Млечный сон глава 3

ЛИНЕЙКА ВОЗМОЖНОСТЕЙ


      Егор практически забыл, что учился и закончил музыкальную школу. Учиться и закончить – две разные вещи. Мама была деревенского происхождения, при выборе инструмента она сразу указала на баян. Его первый учитель по специальности был покладистым и беспечным: играй что-то, а мне зарплата идёт. Егору очень нравилось перебирать кнопки на инструменте, ему было десять, но очень скоро прежняя жизнь завершилась.
      Пришёл другой преподаватель.
      Во-первых, у него в руках появилась деревянная линейка длиной тридцать сантиметров.
      Во-вторых, он был много старше прежнего препода, и у него в кистях рук был тремор: он сразу объяснил мальчику, что в молодости не берёг своих сил в выпивках на деревенских свадьбах, что страшно прибавило к нему доверия, у Егора отец тоже много выпивал и куролесил по пьяни. Пытался устраивать дебоши, но мама всегда одерживала верх, была очень сильной. Она даже бельё выжимала крепче отца, этого по ней и не скажешь.

       В-третьих, музыкальная заставка его жизни едва не закончилась в самом начале. Когда мальчик заиграл этюды Черни, маэстро схватил линейку и шарахнул ему по пальцам правой руки.
  - Ты – лентяй! Ты – не занимался!
  - Неправильная посадка! Неправильно держишь кисть! Левую можешь забыть, она сама подтянется… Всё плохо, я не знаю, чему тебя учить! Иди и занимайся по два часа в день, и встретимся через три дня!
   Он был просто был раздражён сверх меры, а мальчик собрал свои ноты и понёс домой.

    Маме он ничего не объяснял, просто заявил, что в музыкалку больше не пойдёт ни под каким соусом. Мама было заикнулась о причинах, но он был непреклонен.

    Первый раз в жизни он видел, чтобы мама заплакала, молча, просто слёзы лились по прекрасному лицу. Возможно потому, что сама она была невероятна музыкальна, обладала уникальным голосом, легко и непринуждённо танцевала. Мужчины с первого взгляда подпадали под её чары, одного неуёмного поклонника отец едва не заколол вилкой на чьей-то свадьбе. Эта вилка потом снова возникала в их совместной жизни, в образе кухонного ножа или просто грубой силы. Без всякой на то маминой вины, если не считать виной волшебные глаза и раздольный смелый голос.

     Много позже, при наступлении гласности он смог оценить её стойкость. Её отец был комиссаром полка, с началом войны он получил достоверную информацию, что немцы вырезают семьи красных комиссаров. Он успел эвакуировать семью из псковской глубинки на Урал. Мама запомнила изнуряющий труд по хозяйству, её два деда – эстонские фермеры – быстро встали на ноги,у них
появились коровы и лошади. Коллективизация закончилась годы назад, тем не менее сотрудники НКВД вскоре появились на пороге и забрали скот и мужчин. Бабушка упала ничком на кровать и сутки не вставала. Так они с мамой остались вдвоём на все голодные военные годы. При этом маме пришлось почти пятьдесят лет молчать о том, что дед Егора на оду ночь попал в немецкий плен под Москвой. На рассвете он очнулся от контузии, снял часового и бежал, захватив бойцов своего полка, но клеймо в личном деле осталось до самого Берлина.

        Архив КГБ СССР неоднократно подтвердил отсутствие дел на братьев Тэор в Невьянске в 1941 году, а также отсутствие следов нахождения этих людей на территории СССР.


        Надо ли говорить, что в ту минуту Егор был так потрясён, что предать маму он теперь не мог. Она не сказала ни слова, и была так красива, даже с залитым слезами лицом, что мальчик пошёл в гостиную, достал из чемодана инструмент и играл на баяне два часа, по нотам, и так все последующие дни.

        Когда он снова пришёл к Георгию Палычу, тот был безупречен и сух:
  - Ну вот, хоть чувствуешь кнопки… А теперь перейдём к серьёзному.

