Сказ Второй. Глава Двадцать первая

21.  СПРАВЕДЛИВЫЕ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ.

«На память людскую надеяться нельзя, только и дела тоже разной
 мерки бывают. Иное, как мокрый снег не по времени.
Идет он – видишь, а прошел – и званья не осталось.»
П.П. Бажов

В конце мая 1656 года в Чусовскую слободу прискакал верхотурский посыльный с наказом: прикащика Томилу Нефедьева и слободчиков Афанасия Гилёва и Фрола Арапова воевода к себе призывал. Расспросы, как всегда, ничего не дали. «Велено явиться!» И все тут.

Прикащик слободчиков ждать не стал, разом собрался и поехал верхом. Неспроста этот вызов, ох неспроста! Томило был уверен, что дошли слухи до нового воеводы о непорядках в Крылосова. А кто донес? Слободчики зимой на Верхотурье не бывали, а крестьяны сами никак не поедут. А купчины? Вот кто мог Ивану Савостьяновичу донесть! И как он ранее об этом не подумал? Томило Нефедьев аж застонал от таких размышлений. Тем более следовало торопиться, никак нельзя было объясняться с воеводой при слободчиках Чусовских. Путь-то долгий, все успел Томило, на всякий возможный вопрос дельный ответ нашел.

Да все впустую! Ни о чем его воевода Верхотурский, когда Томило Нефедьев в съезжей избе объявился, спрашивать не стал, а велел подьячему Михайле Посникову царскую грамоту зачитать. И мы прочитаем в «Дополнениях к Актам Историческим, собранным и изданным Археологическою комиссиею в 1851 году»

«Том 4. 20. – 1656 января 31. Грамота Верхотурскому воеводе Ивану Хитрово, о построении новой слободы на реке Чусовой, и наказная память слободчикам Афанасью Гилёву и Фролу Арапову, о управлении устроенными Чусовскими слободами».

«От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, в Сибирь, на Верхотурье, воеводе нашему Ивану Севастьяновичю Хитрово . . . . . . на Верхотурье, воевода Раф Всеволожской да подьячей Олексей Марков дали им, по челобитью их, слободную даную грамоту на пустое место вверх Чюсовые реки, на прямой Сибирской дороге, и велели им в том месте строить нашу новую Чюсовскую слободу, и крестьян прибирать на льготные годы, на восемь лет, из нашего денежного годового оброку, а оброку де годового после лготных лет велено им в нашу казну платить, с десятины по сороку алтын, а с полудесятины по двадцать алтын; и они де Офонка и Фролко, по той даной воеводы Рафа Всеволожского да подьячего Алексея Маркова, вверх Чюсовые реки поселились и вновь наших крестьян прибрали двадцать семей, и хлебною ссудою и всяким крестьянским заводом новоприбранных крестьян они ссужали.

И в прошлом же де во 162 (1654) году, прислан с Верхотурья в тое новую Чюсовскую слободу в прикащики Верхотурской сын боярской Томило Нефедьев, и тот де Томило, живучи в той новой Чюсовской слободе, чинит им Офонке и Фролку налогу и изгоню болшую и ту нашу слободу разоряет, и двор на себя велит строить и всякие свои изделья на тех новоприборных крестьян накидывает, и сена косить и дрова возить и конюшни ставить и иные всякие поделки велит на себя делать, а вново в ту слободу крестьян не прибирает, и для де той его изгони, после их прибору, в ту нашу новую Чюсовскую слободу никто во крестьяне не прибираютца. И они де Офонка и Фролка в прошлом 163 (1655) году били нам челом, а на Верхутурье в съезжей избе воеводе Лву Измайлову да подьячему Григорью Похабову на того Томила Нефедьева в той его налоге и изгоне подали челобитную; и воевода де Лев Измайлов и подьячей Григорей Похабов в той прикащикове налоге и изгоне никакого им с ним указу не учинили, а дали де им, от тое Чюсовские слободы, по реке ж Чюсовой на лготные ж годы иное новое место и велели им на том новом месте съизнова крестьян прибирать и селить.

И тот де прикащик Томило и в том другом месте нашие слободы строить им и крестьян призывать не велел, и то место у них отнял и отдал то место Сылвинскому воровскому Татарину Мамайку Турсулбаеву, а от того де взял он у того Татарина в посул ясыря Татарченка, и того де Татарина Мамайка на том их даном месте поселил; и от того де от Татарина Мамайка нашим Чюсовским крестьяном в лошадиной и в коровье краже чинятца пакости и убытки великие, а тот де прикащик Томило во всем ему воровстве норовит и укрывает. И нам бы их пожаловати, велети им дати нашу Московскую грамоту против их старых Верхотурских слободных даных, и велети б им, по прежнему, нашу новую Чюсовскую слободу строить и крестьян селить, и после лготных лет наш оброк платить на Верхотурье, а Верхотурским бы детем боярским в приказщиках в той Чюсовской волости, до их мирского челобитья, быть не велеть, а на Татарина Мамайка велети б им в его воровстве дати оборон.

