Гречанка

     Константинополь стремительно превращался в город неверных. Ничто не могло остановить этот процесс перерождения. Эти ненавистные пестрые чалмы, ковры, гортанный говор,  - все превращало столицу мира в турецкий сарай-базар, с его пестрой толчеей, яркой одеждой и женщинами в чадре. Все, буквально все являло собой полное противоречие привычному миру ее родины, которая являлась центром мира тысячу лет, пока «поганые» полчища не осквернили ее цветущие сады, дворцы, фонтаны. Это было физически больно осознавать. Казалось, что мироздание рушится на глазах. Ее с младшими братьями ждала блистательная перспектива наследников великой империи Палеологов. Почему так случилось? Подсознание подсказывало, что это кара Господа за прегрешения, в которых запуталась империя, ее уклад, ее идеалы, ее двор. Слабость, как ползучая змея обессиливала Византию изнутри, множила противоречия, лишала опоры и ориентиров. Когда полчища варваров двинулись, внутренняя слабость стала очевидной, проявившись в невозможности быстро реагировать, координировать войсками, спасать империю от гибели. Дядя –  император великой империи, владеющей половиной мира, пал под кривыми саблями янычар как дуб, лишенный корней.
 
      В который раз ей снится этот кошмар, от которого невозможно было отлепиться, отклеиться от этой неотвязной боли и кошмарных картин крушения ее мира. Безмятежная южная ночь прерывалась при полной луне,  в мокром поту, ужасе и слезах. Каждый раз вспыхивала мысль, что это  сон, наваждение, что сейчас проснешься и увидишь все,  как было еще вчера. Цветущий сад за окном, серебрящийся в лунных лучах Босфор, и чувство полного покоя, тишины и защищенности.

     Но нет, явь безжалостно взрывает  идиллию и выдает жестокую прозу. Империи больше нет: после смерти дяди от ятаганов неверных осталось только бегство с горсткой преданных слуг и телохранителей за три моря, в Рим, под защиту Папы Сикста IV, который, отнюдь не отличался доброжелательностью, но все же оставался христианином, а это было последней опорой и возможностью обрести покой и безопасность хоть  на время.
 
     Ее гордое сердце византийской принцессы испытывало невыносимое унижение от того, что приходится  искать защиты у Папы, непримиримого идейного противника ее христианских учителей. Церковь к этому времени давно уже раскололось на два противоборствующих лагеря.  Достижение какого-либо согласия или компромисса стало невозможно, как невозможно его достичь в вопросах власти и веры. Борьба за завоевание паствы была непримирима и бескомпромиссна, а противоречия носили принципиальный характер, потому что в сущности означали борьбу за власть в этом мире.

     Все это  невыносимо было осознавать, находясь под покровительством того самого идейного противника. Она понимала, что нельзя в ее с братьями бедственном положении  проявлять какую-либо непримиримость. Ситуация требовала гибкости и, если хотите, определенного вероломства. Лишившись и этой защиты, можно оказаться где угодно, даже на невольничьем рынке. Папская сторона прекрасно понимала бедственность положения молодых наследников и пыталась из этого извлечь максимум выгоды.

      «Разделению христианства на два течения можно вообще положить конец», - мечталось Папе Сиксту. Рухнувшая Византия, огромная православная империя, сама шла в руки Папы Римского, и Софья с братьями могли в этом объединении церквей оказаться  полезны. Прежде всего,   образование и будущность царевны и братьев надо построить по католическим законам. С молодыми братьями проблем не будет, они еще птенцы и съедят что угодно, а вот со старшей Зоей будет трудно, хотя именно она обладает  харизмой и имперским масштабом. Если к ее образованию приставить хитроумного грека Виссариона Никейского, он, пожалуй, сможет подобрать ключик к строптивой гречанке и перековать ее мышление в нашу веру. Эти мысли неотвязно крутились в мозгу  Папы Сикста IV,  пока он не наметил конкретные пути решения этой проблемы. Глядя на волевой подбородок Зои, Сикст с тоской вздохнул: «Упертая, как все Палеологи, но и мы не слабаки и своего не упустим. Будем подбирать ключи к  этим «обломкам» великого рода, пока они не примут как должное новые условия их существования». Папа  с удовлетворением потянулся и почувствовал, что избавился, наконец, от головной боли, приняв окончательное решение.

     Изложив кардиналу Виссариону свой план, он назначил его ответственным за воспитание и дальнейшее образование царственных наследников, а тот уже, в свою очередь, подобрал соответствующих учителей греческого, латыни и философии. План по реализации грандиозного замысла Папы начал осуществляться.

