Самая дальняя комната

Я всегда был не самым послушным ребенком. Мне часто об этом говорили родители и мои любимые сестры, когда я умудрялся вляпаться в какую-нибудь неприятную историю. Например, мог измазаться отцовскими чернилами, которыми по вечерам он заполнял какие-то бумаги или разбить дорогой китайский сервиз, который родителям привезли друзья из-за границы.

Я винил в непослушании свою безграничную вседозволенность. Родителям некогда было мной заниматься, а старшие сестры больше думали о том, как удачно выйти замуж. Целыми днями они наряжались в пышные платья, разучивали танцы с учителями в накрахмаленных париках и вели скучные, светские беседы. Если бы они знали, как смешно смотрятся, когда собирались в главном зале, садились в кружок и с важным видом обмахивали свои накрашенные лица веерами. Когда я украдкой следил за ними, то сравнивал их с курицами, что жили в сарае, и которые также дружно и с таким же важным видом собирались у кормушки, куда Тимофей насыпал им корм. В общем, о моих близких можно сказать так — они меня сильно любили и старались как можно меньше времени проводить со мной.

Мы жили в огромном особняке, который уже на протяжении нескольких веков передавался в нашей семье из поколения в поколение. Представляете, какой огромный плацдарм для своих игр и забав получал маленький мальчишка, которому не сиделось на месте? Конечно, заботливые родители наняли мне учителя и по совместительству няньку, который должен был за мной смотреть. Но Сергей Иванович был уже настолько стар, что часто засыпал во время своих лекций, особенно, когда речь шла о грамоте, математике или истории. В редкие моменты, когда он начинал клевать носом, старик мог встрепенуться и громко запричитать:

- Готовимся к штурму, все по позициям!

Но после неизменно погружался в сон еще глубже. По началу меня пугали такие странности Сергея Петровича, но потом отец мне объяснил, что почтенный учитель в молодости служил под началом самого великого Суворова и принимал участие в штурме Измаила. Поэтому, успокаивал меня отец, это всего лишь старые воспоминания, которые иногда тревожили престарелого учителя.

Первое время я усердно продолжал выводить пером на бумаге буквы и цифры, когда Сергей Петрович засыпал. Но потом я сделал для себя важное открытие, что когда учитель засыпал, я становился предоставлен сам себе. Мама думала, что я нахожусь под присмотром учителя, Сергей Петрович мирно сопел в своем кресле у окна, иногда тихонько похрапывая, а я мог спокойно заниматься своими проказами, не боясь, что в какой-то момент моя дорогая мама могла вспомнить, что у нее есть любимый сын, которого надо проведать.

Наш дом был поистине огромен. Я всегда восхищался его размерами и размерами тех земель, которыми владела наша семья. Когда отец взял меня с собой на осмотр владений, признаться, я сильно утомился, так как скакали мы целый день и так не смогли достигнуть границ наших земель. Мне никогда не говорили, откуда у нашей семьи такое богатство, но мы всегда жили в достатке, и какой бы не был неурожайный год, стол наш всегда ломился от всевозможных кушаний.

Как я уже обмолвился, дом наш был огромен, и как у любого большого, старого особняка, у нашего дома тоже были свои тайны. Иногда я захаживал на кухню, где в любое время суток стояла невообразимая суета слуг, а воздух наполнялся запахом готовящихся блюд. Наша кухарка очень любила меня и не прогоняла, когда я приходил на кухню. Наоборот, она усаживала меня напротив себя, давала какую-нибудь сладость и погружалась в рассказы, каких за долгую жизнь у нее скопилось не мало.

Были у нее рассказы, связанные и с нашей семье. В доме нашем работала она уже давно и видела многих моих предков, которых уже нет в живых. Когда я спросил, а куда они все делись, ее лицо приобретало серьезное выражение, и она переходила почти на шепот:

- Это одна из самых главных тайн твоей семьи, я никогда не видела, чтобы кого-то хоронили из твоих предков. Более того, я не видела, чтобы хоть одно тело выносили из стен этого дома. Они как будто исчезали. Неподалеку есть кладбище, где люди из соседних деревень хоронят своих родных, но там нет ни одной каменной плиты, где значилось бы имя кого-то из твоего рода.