И как к тебе ся наша грамота придет, а будет тем Офонке и Фролку в Верхотурском уезде новые слободы строить и в них крестьян на лготу из оброку призывать велено, и о строенье тех слобод на Верхотурье даные им грамоты даны: и ты б им, по тем Верхотурским грамотам и по даче, те новые слободы во лготные лета строить и крестьян в них призывать и селить велел, с великим раденьем, по прежнему, чтоб им те слободы во лготные лета крестьяны наполнить и пашнями устроить; а после лготных лет, с тех слобод, с пашен своих велел им наш оброк платить по нашему указу, как о том у них в наших Верхотурских грамотах написано, да в том бы еси велел по них взять добрую поруку с записью. А прикащика б Томила Нефедьева от них из тех их новых слобод велел выслать вон, и вперед к ним с Верхотурья в те их слободы, покаместа изо лготы выйдут, приказщиков никого посылать не велел, чтоб от тех приказщиков в тех новых слободах крестьяном никакие напрасные налоги и тесноты и убытков и в строенье ни в чем помешки не было. А Сылвинскому Татарину Мамайку Турсулбаеву велел отказать и с того их новоприискового пашенного места выслати вон, и вперед ему обид и насилства никакого тех слобод крестьяном чинить не велел, и про воровство его Мамайково велел сыскать; да будет то его Мамайково воровство сыщетца допряма, и тыб ему Мамайку за воровство его учинил наказанье, до чего доведетца по Нашему указу, да о том отписал к нам, к Москве, а отписку велел подать в Сибирском Приказе, боярину нашему князю Алексею Никитичю Трубецкому да дьяком нашим Григорью Протопопову да Федору Иванову. Писано на Москве, лета 7164 (1656), генваря в 31 день».

Ноги у Томилы разом ослабли, и он осел на лавку в приказной избе. «Прикащика выслать вон!» Как обухом по голове ударили!.. Не помня себя, выбрался Нефедьев на крыльцо, почти скатился по ступенькам и, шатаясь как пьяный, побрел домой. Следом за ним, совсем понуро, брела его усталая лошадь…

Грамота царская осталась у воеводы, копией никто не озаботился, и на руки Томиле Нефедьеву документ сей не дали. Но придет еще время, а у него впереди много свободного времени намечается, и Томило объявится в съезжей избе и во второй, и в десятый раз, и будет опять и опять просить царскую грамоту для прочтения, пока не заучит текст наизусть. Пока не уяснит, где в ней слабые места.

Мы же сейчас отметим, что просили слободчики у царя дозволения править в Чусовской до «мирского челобитья», то есть до тех пор, пока слобожане дружно не попросят у царя прислать прикащика. Ну что сказать, фантазеры все же великие были Афанасий и Фрол. Как такое возможно, чтобы аж целая Сибирская волость без царского пригляда осталась? Три года «воли» слободчикам царь подарил, пока изо льготы не выйдут. С Мамайкой и того забавнее приключилось.

- Кто такой татарин Мамайка Турсулбаев? – спросил князь Алексей Никитич Трубецкой, глава Сибирского Приказа, читая челобитную Чусовских слобожан. – Где-то я уже слышал про этого татарина?

Дьяки Григорей Протопопов и Федор Иванов дружно наморщили лбы, пытаясь вспомнить в каких документах встречалось им это имя. Поспорили. Послали в архив самого молодого подьячего с твердым наказом «найти Мамайку в Верхотурских отписках»! Дня три разгребал пыльные свитки подьячий, чихал и кашлял, слезящимися глазами пытаясь увидеть на бумаге искомое имя. Наконец ему повезло. Весь в паучьих тенетах выбрался молодой подьячий из архива, бережно прижимая к груди отписку воеводы Рафа Всеволожского.

- А я што говорил? - дьяк Протопопов, прочитав отписку, глянул на второго спорщика. – Подьячий верхотурский Григорей Жданов татарина этого Мамайкой Турсунбаевым записал. А в челобитной крестьяны Чусовские пишут про Турсулбаева.

- Все едино тот самый Мамайко, - уперся Федор Иванов.

- А ежели един тот Мамайко, то ухи ему при Рафе еще отрезали, и в тюрьме сидеть он должон! – гнул свое дьяк Григорей Протопопов.

Спорили-спорили и опять самого молодого подьячего отправили в архив, теперь уже Разбойного Приказа. Через неделю сжалились над бедолагой, возвернули чуть живого из чужих запасников. А князю Трубецкому доложили, что про сомнительные уши Мамайкины решили не писать, и вообще, пусть там, в Сибири, сами со своей шпаной разбираются.

