Глава 3. Десять заповедей

ДВЕ ВЕРСИИ ДЕКАЛОГА

В главе 20 книги «Исход» Моисей, первый раз поднявшись на Синай, получает от Господа знаменитые десять заповедей. Спустившись и сразу же вернувшись, Моисей получает дальнейшие наставления, касающиеся гражданского законодательства: раба в седьмой год отпускай на волю даром, ворожеи не оставляй в живых, вдов и сирот не притесняй, землю на седьмой год оставляй в покое и пр. Заканчиваются они указанием не варить козленка в молоке матери его – гл.23, ст.19. В следующий раз Моисей поднимается на гору на целых сорок дней, и главы с 24 по 31 заняты подробным описанием богослужебного ритуала. «И когда Бог перестал говорить с Моисеем на горе Синай, дал ему две скрижали откровения, скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим». Что именно из сказанного было записано на скрижалях, не уточняется, говорится только, что они были исписаны с обеих сторон. Когда, вернувшись, Моисей увидел, что народ поклоняется золотому тельцу, он в гневе разбил скрижали завета. Глава 34 начинается приказом Господа Моисею: «Вытеши себе две скрижали каменные, подобные прежним, и Я напишу на сих скрижалях слова, какие были на прежних скрижалях, которые ты разбил». Моисей вновь восходит на Синай, и еще раз получает наставление от Господа. Повторение слов завета заканчивается так: «И пробыл там Моисей у Господа сорок дней и сорок ночей, хлеба не ел и воды не пил; и записал на скрижалях слова завета, десятословие».

Как ни странно, но вновь полученные слова завета оказываются совершенно не похожими на «слова, какие были на прежних скрижалях». Перечень заповедей из 34 главы с небольшими сокращениями выглядит так:

1. Не вступай в союз с жителями той земли, в которую ты войдешь. Не бери из дочерей их жен сынам своим. Жертвенники их разрушьте, вырубите священные рощи их, ибо ты не должен поклоняться богу иному, кроме Господа.
2. Не делай себе богов литых.
3. Праздник опресноков соблюдай.
4. Все первородные мне, как и весь скот твой мужеского пола.
5. Шесть дней работай, а в седьмой день покойся; покойся и во время посева и жатвы.
6.Праздник седмиц совершай, праздник начатков жатвы и праздник собирания плодов.
7.Не изливай крови жертвы моей на квасное.
8. Жертва праздника Пасхи не должна переночевать до утра.
9. Самые первые плоды земли твоей принеси в дом Господа Бога твоего.
10.Не вари козленка в молоке матери его.

Как видим, все заповеди без исключения относятся к вопросам веры и ритуала. Моральные нормы в них совершенно отсутствуют, об отношениях человека к человеку не говорится ни слова. Нет ничего похожего на знаменитые шесть заповедей другой версии: «Почитай отца твоего и мать твою... Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего». Почему на скрижалях оказался совершенно другой текст? Почему этические нормы оказались отодвинуты на второй план, а на первое место вышла необходимость соблюдения ритуала?

Различные версии декалога – продукт долгой истории формирования иудейского канона. Закон записывался в разных местах немного по-разному, со временем появлялись новые формулировки, какие-то дополнения и изменения, смещались акценты. Автор окончательной редакции использовал различные варианты священного писания, не сильно их перерабатывая. Результатом механического совмещения нескольких источников стали многочисленные повторы и разночтения в Ветхом Завете.

Интересен вопрос, какая из версий декалога - ритуальная или моральная – появилась раньше? С одной стороны, в моральной версии ничто не намекает на земледельческий образ жизни, и она вполне могла бы восходить непосредственно к Моисеевой эпохе. С другой стороны, разве можно представить, чтобы заповедь «не кради» из древнего кодекса была вытеснена запретом оставлять праздничную жертву до утра? Или табу на убийство было изъято и вместо него вставлено предписание не варить козленка в молоке матери его? Маловероятно. Развитие человечества всегда и везде шло по пути постепенного возрастания значения этических норм. Древние кодексы поведения были чисто ритуальными. В первобытном родовом обществе отношения человека с богами были сложнее и важнее, чем отношения человека с человеком. Только с появлением больших протогосударственных образований, когда люди в повседневном быту стали общаться не только со своими соплеменниками, но и с чужаками, нравственные требования постепенно начали приобретать серьезное значение.

Во всех известных нам культурах мы видим именно такой порядок. У греков во времена Гомера (8 век до н.э.) наказание в Аиде претерпевали только два грешника – Тантал и Сизиф, наказанные за преступления против богов. А в 4 веке до н.э. Платон, говоря о загробных наказаниях, обращает больше внимания уже на соблюдение этических норм.

Не были исключением из общего правила и древние иудеи. Нравственный императив, требующий безусловного следования добру и отвержения зла, впервые появляется в проповедях пророков. Именно моральная составляющая придавала силу их учению. Скорее всего, замена ритуального декалога моральным происходила как раз под влиянием пророков, после 7 века до н.э. Моисей же стремился утвердить веру своего народа в Яхве, в этом суть его реформаторской деятельности. Декалог прежде всего должен был возвестить о Боге-Ревнителе, который ждет от человека предельной верности. Поэтому вполне естественно, чтобы первый декалог был чисто ритуальным.