***
     Софья, обладая острым умом и женской проницательностью, без труда расшифровала ход мыслей Папы Сикста IV и роль  назначенного наставника кардинала Виссариона. Не питая никаких иллюзий на этот счет, но и никак не обнаруживая себя, она с готовностью углубилась в учебу, особенно в чтение древних авторов -  Аристотеля, Гомера, богатую греческую литературу. Не проявляя свои   убеждения, она вела себя как послушная и старательная ученицы, управляемая своими наставниками, ни минуты не сомневаясь в своей  преданности  традициям Великой империи.  Внешняя покорность и запрятанное далеко вглубь самолюбие, позволяли ей чувствовать себя относительно свободно в лагере своих идейных противников. Православная традиция  предков сидела в ней крепко, грядущие испытания, которые легко угадывались впереди, только добавляли ей  убежденности и силы.  Показная покладистость и блестящие способности к наукам создавали у Виссариона и всего его окружения обманчивую  иллюзию, что время и намеченный план делают свое дело, и лоно католичества  со временем пополнится еще одним преданным адептом в лице царевны Софьи.

     Прошло время, и  повзрослевший подросток превратился в волевую твердую царевну, которой под стать бы армией управлять, а не быть бесправной девицей на выданье при Папе.
 
     Пришло время разыграть карту, созданную трудами Папы и Виссариона. Подбор жениха для царевны такой знатности - дело непростое. Политический расклад  и  потенциальные выгоды от  брака требовали тщательного анализа политической ситуации, долгосрочных прогнозов и прозорливости в подборе кандидата. С этими мыслями было рассмотрено несколько вариантов, пока не остановились на венецианском вельможе Караччиоло. Папа Павел II, в отличие от Сикста, не был в восторге от этой политической фигуры, да и особых прорывов для римско-католических интересов церкви в этом варианте не усматривал. Состоялось обручение, на котором  Софья всем своим видом показывала  надменное несогласие. В ее  сокровенных мыслях таилась все та же мечта о  жизни среди своих.  Сторона жениха, натолкнувшись на прохладный прием, особой готовности тоже не проявила.  В результате брак не состоялся.

***
     Когда пришло известие о том, что скончалась супруга великого князя московского Ивана, мозаика сложилась, и в голове Папы Павла II, и в хорошенькой головке царевны Софьи, с той лишь разницей, что цели были противоположны. Молодая царевна изо всех сил поддерживала планы Папы о трансляции римско-католических идеалов в далекую Московию, где православная вера  оставалась еще непрочной в умах «темных» северных народов, как считали в Риме. На этой волне, после трехлетних препирательств и переговоров было получено согласие Ивана III, на брак. Особым условием великого князя было православие невесты, что и было подтверждено Папой. Он полагал, что эта маленькая неточность принесет впоследствии много пользы.  Софья в глубине души ликовала, годы ее девичьей покорности не прошли даром, ей удалось-таки усыпить бдительность всей этой католической братии. Когда-то в детстве отец рассказал ей сказку, где православные  были правы, а «католики поганые» извращали истинную веру, а Господь взял и покарал тех, кто предает свои идеалы. С тех  пор мир для нее разделился на два лагеря, - «наших» и «не наших», и эта убежденность сидела в ней крепко. Далекая Московия страшила знойную гречанку снегами и дремучими лесами, медведями и волками, но там были «свои», православные. Да и великий князь московский Иван III, слыл в Ватиканских коридорах правителем сильным и волевым. «Московия набирает силу!» - обмолвился как-то кардинал Виссарион, а он как никто знал толк в межгосударственных прогнозах, и в своих оценках никогда не ошибался. Все это молодая царевна впитывала и запоминала и, в свою очередь, плела кружево интриг в свою пользу.

     Решение принято, и, не скупясь, Папа организовал роскошный кортеж, который с помпой должен был доставить именитую принцессу в Москву. Главным сопровождающим и на правах духовного отца будущей великой княгини был назначен все тот же кардинал Виссарион. Как только нарядная кавалькада с солидным обозом, роскошными возками и конным взводом охраны выехала в сторону Москвы,  царевна Софья недвусмысленно дала понять кардиналу, кто здесь принимает окончательные решения. Кардинал Виссарион, не смотря на всю свою мудрость, так и не понял всю глубину своего с Папой просчета. Он искренне полюбил свою воспитанницу и свято веровал в ее великую будущность. В какой-то момент эта любовь заслонила собой, сделала неважной ее убеждения. Он любовался, с какой твердостью и силой его воспитанница входит в роль будущей великой княгини московской. Он был стар, мудр и горд блестящей ученостью своей воспитанницы, к которой привязался за эти годы всей душой.