(Быть может, и не совсем так в действительности дело обстояло, но то, что государь к рассмотрению челобитной крестьянской и написанию ответной царской грамоты никакого отношения не имел, абсолютно точно. Некогда ему было. Ежедневные многочасовые моленья с крестовыми попами; воспитание подрастающих царевен и царевичей, напомним, что только первая царица Мария Милославская за двадцать лет подарила Алексею Михайловичу тринадцать наследников; да еще охота – страсть всей жизни! Ну некогда государственными делами было заниматься Романову, нафантазировать про гениального царя – это пожалуйста, а физически – просто никак. Так что вопросы по челобитным в Сибирском Приказе дьяки решали. Реши они вороватого татарина Мамайку на одной лавке с нерасторопным прикащиком Нефедьевым выпороть – и выпороли бы! Без сомнений! А князь Трубецкой Алексей Никитич только грамоты подписывал да печать прикладывал).

Все с царской грамотой. Настало время и слободчикам Чусовским в съезжей избе на Верхотурье объявиться. Для них у воеводы Ивана Савостьяновича Хитрово иная «Наказная Память» была заготовлена. Признаюсь, когда впервые нижеприведенный документ прочитал, даже зауважал нового воеводу. Вот, подумалось, появился на Верхотурье опытный управленец, способный написать подробную должностную инструкцию слободчикам, еще и к месту привязал. Если отбросить многочисленные повторы в тексте (так уж повелось в неторопливом XVII веке), то более подробного документа я и после не встречал. Очарованный, стал искать сведения по стольнику Хитрово Ивану Савостьяновичу… Ан нет, не мог молодой воевода такой шедевр исполнить: ни знаний, ни опыта, а в Наказной Памяти чувствуется опытная рука составителя.  Кто же тогда? Подьячие это Верхотурские, Михайло Посников и Григорей Похабов, они расстарались и, не теснимые воеводой, «показали класс» мудрого Наказа! Читаем. 

«Лета 7164 (1656), мая в 15 день, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, указу, в нынешнем во 164 году, мая в 7 день, прислана в Сибирь, на Верхотурье, государева царева и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, грамота, за приписью дьяка Федора Иванова, к столнику и воеводе к Ивану Савастьяновичу Хитрово, по челобитью Верхотурского уезду новой Чюсовской слободы крестьян Офонки Гилёва да Фролка Арапова: в прошлом де во 159 (1651) году, на Верхотурье, воевода Раф Всеволожской да подьячей Алексей Марков дали им, по челобитью их, слободную даную память на пустое место, что вверх Чюсовой реки на прямой Сибирской дороге, и велели им в том месте строить новую Чюсовскую слободу и крестьян прибирать на лготные годы, на восемь лет, из денежного годового оброку, а оброку де годового после лготных лет велено им в государеву казну платить с десятины по сороку алтын, а с полудесятины по двадцати алтын, и они де Офонка и Фролко, по той даной воеводы Рафа Всеволожского да подьячего Алексея Маркова, вверх Чюсовые реки поселились и вновь крестьян прибрали двадцать семей и хлебною ссудою и всяким крестьянским заводом новоприборных крестьян ссужали собою.

И в прошлом же де 162 (1654) году, прислан с Верхотурья в тое новую Чюсовскую слободу в прикащики Верхотурской сын боярской Томило Нефедьев, и тот де Томилко, живучи в той новой Чюсовской слободе, чинит им Офонке и Фролку с товарыщи налогу и изгоню болшую и ту слободу разоряет, и двор на себя велит строить, и всякие свои изделья на тех на новоприборных крестьян накидывает, и сена косить и дрова возить и конюшни ставить и иные всякие поделки велит на себя делать, а внове в ту слободу крестьян не прибирает, и для той его изгони, после их прибору, в ту новую Чюсовскую слободу никто во крестьяне не прибираютца; и они де Офонка и Фролко в прошлом во 163 (1655) году били челом государю, а на Верхотурье в съезжей избе, воеводе Лву Измайлову да подьячему Григорью Похабову на того Томилка в той его налоге и изгоне подали челобитную, и воевода Лев Измайлов и подьячей Григорей Похабов в той прикащикове налоге и изгоне ничего им с ним указу не учинили, и дали де им, от тое Чюсовские слободы, по реке ж Чюсовой на льготные ж годы иное новое место и велели им на том новом месте съизнова крестьян прибирать и селить.

И тот де прикащик Томилко и в том в другом месте той слободы строить им и крестьян призывать не велел, и то место у них отнял и отдал то место Сылвинскому воровскому Тотарину Мамайку Турсулбаеву. А от того де взял он у того Татарина в посул ясыря Татарченка, и того де Татарина Мамайка на том даном месте поселил, и от того де Тотарина Мамайка Чюсовским крестьяном в лошадиной и в коровье краже чинятца пакости и убытки великие, а тот де прикащик Томилко во всем ему воровстве норовит и укрывает.

