БлагоТворение

Юмористический рассказ, основанный на реальных событиях

Стоматолог стал очень дорогим удовольствием. Пенсионеру с минимальной пенсией — не по карману. Есть, конечно, социальные, но тогда вообще без зубов останешься или протезы сикось-накось приобретешь. Вот она сидела и думала: есть или не есть (в прямом смысле  слова: принимать пищу или поголодать для пользы дела; голодала ж как-то 38 дней по собственному желанию и ничего — выжила, хотя чуть не умерла). Зуб рассыпался окончательно, а на противоположной стороне — огромная стертость, великий перекос в бывшей симметрии челюсти. Но помогли добрые люди, собрали немного деньжат, решила отправиться в платную клинику к «хваленому» доктору. Тот посмотрел, сказал, что работы много и назвал цену.
— Это ж больше моей месячной пенсии! — возмутилась она, понимая, что собранных денег ей не хватит.
— Таков прейскурант, — утешил тот.
Ушла несолоно хлебавши. Плелась домой и всю дорогу вспоминала его слова: «Вы еще придете…» На аналогичного рода самонадеянные заявления она каждый раз отвечала: «Из принципа не приду!». Естественно, про себя. И не приходила. Крепко держала слово. Подобное случилось бы и на этот раз, но…
Поделилась своей «головной болью» с родственницей, дальней, но успешной и в какой-то степени финансово благополучной, а та нежданно-негаданно откликнулась и дала требуемую сумму. Вот счастье привалило! Прямо на месте вытянула из кошелька красненькие купюры и дала. Благодетельница! На радостях старушка, еще, правда, далеко не старушка по резвости ума и тела, а вернее было бы сказать о ней, дама почтенного возраста, позвонила в клинику и записалась на прием к тому самому доктору, которому отказала… нарушая свой же принцип. Пришла. Врач встретил сдержанно, а она с порога:
— У меня тахикардия. Пульс сто десять.
Он усадил пациентку в кресло, проверил пульс и предложил:
— Могу записать вас на другой день.
Пожала плечами, не зная, как правильно поступить в данной ситуации.
Переписали на другое число. Пришла в назначенный день. Пульс — сто десять. Врач снова переназначил день приема. Пришла в третий раз. Пульс — сто.
— Давайте лечить, я так больше ноги исхожу, — твердо произнесла пациентка.
Врач предложил щадящую анестезию и стал работать, да так нежно, что она не то что расслабилась, а разомлела.
Сначала, до анестезии, ей на шею прикрепили «слюнявчик», как маленьким детям. Потом, протянув ей салфетку, доктор предложил стереть с губ остатки помады (она еще была ого-го! и марафет наводила!), затем попросил открыть рот, подул в него из трубочки, ополоснул из мини-душика и предложил сплюнуть. Нажал на какую-то кнопочку, кресло превратилось в кровать — и она уже лежала! Это ее несколько насторожило. Очень уж неожиданно кресло становилось лежанкой, как в фильме «Бриллиантовая рука» брюки превращались в элегантные шорты. Спросил: «Как вы себя чувствуете?» — она в замешательстве ответила: «Хорошо», — а про себя подумала: «А что дальше?..»
— Сделаем укольчик, — произнес врач, будто услышал ее непроизнесенный вслух вопрос, и поднял над ее лицом малюсенький шприц.
— Ну ладно, — последовало согласие.
— Теперь полежите, — посоветовал доктор.
«Ну да, куда ж я денусь», — побурчала про себя.
А у самой как-то тревожно на душе. Полежала. Подождала, что может еще произойти в такой пикантной ситуации, а он спрашивает:
— Онемела?
Вопрос обескуражил бедную старушку.
— Я? — еле выдавила она, потому что губы не двигались.
— Хорошо, тогда приступим.
От испуга все сжалось.
Она попыталась открыть рот. Он не открывался. Облизнула губы.
— Пересохли? — спросил он.
Она промычала. Врач попросил ассистентку дать вазелин и вскоре начал водить ватной палочкой по ее губам. Это было такое наслаждение, какого она никогда в жизни не испытывала! Нирвана! Такую приятность она первый раз в жизни ощутила! Расслабилась и почти отключилась, а он сверлил… сверлил… сверлил где-то там… что-то там… А сверло убаюкивающе зудело… зудело…
— Как вы себя чувствуете? — услышала она почти над ухом.
— Хорошо, — сказала старушка, а мысленно прибавила: «Но мало».
Врач выключил и отодвинул лампу, убрал прибор со сверлами, нажал на кнопочку, кровать превратилась в кресло.
— Выполощите рот и сплюньте.
Она послушно выполнила не указания, а скорее, просьбу врача.
Потом он начал объяснять, что зуб сильно разрушился, осталась одна каемочка, для укрепления необходимо поставить штифт, затем — пломбу, а для защиты конструкции необходима коронка, так как при жевании и нажатии на зуб пломба может разрушить остатки зубной стенки.
— И сколько будет стоить все это удовольствие? — со страхом спросила пациентка.
Врач озвучил цену этой самой защитной коронки. Она оказалась еще больше, чем пойдет на лечение зуба — где ж такие деньжищи взять!
— Не смогу, — печально произнесла старушка. — Мне тогда два месяца ни есть, ни пить, ни за коммуналку платить — сразу в гроб лечь!
Но тут же подумала: «Хоронить еще дороже! Повременю».
Он назначил день для выполнения окончательных работ по лечению и восстановлению зуба.
И вдруг она ощутила, что ей не хочется уходить: так здесь таинственно-спокойно, благостно-уютно, солнечно-светло и душевно-тепло, что кажется, безвыходности, как у дяди Вани Чехова, в ее серой жизни вообще не существует. Такого раньше с ней не случалось. В те далекие времена, когда был социализм или даже коммунизм в некоторых местах, потому что многое было бесплатно, «зубники» особо не впечатляли, хотя встречались всякие: двое рвали-мучились зубы мудрости, чуть в обморочное состояние вместе с ней не впадали; двое пломбировали, и пломбы, на удивление, долго держались, а у других сразу вылетали; потом попалась одна врачиха с нескрываемым недовольством на лице, которая бесконечно дергала ее голову, требуя «расслабления» и «нешевеления», но результат оказался печальным: все «ее» зубы развалились. Глядя на «развалы», другие зубники качали головой, произнося с сочувствием: «залечили». Было страшно обидно и больно до слез за недобросовестность тех, кто лечит бесплатно или за деньги, забыв про клятву Гиппократа.
Тогда, в те времена, не столь отдаленные, она еще работала и кое-что могла себе позволить. Теперь — на заслуженном отдыхе (уже и формулировка «заслуженный отдых» вышла из лексикона, выброшена, как ненужный хлам). Да и старики стали в тягость всем: и государству, и родным, и прочим… В связи с безденежьем оставшиеся здоровые зубы у нее просто стерлись. А тут вдруг перестройка бравурно грянула: развал, распад, частный бизнес — и за лечение зубов надо было уже платить баснословно, как, впрочем, и за многое другое; денег, естественно, не хватало почти ни на что. Так наступил «черный день», потом — «черный год», за ним последовали «черные десятилетия». Когда подоспел пенсионный возраст, то этой самой пенсии (денежного обеспечения, получаемого гражданами из общественных фондов потребления в старости) оказалось так мало, что пришлось носить обноски и есть объедки: брать одежду и обувь недоношенную и еду, не доеденную кем-то.
