Том 1 Глава 16 Майя

Солнце ещё не добралось до зенита, но уже знатно припекало. Даже несносные насекомые старались держаться в тени шляп и деревьев. Влажный лесной воздух был неподвижным, тяжёлым и наполненным запахами разложения.

Трапезу завершили водой, пустив по кругу анкерок. Не обделили и старика.

Сложив остатки съестного в мешок, Анри осмотрелся.

Всё очищенное от леса пространство было устлано телами солдат. Пехотинцев, непривычных к седлу, утомила часовая тряска. Разморённые едой, жарой, тяжёлым и густым от влажности воздухом, они не преминули воспользоваться минутами отдыха, выпавшего им таким неожиданным образом.

Сеньор Антонио тоже обозрел окрестности. Задержавшись на тяжело дышавшем молодом майя, одарил Анри грустным выражением и, натянув на лицо шляпу, дабы защититься от надоедливой мошкары, растянулся на своём плаще.

Дон Себастьян многозначительно хмыкнул, давая понять, что пора выяснить, ради чего умирающий парень хотел видеть «главного испанского сеньора», и двигаться дальше.

Анри посмотрел на неподвижное тело: надежда на то, что юноша очнётся и заговорит, растаяла окончательно.

— Так что же такого важного твой внук должен был сообщить мне, Хуан?

— Он видел, кто убил всех людей в нашей деревне, — старик положил ладонь на голову внука. Тот вдруг снова резко дёрнулся и слабо застонал.

Доктор приподнялся, взглянул на индейцев и снова лёг. А Анри продолжил расспрашивать старого майя:

— И кто это сделал?

Тот покачал головой:

— Не знаю, сеньор. Но он, — старик сжал ладонями голову внука, — сказал, что те люди выглядели, как испанцы, но говорили не на испанском.

— Это и есть то, что рассказал тебе внук? — Анри напрягся: где-то внутри сознания появилось чувство, что это действительно очень важное свидетельство, способное пролить свет на позавчерашнее нападение. Краем глаза он заметил, как замер дон Себастьян, внимательно вслушиваясь в слова индейца. — Расскажи всё, что знаешь!

— Когда напали на деревню, меня там не было. Наш колдун…, — майя вдруг замолк и покосился на Анри, опасаясь, что сболтнул лишнее. Но тут же осознав, что теперь, когда в живых остался лишь он, это уже не имеет значения, горько усмехнулся: — наш колдун послал меня в лес за особыми кореньями. Я искал их три дня, а когда вернулся, то увидел пепел на месте хижин..., — старик умолк, опустив голову. — Все люди нашего племени были мертвы. Их тела пожирали звери. Я с трудом узнал сына… Рядом с ним были останки в такой одежде, — майя пальцем указал на одного из пехотинцев. — Я подумал, что это испанец, — майя пристально посмотрел на Анри. — Я был полон гнева. Я стал призывать духов наших предков отомстить тем, кто это сделал. Я решил идти к ицам в Эйшекиль, чтобы вместе с ними бороться против вас. Потому что мои глаза говорили мне, что пришельцы, которые навязали нам свои законы и веру, пришли в мою деревню и всех убили… А потом я услышал своё имя. Вначале я подумал, что это духи пришли за мной, но потом понял, что меня зовёт человек. Голос был так слаб, что я не сразу узнал его. Это был Быстроногий Олень, — суровый старик с невероятной нежностью глянул на внука и прикрыл ему лицо ладонями: — Он звал меня, укрываясь в кустах... — юноша неожиданно забился в агонии, и Хуан умолк.

По всему телу умиравшего проступила испарина. Доктор вскочил, вытер рукавом место на груди юноши и приложил ухо. Через некоторое время он поднялся и с сосредоточенным видом стал рыться в своём лекарском мешке. Выловив из его недр небольшую коробочку, аккуратно открыл её и достал миниатюрное зеркальце в бронзовой оправе. Снова наклонившись над молодым майя, поднёс зеркальце к его посиневшим губам и долго рассматривал блестящую серебром поверхность.