     Софья, наконец, перестала скрывать свои православные идеалы, тем более что Папа в переговорах с Иваном III подчеркнул ее православное прошлое и тем самым развязал руки царевне. Двигаясь по Европе, она посещала православные храмы и молилась впервые открыто и страстно. Ее суженый представлялся ей то сказочным витязем, то мудрым правителем, с которым ей предстоит управлять многочисленным народом Руссов. В сердце теплилась  уверенность, что ее многострадальная судьба и трудные годы учения и затворничества должны быть вознаграждены Господом.

***
     Собрав боярскую думу, Великий князь Иван долго не знал, с чего начать. Тяжелые мысли неотвязно ворочались в голове. Множество внешних и внутренних проблем Московии не давали покоя ни на минуту уже много лет. Молча сидел, насупив брови, и с тоской размышлял о главном вопросе. Три года Папа Римский посулами и уговорами сватал свою воспитанницу в жены ему, великому князю московскому. После кончины любимой супруги Ивану III было тяжело даже думать о новом браке, тем более о заморской невесте, да еще из самого Ватикана, с которым князю московскому меньше всего хотелось иметь дело.

«Эти латиняне  обязательно сплетут какую-нибудь злокозненную интригу», – крутилось в голове.  «Отказать бы, отмахнуться, да, вот незадача,  принцесса-то, ой-ей-ей! – византийская, знатная, элитнейших кровей. И сама, видать, от немалых бед попавшая под крыло Папы иноверца. Как бы ни было, но царственный дом Палеологов, правителей величайшей еще вчера империи, - не пустячок, так просто не отмахнешься,  да и царевну «с белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь»,  - с легкой тоской вспомнилась поговорка, отчего Ивану стало вовсе скверно.
 
     В общем, крепко задумались бояре на совете у великого князя. «Династические браки всегда были полезны и помогали выстроить защиту для отечества, породнившись с другим государством. Византийская кровь и знатность дома Палеологов, высота, недостижимая еще вчера, сегодня шла прямо в руки», – рассуждал боярский «курултай». Великий князь в сотый раз искал в уме повод отказаться, но искус был весьма велик, да и выгоды сулил немалые. Отказ же означал охлаждение и изоляцию с запада. Набирающая силу Московия остро нуждалась в признании ее веса на фоне европейских государств, довольно ревниво наблюдающих за тем, как на востоке из мелкого гороха разнокалиберных княжеств создается мощная страна Московия, по своим масштабам превосходящая любое европейское государство.
 
***
- Проклятые католики! – в сердцах воскликнул Иван и шлепнул себя по коленям. - Пристали с ножом к горлу, не откреститься никак без скандала! Девица знатнейшая и престиж сулит императорский! Учена, собой недурна, но не отравлена ли папским ядом католицизма и не привезет ли эту заразу сюда? А может, ей  в неволе-то католической, не так уж и сладко?  Мы тут, хоть и православные, а кочевряжимся, как басурмане какие-то.  Митрополит, скажи слово, развей сомнения. Подсказывает ли чего твое мудрое сердце про принцессу, папскую посланницу?

Митрополит, насупив брови, тяжело поднялся, стукнул посохом, призывая замолчать, разгорячено споривших Ивана Гольшанского и Федора Бельского, и, тщательно подбирая слова, произнес:

- Православные, византийская принцесса не от хорошей жизни попала под папское крыло и, вестимо, плохо ей там, в лагере католиков. Мы тут судим да рядим про выгоды и просчеты, но забываем главное! Спасать надо родственную душу из лагеря неверных, вот мой сказ, великий князь. За спасение одной православной души тебе много чего в жизни зачтется.

У Ивана как будто упала пелена с глаз, и внутренним взором он увидел истинное положение царевны, попавшей в лагерь иноверцев, и многие, многие пользы от ее переезда в Московию он предугадал, ощутил, почувствовал.

- Даем согласие на брак с именитой царевной! – воскликнул Иван, возвысив голос. - Да простит меня покойная Мария Борисовна, – и он осенил себя крестным знамением.

Дума, просветлев лицами, согласно закивала головами, одобрительно оправляя разгоряченные лица, усы, бороды. Митрополит, прослезившись, украдкой смахнул нежданную слезу. Иван III встал, и, всматриваясь в лица своих сподвижников, найдя в них всеобщее одобрение и поддержку, удовлетворенно улыбнулся в собольи усы и с облегчением перешел к другим вопросам.