СРАВНЕНИЕ ЕгИПЕТСКИХ, ВАВИЛОНСКИХ И ИУДЕЙСКИХ ЗАКОНОВ

Вопреки расхожему мнению, этические и гражданские нормы Пятикнижия не содержат ничего исключительного и выдающегося. Библейские заповеди отнюдь не являлись каким-то неслыханным прогрессом в масштабах всего человечества. Древнему Египту они были знакомы по крайней мере с 14 века до н.э. От этого времени до нас дошел образец Книги мертвых, созданный для военачальника Нахта, и содержащий перечень из четырёх десятков заповедей, исполнение которых считалось обязательным для египтянина. На суде Осириса Нахт говорит: «Я не убивал. Я не повелевал убивать. Не творил я зла людям. Я не прелюбодействовал. Я не покушался на поля, принадлежащие другому. Я не прибавлял вес в гирях. Не творил я неправды в суде. Я не отводил воду, когда она должна была течь свободно». Заканчивается оправдательная речь Нахта страстным признанием: «Возносил я подношения, угодные Богу. Я жил правдой. Я жаждал правды. Давал я хлеб голодным, воду жаждущим, одежды нагому, лодку неимеющему её». Есть основания полагать, что моральный кодекс египтян значительно древнее 14 века до н.э., как значительно древнее и их государство. Так, уже в самой первой пирамиде, в которой есть погребальные тексты, в пирамиде фараона Уноса (24 век до н.э.), встречаем утверждение, что Унос – защитник правды.

Гражданское законодательство Пятикнижия также традиционно для древнего Востока. Это хорошо видно при сравнении его с первым дошедшим до нас полностью кодексом Междуречья – законами вавилонского царя Хаммурапи. Законы датируются серединой 18 века до н.э., то есть они по крайней мере на 2 века старше Моисея. И хотя законы Хаммурапи регулируют отношения в обществе с заметным социальным расслоением, развитой администрацией, ремеслом, торговлей и пр., в то время как законы Моисея отражают еще вполне патриархальный жизненный уклад, в них есть немало схожего и даже идентичного.

(см. сравнительную таблицу в иллюстрациях, увеличив картинку)

Хаммурапи не уступает Моисею ни в благочестии, ни в стремлении к справедливости. Он говорит о себе: «Богобоязненный, покорный великим богам, сделавший все для связи небес и земли». В своих достижениях Хаммурапи видит знак божией милости: «Могучим оружием, врученным мне богом Забабой и богиней Иштар, мудростью, определенной мне богом Эа, мощью, данной мне богом Мардуком, я истребил врагов на севере и на юге». По мере сил он стремился дать стране «истинное счастье и доброе управление», «чтобы дать сиять справедливости в стране, чтобы сильный не притеснял слабого, чтобы оказать справедливость сироте и вдове».
А вот чего нет в законах Хаммурапи – так это религиозной нетерпимости. Нетерпимость и учение о богоизбранности иудейского народа – отличительные черты учения Моисея. Дух нетерпимости, к сожалению, в полной мере унаследован христианством и исламом, горькие плоды чего мы пожинаем до сих пор.
Нет в законах Хаммурапи и многочисленных странных запретов, мелочной регламентации быта. В них не найдешь ничего подобного требованиям: «Не надевай одежды, сделанной из разных веществ, из шерсти и льна вместе. Сделай себе кисточки на четырех углах покрывала твоего, которым ты покрываешься (Втр.22:11-12)». В предписаниях Моисеева закона мы видим, как чрезмерное религиозное чувство возводит традиции и предрассудки в статус обязательной нормы.


"НЕ ВАРИ КОЗЛЁНКА В МОЛОКЕ..."

Чем, к примеру, рождена заповедь «не варить козленка в молоке матери его», которая включена в число десяти важнейших и неоднократно упоминается в Библии (Исх.23:19; 34:26;  Втор.14:21)? Есть мнение, что это запрет на совершение одного из ханаанских религиозных обрядов. Данное мнение основано на том, что при раскопках в Угарите (Сирия) были найдены таблички с описанием ханаанского культа плодородия, и на одной из них обнаружена следующая плохо сохранившаяся надпись: «Они ва…   …енка в молоке». На основе Библии ее расшифровывают «Они варят козленка в молоке». Но, во-первых, расшифровка не очень надежная, во-вторых, место этой заповеди тогда было бы не в конце декалога, а в его начале. Она должна была бы стоять в одном ряду с требованием разрушить жертвенники хананеев и вырубить их священные рощи. Но она помещена последней. А в 14 главе Второзакония данная заповедь заключает список пищевых запретов, и сами иудеи всегда понимали ее именно в этом смысле. Они сильно расширили ее значение, и под козленком понимают мясо коровы, козы или овцы, а под молоком кастрюлю, в которую наливали молоко в последние сутки. Нельзя даже ставить мясо на один стол с молоком, и есть их подряд одно за другим.

