.
«Даааа», - многозначительно протянулось в ответ.
Наверное в тот самый момент я и начала думать словами, а не картинками.
Сойер приказал нам не трогаться с места, пока он не вернется и ушел искать маму. Его не было долго. Так долго, что я от нечего делать легла на живот и медленно, задыхаясь от ужаса, подползла к краю обрыва и посмотрела вниз... Так долго, что море окончательно поглотило свет и засеребрилось под выкатившейся из-за скалы громадной луной. Так долго, что Вишня начала уныло хныкать, а потом заснула, привалившись спиной к стене тоннеля. Так долго, что я решила не ждать больше Сойера, который возможно никогда не придет за нами, а искать спасения самостоятельно.
Я шагнула в темноту тоннеля, вытянув вперед руки и шевеля пальцами, словно антеннами. Было страшно. Но сидеть на этой площадке до самой смерти было бы еще страшней. Что-то я искала там пальцами в темноте... какую-то нить, которая выведет нас... куда? Назад... в разбомбленный город...
И почти нашла!... Появилось беспричинное ощущение защищенности и покоя, словно находишься в своей комнате, в которой кроме тебя никого нет, но слышатся за стеной спокойные голоса родителей. Это чувство было слабое, но я все же смогла его выделить и объяснить его себе... Я сделала еще два шага и уперлась руками во что-то большое теплое и мягкое. Знакомый запах табака сообщил, что это живот Сойера.
Потом Пол молча взял спящую Вишню на руки и мы как-то очень быстро по тоннелю вышли в город.  В чужой город.
 
 
Громов ушел в самый конец пирса и сидел там, разувшись и свесив ноги.  Я подошла и села около него. Рядом сонно покачивались бело-голубые катера. Под ногами плавилось море. Изумрудно-зеленое. Вдалеке у горизонта, окутанный туманным шлейфом словно замок фата-морганы, угадывался Белый остров.
- Хорошо, - сказал Громов после долгого молчания.
- Не знаю, - ответила я честно.
Я подумала, что вот сейчас, пожалуй, пришло самое подходящее время для вопроса - что ты за птица, Рэм? Что за зверь? Странное чувство, будто кто-то удерживает меня на грани опасности, не давало  произнести вопрос вслух. Мы были знакомы чуть больше месяца, но с первого дня мне казалось, что я знаю Громова  несколько жизней подряд.
Он взъерошил рукой свои волосы, откинувшись назад, улегся на пирс и мечтательным тоном, каким обычно говорят «какое небо голубое» произнес:
- Вообще-то я пришел тебя убить...
И сладко потянулся, как после сна.
Я молча легла рядом и закрыла глаза.
И тут меня пробил дикий смех, я давилась им, корчась, словно от боли, задыхалась и никак не могла высказать мысль, которая довела меня до такого состояния. Наконец я стала выплевывать из себя слова:
- Ты!... Идиот!...  Громов!... Ты - лузер в мире лузеров!..  Ты прошляпил.. прошляпил...  свой самый провальный... успех!
Рэм  приподнялся на локте и посмотрел на меня с интересом.
- Тебе не нужно было для этого искать меня, - утирая слезы и успокаиваясь произнесла я, вспоминая дни, проведенные в Милабурге до его приезда, - стоило просто оставить меня в покое... просто оставить меня мне... Вместо этого ты второй месяц кочуешь «по городам и весям» с кучкой не совсем здоровых людей, зачем-то помогая им выжить! тебе не кажется, что миссия провалена?
Громов лучезарно улыбнулся:
- Нет....
По моей спине пробежал легкий озноб.
Именно сейчас один из нас был, как никогда, близок к провалу. И это был явно не Рэм. Ему было достаточно протянуть руку к моей шее...
На этот раз рассмеялся уже он. Вернее, не рассмеялся... а начал посмеиваться, нагло и снисходительно. Он легко считал с меня мимолетный страх и выстроил уже в своей голове героя. Великодушного. В которого я и нацелила воображаемое ружье:
- И что же оказалось важнее моей смерти?
Не меняясь в лице Громов ответил:
- Твоя жизнь.
Со словами «да пошел ты» я зашвырнула в реальное море свое воображаемое ружье, и решительно направилась к берегу. А по дороге меня, словно изжога, разъедала досада на тех, кто не научил нас вести диалог. Нормальный. Человеческий. Без этого вот сражения на эмоциональных рапирах.