Капкан

                Вместо предисловия
               
- Да сколько той жизни осталось то, «два понедельника», – услышала я тихий с хрипотцой голос сбиваемый мелким прерывистым дыханием, обращённый не ко мне, а к соседу попутчику

- Все там будем, чего уж так-то, два, три понедельника, какая разница, уход всё сравняет, – прозвучало в ответ и, внимая случайный разговор, я подумала о том, что сама лично против смерти ничего не имею, разве что принять её, как предопределённый итог, результат многолетней работы ума и тела, не могу, и чем чаще теряю близких людей, тем больше испытываю внутреннее сопротивление, словно тяну по рельсам, тяжело впрягшись, железнодорожный состав. Прощаясь с чертами усопшего на его смертном одре, такими знакомыми и незнакомыми одновременно, двигаясь в общем потоке скорби с бессильной болью от невозможности что-либо изменить, я сопротивляюсь, не принимая потери, пытаясь мысленно договориться со строптивой страдающей душой

- Это не может быть правильно. Как же так, жил человек, обладал уникальным сгустком трепетной, дышащей, ему одному принадлежащей энергией, выстраивал свою жизнь, отношения, занимал важное место в пространстве собственном и чужом, и что теперь? Кусок странной притихшей материи ничего общего не имеющий с ним или с ней прежними? Капкан! Ловушка! –
 
Немым свидетелем взволновавшего разговора, я взглянула на мужчин, сидевших рядом. Пенсионеры дачники, судя по нехитрому багажу и спортивным разношенным тапочкам перепачканным огородной землёй. Настроенные на философский лад о земном бытие человеческом и конце его, этого самого бытия, они никак не могли предположить, что женщина напротив, в моём лице, являлась активной соучастницей беседы, несмотря на молчание.

- Главное помнить, пока человека помнят, он живой, – продолжал говорить ближайший ко мне мужчина и сосед, соглашаясь, задержал беглый взгляд на попутчице, интуитивно предугадывая мои гложущие внутренние сомнения.

- Но память скоротечна, стираема, и всё…забвение? - вмешалась я вдруг - не говорю о великих, я о нас с вами, – штормовая волна протеста смела гармонично сложившуюся картину, нарушила привычный устоявшийся уклад двух стареющих мужчин. От неожиданности оба прервали общение и уставились на меня в недоумении. Внезапный выпад соседки, не разомкнувшей рта за всю поездку, просидевшей в молчаливой отрешённости уткнувшись в окно электрички, их удивил, с чего бы это вдруг такая странная бурная реакция на разговор, не имеющий к ней прямого отношения. Теряясь, как отреагировать на протест и реагировать ли на него вообще, дачники почувствовали мой нечаянно открывшийся душевный слом и приняв его за очередной кризис имеющий место быть в жизни каждого человека, с трогательным сочувствием принялись утешать меня с высоты и багажа прожитых лет.

- Гражданочка, да что вы так разволновались? Бессмысленно это, понимаете! Время тратить, одна суета! … – горячо убеждали они, выискивая разумные аргументы.
Я из вежливости улыбнулась в ответ, слегка кивнула в знак согласия, и, досадуя на собственную несдержанность, засобиралась на выход, мысленно повторяя ненавистное холодное слово, «бессмысленно».

- Вы смиритесь … и с жизнью, и со смертью, легче пойдёт, поверьте, – дожимали два философа с сожалением, из-за внезапно прерванных наставлений и недосказанных измышлений в следствии моего приезда. 
      
                Глава 1

        Электричка замедлила ход и остановилась на промежуточной станции. Приморский городок, куда я прибыла в связи с кончиной моего брата, в следствии трагической случайности, пахнул в лицо утренним летним ветерком, наполненным крепким портовым запахом. Оглянувшись на уплывающий в небытие вагон с попутчиками, я проводила взглядом безликие пустые окна и направилась вдоль перрона к вокзалу, выхватывая среди разношёрстной толпы встречающих знакомый силуэт племянника Никиты, стройного светловолосого юношу семнадцати лет. Он увидел меня издалека и заторопился навстречу лёгким скорым шагом.

- Вытянулся как, изменился, последний раз гостила год назад, не похож на Олега, совсем, больше на мать, разве что подбородок с ямочкой, – я вгляделась пристально – и в глазах синева загустела, одинокая и такая печальная, – жаром пальнули слёзы – вот беда то!

- Света, привет! Рад тебя видеть, а почему не на машине? Не рискнула, испугалась? – он взял сумку в руки и вдруг прижался ко мне беспомощным ребёнком и повис, замирая и шмыгая носом. Мы застыли, обнявшись, две родные вселенные, и время остановилось вместе с нами в деликатном ожидании или мне так показалось. Разговор с Никитой по телефону накануне, страшный, сумбурный, с невозможностью охватить и понять размах катастрофы – Олег? Какой Олег? Твой папа …? – как будто имелся ещё один брат с таким же именем, молниеносно расколол жизнь на двое, делая значимым только прошлое.

- Не рискнула, – я оторвалась от Никиты, сглотнув комок, перехвативший гортань, вытерла накатившие жаром слёзы и взяла племянника под руку, – попасть в аварию и лишиться возможности проводить брата в последний путь, – дыхание снова сорвалось от дикого «в последний путь» - сидеть всю дорогу одиночкой и подвывая скулить в салоне автомобиля, а по-другому никак, – Никита трогательно приобнял меня за плечи – уж лучше с людьми, к народу ближе –

        Мы отстали от общего потока и, следуя в его хвосте, вышли на привокзальную площадь родного «гнезда». Знакомый ландшафт, не менявшийся с годами, настраивал на приятные ощущения. Одноэтажный вокзал сталинской постройки, фасад которого был выкрашен в ежегодно светлый цвет, клумбы, аккуратно обложенные крупной галькой, с пестреющими в них незатейливыми цветами, уличный буфет с его булочками, яйцами и пирожками, бессменный дежурный в компании с полицейским, и только автопарковка, появившаяся сравнительно недавно, на месте снесённых деревянных построек, в лазании по которым прошло моё горячее детство, выделялась на фоне знакомой картинки. Поддавшись мягкому всепроникающему теплу «дыма отечества», заполнившему каждую мою клетку, непостижимым образом совместимому с трагическими обстоятельствами моего приезда, я шла рядом с Никитой, стараясь попасть в такт его быстрой походки.

- Света, дядя Коля ждёт на стоянке, он подбросит нас домой, –

- А зачем? Пройдёмся, здесь же рядом! – удивилась я неожиданному повороту, испытав лёгкий болезненный щелчок от мучительно забытого имени.

- Не совсем, понимаешь … – Никита остановился и с пристрастием на меня взглянул - мы решили посидеть в кафешке, поговорить, а то ты не в курсе, как всё случилось, – он смотрел мне в глаза, выжидая, словно хотел убедиться всё ли со мной в порядке.

- Хорошо …, – спустя время тряхнула я головой в знак согласия, он был прав, я действительно хотела знать, как погиб Олег и почему это вообще могло произойти – идём к Николаю, так даже лучше –

        С рыжиной в волосах, крупный в кости, высокий и, оттого казавшийся мне большим и статным, «дядя Коля», так его звали многие, был одного возраста с братом и когда-то его закадычным другом. Мы росли хулиганской шпаной на общем дворе не разделяя себя на мальчиков и девочек, не делая никому послаблений и никого не выгораживая. Старше меня на «целых» семь лет, чему я особенно гордилась, пацаны повсюду таскали за собой маленькую Свету, воспитывая из меня «боевую» подругу. Я с головой окуналась в игру всех времён и народов, «войнушку», медсестрой вытаскивала их из боя, лечила «рваные» раны, прыгала с тех самых снесённых построек на «слабо» и, устав от боевых действий, убегала к заброшенному водоёму за домом ловить самодельным сачком из алюминиевой проволоки и пятки от старого носка живой корм для рыбок …

- Живой … – я резко выдохнула – слово резануло слух, красивое ёмкое, в общем-то безобидное слово, в очередной раз встало костью поперёк горла.
Увидев у парковки Николая, что было неожиданно и ожидаемо одновременно, я почувствовала лёгкий неуправляемый озноб. Он стоял в ста метрах от меня и Никиты, возле высокоподнятой машины готовой к таёжному бездорожью, и, не шелохнувшись, смотрел в нашу сторону, подобно изваянию атланта, подпирающего портик одного из зданий на улице Миллионная в Санкт-Петербурге.

- Здравствуй, сколько зим сколько лет, – поздоровалась я первой, подавая руку и темнея, не справившись с собой, отмечая цепким взглядом осунувшееся, заросшее густой щетиной лицо. Другой, … отметила я для себя и тут же поправилась, хотя все мы теперь другие.

- Здравствуй, – на меня с внимательным прищуром, смотрели серые глаза. Его руки задержали мою ладонь, согревая теплом и, отпуская, он различил след на пальце от обручального кольца.
 
- И давно развелась? – не миндальничая с моими чувствами, спросил он прямо, словно между нами всё это долгое время сохранялись доверительные отношения, и тотчас получил в ответ язвительную ухмылку. А как ещё можно было отреагировать на отстойный вопрос, с какого собственно рожна мне отчитываться перед ним, смотри-ка, отец родной нашёлся, с возмущением откликнулось моё вскипевшее нутро.

        Друг семьи, давно другом не значился. Всё случилось, само собой. Отношения между Николаем и братом с малолетства были неоднозначные, нацеленные на непрерывное подспудное соперничество, на азарт победителя, то притягивая их симпатии друг к другу, то отталкивая, но подхлёстывая к конкурентной борьбе за пальму первенства и в школе, и во дворе. Закончив среднюю мореходку на отлично, оба без колебаний ушли в море на разных судах и, взрослея, не успокаивались, продолжая ревностно отслеживать успехи друг друга. Они и в девушек влюблялись в одних и тех же, по-другому им было не интересно. Я смотрела на эту непонятную мне мужскую дружбу и точно знала, что рано или поздно она обязательно закончится, драмой, комедией или просто усталостью, но это произойдёт. И однажды случилось. Разругались вдрызг из-за первой жены Олега, Насти. Никто и не думал, и не гадал, что двое мужчин сцепятся и разойдутся не поделив женщину. Сказать честно, ни я, ни родители Настю не приняли, об особом расположении речь вообще не шла, мы не то, чтобы боялись, но как-то побаивались её необузданных страстей. Громкая, крикливая, «женщина-пурга», как назвал её отец, дед Никиты, раскачала наше тихое семейство. Не влюбиться в неё было невозможно, тут я брата поняла с полуслова, я бы и сама в неё влюбилась при наличии лишней мужской хромосомы, пылкая, красивая, не поддающаяся дрессировке, она ловко сворачивала кровь мужу, нам и в большей степени себе, как оказалось позже. Николай увидел Настю через полгода после свадьбы друга, как с рейса пришёл, и началась катавасия из измен, вранья и скандалов.
 
- Да, отпусти ты её, не майся, – говорили родители Олегу – всё равно толку чуть, одно слово «шалава».

- Ммм, … не могу, – мычал, упёршись глазами в пол, сын, - беременная она –
 
- А от кого, хоть знаешь? –

- От меня, я считал, – скрепя зубами, отмахивался он от любых поползновений наставить на «путь истинный».

        Супружество брата продлилось недолго. После тяжёлых родов, со стимуляцией, большой кровопотерей и резким похудением, у Насти началась депрессия, глубокая, затяжная, из которой она так и не выбралась. Как-то ночью проснулась, встала с кровати, не соображая, что творит, накинула сверху на пижаму пуховик, можно сказать в чём была, и пропала, оставив грудного Никитку Олегу на воспитание. Через три дня пришёл Николай и, не проронив ни слова, забрал чемоданы с Настиным «барахлом». Такая вот странная случилась история.

                Глава 2
               
        Кафешка была так себе. Мне, жителю краевого центра, из-за работы постоянно разъезжающему по стране и зарубежью, маленькому приморскому заведению угодить было не реально. Николай, по старшинству и на правах принимающей стороны, взял инициативу в свои руки. Он рассадил нас за столом в глубине зала у окна и выдал каждому в руки меню. Раскрыв папку и распахнув до рези глаза, чтобы вникнуть в суть написанного, я поняла, что никогда не смогу этого сделать, нахлынувшие слёзы сливали фотографии блюд и тексты к ним в одно жгучее пульсирующее пятно. Я чувствовала всю бессмысленность ситуации сидения за столом, выбор еды, сама еда, когда главным событием завтрашнего дня были похороны Олега. Сурово то, что и похороны по своей сути были вторичны, потому что после них должна будет начаться, а правильнее сказать продолжиться обычная каждодневная суета под названием жизнь, которая обычной уже не будет никогда, из неё вычеркнули полного сил и здоровья родного человека, ушедшего следом за родителями. Всё … пустота, воздух, и пока живу, память. Мало, как мало, МНЕ мало! Я отложила меню в сторону и закрыла лицо руками, прижимая пальцы к глазам. Гнетущая тишина, нависшая над столом, подавляла своей безысходностью, сгущала и без того мрачное состояние, не оставляя рассудку ни малейшей лазейки.
 
- Не могу прочесть, разве что кофе, – через силу прошептала я, нарушая молчание, и отняла руки, взглянув на сидевших напротив мужчин.
 
Никита, покачивая головой, с печальным равнодушием перелистывал меню, Николай, отвернувшись к окну, медленно крутил в руке сервировочный нож, постукивая им по столу. Он хмуро кивнул, почувствовав моё внимание, подал знак официанту, не оборачиваясь, терпеливо ожидая расспросов с моей стороны и видимо не считая нужным начинать разговор первым.

- Как Настя? – выдавила я из себя наконец и удивилась спонтанному интересу, фальшивому, если говорить честно. Меньше всего я хотела знать сейчас, как живёт его Настя, как она ест, спит, ходит в туалет. Вырвал Коля свой ломоть счастья из рук брата бездумно, жестоко вырвал, и прямиком угодил в расставленный судьбой капкан в виде психического нездоровья супруги, отвёл беду от Олега в охотничьем азарте. Или всё-таки хотела знать, не случайно спросила, слукавила себе, заставляя забыть незажившее, подумала я, открывая в себе потаённое.

- А что ей сделается, … как всегда отлично, – медленно, не отрываясь от окна, ответил Николай с интонациями деланного безразличия к моему вопросу.

- Дома? –

- Пока да, –
 
- Она … спрашивает о сыне, иногда, или …? –

- Или, … – дёрнулся он и развернулся ко мне и Никите – я понимаю, с чего-то или с кого-то начинать разговор надо, – он явно занервничал – но не с моей жены, она к этой ситуации не имеет никакого отношения, лучше подумай о нём, – и Николай кивнул на племянника.

Да, молча согласилась я, конечно он был прав, хотя отклик на мой ничего не значащий вопрос, рефлекс с которым он бросился прикрывать свою семью, не то чтобы покоробил, но щемяще зацепил, словно грубым неловким движением он затронул некогда оставленную незажившую и незабытую девичью струну. Я перевела взгляд на Никиту и виновато улыбнулась.

- Извини, -
 
- Не бери в голову, – с живостью откликнулся тот, видя, как я сникла, – вообще то Настю все жалеют, она и от него – он бросил досадный взгляд на Николая - много раз сбегала, откуда только не возвращали, и с поезда снимали, и с теплохода, и с дальнобойщиков, … живучая, – его голос внезапно дрогнул, и он смолк.
 
        Лет с тринадцати Никита был в курсе, что Настя его биологическая мать, секрета из этого никто не делал, в семье всегда были уверены, любая горькая правда лучше любой сладкой лжи, рано или поздно, но «добрые» люди всё равно донесут, пусть первым от родных узнает. Вторая жена брата, Екатерина, не имея собственных детей по причине врождённой патологии, растила его, как собственного сына. Подростком Никита не раз прибегал во двор, где жила Настя, подолгу сидел там, надеясь её увидеть и, притихнув, провожал пытливым взглядом, пока не понял необратимое.