И по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, указу и по грамоте указано: будет де им Офонке и Фролку в Верхотурском уезде новые слободы строить и вновь крестьян на льготу из оброку призывать . . . . . . . и о строенье тех слобод на Верхотурье даные им даны, и им Офонке и Фролку, по тем Верхотурским даным, те новые слободы во лготные лета строить и крестьян в них призывать и селить велеть с великим раденьем, неоплошно, по прежнему, чтоб им те слободы во лготные лета крестьяны наполнить и пашнями устроить, и государю царю и великому князю Алексею Михайловичю и великому князю Алексею Алексеевичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, им бы Офонке и Фролку послужить и служба своя и работа своя тем объявить, а после лготных лет, с тех слобод, с пашен своих велеть им государев оброк платить по государеву указу, как о том у них в Верхотурских даных написано, а в том государевом оброке велеть на них взять добрую поруку с записью, чтоб никто новоприборных пашенных крестьян в избылых не был.

А прикащика Томилка Нефедьева из тех новых слобод выслать вон, и впредь у них с Верхотурья в те слободы, покаместа изо лготы выйдут, прикащиков посылать не велеть, чтоб от тех прикащиков в тех новых слободах крестьяном никакие напрасные налоги и тесноты и убытков и в строенье ни в чем помешки не было; а Сылвинскому Тотарину Мамайку Турсулбаева велеть отказать, из того их новоприисканного места выслати вон, и впредь ему обиду и насилства никакого тех слобод крестьяном чинить не велеть. А в Верхотурской даной, которая дана была из съезжей избы в прошлом во 159 (1651) году, за государевою Верхотурскою печатью, от воеводы Рафа Всеволожского, за приписью подьячего Алексея Маркова, прежнему слободчику Сенке Васильеву да ему же Офонке Гилёву, по сыску Верхотурского стрелца Луки Евсевьева, написано: что те места, о которых они в прошлом во 159 (1651) году государю били челом Сенка Васильев да Офонка Гилёв, Верхотурского уезду вверх по Чюсовой реке, от Утки реки вверх по обе стороны Чюсовые реки, пустое порозжее лесное и дубровное место, до Татарские пашни Тихонка Турсулбаева со всеми угодьи лежат впусте и не владеет ими никто, и наперед сего иному никому на оброк не отданы, и не из ясачных людей Тотарских и Вогульских вотчин, и к иным ни к каким землям и вотчинам не приписаны, а того де дубрового места от Утки реки вверх по Чюсовой реке по обе стороны на пятьдесят верст, а межа с верхнего конца ниже Тихонковских юрт Турсулбаева до Вогулетина Филатковых юрт Кучюмкова пять верст по бору, а снизу Утка река, а пашенных земель на пятьдесят десятин, а сенных покосов по мере на тысячю копен.

Да в Верхотурской же даной, которая дана была из Съезжие избы в прошлом во 163 (1655) году, за государевою верхотурскою печатью, от воеводы ото Льва Измайлова, за приписью подьячего Григорья Похабова, им Офонке Гилёву да Фролку Арапову, написано: на тех порозжих пустых местах, о которых они в прошлом во 163 (1655) году государю били челом, выше новой Чюсовской слободы за десять верст, с усть Черемшанки речки по Черемшанке речке по обе стороны, да сверх Черемшанки речки прямо на Утку речку, да по Утке речке вниз по обе стороны до устья, с рыбными ловлями и со всеми угодьи, будет то место лежит впусте и никто тем местом не владеет, и не из ясачных земель и вотчин, велено на том месте слободу строить.

И по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, указу и по грамоте и по прежним Верхотурским даным, стольник и воевода Иван Савостьянович Хитрово Верхотурского уезду новой Чюсовской слободы крестьяном, Офонке Гилёву да Фролку Арапову, в Верхотурском уезде пустым порозжим местом, что вверх по Чюсовой реке от Утки реки по обе стороны Чюсовой реки до татарские пашни Тихонка Турсунбаева, владеть велено, и пашню роспахивать и сено косить по вся годы; да другим порозжим местом, что выше новой Чюсовской слободы за десять верст, с усть Черемшанки речки вверх по Черемшанке речке по обе стороны, да сверх Черемшанки речки прямо на Утку речку, да по Утке речке вниз по обе стороны до устья, с рыбными ловлями и со всякими угодьи, будет то место лежит впусте и никто тем местом не владеет и не из ясачных земель и вотчин, велел . . . . на тех местах слободы строить с великим раденьем, неоплошно, и во крестьяне из волных изо всяких чинов охочих гулящих добрых людей на лготу призывать, а не воров и не бражников; а кто имянем с прозвищи и которого города, или уезду, во крестьяне и в каков жеребей в оброк учнут селитца, и по тех крестьянех имати крепкие поруки с записми в том, что им после лготных лет платить в государеву казну денежной оброк, по чему государи укажут.