А тут такая клиника! Давно, вернее, никогда ничего подобного она не видела: на входе — бахилы (бесплатно!), ресепшен для регистрации всех (кто с деньгами!), диваны для отдыха (после оплаты услуг!), огромные перевернутые бутыли с водой (пей, сколько влезет!), туалет со всеми причитающимися в этом месте принадлежностями (бесплатно!) и врачебные кабинеты с креслами-кроватями (умереть и не встать!). Лежишь как в хрустальном гробу в хрустальной пещере и царевной себя ощущаешь! О таком не мечталось и даже не увиделось бы, не произойди благотворительности! Большая редкость, но случается!
Она сидела в предбанничке, медленно снимая бахилы, еще медленнее сворачивая их и быстро пряча в ридикюльчик, маленькую, старую сумочку, еще годную к употреблению.
Улица, фонарь, аптека. Прям как у Блока.
Медленно пошла домой, помахивая сумочкой с позаимствованными бахилами, уже оплаченными — не пропадать же добру! — и испытывая полное удовлетворение от посещения стоматолога.
Состоялся последний или, как теперь любят говорить, впадая в крайности, «крайний» приход в ставшее любимым учреждение. Штифт поставили, зуб сформировали, снимок сделали да еще на экране монитора показали. Никогда такого чуда не видела: в десне винтик торчит (дас ист фантастиш!) Доктор снова посоветовал поставить коронку для пущей сохранности этого произведения искусства. Да где ж на это чудо денег взять?! Решила жевать на другой стороне, чтобы «ветхий» зуб подольше сохранить. Авось без коронки обойдется…
Первое время она вспоминала врача: заботливый… нежный… Потом повседневные треволнения вытеснили сладостные мысли. А что думать? Он где-то… в сферах недосягаемых… Она здесь, в материальном мире, в квартирке, которая просит ремонта: там — обои отклеились… там — краска на окне облупилась… там — занавеска порвалась… каблуки зимних сапог подбивать надо, стерлись, как и зубы… а у тапочки подошва пополам переломилась… скотчем закрепила, но ходить не совсем удобно… А что поделать?! Да много чего требует реанимации… Скоро осень, дожди — обуви целой нет, как и другого тоже. Хоть бы кто-нибудь чего-нибудь предложил… Раньше приносили сумки с «ненужными» вещами. Она выбирала что-то себе, а что не подходило, передавала другим… Теперь почему-то не несут… Наверное, сами до дыр снашивают. С вещами еще как-то полегче — дольше носятся. Иногда что-то молодежное попадается… Шикануть можно! А с обувью тяжеловато. Одежду на размер больше или меньше можно приладить к телу, а обувь должна быть по размеру ступни! Если чуть больше — еще ничего! Носки можно поддеть или ватку подложить, а меньше — хоть пальцы отрубай! Забот много, а исполнений никаких.
Снова заболел зуб… Полоскала травами, прикладывала тампончик, смоченный водкой… На время боль стихала… Надеялась: обойдется — не обошлось!
А тут словно Бог увидел ее страдания и смилостивился, послал снова благодетельницу. Позвонила. Справилась о здоровье… Намек про зуб… Приехала, привезла деньги… Как была рада страдалица и не сколько тому, что зуб полечит, сколько тому, что доктора увидит! Уже даже мечтать стала, как пройдет встреча… как кресло превратится в кровать... как палочкой с вазелинчиком будут водить по губам!.. Позвонила. Записалась на прием. Пришла.
Доктор встретил широкой улыбкой и ясным дружелюбным взглядом. Усадил, померял пульс, справился о самочувствии. Не забыл ни ее, ни ее особенности! Тахикардия никуда не делась, но ей очень хотелось этого бесконтактного контакта. Настояла на лечении. От такого врачевания и умереть нежалко! Но умирать, конечно же, она не собиралась.
Доктор, улыбаясь, предложил сесть в кресло, которое тут же превратилось в кровать. Надели «слюнявчик», исследовали зуб. Прежде чем начать работу, врач попросил у ассистентки вазелин и собственноручно аккуратно, нежно смазал ей губы. Пациентке хотелось, чтобы это блаженство длилось бесконечно! Но в рот поставили «лягушку», чтобы он не закрывался, и закипела работа, а она витала в сладострастных мирах, испытывая чувственные наслаждения. «Как жаль, что зубы редко болят, — подумала она и тут же мысленно три раза поплевала, чтобы не сглазить, и пожурила себя за легкомысленность: — Это же зубы — не волосы! Новые не вырастут! Их и так с гулькин нос осталось, пусть лучше не болят. Лечить — денег нет, а вставить — стихийное бедствие! Пусть хоть какие-никакие, но свои!»
Сколько жила, столько слышала, что стоматолога боятся как огня, а она с таким врачом хоть в огонь, хоть в воду!
А тут еще счастье привалило: позвонила благодетельница.
— Ты что-то о коронке говорила…
— Было дело…
— Не вставила?
— За что?
— Я тут себе зубы меняла, подумала: может, и тебя записать — врач очень хороший.
— Да нет, спасибо. Это дорого…
— Я запишу. Сейчас перезвоню тебе…
Отключилась. Старушка стала ждать. А часы остановились…
— Ну его, этого Эйнштейна с его теорией относительности, сказал — и теперь часы то бегут, как трусливые зайцы, то ползут, как бешеные черепахи! — с некоторой злинкой посетовала она.
Казалось, что прошла целая вечность. Всякие мысли роились в голове. Уже потеряла надежду — и вдруг звонок. Она аж подскочила на месте.
В трубке — такой желанный голос:
— Записала. Тебе это число и время подойдет?
Благодетельница назвала день и час.
— Подойдет. Я свободная женщина.
— Ну мало ли…
— Не во времени проблема.
— Я обо всем договорилась. Не заморачивайся. Расслабься и получай удовольствие, только с доктором не разговаривай.
Удивление.
— Совсем? — не поняла старушка, вернее сказать, чтоб ее не обидеть, «дама в полном — к фигуре это не имеет никакого отношения — расцвете сил!» — Немой прикинуться?
— Ну зачем в крайности впадать. Все, мне некогда. Пока.
— Спасибо.
— Только запиши, а то у тебя вечный беспорядок в сознании!
И отключилась. Внезапно закралась тревога: почему нельзя разговаривать? Подскочил пульс…
Настал день похода к врачу. Начала волноваться. Сбить пульс никак не получалось... Но все же пошла — не идти нельзя: время врача — это его деньги.
Пришла. В «предбанничке» надела бахилы. Поднялась по ступенечкам. Прошла к ресепшену и села на диванчик. Подошла девушка. Спросила: вы такая-то? Назвала имя-отчество.
— Проходите, вас ждут.
По ходу в указанный кабинет скользнула взглядом по двери кабинета любимого врача. Закрыта. Зайдя в нужный, поздоровалась.
— У меня тахикардия, трудно дышать, мне надо давать передышку.
Врач только невменяемо посмотрел на нее. Предложил поставить сумочку на тумбочку, она почему-то разволновалась, поставила не туда, указали на другое место. Охватил мандраж. Сердце и без того не на месте, а тут стало трепыхаться, как рыба об лед.
Врач предложил сесть. Села. Кресло в мгновение ока превратилось в кровать. Сердце сжалось, возникло ощущение, что с ней сделают что-то неподобающее. Попыталась успокоить себя: «Это ж не пыточная», — но тело охватил озноб.
— Откройте рот.
Открыла.
— Шире.
Но шире он не открывался. Это у некоторых — на ширину приклада, а у нее райское яблочко еле проходит.
— Любите орешки? — видимо, хотел пошутить врач.
Она промолчала, а что тут скажешь: с такой пенсией остается только орешки макадамия погрызть и в другой мир отправиться!