***
        Принесли кофе и дополнительно бисквит для Никиты. Отпив глоток и удивившись крепкому правильному вкусу, я невольно хмыкнула в одобрении. Ветерок, прибившийся с моря и закруживший в распахнутом окне, лёгким касанием расшевелил волосы и приятно овеял лицо. Центральная набережная города дышала размеренными ритмами, подобно оркестру, отдаваясь глухим шуршанием резины проезжающих машин, невнятными отголосками работающего порта, запахами летнего цветения, возвращая непроизвольно с вялотекущей плавностью к мыслям о Насте. Где Олег нашёл её, да ещё привёл в дом, один чёрт знает! Я снова пригубила к чашке. За Никиту ей великое спасибо, сколько говорено переговорено по этому поводу, если бы не она, если бы не она, Катя родить так и не смогла. Похоже у нас с этим вообще «напряжёнка». Я поджала губы, вспомнив про свои тридцать три, скоропалительно легкомысленное замужество с последующим не менее скоропалительным разводом, и украдкой скользнула осторожным взглядом по лицу, плечам, рукам Николая. Почти не постарел, как ему это удалось, или часть страстей супружницы явились молодильными яблочками. Хотя нет, волосы поредели и посветлели, почти потеряв свою рыжину, да возле глаз появилась предательская сеточка морщинок. Интересно, он догадывался, хоть капельку, самую малость, что был моей первой, нежной прекрасной любовью, и какое глубокое волнение в химическом движении крови он вызывал. Именно любовь была основной причиной моего побега в краевой центр учиться, подальше от этой всеобъемлющей харизмы и железобетонного непонимания …
 
- Света, папа сгорел! Сгорел у себя на заимке, точнее вместе с ней! – сверкнул разрядом молнии голос Никиты, отозвавшись звонким стуком от падения чашки на плитку пола, с расплескавшимися остатками кофе, и пульсирующим шумом в ушах от накрывшей кромешной черноты. Я почувствовала, теряя себя, как голова упала на грудь и моё вмиг обмякшее тело неуклюжим мешком поползло вниз со стула …

***
        Я сидела за покрытым белоснежной скатертью прямоугольным столом. Бесконечно длинный он тянулся и тянулся среди зелёной лужайки в окружении молодого сада. Солнечные лучи, пронизывая листву, застывали на льняной ткани неподвижными светлыми бликами. Стол был пустой, без столовых приборов и наличия какой-либо еды, на другом его конце, я разглядела сидящих неподвижно родителей. Они смотрели в мою сторону, молчали и улыбались. Стул подо мной вдруг начал странным образом трансформироваться, ежеминутно меняя своё положение, то делался низким и неожиданно острым, то большим и глубоким, и я, тщетно пытаясь приноровиться к нему, постоянно отвлекалась от родительского внимания. На какое-то мгновение мне удалось сосредоточиться и, заметив, что они начинают медленно растворяться, превращаясь в туман, я с испугом вскрикнула

- Олег с Вами? –

- Нет … – послышалось в ответ.

- А где? –

- Дома-а-а … - летело эхом за ними в след, и картинка, плавно угасая, начала сворачиваться.

Кто-то резко, с силой вмешался в видение, меня трясли за плечи и, одновременно, подносили ватку с нашатырём, запах которого спутать было ни с чем невозможно.

- Света, Света, очнись, ты слышишь меня? – звучал настойчиво глухой знакомый голос откуда-то сверху.

Я приоткрыла глаза, возвращаясь из небытия, и спросила первое, что пришло в голову.

- А где Олег? –

- В морге, – ответил наклонившийся ко мне Николай, не понимая почему меня это волнует, из-за его спины, с выражением тревоги на лице, выглядывал Никита.

- Почему не дома? –

- Потому, что он сильно обгорел и хоронить будем в закрытом гробу, проститься, как ты себе это представляла, не получится –
 
- Так его даже к дому не подвезут? –

-Да что ты заладила про дом! Подвезут, но из автобуса выносить не будут –
 
- А … -

Я растерянно огляделась по сторонам и поняла, что лежу на изношенном кожаном диване в холле, у стойки администратора и возле меня скопилась «куча мала», весь свободный персонал кафе.
 
- А кто перенёс меня на диван? – спросила я, с ужасом рисуя в голове процесс волочения по полу.

- Я, – ответил Николай с лёгкой иронией, заметив моё напряжение, - и сделал это «прилично», - затем неожиданно приблизил своё лицо к моему и прошептал – навела ты шорох, не возвращалась долго, хорошо официант, студент-медик, выручил, –

        Пытаясь спастись от беспощадного рентгена его глаз, я опустила веки, поймав себя на мысли, что было бы справедливее, если бы вместо брата умерла я и окончательно отсекла бы от себя тягомотный капкан нереализованного чувства, запутавшись в его сетях на годы. Как сказали попутчики-пенсионеры? «Смириться и принять» - рецепт простого «человеческого счастья»? И всё? Я так и сделала, смирилась с капканом и приняла любовь, и что в итоге? НИЧЕГО! Слёзы выступили на сомкнутых ресницах, накапливаясь в уголках глаз, делая лежание на просевшей, пропитанной лёгким запахом сырости, обивке, невыносимым. И хуже этого,хуже бесполезной жалости к себе и стенаний на тему собственной смерти, могли быть только завтрашние похороны Олега. Бредовые измышления воспалённого воображения, как неспособность справиться с натиском сердечных мук и накатившим шквалом нестерпимого страдания по брату.

Я решительно села, несмотря на лёгкую дрожь и остаточную слабость. Голова закружилась и зашумела. Никита, видя моё состояние, тотчас подал запотевший стакан с водой, что было очень кстати. Холодная и вкусная, она быстро вернула меня в реальность и к вопросам, которых вчера ещё не было, к трагическому стечению обстоятельств, приведших к гибели Олега.

- Нужно ехать к Кате, домой, – сказала я, заставляя себя встать, – то, что брат сгорел вместе с заимкой, я поняла, об остальном позже, не здесь, -

Мы вышли из полумрака заведения в по прежнему солнечное летнее тёплое утро, жмурясь от яркого света и не впуская его в себя инстинктивно, словно между ним и нами разверзся бездонный разлом, разделяя окружающее пространство на белое и чёрное, в мрачном фокусе которого находились мы.

                Глава 3

        Катя заждалась и встретила нас на пороге дома. Большого, светлого, красивого дома, построенного Олегом три года назад. С продуманным ландшафтом на входе и молодым, начинающим плодоносить садом на заднем дворе. Я была уверена, что увижу убитую горем женщину, зная как искренне она любила брата, какие сильные чувства питала к нему, но передо мной стояла, да в печали, да в трауре, да потерянная, но несломленная Катя, что было удивительно и странно. В предчувствии подоплёки её поведения, не решаясь спросить напрямую, чтобы не навредить обеим, я мысленно кружила вокруг да около, выстраивая в голове будущий разговор и никак не могла к нему подступиться. О чём я хочу узнать, почему она грустит, но не так, плачет, но недостаточно? Да она вправе, вообще со мной не общаться, нет, нет, позже, уж лучше она сама, если захочет, посчитает нужным открыться, без вариантов.
 
         Я прошла в комнату для гостей разложить свои вещи и умыться, а мужчины остались на кухне, где Катя накрыла для них обед. Предоставленная самой себе, отложив общение и еду на потом, я тихо бродила по дому, выискивая следы недавнего присутствия Олега и ту самую подоплёку, не дающую мне покоя, пока не увидела распахнутую дверь, ведущую в сад, любимое увлечение брата, в котором каждый квадратный сантиметр земли был перетёрт его руками. Я вышла на террасу, известную ежевечерними, до полуночи, посиделками за круглым, плетённым "тайским ремесленником" столом и такими же креслами, и застыла под впечатлением залитой солнцем лужайки и деревьев, высаженных Олегом правильными рядами и расстояниями, согласно учебникам по садоводству. Свежая зелень густого мягкого травяного ковра была аккуратно подстрижена, скорее всего им же, с нежностью подумала я. Олег старался брать отпуск на летний сезон, а на холода уходить в море, и по утрам, после завтрака, в позитивном настроении вставал за газонокосилку. Громко распевая песни под звуки мотора, не забывая спросить нас, слышно его или нет, а мы, улыбаясь, орали втроём - Пой, всё нормально, «ни фига» не слышно, -  вполне довольный семейной жизнью «косил свою траву». Почему он выбрал море, когда внутри него сидел сельский труженик, почти агроном? Сколько информации перечитывал, прежде чем приступить к посадкам, «перетрахивая» весь мозг мне и Кате своими домыслами. Другое дело Николай, у них вся семья морская по мужской линии, рыболовы, краболовы, помощники капитанов, капитаны … а мы, мы другие, мы сухопутные. Ох, уж эти долгие игры на перегонки, загнавшие в очередной капкан моего брата. Интересно, он был один в той заимке или с кем-то ещё? Курить Олег бросил лет двадцать назад, значит пожар возник не от непотушенной сигареты, задохнуться угарным газом он тоже не мог, летом в доме печку не топили, готовили на отдельно стоящей кухне, значит проводка или поджёг. Проводка? Вряд ли, брат всегда был хозяйственный и не потерпел бы рискованной небрежности. Поджёг? У-у-у, … нехорошо. Олежка, Олежка, угораздило тебя сгореть в этой чёртовой заимке, ты и ездил то туда редко, раз в два месяца. Оставил нас. Как мы теперь без тебя? Вот горе! Я расплакалась, сильно, горько, навзрыд, в одиночестве, присев в рядом стоящее кресло и застряла бы в рыданиях надолго, если бы не появившиеся из-за угла дома незнакомые люди с плотницким инструментом в руках и ящиках. Не обращая на меня никакого внимания, расположившись в центре сада, они начали собирать длинный стол для поминок, из бруса и листов фанеры, нарушая застывшую тишину и душившие меня страдания. Возможно это были соседи или Катины знакомые, или кто-то из коллег брата, или всё-таки плотники, потому что сколотили стол быстро, сноровисто, без лишней суеты, и поставили его напротив террасы и меня, сидящей в кресле. Из-за спины появилась Катя, она прошла мимо прямиком к рабочим и попросила их помочь примерить скатерть, которую держала в руках. Когда её расстелили и на белоснежном полотне отпечатались пятнами солнечные зайчики, я испуганно вжалась в кресло. Реальная картина происходящего до мелочей совпадала с видением, запечатлённым в голове при потере сознания в кафе. Мистика! Знак? Скорее и то, и другое, и я глубоко погрузилась в себя, в домыслы об открывшемся вдруг экстрасенсорном таланте или возможно даре, не припоминая, чтобы когда-либо раньше со мной происходило нечто подобное.

- А если не дар, то что тогда, – размышляла я - откровение свыше, информация? На мой вопрос, где Олег, родители сказали, что он в доме, не с ними, что они имели в виду? … Брат жив?! – сверкнуло электрическим разрядом в голове, повергая меня в панический шок.

- Света, - вдруг громко окликнула Катя - на тебе лица нет, – она оставила рабочих и подошла ко мне, присаживаясь рядом, - с тобой всё нормально? Ты здорова? – и спрашивая она давала мне возможность передышки, прежде, чем я начну говорить с ней о самом главном.

- Скажи, … – я деликатно медлила – а Олег действительно сгорел, кто ездил на опознание? –

- Ещё одна чокнутая на мою голову, – Катя тяжело вздохнула и посмотрела на меня с подозрительностью. Не наблюдая настораживающих признаков душевного нездоровья, она достала из кармана спортивных брюк конверт – на, прочти, это письмо мы получили в день смерти, из него и узнали, что он в заимке, а не в море, - и вдруг сорвалась на крик - я-то думала он ушёл на пароход, в рейс, экстренно вещи собрал, документы, всё как обычно, … – и тут же затихла в тихом отчаянии – на опознание ездили Николай и Никита. –
 
Какое-то время мы обе безмолвствовали, рассматривая стол и белую скатерть на нём, потом Катя встала и со словами – принесу поесть, помрёшь с тобой с голоду – ушла внутрь дома.

Я кивнула, провожая её взглядом, затем покрутила оставленный мне конверт и, не обнаружив ничего примечательного, ни обратного адреса, ни почтового штемпеля, как будто Олег сам или кто то, по его просьбе, сбросил послание с того света в ящик, прикреплённый с наружной стороны калитки.

Текст письма меня удивил, если не сказать больше, ошеломил, он был сумбурный, непоследовательный, больше похожий на бред неадекватного человека, и меньше всего на прощание трезвомыслящего прагматичного Олега, каким по сути был мой брат. Он писал, что никогда никого не любил, изменял Кате направо и налево, и с Настей в том числе, в любое свободное от сада и моря время, что он снял все деньги, потому что должен крупную сумму за строительство дома и что он уезжает бес сожаления пока в заимку, а там куда глаза глядят, если по пьянке с собой не сотворит что ни будь нехорошее, и в конце письма уточнил, так, на всякий случай, "в моей смерти прошу никого не винить, а тебе, Катя, пора устраивать свою жизнь и «не париться». Ни о сыне, ни обо мне ни слова, как будто нас и вовсе не существовало. Странно. Почерк принадлежал брату, однозначно, нервный, конечно, но писал точно он. Я опустила письмо на колени и подняла в задумчивости глаза. Передо мной, с окаменевшим лицом и подносом в руках, застыла Катя, она смиренно ждала, что я скажу, не решаясь поставить его на стол. Милая моя Катя, худенькая шатенка с густой гривой природных кудрей, подхваченных костяным гребнем, матовой чистой кожей и живыми карими глазами, с засевшей в них глубокой занозой обидой, конечно не заслуживала такого грязного грубого обращения. Она смотрела на меня, не мигая, верным псом, готовая принять любую версию и выслушать любые предположения.

- Садись, … давай поедим, – только и выдавила я из себя хрипло, чтобы оттянуть время и подготовиться к разговору.
 
                Глава 4

        На следующий день после похорон, мы отправились в известную, среди местных охотников, заимку, представляющую собой дом или избу, собранную из брёвен, проще говоря сруб, с надворными постройками, принадлежавшими лесному хозяйству, почти развалившемуся и неоднократно реорганизованному, начиная с «лихих девяностых». В отличии от него, дом сохранился неизменным, стоял крепкий и продолжал пользоваться особой симпатией любителей поохотиться. Чтобы не потерять строение, на общем собрании, в том самом кафе, где я благополучно потеряла сознание и не менее благополучно воскресла, было решено зарегистрировать предприятие «Лесное» и заключить с лесхозом договор аренды. Идею успешно реализовали, избрав директором «Лесного» моего брата. Выбор был не случайным, дело в том, что наш отец, мой и Олега, долгое время проработал лесником в этом самом хозяйстве и, по старой уважительной памяти к его непримиримой войне с браконьерами, ключ от заимки был торжественно передан Олегу «на вечное хранение». Удивительным было то, что в трудные времена, избу не разворовали и не разграбили и брат, иногда посещая заимку, всегда был в курсе, кто в ней обитает и насколько долго.
 
