***

                Всем привет!
Это Степаныч!
Продолжаем...

22. РОМАН

       Прошло два года после похорон отца. Поблёкли краски на отчем крове, что когда-то подновлял отец, да и сам дом стоял какой-то грустный, непохожий на того красавца, который своими руками построили дед и отец, пропала куда-то былая стать. Только ели, две красавицы ели, посаженные отцом при рождении детей, продолжали радовать глаз своей красотой и,  словно стыдясь кого-то, прикрывали неприглядный вид дома.
      Роман решил подремонтировать, подновить фасад, да и крышу заново покрасить. Был закуплен материал, и ремонт можно было начинать, благо отпуск у Романа подошёл. Иногда появлялась Инна, приносила, приводила сына, который сильно был похож на Толяна, да и назван был в честь деда, Толиком. Жила она у мужа в соседней деревне, и пока никаких слухов о ее поведении не было, ни плохих, ни хороших, да и в пьянках вроде не замечена, гулянках. «Слава Богу, может,  остепенилась», – думала баба Нюка. Инна у неё частенько была, иногда и с ночевкой. Встречалась там и с матерью.
       Та, оставив на попечение бабы Нюки вторую дочь, частенько срывалась, пропадала где-то по неделям, а то и по месяцам. Появлялась, устраивая пьянки, гулянки, приглашая и Романа с Инной. Самогона у бабы Нюки всегда хватало, не переводился. Так и жили. Роман покрасил, подновил фасад.  Рамы засверкали свежей белизной белой краски, окна засверкали на солнышке,  словно приглашая всех в гости. Крыша с новой ярко-красной краской тоже засверкала. И дом, словно получив новое рождение, снова приосанился, повеселел, как медный пятак на ярмарке!
     Роман снова начал выпивать, сначала понемногу, «я свою меру знаю», но гулянки у матери при очередных её появлениях у бабы Нюки, стали проявлять себя, всё чаще нужно было похмеляться, чтобы не болела голова. А то и просто поправить здоровье. А здоровье начало барахлить, что-то с сердцем. Нужно было бы к врачу обратиться, обследоваться, а он к стакану. Вот, мол, выпью и мне сразу легче становится. Начались скандалы в семье. После таких скандалов он уходил к бабе Нюки,  отлёживался там, иногда несколько дней. Потом затишье месяца на два-три, и Алла снова сбивала его с панталыку очередной гулянкой.
       При очередном таком затишье Роман взял в кредит машину, долго не пил вообще, где-то чуть не год. Жена вздохнула свободно, может, одумается! Но появилась Алла с очередным залетным. и всё! Как ни упирался Роман, как жена его не просила, все-таки Алла соблазнила. Когда наутро Роман появился дома с распухшим лицом и, дыша перегаром что-то спросил, жена молча захлопнула перед ним дверь и закрылась на засов. Сколько Роман не стучал, бесполезно, так и не открыла. И Роман запил горькую, с работы выгнали за прогулы. Машина стояла в гараже, покрываясь пылью. Открылись сердечные боли. Надо бы в больницу, а Нюка своими средствами, самогоном лечила. Проснётся Роман с болью, а она ему стакан, и он снова спать. Так и лечила. Романа было уже не узнать. Некогда здоровый, красивый парень превратился в немощного доходягу, с впавшими глазами.
      Алла в это время долго не появлялась, Инна тоже куда-то пропала, ни слуху, ни духу. Проснётся Роман:
– Баба, болит всё, мочи нет, налей, – и Нюка со слезами, может, полегчает, наливала. Так и лежал, вставал редко, только, если в туалет, ноги заплетались и постоянно держался за сердце. А у Нюки ещё забота: подрастала внучка, оставленная Аллой, и тоже требовала к себе внимания, всё больше и больше. Так и разрывалась между Ромкой и внучкой. А его бы нужно было срочно в больницу. Но это были лихие девяностые, и много тогда убралось молодых и здоровых. Нюка кормила внучку, когда заворочался Роман на койке в углу, и застонал. Она бросила кормить и подошла, а у него глаза ввалились, взгляд какой-то отрешённый и только:
– Ба!  – и опять застонал.
      Она налила в стакан самогона и поднесла к губам. Ромка открыл рот, начал глотать, потом, откинувшись, замолк и закрыл глаза.
– Спи, спи, внучек, вот, может, мать или Инулька появятся, тогда и в больницу, – заплакала.
     День Ромка спал, как думала Нюка, не стонал, не звал. «Может, полегчает». Ночь тоже прошла спокойно, лежит себе Роман спокойно, никого не беспокоит. Нюке бы подойти посмотреть, как он, а она с внучкой. Откуда-то появилась Алла, пьяная, с другом, опять пьянка, гулянка, а про Романа-то и забыли. А он лежал в углу за занавеской, никого не беспокоя, присмиревший.
     Хватились через сутки, подошла мать поглядеть! А он холодный уже...
      И снова дом принимал холодное тело нового хозяина. Так же лежал Роман на лавке в углу под образами, как и отец когда-то, и дом снова прощался. Похоронили Романа на кладбище отдельно. Осталась жена с сиротой, Ромкиной дочкой, закрыла, запечатала тот дом и ушла к своим родителям.
      Осиротел дом, не слышно больше голосов, ни детских, ни взрослых. Зарастает бурьяном-травой. Плачет дом! Горько плачет! О судьбе своей, о том уютном гнездышке, что хотел тогда устроить первый хозяин, Толян... Но никто не слышит этого плача! А оставшиеся жители этого некогда большого дома, опять разлетелись... Кто куда. И как-то сложится их судьба?
Степаныч

Александр Виноградов
Да, что ни говори, а зацепила меня эта история! Знаю, слёзы легче вызвать, чем смех, и всё же, горестно стало и о своём доме что-то вспомнилось: как он там, доволен ли нами?