    Он начал ставить ему только классику, Егор учил, разучивал, но сам втихаря играл другое. Маэстро почувствовал, однажды поймал мальчика на исходе второго часа занятий:

 - А что ты сам играешь дома?

Мальчик наиграл Чардаш, маэстро накрыл его правую ладонью:
   - Никогда не играй сам, я же тебе дал Дебюсси, у тебя уже получается.

    Он заиграл выученное, и маэстро откинулся в кресле, согласно кивая, изредка поправляя:
  - здесь Alegretto, осторожнее…
       Маэстро заставлял его выступать перед родителями, давать концерты в актовом зале школы, в домах культуры, воинских частях, Егор совершенно не понимал такого прессинга.

     Школа заставляла участвовать в двух ансамблях народных инструментов, в хоре, к шестнадцати годам Егор играл на четырёх инструментах и пел *прекрасное далёко* как никто другой.
     Городская комиссия рекомендовала его солистом в городской хор, но Егор поленился тянуть ещё одну бурлацкую лямку.
      Никогда он не смог бы забыть, как в зимние морозы он тащился вечерами в полутёмное здание музыкалки, чтобы получить ключ от класса, там он мог бы репетировать на фоно, потому что нужно было сдать *общее фортепиано*. Домой фоно не могли купить – дорого.

   Однажды он получил ключи от актового зала, в восемь утра субботы зимой, и начал играть гаммы и арпеджио на сумасшедшем рояле Stainway* , неизвестно как попавшем в далёкий сибирский городок. Ему так нравилось тепло клавиш из слоновой кости, что он не заметил, как рядом оказался пожилой седой настройщик роялей:

  - Играй больше, мой мальчик, у тебя волшебные руки. Но я вынужден тебя прервать.

  И Егор стоял рядом, пока седой настройщик стучал своим молоточком по струнам и подтягивал что-то своими чудесными инструментами.
 

    Егор всегда позволял себе вольности, в ансамбле народных инструментов он был в линейке вторых баянов, он решил: нас тут 30 человек, если я сфальшивлю, неужели дирижёр заметит? А дирижёром была завуч музыкалки, которой маэстро доложил о талантах Егора, а она не поверила и задвинула его на вторые роли.

        - Крутиков фальшивит!
        Она прервала репетицию и распустила в тот день весь оркестр. Такого скандала он не ожидал, но всё это спустили на тормозах.

       Дочка завуча недавно нашла его в соцсетях, теперь она - успешно концертирующая пианистка в США. Егор её совершенно не помнил, хотя и учились вместе.
Элен ему написала:

  - Вы были таким талантливым исполнителем, я помню Ваши выступления, почему Вы не пошли дальше?

       Когда он вышел на выпускной, у него были четыре вещи из классики:
Дебюсси, Сен-Санс, Шопен и Лист,
Он отыграл, и ему не хватило мехов баяна на последнюю ноту (перенервничал), она не прозвучала.
Приёмная комиссия улыбалась (превосходно!), но – четвёрка, из-за последней ноты.
Маэстро, сидя в комиссии, поёжился:
  - Ну, закончил…

   Его сестра – врач, через двадцать лет приехала на скорой к Маэстро по вызову, сняла сердечный криз и вдруг спросила:
  - А Вы помните моего брата, у Вас учился?

  - Егор был единственным моим учеником, который понимал и исполнял классику. А я преподавал тридцать лет.
Маэстро был безупречен и сух, и больше ни слова из него было не вытянуть.

       А Егор той весной покинул здание музыкалки, засунул куда-то диплом и забросил инструмент.


     Через два года он сел в самолёт и улетел за шесть тысяч километров от неуёмной юности, первых разочарований, и поступил в технический вуз. Стал инженером, а потом – уникальным аварийным менеджером. Помог физматкласс, который он закончил одним из лучших, однажды занял первое место на городской матолимпиаде – решил задачу лучше всех.
    В семнадцать лет он не оставил только гитару, которую быстро освоил.