После разговора со мной о письме Олега, Катя посветлела, сбросив с себя мучительные подозрения. Там, на террасе, я как могла объяснила ей, что весь этот бред, написанный братом, фактически к нему настоящему не имеет никакого отношения и, если он так сделал, то умышленно и специально, находясь под влиянием неординарных волнительных обстоятельств. Каких мы пока не знаем, как не знаем, погиб ли он, бежал или его похитили. На сегодняшний день известно только одно, судя по письму, Олег категорически запрещал нам искать причинно-следственную связь, что означало действительное существование смертельной угрозы для его семьи, настолько реальной, что, во-первых, он исключал малейшую возможность поиска, а во-вторых, он никому не доверял. Однако был ещё и третий пункт во всей этой истории, он не учёл или не предусмотрел упёртый характер своей сестры или напротив учёл, но как-то мудрёно, завуалировано, между строк.

        Когда я изъявила желание посмотреть на место гибели Олега, Катя заметалась в сомнениях, но спорить со мной не посмела, уж слишком я была непреклонна в своём решении побывать на пепелище и, понимая, что две женщины и юноша семнадцати лет не самая лучшая команда для такого путешествия, позвонила Николаю и попросила его, из соображений безопасности, нас сопровождать. Как ни странно, но тот согласился без колебаний, возможно в нём, как и во мне, сидела занозой та же тень сомнения в гибели Олега или он имел какие-либо личные причины о которых умалчивал, но поводов для беспокойства и правда было предостаточно. С недавних пор на заимке начали появляться незваные гости, мутные люди без определённого места жительства, проходившие лесными тропами в поисках дикоросов. Мы легко могли с ними схлестнуться по невнимательности и городскому мироустройству, как впрочем и растревожить голодного зверя или хуже того испытать на себе острый, словно лезвие бритвы, клык выскочившего рассвирепевшего дикого кабана.
Не знаю куда Коля определил свою Настёну, надеюсь не в «психушку», но в четыре утра, полностью экипированный, он стоял у нашей калитки. Вдвоём с Никитой, по-деловому, без лишних разговоров, они принялись выносить и упаковывать вещи, заполняя ими багажник. Никто, в силу рискованности авантюры «безнадёжного предприятия», не мог, даже ориентировочно, предположить на сколько затянется поездка, на день два или больше и, главное, чем она в конце концов закончится, радостью, случайно свалившейся с небес или потерей, предопределённой фатально.
 
- А где ружьё отца, – спросил Николай Никиту, принимая из его рук очередной пакет – дома, или с собой забрал? -

- Не смотрел, вообще то сейф закрыт, –
 
- Ну так посмотри, открой, Никита, давай, поживее – Коля торопился, путь предстоял не близкий, километров пятьдесят по тайге, и злился на Катю, за её неуёмную способность увеличивать количество сумок и рюкзаков, половину из которых, по его глубокому убеждению, можно было бес промедления выбросить по дороге или просто оставить дома.
 
Уже в дверях Никита пересёкся с матерью, она быстро шла ему навстречу и держала в руках зачехлённое ружьё и патроны в коробках.

- Могли забыть, пришлось бы возвращаться, а нельзя, примета плохая, – запыхавшаяся в суете Катя, передала ружьё Николаю.
 
Тот взял его в руки, сдёрнул оружейный чулок и придирчиво осмотрел, пару раз щёлкнув затвором, затем одобрительно кивнул и аккуратно уложил в багажник рядом со своим. Мы с интересом наблюдали за его манипуляциями, в ожидании похвал Олегу за отличное состояние ружья, но вместо этого Николай развернулся и, растягивая в задумчивости слова, сказал
 
- Оставил … а не должен был … в лес без ружья … как на рыбалку без удочки, – и почему-то посмотрел на меня.

– Ты думаешь для нас … будет жарко? – перехватив его взгляд, спросила я, нахмурившись, и все замерли потерянно в предчувствии возможной беды.
   
- Не накручивай, – тотчас отмахнулась от меня Катя, как от назойливой мухи, – толку от ружья-то, я лично стрелять не умею, Никита тоже, а ты? –

- Мам, я умею, отец научил, мы и на стрельбище не раз ездили, просто тебе не говорили, чтобы не волновать, – и мгновенно посеревшее Катино лицо явилось верным признаком запоздалой семейной разборки, допустить которую, равноценно отложить отъезд, я не могла, поэтому технично перевела стрелки на себя, прикрывая племянника.
 
- Я тоже могу, – выпалила я на одном дыхании - летом, на каникулах, отец часто брал нас на заимку, на свежий воздух и мёд, он пасеку держал в тайге, и после долгих переходов, если не уставал и был добродушно настроен, усаживал нас в круг, Олега, Николая и меня, и показывал, как обращаться с ружьём, как целиться и стрелять. Эх, золотое было время, по имени детство. Помнишь, Коля? – и мой вопрос протянул тонкую связующую нить между нами, ставшей мягким тёплым толчком преддверия в прошлое.
 
- Конечно, и никогда не забывал, … - ответил он, глядя на меня и мечтательно улыбаясь.

– Может тронемся, а то начнёте вспоминать до обеда, кто, когда родился и кто на ком женился, я что, просто так рано вставал? – возмутился Никита романтическим настроениям, появившимся, по его мнению, из ниоткуда.

- Поехали! – махнула я рукой, открывая заднюю дверь.

- Бог в помощь! – сказала Катя, усаживаясь рядом со мной.

                Глава 5

        Мы неслись по спящему городу, по его пустым улицам и следом, далеко позади, оставляли за собой лай разбуженных дворовых собак. Рассвет ещё не наступил, но его предвестник, лёгкий туман, разорвано клубился вдоль дороги и гонимый ветром, поднимался к верхушкам деревьев, рассеиваясь в них полностью. Это предрассветное время, миротворное, чистое, росистое, я с детства любила, оно смывало вчерашнюю усталость ощущением обновления и ожиданием возможного приятного сюрприза от наступающего дня. Все молчали, сказывалось напряженное волнение прошедших дней и скоропалительные сборы в спонтанную поездку. Никита, мой верный дружок, единственный, кто от начала и до конца поддерживал меня, откинул переднее кресло и сразу заснул крепким молодым сном. Катя, до последней минуты отговаривая меня от абсурдной затеи, - А три дня, а девять дней? – боясь даже подумать о призрачном счастливом исходе, как собственно и о плохом, сняла обувь, сложилась возле меня в два раза, и предупредив - Имейте ввиду я не сплю и всё слышу, – ровно засопела, догоняя сына.

Туман внезапно исчез, трансформируясь в дымку, пеленая где-то высоко солнце, и в светлое утро, открывая широкий обзор сменяющихся красот приморского пейзажа.
 
- Будет жарко, – тихо сказала я, приоткрывая окно, и вспомнила, что уже говорила эти слова сегодня, удивляясь собственному скудоумию, истоки которого самодостаточно сидели впереди меня и держали руль в кожаной оплётке.

- Скажи, а можно опознать сгоревшего человека, если даже не смогли выделить ДНК? – я задала вопрос, беспокоивший меня со дня приезда.

- Нет конечно, – Николай встретился со мной глазами в водительском зеркале - опознания, как такового и не было. Уточнили, Олега вещи или нет, вернули некоторые документы, вот, пожалуй, и всё -

- ?! … –
 
- Много косвенных улик, Света, Олега накануне видели в заимке, нашли его обгоревшую после пожара сумку, потом письмо получили, где прямым текстом говорится о суициде –

- А кто видел? –

- Кузьмич, помнишь его, твой отец ему пасеку отдал, когда заболел? –

Я кивнула – Конечно помню, ты с ним разговаривал? –
 
- Да, последнее время Олег был сам не свой. Часто выезжал на заимку по каким-то непонятным делам, уходил в лес надолго, а в тот вечер … -

Слушая Николая, я вдруг увидела перед собой всплывающие картинки событий, в эпицентре которых оказался мой брат, они появлялись цветными всполохами, двигаясь замедленной лентой кинопроектора, и растворялись в воздухе сменяя друг друга. Вот Кузьмич, обитающий в тайге вместе со своими пчёлами, идёт к вечеру проверить заимку, присматривая за ней вместо сторожа, с ним здоровается неожиданно приехавший брат, не один, а с двумя незнакомцами, Кузьмич их видит впервые, они ему не нравятся, дикие какие-то, бородатые, немытые, глазами по сторонам стреляют. «Чего их Олег привечает, удивительно?». Все садятся за стол на летней кухне поговорить о том о сём, Олег ставит нехитрую закуску, достаёт бутылку водки и разливает по стаканам, потом вторую. Кузьмич пьёт аккуратно, но всё равно хмелеет, его оставляют попариться в бане, не хочет, куда на ночь глядя, прощается, один из незнакомцев вызывается его проводить.
   
- Э … Света, да ты спишь? – Николай недовольно замолчал.

- Нет, нет, ты не думай – я растерялась, словно он застукал меня на чём-то нехорошем, и продолжила с того места, где он остановился, – так говоришь, вызвался проводить. И что, проводил? –

- Проводил и вернулся, а ночью, часа в три, заимка загорелась –

- А о пожаре кто сообщил? –

- Тот, который Кузьмича провожал. Прибежал к нему в обед следующего дня, весь в саже, в крови и орёт, «Беда, беда, горим! Не могу потушить!». Вообще история странная, со слов неизвестного получается, что после пасечника, они, втроём, ещё долго сидели и пили, потом парились в бане и снова пили, Олег ушёл спать в дом, а эти двое остались на кухне, подрались, и один из них со злости в тайгу ушёл, а второй заснул, не помнит, как –

- Значит брат точно в доме остался, – прошептала я печально – и свидетель есть –

- Да, только непонятный, крови на нём было много и не его, и не Олега, –

- И муж никогда не напивался до беспамятства, выпить мог, это правда, но, чтобы заснуть, гореть и не очнуться, такое трудно себе представить, – сказала проснувшаяся Катя, поднимаясь. Она потянулась и принялась разминать затёкшие ноги и руки – возможно Света ты права, что вытащила нас на заимку, – и для меня это прозвучало, как извинение.

– Наконец то … –подумала я, принимая его.

        Машина выехала на бездорожье и запрыгали на ямах и ухабах. Грунтовая дорога спускалась полого к таёжной, бурлящей на перекатах речке, всегда мелкой и безобидной в засушливое время, и растёкшейся ныне на несколько десятков метров в ширину после недавних сильных дождей. Мост, когда-то соединявший оба берега, давно был смыт весенним паводком и напоминал о себе лишь торчащим из воды остовом. На той стороне начиналась полоса прибрежного леса, редкого мелко ствольного, с корявым низким кустарником и невысокой травой у воды, густеющим дальше в глубину до полной черноты, не просматриваясь и будоража непредсказуемо тревожной, манящей тайной исполинской силы.
 
- Всё, прибыли, перерыв, – Николай, остановил внедорожник на косогоре, не подъезжая к реке, – дальше тайга, выходим подышать, перекусить и осмотреться –
 
- Ты сказал … приехали? – переспросил разбуженный Никита, протирая свои ясные голубые глаза и озираясь по сторонам, не наблюдая при этом заимки, –
 
- Почти, к вечеру будем на месте, если воду пройдём, палку бы длинную найти, промерить на середине, –
 
Коля выпрыгнул из машины и открыл багажник, чтобы взять топорик, а следом за ним вышли и остальные, с удовольствием расправляя плечи и вдыхая полной грудью лесные ароматы. Компания разбрелась кто куда, по неотложным делам, активно осваивая местные красоты, а я решила пройтись вдоль берега, вверх, ближе к мосту, и поискать другой возможный переезд, более мелкий, не с таким стремительным течением. Однако, чем выше и дальше я уходила, тем больше понимала бесполезность своих стараний. Присев на выступающий плоский камень, я опустила руку в тёплую прогретую воду, набегающую мелкими плёсами и, зачерпнув горсть, поднесла ко рту, но тут же вылила из-за неприятного запаха.

- Пить не рекомендую, – услышала я вдруг за спиной Колин голос – мало ли что стекает в речку во время дождей –

Вздрогнув, я поднялась и замерла, словно истукан с острова Пасхи, испытывая, перед этим мужчиной, хорошо знакомую робость и мелкую волнительную дрожь в коленях. Коля стоял в двух шагах от меня, держал в руках длинную очищенную ветвь и снимал с неё, как с яблока, кожуру, остатки коры и тонких отростков, щурясь от выглянувшего из-за облачной пелены жаркого солнца. Видеть его так близко, чувствовать общее дыхание и ощущать на себе силу мужского обаяния, отрывающего от земли, искушение, преодолеть которое я была не в состоянии, машинально отодвигаясь на безопасное для себя расстояние.
 
- Боишься?! – спросил Николай, глядя на меня в упор и переставая строгать, и по его интонации я не могла понять, осуждает он или сочувствует, или просто не знает, «кто виноват и что делать».
 
- Да … - вылетело из моего пересохшего горла.

- Трусиха, думаешь меня боишься, нет, себя, чувств своих боишься, любить боишься, жить боишься, – и чем дольше он говорил, тем жёстче становился его голос – какая же ты в сущности ещё девчонка, Света –

На слове «в сущности» я взорвалась - А ты такой мудрый, большой, взял бы и помог, и надо то чуть-чуть, – мне стало вдруг нехорошо, до тошноты, и я подумала, что если прямо сейчас ничего не изменится, то я упаду, как в том кафе, и «скоропостижно скончаюсь».

- Вы чего разорались … оба, – из зарослей полыни к нам вышла Катя – что не поделили? –

- Любовь, – буркнул в ответ Николай, сверля меня глазами.

-У-у-у, любовь, с этим у нас «напряжёнка», правда Света? Скорее мир перевернётся, чем мы откроемся и доверимся – она рассмеялась тихим звоном колокольчиков, познавшей любовное тяготение женщины, затем подошла ко мне вплотную и приобняла, мягко овладевая вниманием, – будь проще, расслабься, и, как говорят "народ к тебе потянется" и мужчины в их числе, к красавице с волосами цвета спелой пшеницы, – легко, без какого-либо принуждения, Катя расставила упущенные приоритеты, открывая в моём спутанном капкане живительную брешь.

- Коля, а ты резину не тяни, – продолжала она крушить стену непонимания из ненужных обид и страхов, – если любовь, то чего ждёшь, чуда? Так его не будет! Говорить надо, чтобы услышала, кто первый, тот и главный! Э-эх, оба хороши! – махнула она с досадой рукой и печально вздохнула – а я постоянно жалею, что не до любила Олега, то обеды, то уборка, то с моря ждешь, всё дела, дела, а сейчас его нет и мне тоскливо в моём вдовьем одиночестве, – последние слова она произнесла едва слышно, окончательно стихая, а я, потрясённая её чистосердечным откровением, поразилась внезапно пришедшему в голову убеждению, что наша маленькая Катя, таковой по сути никогда не являлась, что это я и Коля, «дубины стоеросовые», съедаемые амбициями и проблемами с духом, возомнили о себе бог знает что, мучаясь надуманными страданиями.

Впечатлённые внезапным признанием, не замечая течения времени, мы стояли на берегу, провожая взглядом убегающую по камням с приятным журчанием воду, и готовы были простоять так бесконечно долго в полном единении, если бы голос Никиты не вывел нас из созерцательного «транса»

- Слушайте, я «задолбался» вас искать, – ругался он громко, идя в нашу сторону, – кричу, зову, бес толку, вы чего здесь застряли? –

- Сыночек, а мы ни сном, ни духом, извини родной, – с Кати моментально слетел назидательный флёр, и она тотчас превратилась в домашнюю курицу, опускаясь ближе к земле, и закудахтала по-матерински, не останавливаясь и смахивая по пути слёзы, – вспотел весь, устал, давно ищешь … -

- С полчаса или даже с час, – с обидой в голосе пожаловался Никита.

 - Ну, так уж и час, – Николай иронично улыбнулся в ответ.