— Большая стираемость, — заключил дантист, глядя в рот.
— Спасибо, что в таком возрасте вообще зубы имеются, у некоторых к пятидесяти — протезы.
— Некоторые по нескольку раз уже меняют… — заметил стоматолог то ли с грустью, то ли с радостью и стал осматривать рот, при этом давая команды: — Сомкните зубы… Задние… Передние… Сомкните передние…
— Не могу… Не смыкаются…
Взялся за челюсть, стал трясти ее из стороны в сторону.
— Расслабьте… расслабьте… расслабьте…
А она не расслаблялась, скорее всего, потому, что все тело враз парализовало.
— Голову вправо… Еще… Прямо… Опустите…
Он дергал голову, а память подбросила картины о стоматологше, которая так изматывала трясением ее головы, что, казалось, сейчас накроет нервный тик или врача, или пациента, но кого-нибудь точно, при этом последняя, покидая лечебницу, каждый раз находилась на грани нервного срыва.
Врач давал команды, а старушка, простите, дама, уже не воспринимала их и не выполняла его требования. Когда он стал манипулировать ее головой, чтобы уложить ее в каком-то «правильном» положении, она еще больше разнервничалась. Губы пересохли. Попросила вазелин. Ассистентка протянула ей ушную палочку в смазке. Она сама себе мазала губы и вспоминала своего доктора, отмечая, что этот работает, как робот, с отсутствием человеческого внимания, понимания и сочувствия, как хирург — тампон, скальпель, — а ее любимый и губы сам смажет, да так, что никакого гипноза не надо — сразу в райский сад попадаешь, — и передохнуть даст, и так нежно работает руками, словно они у него бестелесные! Нечто астрально-нематериальное!
Потом врач спросил:
— Болевой порог какой?
— Какой? — переспросила пациентка.
— Ясно, — сказал доктор. — Анестезию делать будем?
Она пожала плечами, и он не сделал. Стал сверлить. Так как там живого зуба уже не было — боль не чувствовалась. Однако неожиданно возникло то, чего она даже в страшных снах предположить себе не могла: врач положил свою большую мужскую руку (предплечье) ей на грудь. Данное действие или поступок повергли ее в шок! Но потому, что рот был открыт и там сверлили, выразить возражение словесно она не могла, а так как рука врача сдавливала грудь и дышать было крайне затруднительно при ее тахикардии, она впала в транс, который случается, когда охватывает бессилие при отсутствии возможности что-либо изменить. Когда врач сменил положение, она мгновенно положила левую руку на грудь, чтобы защитить интимное место от прямого посягательства, при этом искренне надеясь, что врач заметит ее жест-намек и догадается изменить позу. Напрасно! Он снова водрузил свое предплечье на кисть ее руки, лежащую на груди, и продолжил работу. В шоковом состоянии она пролежала до конца его работы во рту. Но возник еще неприятный момент: рот стала заполнять слюна, она взяла с подставочки салфетку, сплюнула — сукровица! Надо бы сполоснуть рот, врач, возможно, видел, но не предложил или попросту не придал значения, чего с любимым доктором не случалось. «Любимый» замечал малейшие изменения с ней: глаза не так моргнули или дыхание изменилось — он обязательно справлялся о ее самочувствии в процессе его работы. А еще она закрывала глаза и находилась в измененном состоянии сознания. Тогда как этот дантист потребовал глаза не закрывать! Смотреть в потолок! А какая нирвана на белом больничном потолке?! Никакого всеблаженства!..
Так она сменила несколько салфеток, но со стороны врача элементарной заботы о пациенте, участия или профдействия не последовало. Он продолжал работу. Вытерпев, она сплюнула большую обиду и горечь от черствости врача в маленькую раковинку. Окончив, тот трансформировал кровать в кресло и сел к компьютеру.
Ассистентка только теперь предложила пополоскать рот расстроенной пациентке, правда, ее измененного состояния никто не заметил. После процедур раздерганная старушка спросила врача:
— Все? Будут какие-то рекомендации?
Дантист начал свои пояснения: десна кровоточит, ее надо лечить, хотя до похода к врачу десна никак себя не проявляла. Порекомендовал после каждого приема пищи чистить зубы щеткой средней жесткости. Назначил день приема. Отправились на ресепшен. Там ей дали какие-то бумаги, которые надо было подписать. Помедлив с подписью над самым большим документом с текстом на три листа, она спросила:
— Это все надо прочесть?
Вопрос, видимо, был неожиданным, и ответ прозвучал невнятно. В итоге она подписала. Дантист пояснил, что в данный момент оплату производить не надо, все — по окончании работы. Он ушел. Она складывала в сумочку бумажки, данные ей, и неожиданно для себя самой произнесла вслух:
— Мой доктор нежный и заботливый, а этот жесткий.
Никак не могла отойти от шока, который произвела на нее лежащая на ее груди рука мужчины-врача.
Пришла домой с испорченным настроением. Пила лекарства. Приводила себя в удобоваримое состояние. Вечером зашла благодетельница. Это несколько озадачило старушку. Гостья вела себя как-то странно и возбужденно-наигранно. Что удивляться: у богатых свои причуды!
Потом та начала спрашивать, как прошел прием и как стоматолог. А «пострадавшая» возьми и пожалуйся на то, что врач водрузил ей руку на грудь, от чего было неловко и даже стыдно. Гостья почему-то рьяно начала защищать доктора, что, мол, ему неудобно было работать, поэтому и положил — ничего в этом страшного нет! Старушку это обескуражило, она возьми и ляпни:
— Еще б лег на меня для удобства!
И благодетельница вдруг такую непробиваемую защиту выстроила, что бедная родственница сто раз пожалела о жалобе: «Терпи, тебе деньги дают, а ты недовольство высказываешь… Деньги без всяких условий… — И сама с собой пошутила: — Ну, если интим не оговаривается, то он — по умолчанию…»
Гостья долго не унималась, и вдруг, между прочим, обронила слово «нежность». Это старушку насторожило: «Неужто теплая водичка из кувшинчика выплеснулась?.. Сарафанное радио сработало… Кто-то благодетельнице доложил о данной на ресепшене характеристике докторов», — но оставила это незамеченным, якобы неуслышанным. А уже прощаясь, благотворительница бросила фразу: «В таких учреждениях всякие сумасшедшие бывают». Это вообще чуть не убило старушку: «Это же в мой огород? Это мне поставили диагноз: сумасшедшая!».
Беспричинный визит родственницы и ее неистовая защита врача вызвали такое потрясение, что старушка долго находилась в шоковом состоянии. Мысли об инциденте ни на минуту не покидали ее голову. И она вдруг поняла, что в этой истории кодовое слово «нежность». Анализируя происшедшее, она поняла: «Скорее всего, после ее ухода из клиники девушка с ресепшена побежала и передала врачу высказывания пациентки… Но, чтобы об этом узнала благодетельница, у них с дантистом должен был состояться личный контакт: разговор по телефону или переписка в ватсапе. Она вспомнила, что в разговоре с гостьей она брякнула:
— У вас личная переписка с врачом?
— Конечно, — не без гордости подтвердила та. — Когда идет серьезная работа с зубами, то с врачом надо обсуждать детали. Он предлагает варианты… Это нормально… Мы и твой зуб обсуждали…
«Если она платит, то, по всей видимости, имеет право обсуждать с дантистом и мой зуб, и врач, возможно, каким-то образом донес до нее оброненную ею на ресепшене фразу, где фигурирует слово “нежность”».