А лготы в государеве денежном годовом оброке дано с нынешнего со 164 (1656) мая с 11 числа да мая ж по 11 число 169 (1661) году, а которые крестьяне и после сей даной прибраны будут, и тем крестьяном потомуж лготы давать на пять лет, и которого году и которого мусяца и числа и по которой год потомуж и по месяц и число, а старым крестьяном двадцати семьям да двум семьям слободчиком дано лготы на восемь лет, 159 (1651) году генваря с 15 числа да генваря ж по 15 число 167 (1659) году; и писать тех крестьян в книги имянно, да те книги за своими руками и о крестьянех поручные записи и по старых, которые будет поручные не присланы, прислать на Верхотурье, а у себя оставливати с тех записей списки слово в слово; и в те им лготные годы дворы свои поставить и пашни роспахать и сенные покосы росчистить и крестьян поселить, а дворы поставя и пашни распахав, того места без государева указу впусте не покинуть, и никому не продать и не заложить, и ко государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, к Москве, с Верхотурья, о тех новоприборных крестьянех для укрепленья отпишут, чтоб им было постоятелно и неповоротно до урочных лет на лготе жить.

А по государеву указу и по грамоте, прикащика Томилка из тех новых слобод выслати вон и сылвинского Татарина Мамайка Турсулбаева из тех новоприисковых пашенных мест выслати вон же; да им же слободчиком Офонке Гилёву и Фролку Арапову ехати в Верхотурской уезд, вверх Чюсовскую и на Утку реку в те в новые слободы для того: в нынешнем во 164 (1656) году, мая в 7 день, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, указу и по грамоте из Приказу казанского Дворца, за приписью дьяка Федора Иванова, велено Офонке и Фролку в Верхотурском уезде в новой в Чюсовской и на Утке реке быть у пашенных крестьян в слободчиках.

И Офонке и Фролку, приехав в те слободы, старым и новоприборным крестьяном взять у прикащика у Томилка Нефедьева роспись и по той росписи тех крестьян пересмотреть всех на лицо, подлинно, да о том о всем отписать, а отписку велеть подать на Верхотурье в съезжей избе, столнику и воеводе Ивану Савастьяновичю Хитрово; а которых старых и новоприборных крестьян против прежнего по росписи не объявитца, и Офонке и Фролку тем крестьяном учинить роспись и потомуж прислать на Верхотурье. А ему Офонке и Фролку, в тех слободах будучи в слободчиках, крестьян и всяких людей во всяких делех, опричь розбойных и убойственных и татиных дел, по челобитным судить в пяти рублех, а болши пяти рублев не судить, с приставными памятми и с челобитными отсылать на Верхотурье; а которых людей по их челобитным в пяти рублех судить, и росправа меж ими чинить безволокитно, в правду, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, крестному целованью, другу не дружить, а недругу не мстить, делать во всем правду.

А пошлин со всяких судных дел имати с рубля по гривне, а с пересуду и правого десятка по семи алтын по две денги, а с кабалных и с судных дел имати с кабалы по пяти алтын, а которые люди учнут заемные кабалы лживить и с тех лживых кабал имать пошлина вдвое, по две гривны с рубля, да те пошлинные денги записывать в книги имянно и присылать те денги и книги на Верхотурье, как год дойдет; а болши пяти рублев им Офонке и Фролку не судить, присылать исцов с челобитными на Верхотурье; а от сторон и от . . . . . . ото всяких людей и от обид и насилства крестьян оберегать, и самим им Офонке и Фролку крестьяном налоге и убытков и продажи и насилства никакого не чинить, и всякие государевы дела делать по государеву указу и по Тоболским и по Верхотурским памятям, каковы к ним памяти о государевых делах учнут присылать из Тоболска и с Верхотурья, за государевою печатью и за дьячими и за подьяческою приписми. А будет какие сторонние люди тех слобод на крестьян учнут бити челом в управе, и Офонке и Фролку тем сторонним людем потомуж тое слободы на крестьян суд давать в пяти рублех, и росправа меж ими чинить, и пошлины и пересуд и правой десяток имать по государеву ж указу, да те денги присылать на Верхотурье.

А ясачных людей судом ни в каких делах не ведать, хотя будет которые и Руские люди, тех новых Чюсовской слободы и с Утки реки крестьяне, учнут государю бити челом на иноземцов, на ясачных людей, во всяких управных делах и по заемным кабалам, и им Офонке и Фролку на ясачных людей Руским людем суда не давать, да и подвод у ясачных людей отнюдь никуды потомуж не имать; а к государевым ко всяким денежным доходом целовалников велеть им выбирать по вся годы тое слободы из крестьян людей добрых, которые б были душею прямы и к такому государеву делу были годны, и было бы кому в государевой денежной казне верить, и выборы на целовалников у крестьян, за их выборных людей за руками, присылать на Верхотурье, и приводить их ко государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, к крестному целованью, чтоб им, будучи у государевы денежные казны в целовальниках, государевыми денгами не корыстоватца, и никаким воровством не воровать, и над государевою денежною казною хитрости не учинить и во всем государеве казне искати прибыли.