- Там КАМАЗ подъехал, стройматериалы везёт на заимку, водитель сказал, что дорогу знает хорошо и нам покажет, а вообще-то я голодный, мам, ну что такое, побегали бы, улыбаются они … -
 
- Не сердись, пирожки с яблоками будешь и компот? - Катя потеряла к нам всякий интерес и вместе с сыном пошла вперед, о чём-то тихонько с ним переговариваясь, потом, вдруг опомнившись, оглянулась и махнула рукой – Не отставайте, … – выкрикнула она и снова склонилась к сыну.

И время потекло лесной рекой с перекатами …, и я окунулась в магическое тепло знакомых рук на своих плечах и вкус желанных губ на своих губах …, мы отстали … не могли не отстать …

                Глава 6

        На заимку прибыли после обеда, благодаря выпавшей удаче с попутным грузовиком, иначе плутали бы до ночи, дорогу после дождей сильно подмыло. КАМАЗ, гружёный до верха, шёл тяжело, медленно, но уверенно продвигаясь вперёд, и оставлял после себя широкую укатанную грунтовую полосу. Ещё не видя заимку, подбираясь к ней издалека, мы уловили перестук молотков, жужжание электроинструмента, нечёткие голоса людей. Звуки, разлетаясь эхом, гулко отскакивали от стволов деревьев и звенящей чистоты воздуха, не угасая полностью в лесном пространстве, а поднимаясь высоко в небо вместе с ровной тонкой струёй дыма из печной трубы на летней кухне.
 
Отложив работу, к нам навстречу вышла небольшая группа рабочих или строителей, или, возможно, охотников, желающих поучаствовать в разборке сгоревшего дома. Люди обступили по кругу, здороваясь и тотчас приступая к разгрузке инвентаря и прочего материала, среди которых суетился и давнишний знакомый Кузьмич. Я узнала его сразу, немногим моложе моего отца, он почти не изменился, такой же худощавый, подвижный, беззубый, разве что седины прибавилось да пару тройку крупных морщин на лбу.

- Привет, Кузьмич, рада увидеться, – мы обнялись, в нос ударил крепкий запах пота и дешёвого табака, и не желая того я машинально отвернула лицо в сторону, - как здоровье, всё нормально? –

- Ну, здравствуй, красавица, а что мне сделается, живу себе в тайге, как законсервированный, – он довольно улыбнулся – да ты нос не вороти, смотри, скоро сруб заново соберём, своими силами, – и показал на брёвна, аккуратно сложенные в штабель.

Я с одобрением посмотрела на готовое к сборке дерево, и непроизвольно перевела взгляд на дом, или на то, что от него осталось, задохнувшись от представшего зрелища. Смытый через реку мост выглядел более живым и не так пугающе, по сравнению с этими чернеющими немым укором стенами, несущими на себе печать смерти. Я была уверена, что готова ко многому, и к печальному поводу, позвавшему в дорогу и, к беде, сопутствующей следом тенью, но никак не к состоянию пронзительной боли от увиденных разрушений, причинённых пожаром. Возможно, причина была в романтических чувствах, наполнивших сердце нечаянным светом от встречи с любовью, и притупивших адекватность восприятия, но холодная реальность, окатившая меня ледяной водой, вернула к основной цели нашего приезда, - попытаться разобраться в трагедии, произошедшей здесь недавно. Думаю, что, Катя, Никита и Николай испытывали те же эмоции, я была в этом уверена.
 
- Нужно взять себя в руки, – шепнул нам Никита – мама, Света вы что сюда паниковать приехали? – и был тысячу раз прав.

- Э … - Николай, понимая, как непросто женщинам прийти в себя, перехватил инициативу в свои руки, - всё это здорово, и вы молодцы, конечно, неизвестно только на какие деньги предприятие «Лесное» собирается восстанавливать заимку, хотя, если взялись, значит изыскали средства –

- Да, да, – я оторвалась от созерцания руин – Кузьмич, а почему на похоронах не был, одно другому не мешает? -

- Правда твоя, не был …, а не надоть на них быть, – Кузьмич затих и, как-то странно на меня посмотрел, словно готовился к прыжку с крутого обрыва - как бы это помягше сказать … – медлил он.

 – А ты говори, как есть, про мягче не думай, – вступился Коля – изменилось что? – услышавшие разговор рабочие прекратили выгрузку и начали по одному к нам подтягиваться – и люди тоже в курсе? -

Кузьмич кивнул и, видимо собравшись с духом, произнёс - Похоже живой наш Олег, – он смолк и, не наблюдая наших слёз и истерик, ничего, кроме тишины и побледневших лиц Кати, Никиты и моего, попросил одного из рабочих, видимо бригадира, – позови Нодира, я-то кричать не могу, голосом слаб, тайга тайгой, а годы не выкинешь, – по-стариковски пожалился он.

- Ну как же, – вскипела, до этого молчавшая, Катя, - существуют показания свидетеля, где чёрным по белому написано, при пожаре Олег был внутри! –
 
- Не кипишуй, – отметая сомнения Кузьмич ласково погладил её по плечу – нету свидетеля, пропал, сначала был, а потом пропал. Кумекаю я своей головой, что дело было так … - и он поведал нам личную версию случившегося пожара, очень похожую на правду.

Два человека из леса, которые были с Олегом и так не понравились Кузьмичу, после проводов пасечника домой, вернулись к пьянке и подрались до смертоубийства. Один, заметая следы, оттащил другого в заимку и, чтобы избежать ответственности, «мол я не я и хата не моя», сотворил поджог, как говорится, «нету тела, нету дела». Полиции рассказал, что братан ушёл назад в лес, Олег сгорел в доме, а сам он, мертвецки пьяный, очухался на следующий день ближе к обеду, когда от заимки ничего не осталось. А позже пропал, никто не знает куда, то ли в лес вернулся, то ли попросту сбежал.

Побледневшая Катя сначала крепилась и слушала, опираясь на сына и Николая, но увидев, что, из-за обгоревшей стены, показалась перепачканная сажей фигура немолодого мужчины узбекской национальности, человека, который возможно лучше других информирован о том, где находится муж, на подкосившихся ногах, присела на лавку, вкопанную здесь же, возле кухни. Коля, Никита и я были встревожены не меньше её, одно дело иметь домыслы и что-либо интуитивно предполагать, и совсем другое, столкнуться с очевидцем или даже участником трагических событий.

- Здравствуйте Нодир, – пожали его руку Николай и Никита, я же устранилась от рукопожатия, не зная правильно это будет или нет, но приветливо кивнула подошедшему.

- Все говорят, что вы знаете, где мой муж, расскажите, – Катя протянула ему фотографию Олега, предусмотрительно прихваченную с собой в дорогу из семейного альбома.

Узбек поздоровался, взял в руки снимок и долго рассматривал изображение, то приближая его к глазам, то отдаляя, затем неуверенно вернул, виновато заглядывая в глаза и пожимая плечами.

- Не знаю, вроде похож, а вроде нет, –

- Так не бывает, – разволновалась Катя вместе со всеми – что значит похож, не похож, скажите точно! –
 
- Он на фотографии чистый, побритый, рубашка белый, – а в лесу другой, грязный, с борода, худой и в крови, – оправдывался Нодир.

- В крови, как в крови? – вскрикнула Катя и уткнулась Никите в грудь, затыкая себе рот кулаком.

- Ну да, а ты как понимай, на конопля часто бьют, хозяин злой – узбек недовольно покачал головой – страшный человек, дикий, я бежаль –

- И далеко отсюда этот страшный человек? - спросил Николай.

- День по тайга надо ходить, потом леса нет, красиво, – Нодир грустно вздохнул – трава много, людей много, собаки много, ружья много, – и замолчал, видимо поддавшись воспоминаниям.

- Это как же получается, в наше время, под носом у полиции, существуют плантации наркоты, и никто типа не в курсе? – удивился Никита и метнул быстрый взгляд на Николая – они что, работают под прикрытием? –

- Я бы с выводами не торопился, во-первых, не под носом, а далеко в тайге, – Коля отвечал громко, чтобы его было слышно каждому из присутствующих, не только племяннику, - во-вторых, вряд ли есть прикрытие, если так экипированы, и собаки, и ружья. О плантациях, среди охотников слухи давно ходят, многие не верят, а те, кто знает, молчит, думаю под страхом смерти, –

Нависшая над людьми тишина вдруг взорвалась подобно бомбе замедленного действия, заговорили сразу все, общим скопом, перебивая друг друга, вопросы посыпались один за другим.

- Нодир скажи, сколько людей работает на плантациях? –

- Много, –

- Ну, примерно? –

- Двадцать, наверное, все в разных бараках, –

- Бараки у них, – это вставил Кузьмич – прямо, как на зоне! –

- Зона и есть, –

- Все узбеки? –

- Зачем узбеки, – не успевал отвечать Нодир – разные есть, –

- Дядя Коля, что будем делать? – оживился разволновавшийся Никита, прекрасно осознавая, что ситуация требует взвешенного, а не скоропалительного решения.

- Я знаю, – вдруг вырвалось из меня, и странно было то, что я действительно знала, как поступить, словно кто-то шептал мне в уши, – нужно посмотреть тайник, возможно Олег, оставил там информацию! – и при слове «тайник», Николай тотчас бросился бежать к большому кедру, стоявшему отдельно от других деревьев, на краю опушки, ближе к сгоревшему срубу.
 
Замечательный тайник когда-то был главным участником военных игр. Мы прятали в нём всё самое ценное, что могли иметь в далёком детстве, он служил военно-полевой почтой, хранилищем сокровищ, складом боеприпасов, и ещё многого другого, воплощённого фантазиями, рождёнными в наших головах. Уникальное место, почти забытое со временем, о котором знали только мы, трое, и которое располагалось в дупле кедра, странным образом не сгоревшего и не спиленного до сего времени. Несмотря на удалённость дерева, было хорошо видно, как Николай засунул в дупло руку, замер, ощупывая стенки, и как вытащил, отряхивая от мусора, небольшой свёрток, обёрнутый в чёрный целлофановый пакет. Он обернулся к нам и с улыбкой махнул рукой и мы закивали ему в ответ в радостно тревожном предчувствии.

                Глава 7

        Вокруг стола на летней кухне, застеленного белой глянцевой клеёнкой с редким матовым узором того же цвета, никогда прежде не собиралось одной компанией столько разнотипных людей, заинтригованных загадочным предметом из тайника. Рассаживались суетливо, шумно, кто как смог и, кто как успел, не думая об удобствах и, наконец-то успокоившись, затихли в нетерпеливом ожидании. Николай осторожно положил свёрток на стол, аккуратно развернул его и достал поочерёдно денежные купюры, номиналом по пять тысяч рублей, скрученные в трубочку и перетянутые канцелярской резинкой, сложенный пополам листок, с прорисованным маршрутом, отдалённо похожим на топосъёмку, с отмеченным красным крестом места возможного обитания Олега, записку для Кати и чёрный гладкий камешек-пулю, который Коля тут же взял в руку, подбросил не высоко вверх, ловко поймал и передал мне. Я держала на своей ладони с детства знакомую обкатанную гальку собранную на берегу горного ручья, вспомнив как в большом количестве стреляли ею из рогаток по деревьям и банкам, и, считывая известие от брата в третий раз за сегодняшний день, подумала - Жарко всё-таки будет! –
 
        Предметы, оставленные Олегом, а они были от него в этом никто не сомневался, внесли некоторую ясность. В сгоревшем доме Олег не находился, возможно он вообще не знал о поджоге, ушёл в тайгу раньше, оставил для нас свёрток и ушёл, не желая участвовать в разборках двух пьяных бродячих неадекватов. Своим посланием он хотел предупредить нас об ответственности за рискованную авантюру по его спасению, если мы решимся в неё ввязаться, а мы решимся иначе никак, авантюру реального вооружённого конфликта и камешек-пуля был тому подтверждением. Разноликая команда малознакомых людей, состоящая из пятерых охотников-рабочих, узбека, Кузьмича, водителя грузовика, включая нас четверых, стала невольным соучастником разворачивающихся событий, и, выпуская пар, люди вдруг в волнении задвигались и принялись оживлённо переговариваться, обсуждая полученную информацию из тайника. Все пребывали на волне эйфории от возбуждения перед лицом опасности и я в том числе, повторяя вновь и вновь,

- Он знал, что мы придём и проверим тайник, он всё-таки в нас верил, –
 
- Папа живой! – смеялся вместе со всеми Никита, пытаясь одновременно растормошить и оторвать от записки молчаливую Катю.

- Ты чего? Тебе не угодишь, мёртвый плохо, живой тоже плохо? – рискнула я пошутить и взяла из её рук листок с двумя словами «верь, люблю».

- Ну, так всё замечательно, чувствительная ты наша –
 
Но Катя стояла словно чужая, отстранившись от общего приподнятого позитивного настроя, потеряно разглядывая ликующие лица, как будто впервые нас всех увидела, и вдруг, развернувшись, начала говорить почти шёпотом, постепенно повышая интонации в голосе
 
- Ничего замечательного я не наблюдаю, как вы все понять не можете, живой он был, пока свёрток в дупло укладывал, а что с ним сейчас никто не знает. Что это за красный крест на карте? – Катя повернулась к узбеку - Нодир, подойдите, вы здесь были или нет? – её звонкий голос подействовал отрезвляюще, над столом мгновенно воцарилось молчание и люди, не сговариваясь, пропуская вперёд узбека, склонились над картой, изучая общую картину местности и выделяя то место на которое указывала Катя.
 
- Да, похоже, вот овраг, вот ручей, – Нодир водил пальцем по маршруту – да, я там быль и бежаль, и снова туда не пойду, хоть убей, – сказал он, как отрезал, и решительно посмотрел на Катю, – карта очень хороший, всё понятно, – и тут же отошёл от стола с твёрдым намерением остаться на заимке и разгребать остатки сгоревших стен.
 
Все снова зашумели, тема процветающего под носом наркобизнеса никого не оставила равнодушным. Я слушала возмущение людей, наблюдая за реакцией на откровенно наглую, неподконтрольную властям, сладкую бандитскую жизнь, и в моей голове начало складываться принципиальное видение преступной халатности, другими словами убеждённость, что охотники, как впрочем и администрация города, были в курсе, разговоры велись и раньше, правда без конкретики, варились потихоньку в собственном соку, не пересекаясь друг с другом, и не хватало какой-то пустяшной мелочи, такой, например, как жизнь моего брата, чтобы картинка сложилась окончательно и все в одночасье прозрели.

- Надо сообщить в органы, идти облавой, на таран, – сказал кто-то.
 
- Лучше сразу в наркоконтроль – раздался другой голос.

- Ещё лучше и туда, и туда – но я выступила против единодушного мнения.

- А, если где-то сидит хорошо прикормленная крыса, чтобы вовремя слить информацию об операции, и мой брат знал об этом, а возможно лично с ней был знаком?  Почему он сам никуда не обратился, а воспользовался тайником? – я разгорячилась и не сразу почувствовала слабое пожатие на своём плече – я бы не торопилась … – и с досадой обернулась, никак не ожидая увидеть Николая. Он стоял за моей спиной и смотрел на меня знакомым рентгеном всепроникающих глаз.

- Идём – сказал он вкрадчиво тихо, наклонившись, – погуляем, надо поговорить, – и настойчиво взял меня под руку, поднимая из-за стола.

- Вы куда это собрались – возмутилась Катя с отчаянием в голосе, видя, что мы уходим, – ничего же не решили? – и хмуро взглянула на сына, рассчитывая на поддержку.

- Мам, значит так надо, - племянник неумолимо был на моей стороне, интуитивно понимая, что вынужденная пауза не случайна, - давай сделаем перерыв, народ накормим и меня, – и тут же ей подмигнул - и почему это я, как тебя увижу, так сразу есть хочу, – и потянул её к сумкам в машине, освобождая нас от лишних объяснений.