Кухарка была довольно простой, прямой и прямолинейной женщиной, поэтому рассказывала мне это без стеснений и скидок на мой возраст. Я помню, какое впечатление на меня произвела эта история. Я представил, что у нашего огромного дома есть неизвестные закоулки и коридоры, где ходят призраки моих предков. По моей спине побежали мурашки.

Как-то я спросил отца, где находится это кладбище, где лежат наши славные предки. Мы собрались все вместе за обедом, и я помню, какое впечатление на всех присутствующих произвел мой вопрос. Сестры начали перешептываться между собой, мама заохала и заахала, а отец впервые серьезно заговорил со мной. Он мне велел больше никогда не задаваться этим вопрос и забыть про него.

Все шло свои чередом: сестры проводили время за изучением светских приемов, отец пропадал на охоте, а мама принимала дома своих многочисленных подружек, которые организовали в нашем доме «клуб благородных дам», благо места в нашем доме было достаточно. Павел Сергеевич как обычно спал у окна, а я изучал наш дом.

Я был уже почти во всех его уголках, заглядывал даже в темный подвал, который раньше казался мне мрачным местом. Оказалось, так был лишь запас отцовского вина и дров, больше ничего интересного я там не видел.

Был уже вечер, я шел по длинному коридору третьего, последнего, этажа дома. Я редко бывал на этом этаже, так как родители старались следить, чтобы сюда никто не поднимался. Но не все наши слуги рьяно выполняли свой долг или попросту были не особо внимательными, когда мимо них пробирался маленький мальчишка. На третьем этаже была какая-то особая атмосфера. Здесь стояла глухая тишина и, казалось, что время замирало. Я шел, и только эхо моих шагов сопровождало меня, бежало вперед и терялось где-то в конце темного коридора. Я смотрел на двери комнат, двери который были закрыты на замок и шел, пока ноги не принесли меня в самое дальнее крыло нашего дома к самой дальней его комнате.

Это комната раньше уже будоражила мое любопытство, так как я совершенно не знал, что находится за ее запертыми дверями. Но мне настрого запретили приближаться к ней, особенно вечером или ночью. Но что еще больше может разжечь любопытство мальчишки, чем то, что ему запрещают?

Я смотрел на огромную дверь, представляя, что может находить в комнате. Никакие стоящие мысли не приходили на ум. В комнату нельзя даже было заглянуть с улицы, так как все окна в ней были замурованы. Как-то я спросил об этом Тимофея, а старый слуга лишь пожал плечами и сказал, что так окна выглядят с постройки дома, а потом почти шепотом добавил:

- Твои предки были немного чудковатыми людьми.

Я ближе подошел к двери, дотронулся до ручки. Она показалась мне чересчур холодной. Наверное, думал я, эта часть дома не отапливалась. Попробовал дернуть ее, но она, конечно же, не поддалась. Тогда я поднес ухо к замочной скважине и, затаив дыхание, прислушался. Сначала ничего не происходило, кругом стояла глухая тишина, но потом я услышал слабый звук, шорох. У меня волосы зашевелились на голове, потому что в этой полной тишине, это звук казался каким-то тревожным. Что-то скреблось за дверью, тихонько, но в то же время очень отчетливо.

Мыши, подумал я, вспоминая, как слуги в кухне вечно жаловались на них Тимофею, называя их серыми бестиями.