Хуан словно окаменел. Только глаза выдавали какая боль всё сильнее и сильнее сжимает ему сердце.

— Его душа покинула тело, — доктор выпрямился и, осенив себя крестным знамением, спрятал зеркальце.

— Если он был католиком, назови нам имя, данное ему при крещении, и мы помолимся за его душу, — Анри поднялся, обнажил голову и тоже перекрестился.

Также вставший дон Себастьян последовал его примеру, хоть и с нескрываемым неудовольствием.

— Падре Сальватор дал ему имя святого, в чей день его крестили. Так что помолитесь за Себастьяна, — старик криво усмехнулся, — он сказал, что мальчику повезло, потому что это очень сильный святой и что он обязательно защитит его.

— Падре не солгал тебе. Это очень сильный святой, но он защищает воинов, а не крестьян, — встал на защиту своего покровителя дон Себастьян.

— Нет, сеньор. Это ваши святые, потому они не защищают нас, — старик поднялся и взял на руки тело внука.

— Тогда почему же вам не помогли духи предков? — досада не столь от очередной задержки, как от пренебрежительного отношения старого майя к христианским святым придала голосу Анри суровости.

— Потому что мы предали их, приняв вашу веру и перестав исполнять наши обряды.

В словах старого индейца была своя правда, но у Анри было, что ему ответить:

— Думаю, ты прав, Хуан. Но лишь в том, что вы предали своих богов, а христианские святые не помогают вам потому, что вы их не считаете своими. Вы, как пчёлы, которых заставили покинуть дупло в лесу, но в предложенном им надёжном улье не остались, зависнув между старым, куда уже не вернуться, и новым, которое не приняли. Так что не оскорбляй недоверием тех, кого не познал. Лучше пошли, предадим тело упокоившегося слуги божьего Себастьяна земле, а его душу, по христианскому обычаю, богу.

Старик слушал внимательно, вникая в смысл сказанного. Его умные тёмные глаза оживились:

— Да, сеньор. Мы как пчёлы, потерявшие своё дупло и не научившиеся жить в улье. Но если вы отправите сейчас его душу, — старик прижал к себе тело юноши, — что будет он там делать один?

— Почему один? — удивился доктор.

— Разве нужны мёртвые пчёлы кому-нибудь, чтобы брать их в улей?

— Господь милосерден, он прощает своих детей неразумных, заблудших в ереси, — с непоколебимой уверенностью ответил доктор и, показал рукой на землю: — Клади его тут, я подготовлю тело к погребению, а ты иди рыть могилу.

Казавшийся крепким, как скала, старик вдруг обмяк и безропотно уложил внука на указанное место. Встав перед мёртвым внуком на колени, дед поцеловал его в лоб и беззвучно заплакал, закрыв лицо руками. В наступившей тишине, нарушаемой лишь доносившимися из гущи джунглей редкими криками птиц и обезьян, Анри услышал приближавшихся солдат и обернулся. Пехотинцы в тёмно-синих колетах обнажили головы и перекрестились.

— Какие будут распоряжения, ми альмиранте? — поинтересовался сархенто[1] Сезаре Пласа, возвращая на голову потёртую шляпу.

— Парень был католик, негоже оставлять его без креста.

Сезаре понимающе кивнул:

— Мы с ребятами сейчас этим займёмся, а копать могилу пусть помогут Верзила и Педрито.

Анри, в знак одобрения, молча хлопнул Сезаре по плечу. Старый вояка пользовался всеобщим уважением на «Победоносце» за смелость, умение быстро оценить ситуацию в бою и вовремя прийти на помощь товарищам. За это и удостоился благосклонности дона Себастьяна, который лично хлопотал перед Анри за введение Сезаре в чин сархенто.