- Водителя не отпускайте, это единственная связь с городом! Возможно он ещё понадобится, – попросил Коля, обращаясь к людям, и уже доверительно, на ухо, прошептал Никите – понаблюдай за людьми, чтобы их количество внезапно не уменьшилось, ты понял? – на что тот соглашаясь кивнул.

***

        Широкая тропа от заимки, петляя и сужаясь, постепенно уводила нас дальше в лес. Теряясь в догадках, о чём Коля решил со мной переговорить, я шла следом за ним, отмахиваясь от мошки и снимая с волос мелких паучков вместе с нитями тонкой паутины, схожей по своей липкости с молодыми листочками ранней весной. Наслаждаться щебетанием птиц, жужжанием снующих туда-сюда растревоженных нами обитателей леса, вдыхать смешанный тёплый аромат сырой земли пополам с терпким вкусом зелени и треснувшей местами коры на стволах деревьев, при нынешних драматических обстоятельствах, желания не возникало. Напротив, я стала размышлять на тему, что мужчину по имени Николай совсем не знаю, что за время не общения с ним так и не смогла заставить себя его разлюбить, не одиножды убеждая, - Света, перестань носиться со своими чувствами, отлепись, забудь, бессмысленно, ну что ты с собой творишь -

Странно и то, что на теперешнем этапе наших внезапно реанимированных отношений, мне было абсолютно всё равно добрый он или злой, скупой или щедрый, носит он камень за пазухой или просто бабник, в обоюдном химическом движении, смысл был только в одном, я каждой своей клеточкой чувствовала, что это мой человек, моя вторая половина и принимала в нём всё, включая запах.

- Коля заботливый, это правда, - сделала я однозначный вывод для себя, продолжая идти, дыша ему в спину, - столько лет прожить с ненормальной женщиной, тянуть её, не бросить, это дорогого стоит, он хороший, это очевидно, - я мечтательно улыбнулась - интересно, какую тайну он собирается мне открыть, что он может знать, что другим не известно или не должно быть известно? – и я машинально переключилась на взаимоотношения Николая и брата, потерявших былую враждебность последние лет десять. Волной её смыло или морскими ветрами унесло, неведомо никому, возможно обиды рассосались во времени сами по себе, без чьего-либо участия, а возможно произошло нечто глубоко внутреннее, что повлияло и сблизило. Со стороны, их возвращение друг к другу напоминало историю блудного сына, с той лишь разницей, что условный общий кров, с годами превратившийся в труху, каким-то чудом сохранил уцелевшим каркас крыши, то есть полного воссоединения не случилось, но и прежний антагонизм, доходящий до нелицеприятия, улетучился. Я не задавалась вопросом, хорошо это или плохо, всё шло, как есть, не затрагивая моих личных любовных страстей, по крайней мере мне так казалось.
 
Когда мы вышли к пролеску, Коля резко остановился, сделал крутой разворот и, сохраняя дистанцию, подчёркивая тем самым всю важность предстоящего диалога, начал говорить, с каждым словом окуная меня, словно щенка, в неведомое прошлое.
 
- Света, всё сложно, сложнее, чем ты себе представляешь, … Настя … – и он смолк на мгновение, споткнувшись о непроизвольно промелькнувшую неприязнь на моём лице при упоминании имени его супруги – да, пусть так …, а ты никогда не задавалась вопросом, как они познакомились, в смысле твой брат и эта, … ну, … тогда ещё девушка? –

Я застыла от неожиданности, словно испытала минутное помутнение рассудка от удара. Прийти сюда, чтобы поговорить о, так называемой Насте, потратить время и силы необходимые для спасения возможно умирающего Олега, что могло быть глупее и нелепее этого. С меня одномоментно слетела девственная наивность, остудив благие помыслы, и я холодно рассмеялась, удивляясь набирающему оборот неожиданному разговору.

- Задумывалась и не раз спрашивала себя, где это он откопал такую чокнутую, которая особо не напрягаясь расколола вашу мужскую дружбу? – Николая мой сарказм не задел, он упорно двигался дальше.

- В лесу, точнее на заимке, она сама его откопала, пришла ночью в дождь и осталась, а потом стала приходить всё чаще и чаще, – Коля видел, что со мной происходит, своего рода нравственная «ломка», корни которой крепко сидели в моём эгоизме, но продолжал говорить, рассчитывая на здравый смысл и на женскую мудрость.

- Из тайги? – я снова грубо рассмеялась – И в тайгу уходила? – Что за бред ты несёшь! Ты зачем вскрываешь то, что быльём поросло? –

- Света, плантации с травой появились не вчера и не месяц назад, а годы, ты понимаешь, годы прошли! Никита успел вырасти! – повторял Николай снова и снова, делая акцент на слове «годы», пытаясь до меня достучаться, - менялись делянки, местоположение, но тема всегда оставалась живой, -  он внимательно наблюдал за мной, не оставляя надежды.

И вдруг случилось, я его услышала, мгновенно прозрев.

- Настя имеет к этому отношение, ну, … к наркообороту? –

- Непосредственное, и она не сумасшедшая и, если пропадала, то в лесу на делянках! –

- Она сама наркоманка? –

- Возможно, но вряд ли, … я бы заметил, … хотя скорее всего курила, … сейчас не это главное, – Коля сбивался с мысли, перескакивая с одного на другое, – дело семейное и очень личное, если всё вскроется, то пострадаем мы, в первую очередь Никита, начнутся допросы, никто не поверит, что, общаясь с Настей, мы были не в курсе и не при делах. Понимаешь? – я согласно кивнула, окончательно осознав размах будущей семейной катастрофы.

- Так вот почему она оставила Никиту …, – я внезапно почувствовала себя марионеткой в Настиных руках и тревожно взглянула на Колю - не хотела сына втягивать в свои дела, – передо мной во всей широте развернулась драма, чуждой моему пониманию авантюрной жизни, – какая редкая женщина, чтобы не навредить сыну, из любви к нему скрывала материнский инстинкт, редкая воля, прямо мужская, … - я вздохнула, вникнув  в масштаб истории, прошедшей на моих глазах и мною незамеченной, - а деньги на дом тоже она дала? –
 
- Да, смогла уговорить Олега их принять, – Коля ответил коротко, удивившись моей проницательности, но ещё больше он удивился тому, что я сказала после.

- Нет, тут всё не так просто, «смогла уговорить» - повторила я слова Николая и нехорошо усмехнулась - думаю, скорее напугать, поставила перед фактом, например, пришло время забрать сына или всё ему рассказать, или из мести, решила вернуть брата, разрушить его семейный уклад, донести информацию Кате, вариантов множество, вплоть до последнего, действительно сделать нас соучастниками, – выкладывая аргументы один за другим я представляла себя Настей, насколько это было возможно.
 
– Кстати Катя в курсе? – на что Коля отрицательно мотнул головой – это хорошо, это облегчает задачу – я снова задумалась … – А ты давно узнал всё? -

- Да что я, Света, - вдруг вспылил Николай - давно, недавно, моя ошибка в том, что Олега вовремя не предупредил, не связываться с постройкой дома, вообще не контактировать ни с кем из тайги, а теперь всё пошло сама знаешь, как … наперекосяк …, – и слегка поостыв, он изложил свой план действий – Катю необходимо отправить в город, в полицию, с фотографией карты, а нам выходить на маршрут, к утру, с остановками, доберёмся –

- Нам, это кому? – поинтересовалась я, догадываясь, кого он имеет ввиду и в связи с этим внутренне напряглась.

- Тебе, мне и Никите! –

- А Никиту в качестве кого берём, разменной монеты, вдруг без крови обойдётся, и мы сможем договориться … сторговаться? – и при слове «сторговаться» серые глаза Николая налились сталью, он никак не ожидал от любящей и податливой женщины столь резкой внезапной прыти, впервые схлестнувшись с сильной стороной моего характера, когда речь заходит о своих. Я и сама удивилась такой резкой перемене в себе, не предполагая ни на йоту, что смогу держать удар и проявлять стойкость, ранее мне не свойственную, подсознательно отдавая должное сброшенному, словно кожа змеи, капкану безответных отношений.

- Да нет, – ответил Коля, темнея на глазах, – просто Никита стрелять умеет, навык может пригодиться, – и вдруг признался – но, возможно, ты и права, возможно придётся договариваться и на это, честно говоря, я очень рассчитываю, как и на то, что мы будем на месте первыми, до зачистки территории спецподразделением –

Конечно он был прав, и я вынуждена была с ним согласиться, и согласившись тотчас пожалела о ссоре по поводу присутствия или не присутствия в команде племянника. Зря пылила, всё равно окончательное решение примет Катя, как она скажет, так и будет. Разрешит, значит Никита пойдёт с нами, не разрешит, он останется с ней. Я сделала шаг вперёд для примирения, приблизилась к Коле вплотную и уткнулась головой ему в грудь.

- А ты у нас в каком качестве выступишь, орла или решки? – спросила я, рассчитывая на ответное тепло, и он оценил мой жест, уловив во мне прежнюю мягкость.

- Я пойду вашим бронежилетом. Моя карта не козырная, Света, и слава Богу, она давно бита! – спокойно ответил он, обнимая меня.
          
                Глава 8

        Когда мы вернулись, на кухне кроме Кати и Никиты никого не было. Люди, пообедав, продолжили разборку дома, а Кузьмич крутился возле грузовика о чём-то негромко переговариваясь с водителем. На столе лежала нехитрая снедь для нашего перекуса, на тёплой плите, с догорающим древесным углем, пыхтел горячий чайник. Катя разлила по кружкам свежезаваренный, из листа смородины и мяты, чай, и присела напротив в молчаливом ожидании, не рискуя прервать наш разыгравшийся аппетит. Быстро управившись с едой, мы тянули вкусный напиток, вдыхая травяной аромат вприкуску с таёжным мёдом с пасеки Кузьмича и, пользуясь короткой паузой, разглядывали сквозь декоративную решётку стен кухни, пепелище, уже не пугавшее своей обугленной чернотой.
 
- План предлагается такой, – сказала я, отставляя пустую кружку и хорошо понимая, что Кате не терпится узнать какое решение мы приняли, - ты и Нодир едите на грузовике в город писать заявление в полицию, а Никита, Коля и я, прямо сейчас, выходим на делянку, – к моему изумлению взрывной Катиной реакции не последовало, бунта на корабле не случилось, после секундной паузы, не веря своим ушам, я услышала её тихий голос – Никитку берегите, очень прошу, очень –
   
- С ними надоть нашего бригадира послать, – вмешался в разговор вовремя подошедший Кузьмич, кивая на Катю, имеющий редкую способность внезапно появляться из ниоткуда, – его Семёном зовут, он эти места получче любого знает, а с вами – и он взглянул на меня и Николая – ещё пару человек толковых надоть взять, для без опаски, я так себе кумекаю, –

- Надоть, значит возьмём, – согласился с ним Николай, уточнив, как бы между прочим, – а ружья у них с собой? –

- А то как же, -  обрадовался Кузьмич, довольный тем, что с ним считаются, - так я позову людей-то? – и он, как мог быстро, побежал в сторону сгоревшего сруба, видимо договариваться с теми самыми людьми.

        Сборы были короткими, дольше длилось расставание Катя с Никитой. Мы стояли чуть в стороне, полностью экипированные, нетерпеливо поглядывая на лес и на послеполуденное солнце, и ждали, когда закончатся бесконечные пожелания с наставлениями. Все понимали, что если никто не вмешается и не прекратит затянувшееся прощание, то дорога на плантацию осложнится троекратно. Выручил водитель КАМАЗа, среди накрывшей заимку тишины он включил зажигание, завёл взревевший двигатель и надавил на клаксон, издавая громкий пронзительный гудок. Катя испуганно вздрогнула и оторвалась от сына, поцеловав его в лоб, придирчиво осмотрела нашу команду своими печальными карими глаза, махнула рукой и пошла к машине опустив голову.

- Катя, – крикнул ей в след Николай – дай нам два дня! Слышишь? – она кивнула, не оборачиваясь, – два дня будет достаточно – повторил он, теперь уже больше для нас, чем для неё.

Грузовик с Катей в кабине, бригадиром Семёном и Нодиром в кузове, медленно тронулся с места, постепенно набирая скорость и теряясь в таёжных дебрях, а мы, проводив его взглядом, не сговариваясь сгруппировались по приоритетам и выдвинулись в путь следом, но в противоположном направлении. Никита и я решили держаться вместе, робея перед грядущими испытаниями, но при этом не подавая вида, а Николай с двумя охотниками, которых к нам в команду определил Кузьмич, шёл впереди в отрыве в несколько шагов. Он переговаривался с ними о предстоящей спецоперации, прекрасно осознавая, что на месте всё может кардинально измениться.

Жене и Саше, так представились нам новые попутчики, было лет под сорок, с ружьём они сдружились давно, ещё с армии, а став заядлыми охотниками вообще с ним породнились, забивая в сезон много зверя, в основном прикормленного кабана. Я с любопытством смотрела на двух крепких бойцов, похожих друг на друга, как близнецы-братья, и думала, что неплохо иметь в отряде опытных добровольцев, что Кузьмич конечно молодец, нашёл подход, смог убедить, а ведь жизнью рискуют ради моего брата, какие удивительно замечательные люди, эти охотники. И желая узнать их поближе, уяснить для себя скрытые посылы поведения, возможно более рациональные и менее романтичные, чем я себе обрисовала, задала наивный, чисто женский, вопрос, но не прямо в лоб, а как-то так, «типа» из-за угла

- Не жалко кабана убивать, я бы никогда не смогла? – понимая, как перед Богом, что действительно не смогла бы, сохранив воспоминание из детства о своём дедушке, который однажды, отрубив курице голову, около часа гонялся за ней, истекающей кровью, по двору, а бабушка, в сердцах, так и не смогла сварить из неё суп.

- Не-а, не жалко, – лихо ответил Женя и весело подмигнул Саше – а чего жалеть-то, свинина и свинина, только в лесу выращенная, мясо другое, чистое, вкусное, особенно, когда кедровая шишка падает и кабан орех ест, это тебе не фермерская хрень из магазина –

Выражением лица Саша выглядел помягче Жени, я бы сказала, почеловечнее, поэтому сразу почувствовала к нему большее расположение и с удовольствием пошла на контакт, как мне думалось взаимный.
 
– Света, - назидательным тоном учил меня Саша - захочешь жить, не так раскорячишься, семью кормить надо! – и вдруг выдал теряя, как с осины осенний лист свой романтический ореол и облегчая задачу в поиске истины, - Вот ты думаешь, почему мы с вами пошли, - я в недоумении пожала плечами, чувствуя, как почва начинает плавно уходить из под ног, - твоего брата мы толком не знаем, чтобы за него жизнь положить, ну видели пару раз, маловато будет для геройства, нам Кузьмич знаешь что сказал? -
 
- Что? – выдохнула я, теряясь в догадках, плакать мне или смеяться от предстоящего откровения, краем глаза наблюдая, как Николай бросил хмурый взгляд на меня и Никиту.

- Он сказал, – в разговор вмешался Женя, видимо считая, что наша беседа слишком затянулась, – «бабла» на плантации не меряно, полный контейнер, прикинь, одна зелень, он и покрашен в зелёный цвет, главное найти среди травы … – и Женя замер, впечатлённый собственными домыслами, уставившись на племянника, – пацана твоего можно красиво выучить, раз – и считая, он принялся загибать пальцы, - нам дома построить, два, заимку отремонтировать, три, жизнь короче поменять, четыре. Секёшь? –
 
- Секу, – ответила я тоскливо, окончательно лишаясь иллюзий по поводу замечательных охотников.