***
     Москва искрилась праздничными снегами в  лучах зимнего солнца, холодного, но пронзительно яркого, дробящегося в мириады снежных брызг, заиндевелых деревьев, печных дымов и  пестрой толпы, снующей по улицам и площадям. На Кузнецком мосту княжеский кортеж попал в затор из-за опрокинутой подводы и рассыпанных повсюду новых бочек.  Охранная дружина  тычками и окриками пыталась растащить сани, дровни, растолкать толпу, распихать бочки по обочинам. Иван с любопытством, как бы глазами гречанки, всматривался в лица, выхваченные из городской толпы. Румяные, раскрасневшиеся от мороза горожане в низком поклоне опускали глаза  при виде княжеского возка, синего, отмеченного государевыми золотыми знаками. Пытаясь представить, увидеть все это глазами заморской царевны, которая  здесь скоро появится, он вдруг ощутил за зимней праздничностью бедноватый антураж  деревянной застройки, потрепанность полушубков, лаптей и шапок. Он вдруг осознал, как еще много надо отстроить, обновить, изменить в государстве, которое, не смотря на немалые успехи, только-только вылезает из деревенской отсталости. Зависимость от Золотой орды в течение многих лет истощила Московию. Неуклонное усиление объединившихся русских княжеств давало надежду и просветление в борьбе с Ордой, Литвой и еще множеством амбициозных соседей. Все это  где-то впереди сулило облегчение, покой и благополучие.  Осознание как много надо  сделать для спокойной и мирной жизни, свинцовой гирей  не отпускало  уже многие годы, и только княжеская гордость да  деятельная натура не давали сникнуть под этим  грузом. Передернув мощными плечами, стряхнув с себя  волну жалости к самому себе, он дал знак возничему: «Трогай», - и пестрая царская кавалькада устремилась в сторону Кремля через Неглинку. По обе стороны народ приветствовал князя поклонами и взлетающими вверх шапками.

***
      Сердце византийской царевны учащенно забилось, когда она пресекла границы Московии. Позади оставалась сытая, понятная Европа, а впереди – неизвестность. Бескрайние снега, дремучие леса – все это она ожидала, но по-настоящему удивили сплошь деревянные дома, храмы, казенные учреждения. После каменного Константинополя и Рима это было диковинно и непонятно. Люди, одетые в меха как  духи лесные, совершенно не страшились зимнего холода. Южанке зябко было смотреть на расхристанные потные шеи мужиков и раскрасневшиеся от мороза щеки женщин.  Они ей сразу понравились детской непосредственностью. Она  представляла московитов совсем по-другому, но они оказались в чем-то лучше и теплее. Те, в свою очередь, встречали богатый кортеж с каким-то восторженным гостеприимством. Явление заморской принцессы стало небывалым  событием для Московии. Все только об этом и судачили, а нарядно и   не похоже одетая кавалькада вызывала всеобщее любопытство и восторг. Для Софьи, после многих лет закрытости и осознания, что она в стане если не врагов, то противников, все это было  нежданной радостью как при возвращении домой. Она, почти не понимала языка, многих обычаев и диковинной еды, и  все же ощутила  тепло, как при возвращении домой, и восторг от этого ощущения передавался этим искренним и простодушным людям.

***
     Отряд великого князя московского, посланный на границу Иваном III, в целости и сохранности доставил заморский кортеж в Москву. Пестрые толпы восторженных московитов приветствовали молодую царевну в заснеженной столице. Князь Иван встретил принцессу у крыльца теремной палаты. Она, наконец, увидела властного, статного мужчину с большими усами и гривой непокорных волос на непокрытой голове. Сердце билось и трепетало. Он ей понравился сразу и навсегда. Его добрые улыбчивые глаза, неожиданные в этом  сильном и властном человеке, ей показались неправдоподобно прекрасны. Она опять подумала, что Господь ее награждает за долгое терпение и нравственные страдания. «Теперь все будет иначе, все будет хорошо!» - стучало в голове тысячью молоточков.  Иван подхватил царевну под руку и помог подняться на крыльцо. Она была царственно прекрасна в своем богатом византийском наряде, ее карие глаза сверкали, а волевой подбородок был гордо вздернут вверх, на князя Ивана, рядом с мощной фигурой которого она выглядела как хрупкая роскошная статуэтка. Увидев царевну, взволнованную, с сияющими от счастья очами, Иван III ощутил, как последние его сомнения испарились, и им на смену пришло чувство уверенности в правильности принятого решения. Ее глаза, умные и искренние, светились непоколебимой верой в свое счастье и судьбу.

Конец первой части.