Зычный голос разнёсся над биваком. Где-то захлопали крыльями испуганные птицы, невидимые в густых кронах, а задремавшие солдаты приподнялись и поглядели на своих командиров. Пока Сезар выкрикивал имена пехотинцев и раздавал им задания, Анри успел сообщить дону Себастьяну о своём намерении идти с индейцем и заметить интерес на лице расположившегося неподалёку теньенте Контрераса.

Ленивая тишина, ещё недавно царившая над биваком, отступила пред голосами перекрикивавшихся солдат и ударами топоров.

Когда подошли Грегорио и его закадычный друг, Анри позвал Хуана. Старый майя обернулся и … воззрился на странную парочку: огромный кабо Ромеро, не уступавший своим размером бригадьеру, за что и получил прозвище «Верзила», был чуть ли не на две головы выше коренастого пехотинца, за весёлый нрав и малый рост переименованного товарищами из Педро в уменьшительно-ласковое Педрито.

Видя, что индеец не может отвести глаз от боевых товарищей, Анри позвал снова:

— Хуан! Пойдём, покажешь место для могилы.

Старик молча поднялся и согбенный кручиной, побрёл вдоль дороги, постепенно углубляясь в лес. Анри последовал за майя, махнув рукой Верзиле и Педрито. Прежде чем лес сомкнулся и скрыл бивак, он успел услышать, как доктор потребовал у дона Себастьяна солдат в помощь.

Казалось, индеец бесцельно брёл по лесу. Анри уже стал терять терпение, но тот вдруг остановился, отломал у какого-то дерева крепкую ветвь и медленно двинулся дальше, пока на его пути не оказалась большая сейба. Священное дерево майя с серебристым толстым стволом, словно покрытым чешуёй, с высокой раскидистой огромной кроной, густо увенчанной тёмно-зелёными листьями, похожими на ладонь с пятью длинными пальцами, величественно раздвигало лес и поднималось прямо в небо.

Индеец некоторое время стоял, глядя на дерево, потом опустился на колени и, и не произнеся ни звука, стал рыть рыхлую влажную землю палкой. Анри понял, что место для могилы найдено и дал сигнал пехотинцам. Солдаты принялись помогать майя, выгребая землю руками.

Анри несколько раз попытался разговорить Хуана, надеясь услышать продолжение его истории, но тот упорно молчал, не желая отвлекаться от своей скорбной работы. Мысленно выругав себя за мягкотелость, Анри вытащил дагу и присоединился к старику и пехотинцам.

Когда солнце перевалило зенит, могила была готова. Анри отправил солдат за телом, а сам устроился под сейбой. Испачканным в земле рукавом рубахи в очередной раз утёр со лба струйки пота и прислонился к шершавому стволу:

— Так ты расскажешь мне то, что обещал? Если твой внук умер ради того, чтобы я мог узнать нечто важное, то ты не исполнил его волю до конца.

Жилистое тело Хуана, мокрое от пота, казалось отлитым из бронзы. Он опёрся одной рукой о край ямы, неспешно вылез и выпрямился, высоко вскинув голову. Только сейчас Анри осознал, что этот седеющий индеец, ещё пару мгновений назад казавшийся немощным и слабым, был на самом деле довольно высок и, несмотря на преклонный возраст, весьма крепок и силён.

Майя подошёл ближе, уселся напротив на корточки и, положив руки на колени, всмотрелся в Анри. Некоторое время они молча глядели в глаза друг другу. Когда со стороны дороги донеслись отдалённые голоса, Анри не выдержал:

— Я жду!

Хуан отвёл взгляд:

— Себастьяна хотели оставить в живых, чтобы он пошёл от поселения к поселению и рассказывал всем майя, что испанцы уничтожили его деревню. Тот, кто говорил с ним, говорил на испанском, но он не был испанец. Как не были ими и те, другие.

— И твой внук, как настоящий мужчина, отказался?

