Харитон

«Харитон», – кричала она в глубину подъезда.
На зов являлась черная, как сажа, грациозная кошка. Жила она во дворе, но цену себе знала. Нрав имела крутой, все окрестные коты и домашние собаки ее побаивались. И хотя была особой женского пола, Лея звала ее Харитоном. И не каким-то там Харитошей, а исключительно полным именем: Харитон, что в переводе с греческого означает «осыпающий милостями, благосклонный». Животных в ее семье никогда не держали, да и не любили, но к Харитону почему-то прикипели. Даже муж признал его право раз в день появляться в квартире. Харитон поднимался на второй этаж сталинки, шествовал в кухню, где уже стояла керамическая миска с нежно-лиловым орнаментом, наполненная разнообразной едой. Харитон благосклонно, оправдывая свое имя, принимал угощения. Готовила Лея сверхъестественно вкусно.

Вообще все в ее доме было по высшему разряду. Каждая салфеточка, каждая вазочка любовно подобраны. Лея никогда не работала, зато целыми днями обихаживала дом. После того как муж возвращался с работы, подолгу возилась на лестнице, скребя грубой щеткой тяжелое драповое пальто. С особой тщательностью чистила и натирала до блеска ботинки.

Но под старость Абрам, казалось, тронулся умом. Стал требовать у жены, и без того рачительной хозяйки, отчета за каждую копейку. Зазвучало оскорбительное: «я тебя всю жизнь содержу», «живешь за мой счет».
Потом вдруг заявил, что сын – не его. Ни для кого не являлось секретом, что Абрам больше любил дочку Лидочку. С сыном, очень на него похожим, был строг или вовсе не замечал. Избалованная Лидочка, закончив торговый институт, жила широко и бестолково. Уехала в другую страну, ребенка подкинула родителям, те его и вырастили. Олег был величайшей гордостью нашей школы. Дети же сына за внуков не считались и у дедов практически не появлялись. Все думали, что девочка просто Абраму милее. Оказалось, всегда подозревал жену, а теперь перешел к открытому обвинению. Это еще больше убеждало в его сумасшествии. Только больной мог сомневаться в Лее, и в 70 лет наивной и чистой, как слеза.

Лея переживала, но не жаловалась. А если и жаловалась, то только Харитону, которого все чаще зазывала в квартиру или сидела с ним во дворе. 

Когда Лидочка начала уговаривать их ехать в Америку, Лея сопротивлялась. Сначала слабо, потом отчаянно. Жалко было бросать квартиру, где прожили полвека, где каждая салфеточка, каждая вазочка… Здесь жил сын, пусть и опальный. Здесь у нее были подруги. И хотя Абрам перестал пускать их в дом, можно было пригласить украдкой, когда его нет, или встретиться в кафе, или просто поговорить по телефону. Можно было коротко (долго себя не позволяла) поболтать с соседкой на лавочке. Превратить клумбу во дворе в произведение искусства – цветы ее любили.

Опять же Харитон со своей благосклонностью. Только недавно он впервые запрыгнул к ней на колени и заурчал. Лея была потрясена и горда одновременно, точно выиграла приз.

Но дочь проявляла настойчивость, а муж продолжал самодурствовать.
Они продали квартиру.
Лея, прощаясь с Харитоном, была безутешна. Просила не бросать. Я обещала.
После отъезда связь с ними почти прервалась. Лее было тяжело общаться с оставшимися нами.
Харитона мы забрали себе. Он стал Басей, моментально освоился в доме, как будто никогда на улице и не жил.

Примерно через год позвонил внук и сказал, что бабушка повесилась.
В отличие от цветов, которые она так ловко пересаживала, прижиться на новой почве Лее не удалось. И сносить мужнины нападки без защиты родных стен, вазочек и Харитона, не смогла.

Бася накануне вела себя нервно – бегала, запрыгивала на стол, мяукала, как будто призывая нас остановиться и что-то предпринять. Отказалась от еды – поступок совершенно ей не свойственный.

Через несколько лет я увидела на светофоре знакомый силуэт – Абрам, только худой и посеревший. Он шел вдоль нашего дома, ощупывая каменные стены. Поглаживая их, словно слепой.
– Как вы? Где? – накинулась я на него. Про Лею спрашивать не стала.
– Вернулся вот, – говорил он с трудом. – Живу у сына.
Уловив мой немой вопрос, потупился:
– Да, принял меня. А как Харитон? – вскинулся.
– Прекрасно. Хотите на него посмотреть?
Мы поднялись к нам домой. Лестница давалась ему с трудом, а проходя мимо бывшей своей квартиры, мелко затрясся, я деликатно отвела глаза.
 
Бася, как обычно, встречала у двери. Увидев гостя, сначала застыла, затем шерстинки на ее лоснящейся спине приподнялись, она выгнула спину и зашипела.
Абрам заплакал. Я бросилась утешать. Но он только махнул рукой и пошел по лестнице, шаркая нечищеными ботинками.