Да им же Офонке и Фролку, будучи в тех слободах, всякие государевы дела в таможне с целовалником делать; кто учнет в тех слободах какими товары торговать: и им Офонке и Фролку с целовалником с Верхотурских и Верхотурского уезду со всяких с Руских и с ясачных людей имать на государя десятая пошлина с рубля по гривне, а с отпускных товаров по оценке с рубля по четыре денги, полозового с саней по осми денег, печатного с человека по алтыну, с вещих товаров с пуда по денге, явчего по четыре денги с человека, с промышленых людей оброку с человека по полтине, с гулящих людей явчего по три денги, оброку по полуполтине, печатного по алтыну с человека, с пивных вар явчего по две денги с пуда, с животин с мены и с продажи пошерстного по алтыну с животины, а с иногородных людей по два алтына с животины. А которые крестьяне выйдут изо лготы, и с тех крестьян имать годовой денежной оброк, кто во что оброчен, ежегод безпереводно; и сбирать им государевы таможенные и всякие пошлинные денги с целовалником вместе, по государеву крестному целованью, в правду, безо всякой хитрости, и розни ни в чем меж себя не чинить, и писать всякой сбор в книги имянно порознь по статьям, да те денги и книги привозить им Офонке и Фролку самим на Верхотурье с целовалником и отдавать в государеву казну все сполна.

А которые торговые и промышленные люди или иноземцы учнут мимо той слободы с Рускими или Сибирскими товары, и с денгами и с мягкой рухлядью ездить, и на те товары будет у них проезжие грамоты за государевой печатью и за дьячими и за подьяческими приписьми есть: и им Офонке и Фролку с целовалником те товары и денги и мягкую рухлядь пропускати без задержания, а государевых пошлин имати по сей даной наказной памяти, как о том написано выше сего. А будет у которых у торговых и у промышленых людей и у иноземцов на товары, и на денги и на всякую рухлядь проезжих грамот не будет, и им Офонке и Фролку и целовалнику тех людей с приставы да и самому из них одному привозить на Верхотурье, с их рускими товары и с денгами, да тех людей с товары их и с денгами объявлять в съезжей избе, столнику и воеводе Ивану Савостьяновичю Хитрово.

А жити им Офонке и Фролку в тех слободах от Калмыцких и от воинских людей с великим береженьем; а как про воинских людей учнут быти какие вести: и Офонке и Фролку посылать на вести в Арамашеву и в иные слободы и в признатные места, откуды воинских людей приходу чают, посылать крестьян, сколко человек пригоже, для проведыванья, а о служилых людех писать им на Верхотурье; да как к ним с Верхотурья служилых людей пришлют, и им с теми служилыми людми и со крестьяны потомуж от воинских людей жить с великим береженьем в крепком месте, и караулы и отъезжие сторожи учинить крепкие и на вести посылать почасту, а смотря по подлинным вестям, велеть крестьяном с женами и с детми и с животы своими бежать в крепкое место, чтоб однолично воинские люди в те слободы безвестно не пришли и над деревнями и над людми дурна никакого не учинили.

Да ему ж Офонке и Фролку в тех новых слободах ясачным людем, и пашенным крестьяном, и проезжим всяким людем учинить заказ крепкой, чтоб ясачные люди проезжим торговым и промышленым и тутошным всяким людем лисиц черных и чернобурых и бурых добрых, и бобров и соболей добрых же не продавали и ни на какие Руские товары не променивали, а приносили бы те лисицы на Верхотурье в государев ясак, а торговые б и промышленые люди и тех новых слобод крестьяне у ясачных людей тех лисиц черных и чернобурых и бурых добрых, и бобров и соболей добрых же не покупали; и сами бы которые приезжие торговые и промышленые и всякие люди и тех слобод крестьяне лисицы черные и чернобурые и бурые добрые на лешнях или где инд добудут, и они б те лисицы потомуж у себя не таили, а объявляли в судебной избе, им Офонке и Фролку; а как те ясачные и торговые и промышленые люди и тех слобод крестьяне, или какие люди нибудь, лисицы добрые, и бобры и соболи им Офонке и Фролку объявят, и у тех у всяких людей те добрые лисицы, и бобры и соболи добрые ж имать на государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и на государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, да о том писать, а лисицы, и бобры и соболи добрые и тех людей, у кого те лисицы и бобры и соболи взяты будут, прислать на Верхотурье ж, а на Верхотурье тем людем за лисицы, и за бобры и за соболи дадут из государевы казны денги по прямой Сибирской цене, чего те лисицы и бобры и соболи стоят.