Всю ночь не спала, думала: «Если бы в Америке или Европе врач положил руку на грудь пациентки, его бы уже по судам затаскали за домогательство, как великого Карузо — Пласидо Доминго — вообще непонятно за что. А здесь попробуй пикни — тебя засудят. Ты ж бесправный нищий, нищеброд, кто тебя слушать, тем более защищать твои права будет?».
При встрече с дантистом старушка-дама выразила просьбу: не класть ей руку на грудь — это неэтично, во-первых, а во-вторых, она испытывала дискомфорт и даже боль. «За такие действия, да еще в присутствии свидетеля и в суд можно подать за посягательство. Врач должен знать, что у человека с тахикардией затруднено дыхание и сдавливание груди чревато последствиями». Во взгляде врача читалось удивление: типа, я ничего такого… Она продолжила: «Нечаянно или намеренно я обронила на ресепшене фразу, отголоски которой в виде слова “нежность” услышала вечером дома. В личной переписке врача и пациента нельзя выходить за рамки лечебно-медицинских аспектов, если, конечно, между ними нет близких отношений, и обсуждать других пациентов, тем более ставить им диагноз. Фраза: “В таких учреждениях всякие сумасшедшие бывают” — обоюдоострая: то ли пациенты в этой клинике все ненормальные, то ли врачи… Надо знать или помнить, что женщины — непредсказуемые существа, а если женщина еще неумна и коварна, то это опасно вдвойне…»
Она проснулась. «Вот это я дала! Не просто осмелела, а обнаглела. Но хотя бы про руку сказала… а то неловко как-то и стеснительно… — и тут же подумала: — Другим, может, это и приятно было бы, но я женщина строгих правил и с врачами фривольностей не позволяю. — И тут же подумала: — А смогу ли я это сказать врачу воочию? По крайней мере, надо попытаться, чтобы был поаккуратнее с пациентами».
На поход в клинику настраивалась еще дома. Войдя в кабинет в боевом настрое, смело сказала:
— Доктор, я вам хочу кое-то сказать, но наедине…
— У нас секретов нет, — ответил дантист, остановив растерявшуюся ассистентку.
— Выбор ваш, — деловито произнесла пациентка. — Но сказанное мной на ресепшене нечайно или намеренно оказалось доступно мне вечером дома. Если вас это не… — хотела сказать «компрометирует», но заменила на «задевает», — задевает, то у меня будет большая просьба: не кладите мне руку на грудь, это неэтично, первое, а второе: мне дискомфортно и больно…
— Почему не сказали сразу? — удивился доктор. — Я бы убрал.
Но извинений не последовало — не царское это дело.
— Садитесь, — предложил он, и больше ничего она не смогла вымолвить из того, что так смело и решительно выдала во сне.
Кресло превратилось в кровать. Врач осмотрел зуб.
— У вас рядом кариес, я сделаю временную пломбу, а вы полечите зуб у другого врача.
— Я лечусь только… — и она назвала фамилию своего любимого доктора.
— Он сейчас в отпуске.
— Я подожду.
— Ваш выбор.
Врач поставил пломбу.
— Мне родственница сказала, что у меня плохой прикус…
— Неправильный, — поправил дантист и еще раз посмотрел, но в этот раз этично, без дерганий головы.
— Можно исправить, — то ли спросила, то ли констатировала пациентка.
И доктор начал долго и обстоятельно рассказывать, что можно сделать в этом случае. Она пыталась внимать врачу, но лежачее положение мешало полноценно воспринимать долгие пояснения — лучше подобные вещи усваиваются сидя, в крайнем случае стоя, так как в горизонтальной позе все воспринимается по-иному и в другом ракурсе. Говорил врач, что надо обточить все зубы, а потом с помощью коронок выровнять прикус, а прикус — проблема серьезная, которая может повлиять на всю челюсть. Внимала она, внимала и вдруг спросила:
— И сколько же это все стоит?
— Триста — триста пятьдесят…
— Чего? — чуть не подскочила с кресла-кровати обезумевшая пенсионерка.
— Рублей, — успокоил дантист пациентку, которая могла воспринять сумму в другой валюте.
У старушки что-то долго щелкало в голове, потом она наконец отошла от «амнезии».
— Это не мой бизнес! Я таких денег и за три года со своей пенсии не насобираю, если даже буду питаться святым духом!
— Вы спросили — я ответил, — улыбался доктор одними глазами, потому что большая часть его лица была скрыта маской.
Она встала с кресла в каком-то придурманенном состоянии, взяла свою сумочку и вышла из кабинета. Девушка с ресепшена пригласила ее для оплаты. Расплатившись за временную коронку, старушка в полном недомогании покинула клинику.
Вечером пришла родственница, которая очень хотела сделать доброе дело — изменить ей прикус, но, услышав размер озвученной суммы, изменилась в лице и стала говорить что-то невразумительное. Старушка поняла, что добродетельница «газанула», не подумав. Теперь ей надо было отступить так, чтобы не потерять лицо. И хозяйка предложила чаю, а пока готовила все к чаепитию, сообразила, как надо дать отступную.
— В бытность моей молодости, когда мне было еще двадцать, я работала на большом предприятии, и там не только был медпункт, но и стоматологический кабинет. Такое практиковалось при социализме: все для блага народа. Так вот, у этого самого народа в те времена в моду вошло ставить золотые фиксы в рот. Золото в дефиците, да и зарплаты — не очень. Но мода есть мода — надо ей следовать! И мне захотелось. Пошла к стоматологу. Женщина красивая была и, вероятно, очень умная. Она посмотрела мне в рот и сказала: — «Здоровые зубы портить не буду. Ты не знаешь, что такое больные, а потому береги какие есть насколько это возможно». Вот я и берегу. Хотя попалась одна врачиха, которая приглашала меня к себе через каждые полгода, ставила пломбу, потом высверливала… ставила — высверливала,  ставила — высверливала… и в итоге досверлилась так, что зуб раскрошился до основания и приказал долго жить. Пришлось вырывать. На что врач, рвавший уже корень, сказал: «Залечили!». Поэтому теперь я умная и понимаю, что здоровые зубы не надо портить эфемерными «оздоровлениями». До шестидесяти шести дожила почти с полным ртом почти полностью здоровых зубов и еще проживу. Впереди меньше, чем сзади, а значит, хватит! — подытожила она.
Пафосная речь хозяйки приободрила гостью, и та совсем в другом настроении стала пить чай, правда, предварительно уточнив: «Так ты отказываешься?» — на что получила удовлетворительный ответ: «Да».
Так прикус остался на месте, а «бешеные» деньги не ушли в расход, которых, как показалось прозорливой хозяйке, и не было. Дипломатия возымела эффект — расстались полюбовно.
Старушка-дама дождалась своего доктора из отпуска и пошла к нему лечить кариес.
Пришла, ее встретили очень любезно. Сказала причину визита. Усадили-уложили, посмотрели, сняли временную коронку, сделали щадящую анестезию, начали сверлить…
Она сразу заметила, что руки врача далеко от ее тела! Что, естественно, успокоило и расслабило ее. А еще: доктор сам смазал ей губы вазелином! Хотелось крикнуть всему миру: «Вы когда-нибудь испытывали такое блаженство! Ваш секс вне конкуренции! Он в подметки не годится смазыванию губ вазелином мужчиной-врачом!». Но, конечно, сделать этого она не могла — неправильно поймут! Заметила, что не чувствует и пальцев доктора во рту, что работает он словно эфирными инструментами и руками. И голову никто не дергает — лежит она себе и лежит, да еще и подремывает периодически. Волшебство! Кому расскажи о таком чуде — не поверят! Зубоврачебная магия какая-то! А еще врач бесконечно справлялся о ее самочувствии, и ощущались внимание, забота и бережное отношение, что не просто редкость — нонсенс!