- А Кузьмич то, откуда знает про контейнер? – улыбнулся Никита, уверенный в пустом трёпе о наличии «зелени» на делянке не в виде «травы», а в денежном эквиваленте.

- Свидетель поделился, когда они вдвоём пожар тушили, отдал за интерес, –
 
- И какой же? –
 
- Ну, чтобы прикрыл его, помог бежать, – Женя вдруг замолчал, решив, что и так сказал более чем достаточно.

- Да …, вот тебе и старичок-лесовичок, … один в курсе, – невесело рассмеялся Никита и мы подхватили следом, ощущая себя на одной волне, и смех наш быстро стих, зависая между стволами деревьев.

***

        Идти решили до темноты, насколько станет возможным, затем сделать привал для отдыха и сна, и рано, чуть светать начнёт, снова отправляться в дорогу. Палатку поставили мне и Никите, а для себя мужчины мудрить не стали, залегли в спальных мешках вокруг костра, распределив предварительно дежурство, и уже засыпая, бормоча, я вспомнила узбека
 
– И Нодир поехал, а говорил останется на заимке, «хоть дерись», -

- Да куда он денется, – ответил Никита неразборчиво – он же нелегал, –

- Ну, … скажет, что в плену насильно держали … –
 
Ночью, во время дежурства, Коля несколько раз заглядывал в палатку, накрывая нас пледом и я, чувствуя в полудрёме знакомый запах, спокойно проспала, очнувшись под утро от крепкого аромата свежезаваренного кофе.

- Просыпайтесь, кофе гото-о-о-в! – стучал ложкой по кружке Саша, дёргая Никиту за ногу – сони-засони, труба зовёт и ветер шепчет -

- Слышим, не шуми, – отозвалась я, вылезая вместе с племянником из палатки наружу и сразу окунаясь в завораживающий, пленительный капкан предрассветной тайги, в негромкий свист непуганой иволги, в перестук дятла, редкое уханье ночной совы, утреннюю росу, ждущую первых солнечных лучей, и накрывшее до глухоты, бесконечной мощью таёжного дыхания, земное умиротворение. Ощущения эти по силе своего воздействия, не уступали испытанным мной однажды на круизном теплоходе. Судно шло по высокой океанической волне следом за уходящим штормом, и несмотря на яркое солнце на синем безоблачным небе сохраняло экстрим движения, вершинный взлёт и свободное падение почти в бездну, от которого захватывало дух, и летучие рыбы разлетались в разные стороны от кормы, шурша слюдяными крыльями и мелкие брызги оседали белым солёным туманом на волосах пассажиров, превращая их в преждевременных стариков.
 
- Ты чего улыбаешься? – спросил меня Никита, глядя на моё мечтательно поглупевшее и порозовевшее лицо, не отошедшее полностью от сна.

- Да так, вспомнила одно путешествие, – я глубоко вдохнула, впуская в себя запах леса и заполняя им лёгкие, – красотища какая, не надышишься, не хочется думать о плохом, –
 
- А ты не думай, всё давно придумано, – Коля, с улыбкой, протянул мне кружку с кофе – как спалось на летней земле? –
 
- Нормально, спасибо, – ответила я, принимая напиток.
 
Оглядевшись по сторонам, я с удивлением обнаружила, что сборы в дорогу были почти завершены, а друзья-охотники, словно сказочная принцесса-лягушка, из вчерашних прагматичных баламутов преобразились в сосредоточенную, по-военному организованную команду, чётко представляющую конечную цель вылазки и отдающую полный отчёт своим действиям. Произошедшие перемены в людях были настолько разительны, что я бы не удивилась, если бы за ночь кто-то из них успел «сгонять по-быстрому» на плантации и засветло вернуться. Однако события разворачивались не так скоро и несколько иначе, чем мне показалось. Свернув палатку и допив кофе, мы присели на дорожку для последнего напутствия, Коля ознакомил меня и Никиту с окончательным вариантом операции по захвату или, правильнее сказать, освобождения Олега из плена. Глядя на нас, как на неполноценных взрослых, он очень серьёзно вбивал в наши тупые головы простые и ясные правила поведения в опасной нестандартной ситуации или в бою, при этом выражение «в бою», он повторил неоднократно.

- Никакой инициативы, полное подчинение контролю и дисциплине, слушать мои команды, не делать самостоятельных ходов, объясняться жестами, не вскрикивать, не звать, не паниковать, – он со строгостью вглядывался в наши лица, рассчитывая на понимание, не оставляя нам при этом ни малейшего шанса на оплошность, терзаясь внутренними тайными сомнениями, что было очевидно.

Собственно, выбор у меня и Никиты конечно был, мы могли трусливо отсидеться на привале в ожидании конца драматической развязки, и из общего потока обязательств и условий командного поведения высказанных Николаем, это был самый весомый аргумент, отметающий все остальные.
 
Как опытные охотники, то есть бесшумные и быстрые на ногу, Саша и Женя вышли первыми, задача их была такая, придя на место залечь с подветренной стороны и ждать нас, наблюдая за лагерем. Каким образом мы найдём друг друга в тайге, как произойдёт наша встреча и произойдёт ли она вообще, я не имела ни малейшего представления, и не хотела об этом думать. Понятно, что любая карта имеет масштаб и миллиметры складываются в километры, в которых легко можно заблудиться или промахнуться, но, если мужчины так решили, значит они знают, что делают. Приняв ход событий, смирившись с его развитием, я вспомнила напутствия попутчиков-пенсионеров, впервые согласившись с ними, с их единственно верным способом не мучиться неизвестностью и бессмысленностью пустых ничем необоснованных волнений.

Замыкая цепочку из Николая, Никиты и собственно меня, я, как ни странно, думала о Насте,

- Что вообще эта женщина делает в банде столько лет, ну не главная же она? – и удивилась своей готовности принять любой вариант – Скорее всего она чья-то сестра или любовница, или возможно дочь, почему нет? – и уговорив себя этим, угомонив внутреннюю сумятицу, я ускорила шаг.
   
                Глава 9

        Изнурительная тряска в грузовике по таёжным ухабам, с подпрыгиванием на ямах, раскачиванием и заваливанием, да так, что даже пружинная обивка сидения не смягчала удары, отвлекли Катю от тревожных мыслей об оставленных в тайге родных людях и о передряге, в которую они собираются влипнуть, пока она будет «прохлаждаться» в городе, иначе свою поездку она называть не могла. Перед тем, как тронуться, водитель усадил женщину рядом с собой, а Семён с Нодиром забрались в кузов, куда, вместе с Кузьмичом, предусмотрительно набросали крупные листы поролона, используемые на заимке вместо матрасов. Оба охотно согласились на спартанские условия так называемой экспедиции, тем более, что Семён был рад повидать семью, просидев две недели в тайге безвыездно, а Нодир пообщаться с родственниками, его отсутствие с учётом плена и побега из него, длилось более трёх месяцев. Ещё в лесу, перед дорогой, они убедили Катю, что было бы не лишним отсидеться, а лучше отлежаться дома, в городе, и привести себя в порядок, «в таком виде в полицию никак нельзя, ну посмотри на нас», и в один голос, с улыбкой во весь рот, вытянули перёд ней чёрные от сажи руки и подёргали себя ими за отросшую не менее чёрную щетину. Катя не возражала, торопиться не имело смысла, Николай просил два дня отсрочки, а люди, действительно, выглядели ужасно, стопроцентными бомжами.
 
Крепко вцепившись в ручку над дверным окном кабины, по правую сторону от себя, она сосредоточилась на тяжёлой дороге и смогла расслабиться лишь на коротком привале после переезда через речку. С трудом выбравшиеся из кузова Семён и Нодир, на негнущихся ногах, забыв о спартанских навыках, набросились на шофёра нехорошо ругаясь и напрочь забывая о присутствующей Екатерине.

- Ты что, старый хрен, ополоумел совсем, мы тебе что, урод, мешки с цементом, морда твоя козлиная… - и чтобы не присутствовать при мужской разборке, не слышать оправдания водителя - да я хотел, как лучше, побыстрее тайгу проехать, – она поднялась вверх по течению, прислушиваясь больше к шуму бурлящей воды, бегущей по порогам, пока не вышла к месту волнительных любовных объяснений Светы и Николая.
 
- Наверное, воздух здесь такой, особенный, открывает в нас потаённое, – с улыбкой она вспомнила недавний общий разговор – вот и Светлана не смогла скрыть чувство, выдала себя с головой, как удивительно уживаются в этой нежной и ранимой женщине два противоречия одновременно, взрослость и наивность, - подумала Катя - всё, что касалось других людей или обстоятельств она решает легко и просто, проявляя свои самые лучшие качества, всё, что касалось лично неё, приобретает оттенок незрелости, душевной инертности. Разве мог Николай за внешней бронёй, закрытостью до самых кончиков пальцев, разглядеть полную незащищённость и бесконечную доброту. Хотя, если бы был понастойчивее, докопался бы до сути. Возможно всё-таки не любил и ему Света была не нужна? Возможно Настя его держала? А, как и чем? Страстностью, необузданностью? Но они вместе много лет, не верю, но если жалеет, заботится, не уходит, то это навсегда, и Свете придётся отступить, уйти, обидно -

Катя прервала свои размышления, прислушалась к спору мужчин, оставшихся у грузовика, однако не смогла различить ни звука. Постояв какое-то время в замешательстве, она решительно повернула в сторону машины, и, пока шла назад, продолжала думать об отношении близких ей людей, …

- Вмешиваться и предостерегать Свету я не буду, пусть испытает любовь сполна. У нас с Олегом всё было по-другому, Никите и года не исполнилось, когда я вошла в их дом и с тех самых пор ни минуты не пожалела о потраченном времени, не представляю, как бы я жила без них … –

Мужской смех, прилетевший вместе с вечерним лёгким ветерком, отвлёк её от лирических настроений о личном женском, тем более, что к злободневным задачам они не имели никакого отношения, напротив, размягчая душу уводили в сторону, переключая внимание на второстепенные мысли, суетливые по сути.
 
- Не вовремя я о чувствах толкую, сейчас о другом надо думать, как Олега из беды выручить, – Катя недовольно тряхнула головой, с раздражением снимая наваждение и сожалея лишь об одном, что не осталась в тайге вместе с сыном и не отправилась с ним на поиски мужа.

Водитель и рабочие мирно сидели возле костра и ничто не напоминало о недавнем конфликте. Приветствуя Катю, Семён зачерпнул из котелка заваренный крепкий чай и, прервавшись на минуту, чтобы подать ей кружку, вернулся к разговору так насмешившему мужчин.
 
- Целыми днями ходит и нудит над душой, ходит и нудит, – он с хитринкой в глазах посмотрел на Катю, оббежав взглядом остальных, – мы ему и так, и эдак, отстань, а он жужжит и жужжит, -

- Ты это о ком? – спросила Катя с интересом, пристраиваясь рядом.

- Да про Кузьмича, волнуется он, видишь ли, что полиция все деньги изымет, как улику, а на сруб не оставит «ни шиша», поди разбери в заварушке сколько их там, могут молча вывезти к генералу на дачу, –

- На какую такую дачу, какому генералу? – в недоумении переспросила Катя, впервые услышав о деньгах.

- Да к главному генералу, кто за операцию будет отвечать. Получается мы их сами в логово и приведём, … - Семён горько вздохнул и замер, глядя на костёр, после чего ещё раз вздохнул и неожиданно тихо произнёс - может не стоит в полицию-то идти, может собрание провести и порешать с народом, как лучше сделать, – костёр выбросил редкие искры, осветив задумчивые лица, и постепенно стал угасать, медленно прогорая.

Новость о деньгах не то, чтобы поразила Катю, хотя в какой-то степени да, удивила, но больше её шокировали домыслы охотников, связанные с выгодой, как будто речь шла не о вооружённом конфликте с бандой преступников, а о рядовой банковской сделке. Денежный вопрос был напрямую связан с освобождением Олега, малейший неверный шаг, любой ошибочный манёвр могли сильно осложнить выполнение операции или, чего никак нельзя было допустить, сделать её невозможной. Обсуждения за спиной, тревожные смутные предположения людей, пересуды, ведущие в никуда, необходимо было прекратить и Катя попыталась их остановить. Допивая чай и одновременно взвешивая все «за» и «против», она решилась разъяснить ситуацию с деньгами так, как видела её сама.
 
- Искушение сильное, ничего не скажешь, но я категорически против любых противоправных действий, каких-либо охотничьих преступных группировок, сговоров и стрельбищ из лицензированного оружия. Семён, ты что совсем мозги потерял, да мало ли что может случиться и как развернутся события, за решётку захотел до конца дней. Как ты собираешься скрыть массовую перестрелку, возможно ранение, убийство в конце концов, и вывоз денег с делянки без свидетелей? Ты думаешь, бандиты тебе всё сложат на блюдечке с голубой каёмочкой? Да кто ты такой вообще? Нодир, - стараясь быть убедительной, Катя посмотрела на рабочего, - что там за контингент, скажи? Объясни этому дураку, – она показала на Семёна – чтобы не фантазировал -

- О-о-о-о! – завыл сразу испуганно узбек – страшный человек, много сидель, много стреляль, много резаль, «обдолбанный» короче, – и он смолк, постанывая в страхе, и полностью стих, зависая в воспоминаниях.

- Видите, – обратилась Катя ко всем, - это вам не зверь в лесу, это бандиты, да ещё и наркоманы, да они за свою делянку сдохнут глазом не моргнут, ни родины, ни флага. Не хочу даже слушать весь этот бред на счёт денег! – и она встала, показывая всем своим видом, что разговор окончен, «обжалованию не подлежит» и пора двигаться дальше.

- Подожди, – Семён ухватил её за руку, слегка придерживая, – я пойду вместе со спецотрядом, я те места хорошо знаю, к тому же у меня брат сотрудник управления, а на делянке ко мне примкнут Сашок с Женькой да Николай, в общей команде что-нибудь замутим, … –

- Вот это правильно, если и постреляете, то с рук сойдёт, – перебил его водитель, просидевший молчком всё это время, с интересом прислушиваясь к разговору, – давайте-ка поедем уже, а то стемнело совсем, – и он поднялся в след за Катей.

- Вы только моего Никитку в свои дела не вмешивайте, а в остальном решайте сами, но бес самодеятельности, я своё слово сказала, – она устала от разговоров и сейчас хотела только одного, быстрее добраться домой и принять душ.

- Нодир, а ты пойдёшь в тайгу за деньгами? – подтрунивая над узбеком, с улыбкой спросил его Семён, заранее предугадывая ответ.

- Не, я домой в Узбекистан хочу, к жена, к мама, Россия бандит, - и он забурчал себе под нос ещё что-то на родном языке, ему одному понятное и, вставая, сказал хмуро, обращаясь к водителю, – ты рули нормально, ровно, не мусор везёшь! –

***

        К дому подъехали ближе к полуночи. Ясное ночное небо, такое редкое в приморском влажном климате с его обычными туманами от близости с морем, наполняло окружающее пространство мистическим очарованием. Казалось, что сама природа, раскрывая свои сокровенные таинства, предостерегала от скоропалительных необдуманных действий, усмиряя в человеке разрушительные желания. Отсутствие ветерка до полного штиля и нежный аромат садовых роз, пропитавший воздух, только усиливали ощущение покоя и равновесия.
Катя выпрыгнула из кабины и, глядя на едва различимые в темноте лица Семёна и Нодира, спросила

- Завтра день отдыхаем, а после завтра идём в полицию, правильно Семён? – на что тот утвердительно кивнул – Не слышу! Повтори! – выкрикнула она.