А будет в тех в новых слободах которые ясачные и всякие люди и крестьяне учнут проезжим торговым и промышленым и служилым или каким людем продавать лисицы черные и чернобурые и бурые добрые, и бобры и соболи добрые ж, а торговые и промышленые и служилые или тутошниные всякие люди учнут у них такие добрые лисицы, и бобры и соболи покупать, или на какие товары выменивать, или сами торговые и промышленые и тутошные всякие крестьяне, добыв, учнут каким людем такие добрые лисицы, и бобры и соболи продавать: и Офонке и Фролку у тех людей те добрые лисицы, и бобры и соболи имать и описывать на государей; да у кого имянем, и какову лисицу, и бобра и соболя на государей опишут, и Офонке и Фролку потомуж о том отписать, и те описные лисицы, и бобры и соболи и тех людей, у кого опишут, прислать на Верхотурье, чтоб однолично тех слобод ясачные всякие люди и крестьяне, которые сами добудут, никому торговым и промышленым и никаким людем лисиц черных и чкрнобурых и бурых, и бобров и соболей не продавали, и торговые б и промышленые и никакие люди таких добрых лисиц, и бобров и соболей не покупали и в Руские городы не провозили.

А которые гулящие люди учнут приходить в те новые слободы из руских городов или отъинудь откуды, и Офонке и Фролку из тех из прихожих и из тутошних из гулящих изо всяких людей призывать в те новые слободы, кто похочет, из беломестных казаков во крестьяне, да которых призовут, и им тем прибору своего крестьяном велеть дворами и пашнями строитца, где кто похочет; а о ссудных и о подможных денгах тем прибору своего крестьяном писать на Верхотурье, а по них по новых крестьянех в житье имать поруки с записми, да тем прибору своего крестьяном поручные записи прислати на Верхотурье. Да того Офонке и Фролку смотрить и беречь накрепко, чтоб торговые и промышленые и гулящие и беглые и никакие люди из Сибирских городов в Руские городы лешими и степными дорогами около тех новых слобод украдом не проходили, и тех леших и степных дорог тех новых и иных слобод и волостей крестьяне и ясачные люди никаким прохожим и беглым и никаким людем не указывали, и вновь дорог ниоткуды не накладывали и никаких людей теми новыми дорогами не проводили; а как про таких людей проведают, и Офонке и Фролку за теми людми и за беглецами посылать погоньщиков, выбирая из крестьян добрых людей, а смотря по людем ездити и самим, и имая таких всяких беглых людей привозить с приставы на Верхотурье.

А буде и которых гулящих и у всяких людей и у ярыжек Сибирских проезжих грамот за государевыми за Сибирскими печатми не будет, и Офонке и Фролку, роспрашивая тех всяких людей, потомуж с приставы присылать на Верхотурье для того: бегают из Тоболска, и с Тюмени, и из Туринского и из иных Сибирских городов к Русе, через Чюсовую, мимо те новые слободы ссылные и опалные иноземцы, и заворовав служилые люди и пашенные крестьяне, взяв из государевы казны ссудные и подможные денги и хлеб, и с воеводских и с иных чинов из дворов люди их, и всякие воровские люди, и проходят к воровским же людем на Каму и на Волгу; а будет какие люди учнут отговариватца, что они люди добрые, проезжих грамот в городех у воевод, не чаючи себе нигде прицепки, не имали, . . . учнут сказывать, что у них проезжие грамоты и были да коими мерами утерялись, и Офонке и Фролку таким людем речам их не верить, присылати с приставы на Верхотурье ж; а по государеву указу, изо всех Сибирских городов которых торговых и промышленых и всяких людей отпускают в Руские городы, и таким всяким людем дают из городов воеводы проезжие грамоты, за государевыми за Сибирскими печатми, а без проезжих грамот из Сибирских городов, по государеву указу, никаких людей просто никуды не отпускают.

И Офонке и Фролку, будучи в тех новых слободах в слободчиках, смотреть и беречь накрепко, чтоб в тех слободах крестьяне, и их братья и дети и племянники, и подсоседники и захребетники, у себя в слободах и отъезжаючи за волость, нигде не воровали и не грабили и не розбивали, и драки и убойства и ножевщины не чинили, и зернью и карты не играли, и лихим бы никаким людем к ним приезду и приходу не было, и корчмы и ****ни у себя не держали; а для береженья от воровства крестьян в старосты, и в целовалники и в десятники велеть крестьяном выбирать добрых крестьян, и приказывать им над крестьяны смотреть и беречь, и ото всякого их воровства и от побегу уимать; а в ком сведают какое воровство и побег, и староста б и целовалники про то сказывали тебе Офонке и Фролку, и вы бы про то сыскивали, и чинили им крестьяном за воровство и за побег наказанье и давали их в воровстве и в побеге на крепкие поруки с записмы; а которые люди объявятца в болшом воровстве, в татбе или в разбое или в душегубстве или в отраве, или у кого в судных делех учинитца спор в пяти рублех, и им тех судных дел вершить не можно, и Офонке и Фролку те судные дела и пленных людей за приставы присылать на Верхотурье ж, а тем ворам за воровство, по государеву указу, учинить наказанье на Верхотурье; а поноровки ни в каком воровстве не чинить и от того у них посулов и поминков себе не имать, чтоб однолично в тех новых слободах никто никаким воровством не воровали.