Доктор закончил, поставил на место коронку. Уходить не хотелось, и старушка-дама, потеряв бесстыдство, брякнула:
— А можно мне с вами сфотографироваться?
— Можно. А на что будем делать фото?
— На ваш телефон, я свой забыла.
Доктор не возражал:
— Давайте.
И протянул свой телефон ассистентке.
Стали у стенки, и тут случилось невероятное: доктор приобнял ее! Это было как касание крыла бабочки — почти не ощутимое! Она даже забыла, что надо было «настроить» лицо для лучшего отображения. Когда фотосессия закончилась, доктор спросил:
— Как я вам смогу переправить?
— В ватсап, — не растерялась продвинутая старушка.
— А номер телефона…
— Ой! А у меня ватсапа нет! — И тут же сообразила: — На номер моей благодетельницы. — И наизусть продиктовала ее номер.
И после этого не попрощалась, а ненавязчиво задала еще вопрос:
— Как отдохнули в отпуске?
— Хорошо. Были в Крыму. Дочка в первый раз увидела море и заговорила… прямо предложениями!
Его восхищению и радости, казалось, не было предела.
— Потом ездили на отдых в палатках!
— А я когда-то тоже по дольменам Северного Кавказа с друзьями путешествовала…
А еще он упомянул о святых источниках и обливании ледяной водой…
Доктора позвали, он извинился, и пришлось расстаться.
«Ах, какие бескультурные люди — взяли и прервали такую беседу!» — посетовала про себя расстроенная дама.
Она шла домой, размахивая сумочкой, в которой были очередные бахилы.
— Ты что это фигней занимаешься — докторов отвлекаешь?! Что им делать нечего, как с пациентами фотографироваться?! Да хоть бы в порядок себя привела: как охрюпка стоишь! — отчитала благотворительница с нескрываемой злинкой и показала фото, которое было отправлено на ее телефон.
Бедная родственница посмотрела на себя: да вид неприглядный! Рядом с высоким красивым блондином она казалась неказистым пигмеем в перекошенном пиджачке с вытаращенными, как от испуга, глазами.
— В зеркало не могла посмотреть? — продолжала назидательно песочить гостья.
— Да откуда там зеркало? — виновато оправдывалась хозяйка. — Это ж не фотостудия.
— Правильно. Серьезное место, и нечего там бардак устраивать!
А старушке показалось, что злилась добродетельница потому, что с ней такого не случилось: ходит она туда — ходит, носит деньги туда — носит, а с ней никто не фотографируется, хотя она на двадцать лет моложе своей протеже, красивее и очень прилично одета, не в пример подопечной.
— Давай телефон, скину, а то у меня места и без вас не хватает! — Поколдовала с телефонами, не преминув дать совет: — Ты больше таких фельдибоберов не выбрасывай!..
А старушка про себя добавила: «А то платить перестану! — и констатировала: — Да, дело приняло серьезный оборот. С таким не шутят…»
Когда раздосадованная благодетельница ушла, бедная родственница порадовалась: «Благодаря моей наивной глупости у меня фото такого замечательного доктора осталось! — А потом, рассматривая себя повнимательнее, отметила: — Да, настоящая “охрюпка”, надо бы изменить, как говорят, “интерфейс”».
На следующий день она вымыла голову, высушила старым феном волосы, навертела на голове неизменную гульку, челку подкрутила на бигуди, подвела черным карандашом глаза, подкрасила ресницы черной тушью из коробочки, в которую еще поплевать надо, подвела губы красным карандашом и тонким слоем положила помаду из тюбика, в котором торчала спичка для выковыривания остатков. Надела «парадные» джинсы и расшитую трикотажную блузу меньшего размера для лучшего подчеркивания фигуры, на ноги — ажурные носочки, зашифровав на них дырочку, и туфли «лодочки».
Пришла в клинику. На ресепшене решительно произнесла:
— К доктору на консультацию.
Девушка удивленно спросила:
— Записаны?
— Нет. Мне же секундная консультация нужна!
— У доктора сейчас клиент, он освободится через полтора часа. Будете ждать или попозже подойдете?
— Подойду, — ответила и вышла.
Подошла к нужному времени. Врач стоял на ресепшене. Он поздоровался и сказал:
— Подождите немного, сейчас уберут и вас пригласят.
Наконец пригласили.
— Доктор, я на консультацию.
— Слушаю.
— Мне моя родственница сказала, что я как “охрюпка” на фото. Можно мы перефотографируемся?
Он добродушно улыбнулся.
— Можно.
— И с вашей чудесной ассистенткой, вы так сработаны, что, кажется, без слов понимаете друг друга.
— Мы и дома так.
— Вы супруги?
Он кивнул, довольно улыбаясь.
— Теперь понятно, почему так в унисон. Идеальная пара во всех отношениях, — с загадочно-счастливым пафосом заметила пациентка.
Супруга-ассистентка тем временем пригласила секретаршу с ресепшена. Пока та настраивалась, старушка-дама вновь почувствовала легкое прикосновение руки доктора к ее талии. «Значит, не показалось! Значит, он действительно обнимал меня!» Желтые бахилы! Теперь они испортят фото! Предложили снять и сделали еще пару снимков. Показали результат. Ее удовлетворило. Отправили по прежнему адресу на телефон родственницы.
Пациентка показала врачу зуб — надо ж оправдать свое незапланированное посещение. Он посоветовал: пока тот не беспокоит, ничего не надо менять. Мило побеседовали о коммунизме, который чуть не случился в СССР, потом доктор извинился, сказав, что ему надо идти на обед, она в свою очередь повинилась, что отняла у него время и, растерявшись, забыла пожелать «приятного аппетита». Расстались. Шла домой в приподнятом настроении, но без бахил в сумочке, потому что, когда хотела «убрать за собой» положенные у двери бахилы, врач остановил ее и сказал: «Не стоит».
Родственница вечером принесла фото и деньги на коронку. Старушке показалось, что на этом ее благодеяния закончатся.
Пришел срок идти к стоматологу-ортопеду — подскочило давление, перенесли встречу на другое число, и в то самый день вступило в спину (радикулит). Надо бы перенести — веская причина, а добродетельница отругала:
— Если все так будут переносить, врачи без зарплаты останутся!
Пошла, еле передвигая ногами. Когда ее пригласили в кабинет, врач сидел за компьютером, ассистентка предложила сесть, пристегнула салфетку. Врач развернул кровать и начал делать слепки и снова так задергал ее голову, что обуяло волнение. «Как робот с манекеном», — возмущалась про себя раздерганная пациентка. Команды сыпались градом: «отройте рот», «сожмите зубы», «влево», «вправо», «вперед», «назад», «не вертите головой», «расслабьтесь» и т.д. и т.п. Вспоминая своего нежного врача, ей хотелось плакать, но нельзя. Ей показалось, что после отказа от выравнивания ее прикуса врач как будто сильно изменился: делал, скорее всего, правильно, но без души. Наконец все закончилось. Последний вопрос:
— Какую коронку делать будем?
— Не знаю.
— А кто знает?
— Родственница. Она оплачивает — она и скажет. Я ей позвоню.
— Можно не звонить, она в девятнадцать будет у меня. Порешаем, — освободил от лишних хлопот дантист. Прозвучали последние команды: — Сполосните рот. Вставайте.
И тут она вспомнила, что деньги, которые та ей дала, она забыла дома. Начала извиняться.