А потом я решил сделать то, чего от себя точно не ожидал. Я постучал дверь, словно надеясь, что кто-то может мне ее открыть. То, что произошло в следующее мгновение, заставило меня с громким криком броситься прочь. Я услышал чьи-то шаги. Сначала далекие, но это звук быстро приближался, пока, понял я, кто-то не замер прямо за дверью. Снова тишина, но лишь на мгновение. Я услышал тихий скрип дверной ручки и со страхом взглянула нее. Она поворачивалась. Кто-то изнутри хотел открыть дверь. Но так как дверь была закрыта, попытки неизвестного были тщетны. Попробовав легонько провернуть ее пару раз, он начала делать это все настойчивей и громче. Дверь задергалась, зашаталась, кто-то, с другой стороны, начала бить в нее и в этот момент я развернулся и убежал.

Я не стал спрашивать родителей о той комнате. В тот вечер все видели перемену во мне, но все расспросы я оставил без ответа. Мама подумала, что я приболел, и отправила меня спать. Лежа в постели, в полной темноте, я раз за разом переживал тот момент. Кто пытался выбраться из комнаты? И что он хотел? И почему эту тайну так бережно хранят родители?

Тайну, думал я. Я знал почти все тайны этого дома, кроме одной — что находится в дальней комнате? Страх немного отпустил меня в ту ночь, и я решил узнать, что находится за той дверью. Да, это может быть опасно, но я решил взять с собой свой охотничий нож, который подарили мне родители на десятилетие.

Я знал, где лежит ключ от этой комнаты. Он находился в кабинете отца. На верхней полке, между книгами и отцовским портсигаром. Невольно я слышал об этом из разговора отца и Тимофея, который они устроили в отцовском кабинете. Не буду скрывать, я подслушивал тот разговор. Осталось дождаться удобного момента, чтобы я мог спокойно этот ключ выкрасть. И вскоре этот момент мне представился, правда связаны с этим были очень печальные события.

В своем повествовании я забыл вам рассказать о дедушке, который жил вместе с нами. Дедушка… Я помню, как он, с какой-то молодецкой энергией, катал меня на санках во дворе. Я помню, как он помогала расставлять мне моих солдатиков, которых я выстраивал к битве. Я помню, с какой добротой и любовью он рассказывал мне сказки перед сном. Это был один из немногих членов моей семьи, который уделял мне свое время. Но, и мне стыдно в этом признаться, в последнее время я забыл о его существовании.

Пару лет назад он слег с какой-то болезнью и его положили в постель в одну из комнат на втором этаже. Некоторое время меня пускали к нему, с несколькими слугами и разрешали это делать только при дневном свете. Я тихонько заходил к нему в комнату, почти на цыпочках пробираясь в кровати, думая, что он спит крепким сном. Но он никогда не спал. Что-то мне подсказывало, что он очень ждал моего появления. Он всегда улыбался мне, крепко сжимал мою руку и расспрашивал о том, что происходит в доме. Я помню это теплое рукопожатие, от него мне становилось как-то хорошо и уютно.

Но чем хуже ему становилось, тем меньше времени мне разрешали проводить с ним. Примерно полгода назад, отец совсем запретил мне его навещать. Он сказал, что дед начал иногда впадать в безумство и стал «несколько опасен», поэтому навещать его могли только слуги для того что покормить или сводить в туалет. Так дедушка начал уходить из моей жизни. И вот он ушел из жизни.

В гостиную, где мы обедали, зашла служанка Лиза и произнесла эту ужасную весть. Мама и сестры расплакались, а вот отец как-то напрягаясь и суровея на глазах, коротко бросил:

- Надо все подготовить.

Я в силу возврата и непонимания еще многих вещей, лишь удивленно хлопал глазами.

В тот день я почти никого не видел из многочисленных родственников. Они все переоделись в черные одежды и были всем чем-то усиленно заняты. Отца я не видел весь день, как и некоторых слуг. Ни тела дедушки, ни гроб, в котором его собирались хоронить, я так и не видел. Я слышал только шум, что шел с третьего этажа, и это меня сильно удивило, так как очень редко кто заходил без надобности на этот этаж.

