Мишка. Рассказ

       МИШКА.

       Рассказ

- Леша, в какую убогую глушь нас занесло! Электричества нет, вонь, мухи! Так и будем валяться на полу в этой каморке? 

Света проснулась от изнуряющей духоты в полумраке маленькой спальни. 

- Мама, мне жарко!

- Иди к нам! – Света слезла с узкой кровати, легла между отцом и матерью на расстеленном на полу ватном одеяле. – Мы уйдем с папой на работу! Слушай Галю!
 
Галя – приемная дочь бабушки Евдокии. Ей - двенадцать, на шесть лет старше. Пестрый ситцевый сарафан, белая косынка. Глаза зеленые, две тонкие косицы до плеч, худая, гибкая. До черноты загоревшие руки и ноги.

- Вставай! Есть хочешь? 

После полумрака с занавешенными окнами во всех комнатах – на улице несусветная жара. Большой вытоптанный двор, куры развалились в тени высокого плетня.

- Сметану любишь? Пошли в погреб! – Света покорно идет за Галей к глиняному сарайчику.

Второй день, как они приехали из далекого города Баку в деревню к бабушке. Что такое погреб – неизвестно.

Галя откидывает тяжелую крышку:

- Полезли! Знаешь, как там прохладно!

Света судорожно отталкивает руку Гали:

- Нет! Я боюсь темноты! Не хочу в погреб!

- Ладно, сиди тут! Я сейчас! – она исчезает в таинственной глубине, вытаскивает глиняный горшок, протягивает Свете деревянную ложку:

-  Давай, ешь, пока нас не застукали!

- Нас накажут, если застукают? – Света трогает кончиком ложки застывшую белую поверхность.

- Меня выпорют ремнем, а тебя нет – вы гости. Евдокия – злюка и жадина! Она все продает на рынке. Завтра бить масло будем.

У холодной сметаны – интересный запах и вкус: и не сладкий, и не кислый, а какой-то ласково-нежный, становится щекотно за ушами.

- Я больше не хочу!

Галя скрывается с горшком в темноте, оттуда доносится:

- Только никому ни слова! Могила! Понятно?

Свете многое не понятно. Как это бить масло? И почему могила?

- Пошли Мишку поить! – Галя схватила ведерко, дала Свете ломоть хлеба, перевела через пыльную глинистую дорогу к хорошенькому рыжему теленку. Длинная веревка от ошейника была привязана к железному крюку, трава вокруг вытоптана.

Увидев девочек, он громко замычал. Света протянула ломоть хлеба.

- Ему три месяца! У него уже рожки появились! Да не бойся ты! Скучно ведь одному!

Целый час играли с теленком в догонялки.

- Полезли на крышу! Там груши лесные сушатся. Я тебе сверху село покажу!

Дом был огромен. Деревянная пристройка казалась ниже, Света уверенно полезла за Галей по устойчивой деревянной лестнице.
 
Открывшаяся картина была непередаваема словами. Село вытянулось с севера на юг длинными рядами нескольких улиц вдоль темнеющей близко реки. 

Среди деревьев пряталась больница. Вдали поднималась в небо кирпичная труба маслозавода. Плоские глиняные крыши домов перемежались старинными избами.

В центре красовалось двухэтажное кирпичное здание школы.  И огромный купол выгоревшего неба с обжигающими лучами августовского солнца.
   
- Света, спускаемся скорее! Евдокия, вон, видишь, идет?

Галя начала спускаться вниз, приказав:

- Ложись на живот, держись за выступ и щупай ногой ступеньку на лестнице.

Под ногой перекладины не оказалось. Страх сковал тело. Света судорожно вцепилась в шершавую доску выступа. Вот сейчас она упадет с высоты на сложенные внизу красные кирпичи. Хотела позвать маму, но голос пропал.

- Ползи назад, у тебя ноги короткие!