Индеец кивнул:

— Он сказал этим людям, что они не испанцы, и что именно это он и будет рассказывать в другим майя. Тогда тот, что говорил, проткнул его оружием, подобным тому, которое ты прячешь за спину.

— Откуда ты знаешь, каким оружием ударили твоего внука? — недоверчиво произнёс Анри, вынимая дагу. — Ты же говорил, что тебя не было в деревне!

— Не было, — спокойно подтвердил майя. — Но я видел вот это, — старик указал пальцем на рукоять. — Когда я искал своего сына, я нашёл обломок. Он был втоптан в грязь. Я взял его, чтобы показать ица в Эйшекиле. Но потом я нашёл Себастьяна. Он увидел у меня это и сказал, что такая же проткнула его. Я сразу узнал это оружие, когда ты достал его, чтобы разрезать хлеб.

Анри задумчиво поигрывал дагой. Он верил этому старому майя: его глаза не выказывали коварства, лишь твёрдость духа, омрачённого печалью, но ощущение, что от внимания ускользнуло нечто важное, жаждало подробностей, и как можно больше.

— Хорошо. Допустим, ты действительно нашёл обломок даги и труп одного из убийц. Но почему ты решил, что он был испанцем?

— Сеньор, неужели ты думаешь, что мой народ никогда раньше не видел испанских солдат? — кривая усмешка исказила лицо Хуана. — Не только ваши падре посещали нас, но и воины. Они приходили за оброком. Только они всегда приходили по воде. Ещё там, на дороге, я увидел возле тебя сеньора, который командовал отрядом. Вот у него была такая же … дага.

— Все кинжалы похожи, как можешь быть ты уверен, что нашёл именно дагу? — не унимался Анри. — Да, кстати, почему ты не сказал раньше, что видел одного из моих людей раньше?

Индеец оглянулся в сторону приближавшихся голосов и тяжело вздохнул:

— Я видел и другие большие ножи, но такие носят только сеньоры. Его легко отличить — он неудобен в главной руке. А о сеньоре, что был у нас после прошлого сезона дождей, мне незачем было говорить. Он меня не узнал.

— Хорошо, — Анри вернул дагу за пояс и задумался: — Итак, что мы имеем? Какие-то люди переодеваются испанскими пехотинцами, нападают на твою деревню, убивают всех, оставляют жизнь лишь одному мальчишке и предлагают ему идти в другие деревни майя и рассказывать о том. что испанцы начали убивать индейцев. Их план не удаётся лишь потому, что мальчик оказался мужчиной и не принял предложения. Я ничего не упустил?

Хуан, не пропустивший ни слова из рассуждений Анри, кивнул.

Голоса приближались. Уже можно было различить слова молитвы, читаемой доктором.

В душу Анри закралась тревога и крепко сжала. В горле пересохло.

— Эти убийцы, скорее всего, не достигнув цели, пойдут дальше. Будут гореть и другие деревни, пока не найдётся кто-то, кто пойдёт сеять раздор между майя и испанцами, — Анри поднялся. — Расскажи мне ещё раз то, что знаешь сам и узнал от внука!

Хуан тоже встал. Его глаза, устремившиеся на Эль Альмиранте, казались чёрными в тени величественной сейбы:

— Эти люди пришли в деревню на рассвете, когда все ещё спали. Они тоже пришли по воде. Они стали врываться в дома и всех резать. Мою семью разбудили лай собак и крики. Они выскочили из дома и увидели огонь и кровь. Наша деревня была большой, у нас было много охотников. Те, кто успел проснуться, стали стрелять в солдат из луков. Они думали, что их женщины и дети успеют уйти в джунгли. Солдат было больше, чем охотников. Они убили почти всех мужчин. Тех, кто выжил, привязали к кольям ограды. Раненых и старых убили. Когда остался Себастьян и двое мужчин, тот, что говорил на испанском, стал предлагать им жизнь в обмен на ложь. Они отказались и их убили. Себастьян был последним. Когда отказался и он, тот, что говорил на испанском, проткнул его дагой. Он был так зол на Себастьяна, что захотел, чтобы мой внук умирал медленно. Он должен был увидеть, как насиловали и убивали его сестёр и как сожгли его дом. Эти солдаты ушли на закате. Они оставили Себастьяна умирать. Медленно и мучительно. Но ночью пошёл дождь. Под тяжестью тел ограда рухнула, и Себастьян сумел освободиться. Он знал, что я скоро вернусь. Он спрятался неподалёку и ждал меня. А дальше ты уже знаешь.

