Когда уходит человек

Когда уходит человек…

Когда уходит человек…друг, товарищ, единомышленник, коллега, то всё, когда-то сказанное им или  написанное, обретает другой смысл. Углубленный, многозначный, окрашенный новыми, неожиданными, свежими эмоциями и светом…
Пересматривая документы, я наткнулась на письмо Миши Устинова – Михаила Евстратовича Устинова, редактора многих моих книг и сборников, составителем которых была.
Получено письмо давно, тогда я еще не состояла ни в Союзе писателей России, ни в СП Беларуси, не имела 16-ти книг, не была победителем, лауреатом и прочее. Но готовила вместе с Устиновым к изданию свой дневник медицинского психолога «В поиске сокровища».  А ещё писала стихи. Многие ведь пишут. Мне о моих говорили разное… Хотелось узнать мнение профессионала – писателя с двумя высшими образованиями, в т.ч. Литературным институтом, человека много лет трудившегося редактором в «Лениздате», работавшего в ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН, членом СП России.  Решилась отослать ему подборку с просьбой высказаться.
Ответ, безупречно выдержанный в глубоко уважительных тонах, искренний, доброжелательный, перечитала теперь с до слёз  щемящим чувством благодарности. И как всегда бывает с нами, с запоздалым желанием сказать ему, как же он был нам дорог! Как не хватает теперь его, замечательного редактора, которых теперь уже почти нет (советская школа!), советчика, помощника, безотказного, спокойного, терпеливого и невероятно внимательного, интеллигентного, специалиста и глубоко верующего  человека.
Но надежда на вечную жизнь души человеческой всё же не позволяет впасть в отчаяние. Я, как и его соратники, и малочисленные родные, молюсь об упокоении души нашего друга Михаила Евстратовича Устинова и посылаю ему на Небеса слова сердечной благодарности!
И снова перечитываю, чтобы услышать голос данного мне Богом редактора:



- Дорогая Наталья Викторовна! Прежде всего – спасибо Вам за Ваше внимание (и это не фигура речи, а искренняя благодарность). Должен признаться, что Ваше доверие, с одной стороны, трогает, а с другой – не только смущает, но и заставляет устыдиться, что так долго Вам не отвечаю. Может быть, то, что скажу, чуть оправдает мое долгое молчание. Или, по крайней мере, прояснит.
Можно было бы о стихах рассуждать по-редакторски: объективно по возможности (насколько субъективный взгляд можно счесть объективным) и доброжелательно, конечно, но ограничась техническим обзором – мол, где-то неточна рифма, а в другом месте сбой размера. И это было бы небесполезно, только в другом контексте (при подготовке издания, например). Сейчас, я думаю, не это важно. Другой подход – читательский, на уровне «нравится – не нравится», без особых рассуждений. Но это, должно быть, не то, что вы ожидаете. И вот тут-то возникает самое трудное для разговора. Если брать стихи всерьез, то ведь мы требуем от поэтического слова такого действия, которое бы вызывало некую ответную вспышку в нашем сознании и чувствах. Такое потрясение, от которого все в картине жизни встало бы с головы на ноги и заняло свои законные места, а нам помогло осознать собственное. То есть всякий раз ожидаем гениальности, не учитывая, впрочем, что и читатель со своей стороны  должен явить свою, читательскую гениальность. К тому же, если надеемся получить то же переживание, что при чтении, к примеру, Тютчева или Лермонтова, то забываем, что ведь не все и их-то вещи действуют на нас как откровение. А восприятие зависит от всяких разных условий, от погоды за окном и вплоть до физического состояния. Вот потому-то и трудно брать на себя смелость производить оценку чьих-то произведений не при конкретных обстоятельствах (например, при том же редактировании рукописи, когда ясна задача и критерии), а  в о о б щ е  в отношении творчества. То есть приходится говорить о впечатлении, какое возникает при чтении, с опаской вынесения решительных суждений.
Но тут, слава Богу, есть что сказать, не кривя душой. Поскольку впечатление Ваши стихи производят самое благоприятное – в них видно искреннее намерение выражения христианских чувств, и доброй воли автора, и заботы о других. Уже первое стихотворение в подборке («Ноябрь») способно остановить и вызвать размышления. Как хорошо, что главное в нем (ну, что мне кажется главным) не названо, но вычитывается: в параллель обозначенному контрасту природы – перепад во внутреннем состоянии человека.
 А потом меня привлекло «Рождество» с его таким беззащитно-человечьим желанием (вот только не понимаю тут одно слово: «Но вижу постати / Седых волхвов…», или тут опечатка?). Перелистываю дальше (собственно, так ведь мы и читаем стихи – не сплошь и подряд, а «где книга разломилась») и нахожу «Слово» – в чем-то менее «поэтичное», чем предыдущие, но столь содержательное, что непроизвольно вспоминаются по ассоциации стихи многих наших поэтов о том же («созвучье слов живых» у Лермонтова или бунинское «лишь слову жизнь дана»).
И еще «Алиллуиа» – отклик души на благодать Божьего мира, который, не боготворя, мы все же воспринимаем как милость Творца. (Хотя тут – по-редакторски – заметил бы что слово «подмешал» в третьей строчке дает неточное грамматически согласование: надо бы «подмешал» не что-то с чем-то, а что-то к чему-то. Тут же восходящее солнце и заря – это ведь одно и тоже?)
Но зато следующее восьмистишие (заброшенный сад) никаких вопросов не вызывает, а создает очень точную картину, щемящую и проникновенную.
Вообще, мне кажется, именно восьмистишия удаются Вам больше всего. А из последних присланных «легло на душу» стихотворение «Август 2008 года» – некоторая загадочность, иносказательность намекает на нечто большее, чем сказано, и раздвигает горизонт для осмысления.
Не взыщите уж, что не обо всех стихах говорю. В первую очередь ведь высказываешься о том, что задевает сейчас. (А завтра это могут быть уже другие тексты.) Могу только добавить, что с удовольствием взялся бы за Вашу книгу, если Григорий решит издавать ее.
Всего Вам доброго – здоровья, вдохновения, душевных и духовных сил. М. У.-