- Да, – ответил Семён - пока начнётся операция два дня точно пройдут, созвонимся. Спокойной ночи! –

Отъехавший грузовик увёз с собой тяжесть переезда и Катя, проводив его глазами, открыла калитку и вошла во двор. За время её отсутствия, всего то один световой день, ничто не изменилось, или всё-таки изменилось, она напряглась, прислушиваясь к ночной тишине. По едва уловимому движению воздуха, незнакомому постороннему запаху, не успев испугаться, она почувствовала на шее холодное лезвие ножа, жгучее чужое дыхание за спиной и прикосновение к щеке незнакомых шипящих губ, издающих едва различимые звуки.

- Ну что сука к ментам собралась? – спросил грубый женский голос – поиграть с нами решила!

- Настя! – искромётно взметнулось в голове у Кати.

                Глава 10

        Чем ближе Коля, Никита и я подходили к таёжным плантациям, тем более напряжённым и серьёзным становилось лицо Николая. Шутки и прибаутки, присутствовавшие в начале перехода, постепенно закончились и последние километры мы прошли почти молча, лишь иногда перебрасываясь незначительными фразами. Даже Никита, чувствуя важность грядущих перемен, затих и сосредоточенно нёс рюкзак, что было видно по его ссутулившейся от напряжения спине.

- Интересно, как там Катя сейчас в грузовике? – осторожно спросила я его.

- Да нормально всё, приедет домой, ляжет в родную постельку и баиньки, не то, что мы, – едва слышно ответил Никита, не останавливаясь.

Внезапно Николай, шедший первым в нашей цепочки, замер и резко поднял руку, прислушиваясь к лесной тишине. Мы насторожились вместе с ним, переглядываясь и не чувствуя опасности. Как вдруг откуда-то со стороны, из-за оживших ближайших кустов, к нам вышел улыбающийся Женя, что лично для меня было исключительно приятно, потому что последний час пути я шла съедаемая глубокими противоречиями в правильности выбранного маршрута, но спросить об этом Колю не решалась, чтобы не дёргать его лишний раз и не выглядеть нетерпеливой дурой.
 
- Как добрались? – спросил Женя. Спросил как-то странно, обыденно, без учёта секретности в чрезвычайной ситуации и, глядя на наши уставшие изумлённые лица, рассмеялся нормальным человеческим смехом, ничуть не заботясь о безопасности, – Не парьтесь, сами всё увидите, только багаж ваш в дупле спрячьте, – и он подвёл нас к раскидистому старому дереву с большим отверстием внутри него, куда мы легко сложили рюкзаки, прихватив с собой ружья и патроны, на что он снова улыбнулся, озадачивая нас во второй раз, но отговаривать не стал.

- Сашок заждался, мы там всё уже изучили, полный капец, –
 
- Что, так всё плохо? – спросил Коля, не понимая.

- А чёрт его знает, хорошо это для нас или плохо, но похоже всё-таки хорошо, – Женя посмеиваясь вёл нас на место лежбища, где на разложенной палатке вместо подстилки, крепко спал его напарник.

- Саша, – тронул его за руку Женя – вставай, наши прибыли, – и тот, надо отдать должное таёжной выправке, быстро сел и уставился на нас своими не до конца проснувшимися глазами.

- Вы что травы успели накуриться? – Коля терялся в оценке неадекватного поведения охотников, как, впрочем, и я с Никитой, – А ну докладывайте, что здесь происходит! – сказал он строгим командирским голосом – Спят они видите ли, наблюдатели хреновы -

- Да нормально всё, я же сказал «не парьтесь», - ответил Женя - идёмте на точку обзора, поглазеете на лагерную жизнь, но предупреждаю, с этого места ползком и тихо, – и мы, следуя его примеру, с привязанными ветками к голове и измазанными грязью лицами, подкрались к краю невысокого мелко-кустистого обрыва, откуда хорошо просматривались все постройки, несколько наблюдательных вышек и сама плантация, расположенная в низкой лощине между возвышенностями. Довольно большая с виду, навскидку я не смогла определить её полную площадь, несмотря на виднеющиеся границы участка, похожая по своей геометрии на продолговатый эллипс.
 
- Гектаров десять, не меньше, – произнёс шёпотом Коля – примостившийся между мной и Никитой, а чуть поодаль от нас улеглись оба охотника.

С интересом наблюдая за происходящим в лагере, я стала подмечать некую странность в поведении людей, перемещающихся по территории. Слышимость была отличная, как будто все действующие лица на площадке, или условно её можно было бы назвать театральной сценой, находились в двух шагах от нас. Особенность, о которой с улыбкой говорил нам Женя при встрече, заключалась в курении травы. Курили все и курили много, почти непрерывно, люди на вышках, охрана внизу, повара, ещё какие-то непонятные личности, хаотично лежавшие или сидевшие, кого как застало и кого где оттянуло. Концентрация запаха была настолько плотной, что даже мы, скрываясь в укрытии наверху откоса, её периодически чувствовали, при перемене направления ветра в нашу сторону. Можно было легко представить силу вторичного выхлопа на площадке, в виде воздушного купола радостной эйфорией, и от оттого, немногим ранее пугающая ситуация по освобождению брата, неожиданным образом приобрела анекдотический смысл с элементами лёгкой «безбашенности».
 
- Мы их голенькими возьмём, нам и полиция не нужна, – бубнил Саша в нетерпеливом азарте на ухо Николаю, переползая к нему ближе, – газовыми шашками закидаем и холостыми патронами постреляем, как в цирке, они же все под кайфом, – твердил он, стараясь быть максимально убедительным.

- Да, да и под кайфом, нас тут и порешат, - критично отнёсся к информации Коля, отлично понимая, что нестандартное решение вполне возможно, – орёл, как я посмотрю, – и тут же спросил с долей иронии в голосе - откуда у вас газовые шашки?

- Так нам Кузьмич выдал, под роспись, – открылся доверчиво Саша, сливая Кузьмича по наивности.

- И холостые патроны? –

- Ну, да, – ответил тот, окончательно осознавая, что поступает нехорошо, и пора остановиться.
 
- А у него откуда? – настойчиво продолжал допрос Николай, не давая Саше опомниться, и все насторожились, с трудом представляя чем эта разборка по поиску истины, к слову сказать, далеко не в самый подходящий момент времени, может закончиться, если бы не Женя.

- Ты не дави, а то раздавишь, – недовольно буркнул тот, защищая товарища, земляной погреб есть на заимке, вход в него недалеко от вашего дерева, откуда свёрток Олега доставали, там у Кузьмича много чего интересного лежит –

- Ладно, - с неожиданным примирением махнул рукой Николай, не желая провоцировать ещё один конфликт между своими, – потом разберёмся, но в драку «по-любому» не полезем, сдаётся мне оружия там немерено и заряжено оно не холостыми патронами. Продолжаем слежку – и команда, подчиняясь приказу, дружно вернулась к наблюдению.

- Вы лучше расскажите, зелёный контейнер то нашли? – как бы между прочим полюбопытствовал Никита у Саши.

- Нашли, смотри, во-о-н там слева стоит, с краю, «Вэлкам» написано, – он прищурился, указывая в сторону будки и едва сдерживая смех.

- Так это же сортир! – рассмеялся Никита, прыская в кулак, считая, как впрочем и раньше, что история с деньгами высосана Кузьмичом из пальца.

- Сортир то он сортир конечно, только у меня вопрос имеется, - вмешался в разговор глубоко мыслящий Женя - зачем в тайге сортир, в который никто не бегает и полно кустов вокруг, тоже мне Гринпис, –

- Думаешь маскировка? –
 
- Чёрт его знает, может и маскировка, -
 
- Заканчиваем трёп, – остановил Николай пустые домыслы – лучше скажите, Олега видели? – и я вздрогнула, услышав имя брата.
 
- Видели, – за двоих ответил Саша – он закрыт в сарайчике, рядом с «Вэлкам», - и мы одновременно перевели взгляд в указанном направлении, фиксируя строение, - а ключи находятся у того деда, который сейчас сидит на лавке у вышки, похоже он и есть главный, – и нашим вниманием завладел седой возрастной худосочный мужчина, с длинной белой бородкой, больше похожий на Далай-ламу.

Радостное известие о том, что Олег был жив и его узнали, заставило моё сердце биться с бешеной скоростью и, переглянувшись с Никитой, я почувствовала те же волны ликования исходящие от него. Сам факт заточения отошёл на второй план. Да, брата держали взаперти, да его жизнь по-прежнему была в опасности, но, если до сих пор его не убили, значит тому были причины, за него могли вступился и кроме Насти это сделать было некому. Благодаря ей ситуация сохранялась в равновесии, пятьдесят на пятьдесят. Впервые я ощутила к этой женщине не то чтобы тепло, но уважение и благодарность, вызвавшие в моей душе горячий отклик. Я вспомнила, как ещё недавно, перед Николаем пыталась разложить по полочкам подоплёку её поведения и причины её поступков, выискивая только теневые стороны, не предполагая, в силу собственного инфантильного восприятия жизни, (любит-не любит, плохой-хороший, чёрное-белое), многослойность и многополярность человеческой сути. Конечно был и второй вариант развития конфликта между бандитами и братом, навскидку самый очевидный, они попросту не знали, что с ним делать и поэтому тянули время, но мне он показался «слабым звеном», не соответствующим действительности. Устранить Олега было гораздо проще, чем заморачиваться предположениями, «типа» нужен-не нужен, можно-нельзя и что мы будем иметь в результате. О себе лишь могу сказать, что трагедия с Олегом сильно на меня повлияла, полностью изменив моё отношение к развитию драматического события и к людям с ним связанным, она заставила меня повзрослеть, почувствовать огромную ответственность за жизнь брата и наши жизни в том числе.
 
- Слушайте, а почему так мало людей и нет собак, Нодир что, соврал? – спросила я мужчин, пытаясь успокоить «игры разума», и тотчас услышала далёкий собачий лай, идущий с плантации.

- Похоже все в поле, урожай собирают, мы когда пришли так и было, – ответил Женя – надо вечера ждать, чтобы всё понять –

Я взглянула на Николая, как на старшего в команде, но тот был занят разговором с Сашей, - Шашками сейчас нельзя, ты понял? Они не первый день обкуренные, наверняка у них поблизости ещё делянки есть, ракету выпустят и нам преждевременный «каюк» вместе с Олегом, – логика была железной, требовалось время, чтобы всё обдумать, как вдруг, молчавший до сих пор Никита высказал идею, которая, что может показаться странным, никого не удивила, словно он поймал нас на одном и том же желании, интуитивно созревшем ещё до выхода с заимки. Любой ценой вытащить Олега из капкана, в который тот угодил по собственной глупости, не взирая ни на что и не считаясь ни с чем.
 
- Деда бы взять, незаметно, – многозначительно произнёс племянник - пока все под кайфом, бонус нам в руки, если что, можно будет обменять его на отца, – и он изучающе посмотрел в лицо каждого из нас в надежде на поддержку, чем вызвал ответную реакцию единодушного согласия на участие в авантюре.
 
- Попробовать можно, конечно, – с пониманием откликнулся Николай, обращаясь к охотникам, – не получится, вернёмся, какие проблемы, – и те, заговорщически улыбнувшись в ответ, приняли предложение.

***

        Николай, Женя и Саша, в камуфляже, максимально приближенном по цвету к земле и траве, мелкими перебежками от дерева к дереву, приблизились к вышке, где грелся на лавке ничего не подозревающий старик. Смотрящего наверху не было, скорее всего его «тащило» на прогретых солнцем досках площадки. Оставаясь лежать на точке обзора, проще говоря прячась в густой зелени на краю откоса, я и Никита с волнением отслеживали их перемещение. Мы видели, что охотники остались лежать за последним прикрытием, «типа кусты», а Николай подполз к лавке сзади, без звука и вскрика легко завалил старика и, не останавливаясь, потащил его назад, где их приняли Саша и Женя. Операция прошла настолько стремительно, нагло и красиво, что в лагере никто ничего не заметил, включая охранника на вышке. Тот показался из своей будки минут через пять после похищения, когда дед был уже в наших руках. Вышедший из кухни повар, бросил случайный взгляд на пустую скамейку и крикнул сторожевому, без каких-либо сомнений в голосе

- Егорыча не видел? – только и спросил он.

- Спать пошёл, наверное, – вяло отмахнувшись от вопроса, ответил ему охранник.

И всё на этом, старик целиком, со всеми потрохами, выпал из наркоманского поля зрения, что было большой удачей для нас, редкой возможностью, подаренной небесами, тревожить до времени осиное гнездо мы не решались, считая это действительно опасным. Мужчины отвели, как выяснилось Егорыча, подальше от лагеря, к дереву с нашими рюкзаками и, предварительно залепив скотчем рот, не давая тому опомниться, начали выворачивать карманы в поисках ключей. Дед не оказывал никакого сопротивления, тщедушный и слабый, он смотрел на нас с нескрываемой злостью, готовый порвать на куски при первой возможности, пока его взгляд случайно не остановился на Никите. Он замычал, показывая на него глазами и поднимая связанные руки в его сторону, давая нам понять, что готов сделать некое «чистосердечное признание», для чего, как минимум, ему требовалось освободить рот.

- Что-то хочет сказать, давайте снимем скотч, – попросила я, наблюдая за жестами старика.

- Ну да, он начнёт орать, своих звать на помощь, – засомневался Женя, на что дед отрицательно мотнул головой и снова замычал.

- Разлепите, – вмешался Никита, видимо из жалости к деду, – а то помрёт в лесу от кислородной недостаточности, возись потом, –

Аргумент был серьёзный и Женя, несмотря на внутренний протест, аккуратно разлепил рот и первое, что мы услышали от старика, было

- Я твою фотографию видел, мне Настя показывала, – и, сглотнув волнение, он вдруг спросил – ты Никита? –

- Да, – ответил, недоумевая племянник, даже в самой дерзкой юношеской фантазии не предполагая, что через секунду услышит.

- Значит внук, … - прошептал потрясённый дед и прикрыл сухие глаза.
               
                Глава 11
               
- Убери, – с трудом прохрипела Катя – поговорим – и Настя, а это была она, легко опустила лезвие ножа и, перехватив рукой шею Екатерины, потащила её в сторону дома.

- Открывай, – сказала она – выходим на террасу, аккуратно, а то порежу, –

Катя наспех достала ключи и, лихорадочно вставив их в замок, резко повернула. Спроси её сейчас кто ни будь, о чём она собирается говорить с этой дикой женщиной и на каком доходчивом языке, чтобы быть услышанной, она не смогла бы ответить однозначно. На протяжении своего замужества с Олегом, Катя изо дня в день ощущала на себе пристальный интерес со стороны Насти, чувствуя её лютую неприязнь. Она объясняла это тупиковой ситуацией с Никитой, другой мотивации она не видела. "Никто не заставлял её рожать и бросать ребёнка, я ни в чём не виновата", успокаивала себя Катя, упорно считая, что в основе необъяснимого, уму непостижимого поступка, лежит в первую очередь психическое нездоровье, неумение сохранять длительные отношения и уж тем более иметь природную тягу к материнской любви.
 
Открыв дверь, они прошли через гостиную на террасу, и Настя грубо толкнула Екатерину в кресло, отпуская свою руку и усаживаясь позади неё. Умиротворённая тишина ночи обступила обеих женщин стеной, давая минутную передышку, прежде чем растопить судьбоносный капкан.

- Ты зачем отпустила Олега на делянку, разрешила ему залезть с головой в то, что ему не принадлежит и никогда не принадлежало? Не знала? – спросила со злостью Настя, тяжело дыша в спину Кате.
 