— А чего извиняетесь?
— Как же?! Я должна заплатить за работу… — сконфуженно лепетала пациентка.
— Придет ваша родственница, решим. — Правда, «родственницу» он назвал уважительно по имени-отчеству.
И старушка в очередной раз убедилась: «Деньги правят всем». Дантист назначил день приема, распрощались, она выползла со своей больной спиной из кабинета и черепашьим шагом отправилась домой. На полпути заметила, что не сняла бахилы. Среди улицы наклоняться не стала, чтобы спину не заклинило — всякое может быть! Усмехнулась сама себе: «Не намеренно, но приватизировала! Если не в сумочке, так на себе донесла, да еще и обувь от уличной пыли защитила!».
Вечером позвонила благодетельница:
— Доктор сказал, что у тебя спинку прихватило. Что случилось?
— Да так, на нервной почве, наверное, в нашей жизни без этого никак…
— Вызови скорую.
— Смеешься! Они на такие вызовы не ездят, а на прием бесплатно не запишешься! Народными средствами обойдусь.
— Помощь нужна?
— Нет.
— Как знаешь. Выздоровеешь, прививку не забудь сделать.
— А, ну да, ну да…
Мило распрощались.
Сделала прививку, попросила соседа выйти на сайт Госуслуг, куда выставляют данные о вакцинации. Выйти не смог. Констатировал:
— Вы не зарегистрированы. — Посоветовал: — Вам нужно сходить в эМФэЦэ (многофункциональный центр) или Сбербанк, чтобы они подтвердили Вашу личность. У вас счет в Сбербанке есть?
И тут старушка вспомнила: несколько лет назад родственница попросила ее оформить на себя счет в банке, чтобы спрятать свой миллион в случае проверок, и жилье, дабы ближайшие родственники-алкоголики, после смерти родителей, у нее его не отобрали. И она по наивности согласилась помочь несчастной женщине, на которую навалилась масса проблем. Да в придачу тогда же на добровольных началах и безвозмездно стала ухаживать за ее больной родной сестрой, вернувшейся из мест заключения, которую та не упоминала ни в одной анкете, чтобы не портить свое реноме. Сестра через пять лет ушла в мир иной, но крови с нее попила изрядно… Ну, что было, то было… А вот со счетом в банке надо было выяснить. Отправилась в банк.
— У вас нет счета, — ответила девушка из окошка.
— Как нет?! — искренне удивилась старушка.
— Он закрыт.
— А я, как бывшая владелица счета, могу хоть узнать, когда закрыт? — сообразила клиентка.
Девушка посмотрела в компьютер и назвала дату закрытия злополучного счета, который дал бы ей право выйти на сайт Госуслуг и посмотреть информацию о прививке.
Сердобольная девушка, узнав причину посещения клиенткой банка, посоветовала оформить карточку, которая дается бесплатно. Получив согласие, начала оформление, долго при этом по паспорту сверяя ее лицо с фото. Потом старушка ставила многочисленные подписи на различных бумагах. Наконец, ей выдали ту самую нужную карточку, а другая работница банка любезно зарегистрировала ее на сайте Госуслуг и показала ей данные о вакцинации. С горьким осадком от умолчания родственницей факта закрытия счета, что было оскорбительно недоверием или отсутствием нужды скрывать деньги, подумала: будь она мошенницей, то в тот же день сняла бы деньги, как это делают аферисты, но благопорядочность не позволила появиться даже подобной мысли! Расстроенная поступком родственницы, утешилась фразой: «Ее деньги — имеет право распоряжаться счетом по своему усмотрению», — и поплелась домой, вспомнив по пути, как когда-то эта же самая богатая родственница с подругой приехали из Крыма, где отдыхали, и пригласили ее к себе. Она пришла, скромно села в уголок, а они, две бабочки-подружки, кружили по комнате в своих делах и щебетали о чем-то о своем и очень дорогом, не замечая ее или делая вид, что не замечают.
— Может, мне уйти? — набравшись храбрости, спросила старушка, тогда еще дама даже не средних лет.
— Да нет, ну что ты… Давай чай пить…
Стали пить чай. А подружки начали рассказывать уже ей, как они чудесно провели время в Крыму. Ей ничего не оставалось, как прихлебывать да слушать. Потом родственница подарила ей ракушку и вдруг с барского плеча преподнесла коньяк в маленькой бутылочке в виде рюмки, присовокупив словами:
— Ты же заныкаешь куда-нибудь, а потом, при случае, кому-нибудь подаришь!
Старушка, а тогда дама в полном расцвете сил, перевернула рюмочку-бутылочку, отвинтила крышку-ножку, а когда стала вытаскивать пробку, то, видимо, от волнения сломала ее. Разлила по рюмочкам и предложила:
— Давайте выпьем за ваш счастливый отдых.
Стали пить. Старушке-даме напиток показался горьким, словно был настоян на перце чили, но она понимала, что коньяк горчит от ее внутренних горьких слез, которые катятся в душе градом. Пить-не пили, а подарок испортили. Каприз богатых — что поделаешь! Содержимое бутылочки без пробки со временем, по закону физики, испарилось, осталась бутылочка-рюмка, в которую был засыпан бисер для вышивания.
После инцидента со счетом не хотелось уже благотворительных денег — и отказалась бы! — но понимала: они пойдут не ей, а врачу, а он уже заказ на ее коронку сделал. Хоть бы коронка не оказалась потом с ядом, как коньяк!
Пришло время идти на примерку коронки. Стала искать в своем гардеробе, что поприличнее надеть. Ничего достойного! Звонок. Благотворительница.
— Привет! Чем занимаешься?
— Ищу одежду, чтобы пойти завтра к врачу, — с некой печалью в голосе произнесла бедная родственница. — Похолодало. В летних — уже не по фэншую, а зимних — кот обплакался.
— Ладно. Не мучайся. Я принесу что-нибудь. — И ехидно прибавила: — Ты к врачу, как на праздник, собираешься.
— А больше праздников нет. Седьмое ноября отменили.
— Забудь. Когда это было? Тебе революций не хватает?
— Нет. Мы на этот праздник в семье всегда закрутки открывали: огурчики, помидорчики, компот какой-нибудь… Праздник был… А теперь нет…
Родственница не заставила себя долго ждать. Явилась и принесла оригинальненький блузон с разными фильдеперсовыми украшениями. Старушка примерила. Вау! Не просто красиво, но и фигуру подчеркивает. А та еще, оказывается, имеется! Дырочку увидела в одном месте. Но ее зашить — раз плюнуть с ее умением приспосабливать вещи к разным событиям!
Вырядилась, пришла к дантисту, а тот и не заметил разительных перемен в облике безденежной пациентки. Никакого комплимента! Предложил сесть на кресло-кровать. Секунда — и она уже лежала! Снял временную коронку, стал мерить постоянную: что-то не задалось. Врач с ассистенткой переговариваются, а она лежит и ничего не поймет. Потом тот сказал, что нельзя ставить, потому что между зубом и коронкой — щель, будет пища забиваться, и пригласил на новую примерку через два дня.