Старик замолчал и повернулся к приближавшейся траурной процессии. Верзила и Хуан несли тело молодого индейца с именем христианского святого, завёрнутое в крупные листья и обвязанное тонкими ростками лиан.

Анри поднял руку, призывая всех остановится.

— Ты поможешь мне не дать разгореться ненависти, посеянной чужаками?

— Разве я уже не помог тебе?

— Этого недостаточно. Твой народ напал на наши поселения. Убил мужчин и увёл женщин. Если мы не сумеем остановить это сейчас, будет ещё кровь, много крови. Испанцы будут мстить за своих убитых, а вы — за своих. А когда наши народы ослабеют, истекая кровью, придут те, кто убивал в твоей деревне, чтобы забрать эти земли себе.

Старик застыл и с выражением глубокой скорби смотрел на зелёный кокон.

— Так ты поможешь мне? — повысил голос Анри.

Индеец повернулся:

— Разве моему народу не всё равно, кто будет выбирать дань? Разве могут быть другие белые хуже, чем испанцы?

— Могут, — уверенно, не задумываясь, ответил Анри. — Те люди, что убили твоё племя, скорее всего, англичане, а они будут убивать вас не только потому, что вы краснокожие, но и потому, что вы — католики. А женщин и детей продадут в рабство. Не все белые одинаковые, как не одинаковы и красные.

Индеец склонил голову, глубоко задумавшись.

— Ты не похож на землепашца. Ты был воином? — продолжал наступать Анри.

— Нет, — поднял голову майя и обвёл взглядом пехотинцев, державших тело его внука, затем солдат, нёсших большой крест из двух молодых стволов, крепко связанных лианой и, наконец, остановился на Анри. — Я был охотником. Хорошим охотником. Я никогда не приходил назад без добычи. Но сейчас я слишком стар, чтобы держать лук.

— И тем не менее ты готов был идти к ицам, чтобы воевать с ними против нас, — не унимался Анри.

— Скажи, сеньор, это правда, что ваш бог создал белых людей подобными себе, а остальных сделал для того, чтобы они им служили? — вдруг сменил тему старик.

Анри почувствовал подвох в вопросе индейца и задумался: «Эта встреча не мола быть случайной. Наверняка Господь послал этого майя нам в помощь, а это значит, отвечать нужно то, что подскажет сердце». Но сердце молчало. Зато из памяти всплыло, как однажды, оставшись на ночлег в миссии францисканцев неподалёку от Алтун-Ха, он попал на проповедь для краснокожих прихожан. Там-то и услышал, что хоть индейцы и признаны детьми божьими, но, уступая во всем белым братьям, они должны внимать их наставлениям и усердно трудиться. Вспомнил Анри и то, что негров Святая Церковь людьми не признала, а потому и не противилась их порабощению.

Внезапно в душе поднялась волна несогласия. Немного поразмыслив, Анри решил проявить дипломатичность и уйти от прямого ответа:

— Так нас учит Святая Церковь, — голос вдруг осип и прозвучал не очень уверенно.

— Ты очень умён, сеньор. И честен. Я чувствую это здесь, — индеец ударил себя кулаком в широкую грудь. — Скажи мне, ты сам в это веришь?

Анри позволил чувствам взять верх и перед глазами встали величественные развалины каменных храмов в Алтун-Ха, испещрённые странными, таинственными знаками, страшные звериные оскалы забытых богов… Он уже тогда думал, что это наследие не могли оставить дикари, определённые духовными отцами на роль послушных слуг для тяжёлой и примитивной работы.