Сидя на раскаленной крыше, размазывая слезы запоздалых рыданий, Света поняла, что боится высоты.

Ее снял с крыши отец, который пришел на обед.

- Зачем вас черт на крышу понес?  Почему тесто по полу гуляет? Посуда не мыта!  -  Евдокия схватила ремень с гвоздя.

Отец отобрал ремень:

- Вы что, мамаша, с ума сошли? Оставьте девочку в покое!

Бабушка взвилась:

- Алексей! Никаких мамаш! Мамаша была, когда забрала тебя из детского дома. У меня сейчас муж молодой. Евдокией зови.  Ты чего стоишь, лентяйка? Разводи огонь в печи! Буду пироги ставить! У Степана – день рождения. После коров гости начнут собираться! 

Бабушка Евдокия была какая-то круглая, необъемная в талии, в обвисшем ниже колен выцветшем платье без рукавов.

Отец выпил молока и ушел.

Света проснулась под вечер. Вышла из дома. Галя огромной метлой пылила по двору
 
- Пошли скорее за коровой!

- А где моя мама?
 
- Евдокия ее припахала: на стол накрывает вместо меня.

Они пробирались мимо дворов, плетней, пока не вышли на простор за селом, попав в пыльное облако.

Коровы ускоряли шаги навстречу своим хозяйкам и детворе, приветствуя их громким мычанием. А потом все стадо плавно растеклось по улицам и переулкам.

Корова Марта была широкой, с огромными страшными рогами, Света спряталась за Галю.

Во дворе было людно. Три незнакомых дяденьки, сидя на корточках у кухни, курили.  Папа на крыльце беседовал с худенькой женщиной.  Бабушка в желтом с мелкими цветочками шелковом платье замахнулась на Галю:

- Людей надо за стол звать, а корова еще не доена. Бери подойник и марш доить!

Мама выскочила из кухни нарядная, в синем крепдешиновом платье с кружевным белым воротником:

- Светочка, я в доме накрыла вам с Галей на стол.  На кровати лежат новые книжки: «Приключения Буратино» и Гале – «Том Сойер».

Смотреть, как Галя сидела на маленькой скамейке, под коровой, было страшно. Корову кусали мухи, она обмахивалась от них длинным грязным хвостом.

Молоко тугими струями ударяло по дну ведерка, и получался какой-то интересный музыкальный мотив.

На улице стемнело.

Галя зажгла керосиновую лампу на высокой ножке:

- Не люблю я читать, понимаешь! Ты ешь, а я пойду, посмотрю, что они там, в кухне делают.

Читать Света научилась рано, в пять лет. Успела прочитала всю книжку о Буратино. И тут влетела Галя:

- Пошли скорее! Скоро драка будет! Пропустим самое интересное!
   
Они присели на скамейку у окошка.  За накрытым столом с двумя керосиновыми лампами теснились десять человек. Лица у всех были красные. Громче всех кричал дядя Степан, размахивал руками, лицо у него было свирепое, черные волосы косматые:

- Кто вас кормит, интеллигентов чертовых! Крестьянин! Что ж ты не остался в Москве, родственничек? Дома Евдокии ты не увидишь! Вот тебе, дуля с маком! Мой теперь дом!  А вы у своей коммунистической партии квартиру выпрашивайте! Партийные оба, мать вашу, на нашу голову свалились!

Мама не выдержала:

- Ты партию нашу не тронь! Я партийный билет седьмого ноября 1942 года получила, когда неверующие в победу свои сжигали. Алексей всю войну артиллеристом с первого до последнего дня отшагал. Он вернулся на родину! Дом нам не нужен!

- А что вам нужно! Хлебушек наш? Смотри, сколько я на трудодни получил! На калачи хватит и на самогонку еще останется! – дядя Степан откинул крышку с высокого деревянного ларя в углу.
 