По пути старушка зашла к родственнице отчитаться о «проделанной работе». Благодетельница сидела у большого зеркала и наносила макияж: один крем — на верхнее веко, другой — на нижнее, третий — на лоб, четвертый — на щеки, пятый — на шею, шестой — на декольте, седьмой — на предплечья, восьмой — на кисти… ноги… тело… Различных кремов был полный шкафчик сбоку зеркала. Один спрей распылила на волосы сзади, второй — на челку спереди… А спреев в ванной — целая батарея: для роста волос, для укрепления, от выпадения, для нужного оттенка, пышности, шелковистости и т.д., и т.п. Потом она начала примерять одежду: это к этому не подходит, это не комбинирует, это не гармонирует… это нескромно… это смешно… это вызывающе… Это… это… это… А потом обувь… Та же история. Бедная родственница смотрела на этот маскарад и думала: «У меня одни туфли на все случаи жизни, двое стареньких джинсов, пара-тройка кофточек на разные сезоны, одна куртка и тройка шапок… А шарфиков — дюжина, все благодетельница отдает, потому что ей не подходят… Что-нибудь из еды и одежды с барского плеча перепадает… Это называется благотворительностью…»
Через два дня поставили дорогую коронку. Села на свое место, будто с рождения там находилась, но дантист не отпустил сразу, а снова и долго стал рассказывать ей о ее неправильном прикусе, демонстрируя проблему на слепках ее челюсти с зубами. Она не слышала или намеренно не слушала, о чем говорит врач, потому что денег все равно на эту авантюру не было, а ненужной информацией забивать память — значит лишать ее свободного пространства.
Постоянную коронку поставили временно, чтобы выявить: вдруг какие-то непредвиденные нюансы появятся. После длинного доклада о прикусе выслушала новые-старые  рекомендации. Потом дантист предложил оплатить в кассе оставшуюся сумму, на что она заявила, что ей дали не полностью, и вдруг показалось, что доктор остался недоволен. Отправилась домой. Морально-нравственное состояние было гнетущим, и томила неведомая, неизъяснимая, неутешная, смутная, горькая, едкая, странная, тягостная, щемящая грусть.
Она вспомнила, как некогда нынешняя благодетельница, будучи далеко не в таком престижном статусе, как сейчас, была сражена тяжелейшей болезнью, и она, нынешняя старушка, бедная родственница, а тогда дама с влиянием и связями, возила ее по знакомым врачам и добилась, чтобы обреченную серьезно обследовали и сделали все возможное. По звонку ту отправили в медцентр на операцию. Позже хирург созналась, что надежды на спасение не было, но — о, чудо! — она вышла из комы и пошла на поправку. Встав на ноги, родственница не просто преодолела болезнь, сулящую летальный исход, но, проигнорировав инвалидность, устроилась на престижную работу. И вдруг у нее дела пошли в гору, а у нынешней старушки покатились под нее. Работу потеряла, устроиться до пенсии так толком и не смогла. Все связи потеряла, но всячески помогала родственнице в ее делах и ухаживала за ее родной сестрой, человеком с нездоровой психикой. Вымоталась, но досмотрела и по-человечески похоронила.
Сейчас же она сидела и думала, что тоже, вероятно, занималась благотворительностью, но делала это без демонстрации и излишнего подчеркивания своей благодетельности. Никогда не позволяла себе унижающих выходок, вроде громогласного заявления на весь магазин: «Я тебе покупаю бюстгальтер за свои деньги, чтобы носила, а все свое старье выбрось или отдай кому-нибудь…» Будучи теперь бедной родственницей, она глотала стыд и обиду, а вне магазина, извиняясь, пыталась объяснить: «Я ж не могу на кухне в таком дорогом борщ варить… Этот в больницу, к врачу или еще куда-нибудь… в достойное место…». Или, покупая корсетный пояс для больной спины своей опекаемой, приговаривала: «Только носи, чтобы я не выбрасывала свои деньги даром…» В такие минуты бедной родственнице хотелось сказать так же громко на весь магазин: «Спасибо, барыня, отмолю…», но совесть не позволяла унизить и оскорбить благодетельницу. «Возможно, это ее запоздалая благодарность теперь за то добро, которое я когда-то ей сделала? Только долги надо отдавать иначе, чтобы не уподобляться чиновникам, бросающим подачки бедным гражданам, называя их при этом благотворительном акте нищебродами. А впрочем, богатая родственница теперь чиновница и ничем не отличается от своих коллег», — рассуждала про себя старушка.
Вспомнила цитату из Библии: «Чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Евангелие от Матфея). «Однако чиновники такие книжки не читают и даже не помнят историю Санта Клауса, Святого Николая, подкинувшего через дымоход в дом бедняка кошелек с деньгами. Благие дела должны быть без нарочитого пафоса и сенсационной демонстрации, ибо это таинство, которое творится не ради ответной благодарности и воздвижения величественного, претенциозного, феноменального памятника, а по зову благородной души. А благородство — это бескорыстие, великодушие, добропорядочность», — размышляла старушка.
За все унижения, которые уже вытерпела, она не была рада дорогой коронке, которая давала ей возможность нормально принимать пищу и, причем, не только мягкую. Шутя говорила: «Повешу зуб на веревочку и буду носить на груди, как дорогую подвеску, ибо цена ей сроди золотому кулону». Заветной мечтой бедной родственницы стало желание, чтобы вся эта эпопея поскорее закончилась и она не испытывала больше чморения со стороны своей благодетельницы.
Благотворительница пришла, принесла оставшуюся за коронку сумму и начала вещать, как всегда, с присущей ей театральностью:
— Хотела поехать на Байкал… Давно мечтала… Десять дней на кораблике, двенадцать кают, столько же человек… Записалась… Потом не сложилось… Одним словом, обосралась, теперь записалась в этой же турфирме на поездку в Египет, чтобы как-то реабилитироваться…
Она еще долго театрализировала, а старушка думала: «Зачем такие рисовки? Что она хочет этим сказать или чем удивить? А может, унизить? Какой ей прок от этого? Или она получает удовольствие от того, что видит мою ничтожность и это еще больше возвышает ее в ее же глазах?».
И вот последняя встреча с врачом. Он был в этот день в ударе: такого обхождения до этого дня не было, что удивляло и настораживало. Он спросил о самочувствии, надо ли делать анестезию, сам же решил, что надо, чтобы пациентка не испытывала болезненного ощущения, потому что придется работать с десной; попросил ассистентку дать ватную палочку с вазелином, голову не дергал, а руководил словами: «Выше, направо, налево…» — работал воздушно, почти не касаясь ее, а она лежала и мучилась одним вопросом: «Что вдруг?». Врач работал долго, тщательно, скрупулезно, как будто не хотел прощаться. В процессе сказал, что если она решит изменить прикус, то надо помнить, что это не два-три посещения, а чаще и по деньгам больше.
Когда он закончил, то предложил выполоскать рот и воспользоваться салфеткой, сел к компьютеру и стал стучать по клавишам. Старушка была в некоторой растерянности. Она достала из сумочки заранее приготовленную для него свою книгу (роман о любви) и, смущаясь, произнесла:
— Мне нечем вас отблагодарить, я могу только подарить вам свою книгу — если вы не против... Это женский роман... Но у меня другой нет... Я не подписывала — вдруг вы откажетесь...
— Не откажусь, — произнес врач и, как ей показалось, растерялся, естественно, не ожидая такого пассажа от убогой клиентки.
Она подошла к столу, за которым он сидел, и положила на край толстую книжку обратной стороной вверх, где было ее фото в молодости и список изданных ею работ. Он взял книгу, покрутил в руках, положил и, не глядя пациентке в глаза, сказал: «Спасибо», — но, в отличие от ее любимого доктора, автограф не попросил.
— Мне можно идти? — спросила она, понимая, что он не собирается ее провожать до кассы, как это делают все доктора, чтобы произнести слова прощания и пожелания здоровья.