В общеобразовательной школе он растрачивал себя понапрасну, мог быть отличником, но его поведение на уроках зачастую не позволяло педагогам поставить высшую отметку. Он просто не чувствовал границ внутренней и внешней жизни и незаметно для себя их переступал. К школьным занятиям он был далеко не безучастным, он привносил в них дружбу, влюблённость, игру, смех, и даже при тех вольностях, которые позволялись элитному классу, - выходил за рамки. Можно сказать, что в тутти этого класса он осуществлял хохочущее глиссандо саксофона. Егора никто не осаживал в глаза, но словно по негласному уговору молчаливо занижали оценки.
Самому не верилось: он устроил матч по баскетболу прямо на уроке, один против команды из пяти девчонок. И физрук это разрешил, ему хотелось публичного наказания Егора за дерзость. К тому же он видал, как Егор тяжеловато водит мяч, что он не силён в дриблинге, но учитель не заметил, как пацан овладел точным броском.
Сия фантасмагория в одночасье превратилась в побоище. Егор прорывался с мячом сквозь лес стройных девичьих тел, длинные ногти противниц распарывали ему кожу на ногах и руках, предплечья и бёдра вскоре окрасились кровью. Пару раз Егор ощутил, как в свалке чья-то мягкая, отчасти требовательная ладонь прихватила его гениталии. Егор в белой майке с красным трафаретом LION и красных спортивных трусах выглядел скорее жертвой резни, чем гением неравного противостояния.
Он прекратил бесплодные попытки приблизиться к противоположному кольцу сквозь бесчисленные фолы и начал забрасывать с середины поля. Первый мяч в корзину одноклассницы словно не заметили, увлекшись суетой под его кольцом. После второго они подналегли на грубость и увеличили частоту бросков. Физрук нарочно фолы не судил, и девчонки легко достигали кольца Егора. Но они промахивались…
Когда Егор одержал чистую победу по очкам, физрук стал мрачнее Виктора Корчного, проигравшего матч за шахматную корону. Он принял егорскую историю так близко к наболевшей печени, что загнал ему четвёрку по физкультуре в аттестат о среднем образовании.

           В это же время во власти битловских композиций пришло увлечение глэм - роком. В эти годы в музыкальном сознании происходило самое интересное, ничего лучше после этого в мире и не случилось. Чайковский был живо восприимчив ко всему новому, если он ввёл челесту впервые в оркестровую партитуру, живи он сейчас, так он не остался бы равнодушным к электрическим гитарным риффам.  Битлы порой прорывались в зомбоящик и на советское радио, остальные сокровища контрабандно приходили «из-за бугра» на плёнках и переписывались на бобинах до песочного шума. Пришельцы из динамика стали настоящими апостолами для последних комсомольцев Союза Советских.
Егор сотоварищи неоднократно ввязывался в рок-группы, пытаясь скорее достичь классического количества участников – квартета, чем музыкального уровня. Всем было понятно, что спеть как Нодди Холдер не потянет никто из собравшихся, а пытаться приблизиться к вокалу «Ночи в опере» Куин не стоит и пытаться. Чистая нота всё-таки родилась, появилась, и присела на краешке импровизация, музыкальный слух посетил и тех, в ком этого не ожидалось. Первые квартирные аккорды, загадочные как поздние дворовые вечера на тёплых скамейках под тополями в иссиня-чёрных растрёпанных камзолах, иззолоченных блёстками фонарей, лицом к густому небу, едва прикрытому белым облачным исподним,аккорды отчаянные, до первых капель крови на струнах из-под ногтей, обуздали и проявили то скрытое, что проступало на полях тетрадок, распухших от уравнений со многими неизвестными.
           В школе завуч по воспитательной работе, по выправке – отставница из структур – отслеживала, как школьники изучают насущную библию – «Целину» Генсека Брежнева.


           Близилось окончание школы, и с корочками аттестата рок-эпопея завершилась.


Где-то через полгода в отдалении шести тысяч километров Егор энергично бросал небрежную кисть на полустёртые струны:

- жил в деревне старик, туда-сюда,
   Ел щи да кашу,
   И попал тот старик, туда-сюда,
   В джаз-банду нашу.
 
   И стал он клёвым чуваком…