- Городская, смотри какая отборная пшеничка! Ваша партия думает: если сюда молодняк нагонит, даст им новые трактора, машины, у них что-нибудь получится? Целинники, мать вашу! Пропьют, прожрут все и по домам разбегутся! Палатки поставили, герои! Задницы свои приморозят в этих палатках зимой! Лозунги развесили! Замки на сараи вешать надо – от воров пришлых хорониться!

Он начал пригоршнями разбрасывать пшеницу по кухне. Не выдержала, вскочила со своей табуретки Евдокия:

- Сядь, Степан, не порть добро, коли перепил! Запевай, Нюра!

Неожиданно дядя Степан изо всех сил размахнулся и ударил бабушку своей огромной ручищей по лицу. Она рухнула молча на глиняный пол.

- Как же ты мне осточертела! Девок в селе – расшибись, а тут от этой ни ласки, ни пляски!

- Ой, убил! – ахнула Галя

Все, как в кино на экране, начали суетиться, перемещаться в тесной кухне. Два плечистых мужика схватили дядю Степана, вывернули ему руки, прижали лицом к ларю.
 
Мама с отцом подняли бабушку, лицо ее было залито кровью.

- Пустите меня! Мой день рождения! – кричал дядя Степан. –  Наливайте мировую!

Его отпустили. Но дядя Степан никак не мог успокоиться:

- Интересно, под сколькими командирами, Лешка, твоя женка побывала, если такая смелая стала? – папа хотел вскочить, но мама схватила его за руку. - Мы таких смелых пощелкали на войне без счета. Хоть и неудобно с такой культей орудовать было.

Он поднял над столом правую ладонь, на которой осталось только два пальца с мизинцем.

Мама встала, задохнувшись от волнения:

- Сколько же еще времени потребуется, чтобы дикость и варварство искоренить из этой патриархальной деревни?  Ничего, фронтовики посмотрели, как Европа живет, засучили рукава.  1954 год на дворе!  Сюда, на целину, едут со всей страны молодые и энергичные, с комсомольским задором и решительностью! Через несколько лет тут все изменится! А у тебя, Степан, - самострел. Без единой царапины человек, а трех пальцев, чтобы из винтовки стрелять, не оказалось. Нагляделась я в госпитале за четыре года на таких трусов! Леша, пошли! Нечего нам тут делать!

Но выйти они не успели. Разъяренный Степан схватил огромный разделочный нож:

- Убью! Всех порежу! Пустите меня! Душно мне здесь с вами!

Света испугалась, что дядя Степан кинется на родителей. Но Степан, помахав в воздухе ножом, неожиданно мирным голосом сказал:
   
- Чего всколыхнулись? Думаете - Степан спятил? Мишку я хочу зарезать! По ночному холодку разделаем, утром мясо на рынок отвезу. Опохмелиться соберемся.

Света ничего не поняла, а Галя прошептала:

- Мишку сейчас убивать будут!

Этого Света допустить не могла. Она перепрыгнула высокий порог кухни:

- Папа! Мама! Спасите Мишку! Они хуже разбойников! 

Все взрослые застыли в изумлении. Первым опомнился папа:
   
- Я куплю Мишку. Сколько за него?

Мужики отпустили Степана. Тот налил себе полный стакан водки, выпил без закуски:

- Давай тысячу рублей.

Папа вернулся быстро. Он принес свой   кожаный офицерский планшет, достал   пачку денег, отсчитал тысячу, бросил деньги на стол.

- Нина, уходим!  Галочка, где Мишка живет! Заберем его с собой!

Заспанная дежурная пустила в полночь Свету с мамой в Дом колхозника.

Утром они вышли на улицу. На лавке, поджав длинные ноги, натянув одеяло на голову, спал в ботинках папа. На земле, свернувшись в рыжий клубок, дремал Мишка.

В обед его забрал друг отца из соседнего совхоза:

- Добрый бычище получится! Породистый!

Света помахала вслед теленку ладошкой.