— Я думаю, что Господь всех нас любит, как детей своих — и белых, и красных, и чёрных. И что он сделал нас такими разными потому, что и задачи у нас у всех разные. Лишь объединившись и поняв друг друга, мы сумеем разгадать наивысшую загадку, загаданную нам Творцом. И тогда придёт на землю Царствие Небесное.

Индеец, внимательно вбиравший в себя каждое слово, вдруг подошёл к Анри вплотную, так, что тот ощущал на своём лице его дыхание, и тихо, чтобы не слышали другие, спросил:

— Ты не боишься, сеньор?

— Чего? — удивился Анри.

— Что ваши падре сожгут тебя, потому что ты не такой, как другие.

— На всё воля божья, — смиренно ответил Анри и опять задал свой вопрос, возвращая разговор в старое русло: — Ты поможешь мне?

— Да. Но обещай, что потом, когда ты узнаешь, что хотел, ты отпустишь меня.

— И куда ты пойдёшь? К ицам?

Индеец отступил, ещё раз оглядел солдат, державших тело, затем могилу, готовую его принять и поднял глаза на Анри:

— Я ещё не решил. Но мне надо знать, что я не пленник.

— Даю тебе слово, что, когда я узнаю, кто сеет вражду между майя и испанцами и верну похищенных женщин, ты сможешь идти, куда посмотрят твои глаза.

На враз окаменевшем лице Хуана не дрогнул ни единый мускул. Он кивнул и приложил растопыренную ладонь правой руки к сердцу. Анри рассудил, что старый охотник считает договор между ними заключённым.

Приказав пехотинцам уложить тело в могилу и оставив на доктора обряд похорон, Анри направился к биваку.

Сквозь расступившиеся деревья он увидел беседовавших дона Себастьяна и теньенте Контрераса. По обыкновению, аристократ зорко следил за окрестностями. Заметив приближение Эль Альмиранте, тут же закончил разговор и направился к своему жеребцу. Он успел отвязать анкерок к приходу друга и без лишних слов протянул его.

Анри утолил жажду, смыл с себя глину, и осушив лицо шляпой, глянул на яркое даже сквозь листву солнце:

— Как только из леса выйдут остальные, командуйте отправление. Мы слишком долго тут задержались, а нас ждёт ещё путь в Балам-Ха. Я бы хотел добраться туда засветло. Кто знает, какой приём нас там ждёт?..

— Что с индейцем? — Себастьян ловко заткнул бочонок и вернул его на прежнее место.

— Он пойдёт с нами. Определите ему место позади доктора и теньенте и предупредите наших, чтобы не спускали с него глаз.

— Я скажу Сезару, чтобы он привязал старика к своему седлу.

— Нет, я дал слово этому майя, что он не пленник.

Себастьян понимающе кивнул.

— Вам удалось узнать что-то о нападении на асьенду Буэн Рекодо?

— Пока нет, но, боюсь, мои худшие предчувствия оправдываются. Вполне возможно, что это были не индейцы.

— А кто? — нахмурился Себастьян.

— Английские приватиры. Хуан поведал мне, что узнал от внука. Солдаты, напавшие на их деревню, очень старались походить на нас, но лишь один из них знал испанский. Полагаю, вы не будете спорить, что вывод очевиден: на Печтун-Ха напали англичане? Понятна и цель переодевания. А если так, то кто или что могло помешать приватирам инсценировать нападение индейцев на Буэн Рекодо? Может, потому они и женщин увели, и всех убили, чтобы свидетелей не осталось.

Себастьян задумчиво покачал головой:

— Возможно, вы правы, альмиранте. Но, если это так, то, похоже, наша спасательная экспедиция потерпела неудачу уже сейчас, — аристократ мысленно содрогнулся от понимания того, какая жуткая участь выпала бедным сеньорам, если предположение Анри окажется правдой.