Она вышла из кабинета, прошла к кассе, внесла оставшуюся сумму, взяла чек, попрощалась и спустилась по ступенькам. В этот раз сняла бахилы и опустила в урну с надписью: «Для бахил». Вышла и пошла домой. Такого общения с врачом в ее жизни еще не было, и ощущения остались противоречивые. По пути она зашла в салон «Фото», где ей увеличили фотографию из телефона, на которой она была запечатлена со своим любимым доктором и его супругой-ассистентом. Дома завела фотографию под стекло в заранее купленную рамочку и повесила на самом видном месте как икону. Ее любимый доктор был для нее человеком-богом. Ей казалось, что он относился к ней с такой заботой, вниманием и даже нежностью, как к матери, что большая редкость у врачей.
Включила телевизор, а там идет программа «Правила жизни», села на сорокалетний скрипучий диванчик и решила отстраниться от всего, а ведущий, кстати, ее любимый, говорит: «Обратная сторона эгоизма — это, наверное, альтруизм».
— Ух ты! Как кстати! — встрепенулась она.
А он, широко улыбаясь, продолжил: «Ну, или одна из обратных: когда я живу для других, делаю для других, а себя ставлю в конец списка. Что-то в этом роде. Я беру меньший кусок, худший помидор и прочее. А не есть ли это тоже эгоизм? В том смысле, если человек что-то делает, как правило, он хочет это делать… он хочет быть альтруистом, хочет делать для других, то есть он тоже для себя делает?
Гость программы, психолог, игриво ответила: «Как я рада, что у нас мысли совпадают. Я называю альтруизм, вернее, я считаю, что альтруизм — одна из самых высоких степеней эгоизма».
— Да ну! — удивилась старушка.
«…Крещендо такое вот. Эгоизм — это альтруизм…»
— Что-то новенькое! — прозвучала новая реплика зрительницы, благо, что это участникам передачи не мешало, и психолог продолжала:
«…То есть, когда я так наслаждаюсь, что всё людям и ничего себе, я себе при жизни такой памятник ваяю, прям на глазах изумленной публики и рву рубашку на груди… Я не имею в виду людей, которые работают и помогают другим людям в хосписах… волонтеры… и так далее. Мне думается — я это проверяла тыщу раз, — что, исходя из позиции эгоизма, добрых дел делается значительно больше и доброты в этом тоже больше. Есть честность. Если я понимаю: все, что я делаю, я делаю для себя, я хочу жить в мире, где все улыбаются, где все довольны, у людей хорошее настроение, уровень жизни. Они могут себя обеспечить…»
— С Луны свалилась! — возмутилась старушка. — Как обеспечить?!
«…Им есть чему радоваться…»
— Завидую!
«…Я хочу жить в таком мире…»
— Я тоже.
«…Я не хочу жить в злом мире…»
— А кто хочет?!
«И отсюда вытекает моя позиция: то есть у кого-то тучки набежали, то, если меня попросят, я не побегу причинять добро, но если ко мне обратятся, я с радостью это сделаю…»
— Какая разница между «попросят» и «обратятся»?
«…вернусь на свою позицию, но меня это освобождает от ожидания благодарности, от меряния, кто кому больше сделал, от того, чтобы испытывать какие-то чувства, что мне недодали, и я не играю в кредитную организацию. Потому что очень часто бывает так, что я сегодня сделаю добро: может, мне будет плохо и мне помогут. Ну это кредитование какого-то своего будущего состояния…»
В диалог вступил ведущий: «Сейчас часто можно услышать фразу в основном людей вашего цеха о том, что люди, которые обладают высокой самооценкой, которые любят себя, в первую очередь, как правило, намного больше вокруг себя распространяют добра и добра творят, чем те люди, которые заявляют… себя считают… а для всех остальных готовы отдавать всего себя, что по факту оказывается, что результат прямо противоположный».
— Не все понятно, но, наверное, правильно, — смутилась от своего непонимания сказанного старушка.
Психолог: «В общем-то, что когда кто-то о чем-то громко кричит, мне кажется, что результат всегда противоположный, и я всегда обращаю внимание: если очень ярко декларируется какая-то мощная позиция, особенно если она социально очень одобряема и не вызывает сомнения, то мне всегда хочется задать ряд вопросов по этому поводу. А что касается эгоизма, то, если я не люблю себя, то каким местом я буду любить другого? Если я не понимаю, как этот процесс вообще происходит. Если я не ценю себя, то я никогда не смогу достойно оценить другого человека. Но есть еще один важный секрет: это предельная честность с собой…»
Ведущий: «Очень сложная штука. Вы, как психолог, знаете лучше, чем я».
Психолог: «Да. Но это очень хорошая цель, к чему можно стремиться внутри себя. И, если я отдаю себе отчет, что все добро, какое я делаю, я надеюсь… но что-то, что я делаю, я делаю для себя лично, то это настолько высокая степень свободы в восприятии других людей, собственных поступков и других людей. Я также надеюсь, что и другой человек это делает для себя, если он даже в мой адрес что-то делает. И таким образом это дает очень хороший и способ общения, и легкость, и совсем другую атмосферу жизни. Я так думаю».
Старушка чуть ли не влезала в телевизор, чтобы понять, о чем идет речь.
— Что-то с моими мозгами — полная хрень…
Ведущий: «Я подумал, давайте напоследок разыграем сценку. Вот сейчас вы кем хотите быть: эгоистом или альтруистом?»
Психолог: «Эгоистом, наверное».
Ведущий: «А я альтруист. У нас с вами два яблока: одно большое, одно маленькое. Вы эгоист. Вы какое яблоко берете?»
Психолог: «А у них порода одинаковая?»
— Это ж не собаки! У яблок — сорт!.. — возмутилась старушка.
Ведущий: «Да. Просто одно большое, а другое… Ну да… А может, одно вкуснее покажется…»
Психолог: «Знаете, я возьму большое».
Ведущий: «Правильно. А я альтруист, вам бы дал большое, а себе взял маленькое».
Оба засмеялись. «И нет проблем!»
Психолог: «Но я не знаю, что вы при этом будете думать. Я-то буду довольна».
Ведущий: «Эгоистка. Я буду есть маленькое червивое яблоко… Но я буду альтруистом до конца. Потому что это правильно, так меня учила мама, учительница КПСС…»
— Чья учительница? — не поняла старушка.
Психолог: «Вы еще себе скажите: “Я хороший”. А я себе скажу…» И вместе засмеялись.
Ведущий: «Яблочко вкусное. Yes!»
Последняя надпись на экране: «“Эгоизм — это основная черта благородной души”. Фридрих Вильгельм Ницше».
— Ну, если Ницше сказал, тогда — да!
Выключила телевизор.
— Слом мозга, — произнесла обескураженно и тут же сыронизировала: — Непонятно, но вдохновляет! Такая умная передача, но я ничего в ней не поняла, что такое эгоизм? Что такое  альтруизм? Ху из ху? В Библии и то проще: «Чтобы милостыня твоя была в тайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». А еще проще сказал мой любимый актер Ефим Копелян в фильме «Повесть о человеческом сердце»: «А смех-то заключается в том, что все мы — от гениев до подонков — вообразили себе и ведем себя так, как будто жить будем вечно. А ничего-то вечного нет. Все кончается. И если б сознавали мы, что неизбежен конец, насколько бы были добрее и милосерднее и не хватали бы всего для себя, потому что приходит этот последний день и ничего с собой не возьмешь».
Она с благоговением посмотрела на фото доктора и спросила себя: «Что такое благотворительность? — в недоумении помолчала. — Надо посмотреть значение этого слова в словаре. Может, я неправильно понимаю его истинный смысл?..»

26.07. — 21.10. 2021 г.