Похожие обычаи есть у пастушеских племен Африки. Дж. Фрэзер в книге «Фольклор в Ветхом завете» отмечает, что у пастухов Африки повсеместно укоренено отвращение к кипячению молока. Они боятся, что если вскипятить молоко от коровы, то последняя перестанет доиться и даже может погибнуть. Этот предрассудок основан на симпатической магии. Молоко, даже отделенное от коровы, не теряет своей жизненной связи с животным, так что всякий вред, причиненный молоку, симпатически сообщается корове. Отсюда кипячение молока в горшке равносильно кипячению его в коровьем вымени, то есть иссяканию самого его источника.

«У мусульман Сьерра-Леоне и соседних местностей коровье молоко и масло составляют важный предмет питания, но они никогда не кипятят молоко, боясь, что оно от этого пропадает у коровы, а также не продают его тому, кто стал бы это делать.

Противниками кипячения молока из боязни навести порчу на корову являются также пастушеские племена Центральной и Восточной Африки. Когда Спик и Грант совершали свое памятное путешествие от Занзибара к истокам Нила, им пришлось проезжать через округ Укуни, лежащий к югу от озера Виктория. Местный царек жил в деревне Нунда и "имел 300 молочных коров; тем не менее мы ежедневно испытывали затруднение в покупке молока и должны были сохранять его в кипяченом виде на случай, если на следующий день его не удастся достать. Это вызвало неудовольствие туземцев, которые говорили: если вы так будете поступать, то у коров пропадет молоко". Точно так же Спик рассказывает, что ему доставляли молоко некоторые женщины из племени бахима, которых он лечил от воспаления глаз. При этом он добавляет: "Однако я не мог кипятить молоко иначе, как тайком, потому что женщины, узнав об этом, прекратили бы свои приношения, ссылаясь на то, что кипячение молока околдует их коров, которые заболеют и перестанут доиться".

Представление некоторых пастушеских племен о существовании прямой физической связи между коровой и ее молоком даже после отделения его от животного завело их так далеко, что у них запрещается соприкосновение молока с мясом или овощами, каковое, по мнению этих племен, может повредить корове. Так, масаи (восточная Африка) всячески стараются изолировать молоко от мяса, убежденные в том, что всякое соприкосновение между ними приводит к заболеванию коровьего вымени и к истощению молока у скотины. Поэтому они редко соглашаются продавать молоко на сторону, опасаясь, что покупатель нарушит упомянутый запрет и тем вызовет болезнь у коровы. По той же причине они не держат молока в посуде, где варилось мясо, а также не кладут мяса в посуду, где раньше находилось молоко; для того и другого они имеют особую посуду.

Подобный обычай, основанный на том же поверье, имеется у бахима. Один немецкий офицер, проживавший в их стране, предложил им как-то свой кухонный горшок в обмен на их молочную посуду, но они отказались от такой мены, сославшись на то, что если они станут сливать молоко в горшок, где раньше варилось мясо, то корова околеет.

Нельзя смешивать молоко с мясом не только в горшке, но и в желудке человека, потому что и в этом случае корове, чье молоко было таким путем осквернено, угрожает опасность. Поэтому пастушеские племена, питающиеся молоком и мясом своих стад, всячески избегают есть то и другое одновременно; между употреблением мясной и молочной пищи должен пройти значительный промежуток времени.

Точно так же вашамбала, в Восточной Африке, никогда за обедом не мешают мясо с молоком, полагая, что от этого непременно околела бы корова. Многие из них неохотно продают европейцам молоко от своих коров, боясь, что покупатель по неведению или легкомыслию смешает в своем желудке молоко с мясом и тем убьет скотину. У пастушеского племени бахима главный продукт питания - молоко; вожди же и богатые люди едят также и мясо. Но говядину не едят вместе с овощами, а молоко после нее не пьют несколько часов подряд.

Далее, некоторые пастушеские племена воздерживаются от употребления в пищу мяса тех или иных диких животных - все по той же, явно выраженной или подразумеваемой, причине, что от этого может пострадать скот. Например, масаи, чисто пастушеское племя, всецело живущее за счет своих стад, ненавидят всякого рода охоту, в том числе ловлю рыбы и птиц».

Видимо, аналогичные предрассудки существовали и у пастушеских племен в Палестине. В этом случае приготовление козленка в молоке его матери нарушает сразу два важных запрета – на кипячение молока и на контакт молока и мяса. И потому является особенно опасным и несет серьезную угрозу главному источнику пищи. Понятно, что в глазах первобытного пастушеского племени приготовление подобного лакомства являлось более гнусным преступлением, нежели кража или убийство. Ведь это угрожало существованию целого племени, подрывая основной источник его питания. В этом случае понятна настойчивость, с которой запрет на приготовление козленка в молоке его матери повторяется в священных текстах иудеев.