— Давайте верить в милость Господа, тем более что мы уже через час, если божьей волей не произойдёт ещё что-нибудь, будем иметь возможность своими глазами увидеть, что же произошло на асьенде.

Дон Себастьян кивнул и отправился отдавать распоряжения теньенте Контрерасу, а Анри — собирать свои вещи и приторачивать к седлу.

Когда из леса вышли участники похорон, всё уже было готово к отъезду. Пока Педрито и Верзила смывали с себя грязь, дон Себастьян с Хуаном решали, где разместить старого охотника. Майя понимал, что определённое ему место было проявлением недоверия и настаивал на том, что должен идти впереди. Дон Себастьян и не думал уступить. Индеец с укоризной обратился к Анри и испросил разрешения бежать рядом с ним, держась за стремя. Поскольку тот не нашёл повода отказать, на том и сошлись.

Дон Себастьян скомандовал:

— В седло! — и спустя мгновение кавалькада быстрым шагом отправилась по каменной дороге дальше к своей цели.

***

К немалому удивлению Анри, старый охотник стоически удерживал темп. Он бежал рядом с жеребцом без видимых усилий, размеренно дыша, и ни разу не попросил ни остановиться, ни даже замедлить шаг лошадей. Менее чем через час кавалькада уже была на развилке, где от дороги, ведущей к каменоломне, отделялась очень древняя, вымощенная древними майя ещё в эпоху великих городов каменная тропа. Она тянулась вдоль не менее древнего, местами сильно обмелевшего, а кое-где совсем пересохшего канала. И тропа, и канал, вели к берегу реки Сибун, туда, где когда-то стоял большой город, от которого остались лишь руины, каменная тропа и канал. Именно здесь, разбирая развалины, и брал камень сеньор Эухенио для строительства дома и хозяйственных зданий.

От развилки до берега реки было не более ста пасо[2], однако большая часть пути шла по открытой каменистой возвышенности, и раскалённая солнцем до звенящего жара дорога затрудняла движение. Но, вновь попав под спасительную тень высоких раскидистых деревьев, лошади сами прибавили шаг, и вскоре перед отрядом заблестела на солнце узкая лента реки. Дальше путь лежал вдоль небольшого безымянного притока, лениво катившего прозрачные жёлтые воды по чёрному дну в реку Сибун, нанизывая, словно бусины на ожерелье, маленькие озёра и озёрца, местами заросшие и превратившиеся в болота. На протяжении этих последних ста двадцати пасо кавалькада спугнула семейство оленей, пришедших на водопой, и подняла в небо стаю больших попугаев. Полет этих прекрасных птиц невольно остановил отряд. Ну разве можно было не полюбоваться подаренным Провидением великолепным зрелищем? Большие красно-синие птицы с длинными хвостами, громко крича и хлопая огромными разноцветными крыльями, взмыли в глубокое безоблачное небо, на несколько мгновений затмив мрачные мысли о жутком зрелище, ожидавшем всадников всего лишь через пару десятков шагов их лошадей.

Рисунок 10. Стая красных ара

Внезапно деревья расступились, и отряд оказался на песчаном берегу реки Сибун, сделавшей большую петлю. Каменная дорога, сменившись деревянным настилом, у воды переходила в добротный мост. Несмотря на то, что это было не самое узкое место реки, её ширина здесь не превышала и пятнадцати пасо. Кроме того, в сухой сезон река здесь настолько мелела, что её можно было спокойно переезжать на телеге, не боясь намочить груз. И сейчас, когда сезон дождей ещё только начинался, вода едва доставала лошадям под брюхо.

----------

[1] Сархенто (El sargento) — сержант, от лат. «serviens» — "служащий". Наивысшее звание, до которого мог в испанской армии дослужиться простолюдин.

[2] Пасо – старинная испанская мера длины, равная 1,93 м.