А будучи им Офонке и Фролку в тех новых слободах, делати государевы всякие дела в правду, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, крестному целованью и по сей даной наказной памяти, как о которой статье в сей в даной наказной памяти написано, и по памятем же, каковы учнут присылать из Тоболска и с Верхотурья, за государевою печатью и за дьячими и за подьячею приписми; а над крестьяны и надо всякими . . . . зерни и татбы и всякого воровства смотреть и ото всякого дурна уимать, и самим Офонке и Фролку государевыми денежными доходы и ничем не корыстоватца, и вина про себя никоторыми делы не курить и судов винных не держать, а крестьяном не по делу налог и убытков и розгони не чинить, чтоб на них в обидах и в насилствах крестьянского челобитья не было.

А будет Офонка и Фролко, будучи в тех новых слободах, учнут государевы дела делать непрямо, или их нераденьем и небереженьем учинитца в государеве в денежном сборе или в каких делах какая поруха или истеря, или крестьяном учнут обиды и налоги и продажи чинить. И от сторонних и ото всяких обид крестьян беречь не учнут, или будет на них в обидах крестьянское челобитье: и то все, что их нераденьем государевы казны в истере будет, и государеву денежную казну и крестьянские убытки, по государеву указу, доправят на них Офонке и Фролке вдвое, да им же за то от государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, быть в великом в жестоком наказанье. – К сей даной памяти государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, печать земли Сибирские города Верхотурья столник и воевода Иван Савостьянович Хитрово приложил».

Долго читали «Память» Гилёв и Арапов, страницы друг другу передавали, заскорузлыми указательными пальцами по строчкам рукописным водили. Их не торопили. Воевода и подьячие занимались своими делами и, казалось, не обращали на слободчиков никакого внимания. Но в какой-то момент Фрол Арапов почувствовал на себе быстрый цепкий взгляд, потом еще один. Фрол поднял голову и встретился глазами с Михайлой Посниковым. Еще ничего не понимая, Арапов пожал плечами и вновь углубился в чтение, и только когда добрался до строчек с запретом торговать мягкой рухлядью, его вдруг осенило: «Вот оно! Вот почему так пытливо подьячий смотрел! А ведь знает Михайло про купчин и сылвенских тотар!» Как ни скрытно передавали друг другу сведения разворотливые купчины о покупке пушнины через Фрола Арапова, а все ж таки где-то «прохудилось». И подьячий Михайло Посников не поленился, в Наказной Памяти записав с повторами, что впредь за нелегальную торговлю пушниной слободчикам отвечать придется. На Афанасия эти предупреждения не произвели никакого впечатления, а Фрол про себя решил, что впредь никаких случайных торговых людей среди его покупателей не будет.

Мамайке опять свезло: всего-то и наказания «выслать вон». Как священную индийскую корову власти верхотурские продолжали тотарина вороватого оберегать. Да еще и за остальных иноверцев заступились, даже пылинки сдувать с ясашных охотников запретили. Маститые историки как-то старательно избегают этой темы, все на «Великую дружбу народов» кивают, а факты нам упрямо твердят, что бесконечные царские увещевания к Сибирским окраинам «жить в великом бережении» от иноверцев, привели к череде бунтов, названных Башкирскими, хотя каких только народностей те бунты не объединили. Мякиш был царь Романов Алексей Михайлович, свой народ гнобил и в «крепость» загнал, а вот дать по рукам малой воинственной части иноверцев, да так, чтобы разом навести порядок, на это его твердости не хватило. Впрочем, медвежья болезнь с давних пор, еще за царским троном Рюриковичей поселилась. Вспомните, как царь Бесноватый Иван IV перепугался, когда Строгановы воевать Сибирь ватагу Ермака снарядили? Вот эта болезнь и на Романовых перешла. Все мерещилось Алексею Михайловичу, что ежели вороватых иноверцев не наказывать, так они добродетели в лесных чащах лукошком собирать учнут. История же человечества гласит: чем дольше длится война, тем большие потери с обеих сторон.

Ну а простой народ, те же слободчики Чусовские? В очередной раз для себя уяснили: на царя надейся, а сам не плошай!

(В этой Наказной Памяти столько любопытной информации заложено, что, разбирая ее, можно отдельную книгу писать. Я же в следующей главе буду карты рассматривать, «пятьдесят верст вверх по Чусовой» шагами иных документов мерить).