- Не знала, – ответила Катя и вдруг испугалась, внезапно подумав о том, что действительно ничего не знала о муже за последнее время, куда он ходил, с кем встречался, что его интересовало, настолько была уверена и в себе, и в нём, и в привычной семейной суете, годами не менявшейся, и ещё, она сделала ошеломительное, не менее потрясающее открытие, эта женщина сидящая за её спиной, не сумасшедшая и, скорее всего никогда ею не была, однако истоки её поведения для Кати были неведомы, закрыты за семью печатями. Одно она знала точно, в настоящий момент времени Настя действительно может быть опасна, и только от её желания зависит сейчас будет Катя жить или нет, и если будет, то как.

- Дома вам мало! – с желчной брезгливость выплеснула на неё Настя – Сына моего тебе мало! Где твои дети? Молчишь ... – она била ниже пояса, била жестоко, безжалостно – Не знала-а-а … – передразнила едко Настя – а что ты вообще знаешь? Ненавижу! Тупая самодовольная дрянь … –

Шквал укоров и оскорблений обрушившийся на Катю, сначала вызвал шок и кратковременный ступор, но после, почти сразу страх исчез, возможно в силу инстинкта самосохранения или интуитивной волны протеста. Она отчётливо увидела ситуацию с Олегом и Никитой глазами ранее неизвестной Насти, испытав сложное неоднозначное чувство к той, жалость, за отчаянную неприкаянность одиночества и одновременно, неприятие её выбора жизненных ценностей. К себе жалости не было, только боль, страдание и стыд, за сытую простую немудрёную жизнь, за близорукость, за «тупое самодовольство», как сказала Настя, приведшие к трагедии.

- Прости, … – смиренно сказала она – если сможешь, – и прошептала главное, склоняя покорно голову, – за сына спасибо … -
 
Лёгкое движение воздуха было ей ответом, ни звука, ни стона, ни вскрика. Катя ещё долго сидела одна на террасе в подавленном состоянии, словно замороженная, блуждая воспоминаниями по прошлому, не плача, не нагнетая раскаяние, ей и без этого хватило правды о себе. Окончательно продрогнув ближе к рассвету, шаркая ногами по полу, как-то сразу постарев и ослабев, под тяжестью смертельной усталости, она медленно вернулась в тёплый уютный любимый дом.
 
***
 
Дед отказался с кем-либо говорить кроме внука и ключи от заточения Олега, надёжно спрятанные в сапоге, передал Николаю исключительно по просьбе Никиты. Как только ключи оказались в руках у мужчин, они, не вдаваясь ни в какие подробности и лишние пересуды, тотчас затерялись среди кустов, и причина тому была, Егорыча в любой момент могли хватиться в лагере и, заподозрив неладное, отправиться на его поиски. Мы были ограничены во времени. А пока, в ожидании появления брата, старик, вместе со мной и племянником, мирно сидел, прислонившись к дереву, и с пристрастием рассматривал последнего.
 
- Просил Настю привезти тебя ко мне в тайгу, а она ни в какую, нельзя говорит ему эту сторону жизнь показывать, тебе, что меня мало, – устанавливая первый контакт с внуком, Егорыч хорошо понимал, что основное, здоровое, интересное время безвозвратно упущено и наверстать его уже не будет никакой возможности.

- А Вы зачем в этот наркоманский капкан полезли? Нормально, без него, нельзя было жить? – искренне завозмущался Никита, стараясь изо всех юношеских сил понять мотивацию пребывания деда и Насти на делянке – Деньги? -

- Деньги … – повторил за внуком с глубокомысленным безразличием дед, тем самым философски подчёркивая, что эта форма жизни для него вторична – выбора не было, меня никто не спрашивал, или работаешь или умрёшь … – и после добавил – Каждому своё! –

- Я не смогу этого понять, ну, в смысле вашу жизнь, извините … - отреагировал племянник на откровение и для большей убедительности обвёл взглядом по кругу ближайшие деревья, усиливая значение сказанного жестом руки, на что дед, из уважения к позиции внука, согласно опустил голову.

Никита пересел от старика ко мне ближе. Я не вмешивалась в их разговор, где-то интуиция мне подсказывала, что вреда племяннику от Егорыча не будет, то ли в лице со смешной бородкой присутствовала едва уловимая мудрость таёжной жизнью взращенная, то ли в силу слабости телесной он был не опасен, и не смог бы подавлять своим «авторитетом», но, скорее всего меня успокаивало воспитание, полученное Никитой от родителей, заложили они в нём правильный жизненный посыл, не позволявший душе идти на поводу разрушительной смуты.

- Мы Вас величаем Егорыч, да Егорыч, а имя Вы не сказали? – интересуясь стариком спросила я.

- Петром родители назвали –
 
- Значит Вы у нас Пётр Егорович, понятно, - переглянулась я с Никитой -  красиво, очень по-русски –

- Папа идёт! – воскликнул вдруг племянник, подскакивая и бросаясь навстречу к отцу.

На тропе, из-за деревьев, показались мужчины среди которых шёл Олег. Похудевший, обросший бородой, в грязной потрёпанной одежде, но живой. Я бросилась к брату следом за Никитой, обнимая его вместе с племянником в радостном волнительном возбуждении, не сразу улавливая смысл фразы, сказанной стариком нам в след.
 
- Уходить надо! – повторял раз за разом Егорыч, стараясь быть услышанным, - дома будете целоваться, если доберётесь, скоро людей приведут с травы, охрана с собаками, обученные, – он смотрел на нас потухшими глазами, словно хотел напоследок запомнить.

- Его оставлять нельзя, – произнёс вдруг Олег, обращаясь ко всем и показывая на старика, – убьют сразу, Настя ушла, на делянку больше не вернётся, сама открылась, а подельники жаждут его смерти, – и брат выложил перед нами основной козырь невозвращения деда в лагерь, – надоел ты им Пётр Егорович со своими ключами и буддистскими мантрами, всё под себя подмял, ни к чему доступа нет, хитро мудрый! -

Старик молча слушал, иногда покачивая головой в знак признания правоты Олега, пока в результате сказанного не сообразил, что мы собираемся взять его с собой. Как только он понял, что впереди долгий переход и назад дороги нет, то замахал обеими руками, отбрыкиваясь от бредовой идеи и кудахтая словно курица на насесте, - Куда мне, я за вами не угонюсь, сколько той жизни осталось то, убьют и убьют, что ж теперь, – и я, вспомнив к месту или не к месту, поди разбери в общей нервной суматохе, пенсионеров-попутчиков, рассмеялась старику прямо в лицо

- Что, Пётр Егорович, «два понедельника»? А не рановато ли! – и тот, насколько вообще был способен после одичалого бандитского бытия, участливо посмотрел на меня, не считаясь раньше с моим присутствием.

- Мы ему «седушку» сделаем из веток и понесём по очереди – как всегда быстро сориентировался Никита – дед, не бросим, не робей, заберём, -

- Где-то я и сам смогу, – перестал сопротивляться старик, вникая в суету внука и «кумекая», как сказал бы Кузьмич, что веселее доживёт свои понедельники возле нас – дорогу покажу, по ней нас не найдут, они её не знают, вдоль ручья, а после по краю обрыва пойдём и табаком надо следы посыпать, собак остановить, –
 
- Табак есть, свежий, – произнёс Саша и не мешкая полез в рюкзак.

- Кузьмич дал? – поинтересовался Николай с ухмылкой, начиная постепенно привыкать к присутствию ещё одного человека в команде.

- А кто ж, конечно он, –
 
Николай и охотники принялись вязать сидение для Егорыча, отстранив от этого дела Олега. Никита крутился счастливой юлой вокруг отца, не отставая от него ни на шаг. Он перечислял ему события из недавнего прошлого, включая похороны, а я, доставая консервы, яблоки, шоколад, хлеб, пыталась накормить изголодавшегося пленника и никак не могла заставить себя угомониться, чувствуя сильное волнение.
 
- Света, я не хочу есть, успокойся, – брат обнял меня и, слегка отстранившись, заглянул в глаза, в самую их глубину, – я знаю, это всё ты затеяла, сестрёнка моя дорогая, и сына привела, спасибо тебе родная, – он снова обнял меня, и я благодарно прижалась в ответ, не к месту вспомнив, как дралась с ним в детстве насмерть, что-то там не поделив, вспомнить бы сейчас что.

Минут через двадцать всё было готово к выходу.

- Ну, с Богом, – повторила я обычное Катино напутствие, сожалея, что она далеко, - представляю, как она обрадуется, увидев Олега живым, –

- Кто? – спросил шедший рядом со мной Женя, не расслышав.

- Катя … – рассеяно ответила я, подсознательно ощущая волну внезапных тревожных предчувствий.

***
 
        Мы тронулись в путь, снова вытянувшись цепочкой. В начале Егорыч шёл своим ходом, но вскоре перебрался на «седушку», так получалось скорее. Я и Никита замыкали шествие, старательно посыпая следы табаком, как показал нам Саша, и спустя час пути вышли к ручью, сделав там привал.
 
- Я тут все места обходил, каждый камушек знаю, – откровенничал Егорыч, испытывая должно быть неловкость, что добрую половину дороги его пронесли на руках Николай и охотники, – они, - он имел ввиду охрану и собак, - далеко отсюда, в другой стороне, а этот путь на заимку короче, Настя всегда по нему к тебе бегала, – старик посмотрел на Олега с застывшей печалью в глазах.

- Так теперь табак можно убрать? – спросил, перебивая Егорыча, Никита, не особо заморачиваясь отношениями, потерявшими былую актуальность, «зачем вспоминать кто, когда родился и кто на ком женился» с юношеским максимализмом шутил он при случае.

- Убирай, больше не понадобится, часа через два выйдем к сгоревшему срубу – ответил ему дед, и Женя свернул остатки табака, сложив их в рюкзак.
 
Егорыч мирно сидел под деревом во время отдыха, по всей вероятности, собираясь с силами для следующего перехода, как вдруг засуетился ни с того ни с сего в растерянности, рыская по карманам и пытаясь с озабоченным видом вспомнить что-то очень важное для себя.

- Никак ключи ищет, – прошептал наблюдательный Женя, переглядываясь с Николаем, – так и будет периодически «шариться», по старой памяти, ты забери их у него под роспись, типа изъял, – на что Коля одобрительно кивнул и достал из кармана карту, составленную Олегом.

- Пётр Егорович, если вы ключи ищите, то они у меня, – он подал старику лист бумаги и карандаш – запротоколируйте на обороте, что, мол, так и так, сдал под роспись и теперь за них не отвечаю, вам спокойнее будет, да и нам тоже, – неожиданный поворот с ключами вызвал добродушную усмешку у всей команды, ставшей невольным свидетелем передачи материальной ценности, мы с интересом смотрели на старика в ожидании его последующих действий.
 
Дед взял мятую бумажку, недовольно покрутил её в руках, неохотно расписался и, как бы между прочим, спросил – А вам они на кой? –

- Пригодятся, должок у делянки есть перед заимкой, – ответил Николай, складывая карту и убирая её снова в карман.

 - Никак вернуться собираетесь? … За деньгами? –

- Обязательно вернёмся, вместе с полицией, человек один должен подсуетиться в городе, у него родственник служит в управлении по борьбе с наркопреступностью – и к моему изумлению, Коля с видом заговорщика тут же сгруппировался с охотниками, перемещаясь в их сторону, как будто заранее с ними о чём-то скрытном договорился и что-то скрытное от других решил. Когда успел, не понимаю, я лично никакой подозрительной возни не заметила, что было странно.

- Так, так … – старик задумался, очевидно взвешивая полученную информацию и ещё какую-то одному ему известную, потому что начав говорить моментально, прямо на наших глазах, из немощного дряхлого старца неожиданно переродился во вполне здравомыслящего человека ничего общего с тем прежним не имеющего, - послушайте, что скажу, – он обвёл нас глубоким проницательным взглядом, – делянку эту вам отдадут, из-за Никиты и Насти, разговор был, но дальше не суйтесь, дальше смерть, оно вам надо? – он вдруг приветливо по-доброму всем улыбнулся и строго, с высоты прожитых лет и особого жизненного опыта, взглянул на брата, - Что скажешь, Олег? –

Конечно я была огорошена происходящим не меньше остальных, во-первых, уникальной метаморфозой, случившейся с дедом или уже не с дедом, не знаю, как теперь его называть, во-вторых, самим диалогом, в котором явно красной нитью прослеживался интерес, своего рода контракт о разделе тех самых пресловутых сфер влияния, ну и в-третьих, если бы выслушали мой совет по этому вопросу, то я бы согласилась на любые условия и любую сделку, лишь бы побыстрее забыть происходящее, как страшный сон, и вернуться к прежней обычной жизни.

- Хорошо, … – тяжело выдохнул Олег и было очевидно, с каким трудом ему дался ответ, – но из города вы уйдёте, навсегда, – он решительно посмотрел на Егорыча, не принимая от того никаких возражений.

- Не я, моя старость определена, люди уйдут, не вопрос, делянка и так потеряна, а провокациями лишь делу вредить, – он снова улыбнулся, как будто только что закончил чистить ведро картошки, не более того.

- Ты про деньги спроси, спроси про деньги, – Саша и Женя, соблюдая уважительную дистанцию, не решались это сделать сами, напрямую.
 
Олег не двигался, он сидел понурившись, опустив глаза в пол, и я физически ощутила, словно сама оказалась в его шкуре, какой неподъёмный груз он сбросил с себя, не в силах пока оценить просочившийся свежий воздух перемен из-за накрывшей плотной пеленой усталости.

- Всё утрясётся, Олег, не переживай, в обиду я вас никому не дам, – Пётр Егорович, как собственно и я, хорошо видел, что творится у того на душе, – а про деньги расскажу на заимке, – глядя на охотников произнёс он – научу где взять, сколько себе поиметь, сколько полиции отдать, а сейчас пора, могут найти, –

- Как найти, вы же сказали, что бандиты эту дорогу не знают? – с паническим страхом в голосе я подскочила со своего места.

- Может и не знают, … - хитро прищурился Пётр Егорович, снова превращаясь в старика и возвращая себе привычную, менее провокационную форму существования.

                Вместо эпилога

        Прошло три месяца после волнительных событий, связанных с трагической потерей и счастливым возвращением брата. Перемены от случившегося, тем или иным образом, коснулись каждого из нас, и я думаю не худшей их стороной. Николай получил развод от Насти, без каких-либо её сожалений, и мы смогли зарегистрировать наш брак, пребывая в радостном ожидании благополучного исхода моей беременности. Заимку отстроили заново, и брат активно в этом участвовал, с лёгкой руки Петра Егоровича, если можно, так сказать. Когда полиция накрыла делянку, там никого не было, как и собранного урожая и прочей наркотической продукции, но деньги нашлись, не столько, сколько хотелось бы, но взяли, на операцию захвата хватило и «отчасти генералу на дачу». Траву и постройки выжгли напалмом, не оставив от них и следа. И, пожалуй, самые глубокие изменения произошли в брате и Екатерине, из обоих ушла беспечность, как будто на них вылили несколько вёдер ледяной воды, навсегда остудив благие порывы, ведущие, как известно в никуда. Никита закончил последний класс и собирался поступать в столичный университет, а Настя уехала жить в Испанию, где на побережье, в тихом и неприметном месте, давно купила себе небольшой домик или правильнее сказать маленькую виллу. Как ни странно, никто из нас не любит вспоминать те тревожные времена, разве что иногда, собираясь вместе на террасе тёплым осенним вечером, попить чайку с домашним пирогом, испечённым Катей. С подачи Петра Егоровича, благодушно живущего в доме Олега, поближе к внуку, мы решаемся воскресить смешные случаи из этой поучительной истории или капкана, называйте, как хотите, однако, если пораскинуть мозгами, то вся наша жизнь соткана из бесконечного числа мелких и крупных капканов, очень даже конечных по своей сути.
   
                (Конец)