К вечеру все мои родственники собрались вместе и отправились в церковь, чтобы помолиться за душу дедушки. Я слышал их разговор на крыльце, отец ясно дал понять Тимофею, что приедут они часа через три. Это был мой шанс

Я прокрался в кабинет отца, в это царство тишины, спокойствия и безупречного порядка. Часто я представлял, как вырасту и займу здесь место отца. Буду сидеть в его огромном кресле, пускать в воздух дым от длинных сигар и крутить глобус, что стоял у окна. Но сейчас мне было не до глупых фантазий. Поставив табуретку, а залез на нее и смог дотянуться до нужной полки. Достав заветную шкатулку, я снял ее и, оглядываясь, словно боясь быть застигнутым врасплох, открыл ее. На зеленом сукне лежал заветный ключ.

Слуги, как обычно, не уследили за мной, и я спокойно поднялся на третий этаж. Я шел по коридору, а шаги, привычным эхом, бежали впереди меня. Я боялся. Это тишина, эта темнота, хоть и разбавляемая светом свеч из канделябра, что я собой захватил, тревожили мои воспоминания. Я вспоминал шорохи, чьи-то шаги, удары в дверь. В какой-то момент я хотел развернуться и уйти прочь, но, крепко сжимая ключ в руке, все же шел вперед.

Снова увидел дверь, приблизился к ней. Приложил ухо, но в этот раз не услышал никакого шороха. Может и в прошлый раз мне это показалось? Таинственная атмосфера навеяла мне это все в моем бурном воображении. Узнать это я мог, только отперев дверь.

Вставил ключ в замочную скважину, провернул его. Громкий щелчок открываемого замка возвестил меня о том, что теперь я беспрепятственно войти в комнату. Собравшись с духом, провернув ручку, я открыл дверь и оказался внутри самой дальней комнаты нашего дома.

Темнота и тишина, только они встречали меня. Внутри была такой густой мрак, что даже свет ярких свечей плохо его разбавлял. Я не видел ничего на расстоянии вытянутой руки, поэтому, выставив перед собой канделябр, я направился внутрь. Комната была огромная, хоть я и не видел ее полностью, но чувствовал это. Внутри ощущалась какая-то атмосфера грандиозности.

Пытаясь прислушаться, чтобы хоть что-то услышать, я; ; не заметил как больно ударился о что-то ногой. Остановившись и присмотревшись, я чуть не выронил из рук единственный свой источник света. Это был гроб, в котором лежал мой покойный дедушка и в тот момент он смотрел прямо на меня.

Его побелевшее лицо не шелохнулось при виде меня, но я видел как он несколько раз отчетливо моргнула глазами, а потом как-то нехорошо усмехнулся. Он раскрыл рот и как-то тихо зарычал. Он начал шевелиться и подниматься из гроба, в котором лежал. Сзади раздался шорох, в страхе я повернулся на звук. Я увидел еще один гроб. Из него, упираясь костлявыми руками в стенки гроба, тоже кто-то выбирался. Через мгновение я увидел полуистлевший труп, на котором еще болтались какие-то остатки одежды.

От страха, что меня охватил, я совершил ошибку и двинулся вперед, а не назад к двери. Слыша шорох, направляя в его сторону свет, я видел другие гробы, из которых навстречу мне выбирались голые скелеты. Все они смотрели на меня пустыми глазницами и тянули ко мне кости, бывшие некогда руками.

Я хотел было уже закричать изо всех сил, но почувствовал, как кто-то опустил свою руку мне на плечо. Развернувшись на негнущихся ногах, я видел дедушку. Он стоял и смотрел на меня. Но не было в его глазах, прежней доброты.; ; На меня смотрели два совершенно темных, бездушных глаза. Он улыбнулся, но улыбка больше походила на хищный оскал. Я хотел было достать нож, который захватил с собой, но что-то мне подсказывало, что он не мог мне помочь против этих чудовищ. Спокойно дед поднес свою сухую руку к свечам и затушил их. Все, теперь я ничего не видел, но слышал шорох, звуки множества шагов, что приближались ко мне. Я почувствовал, как дедушка взял мою руку в свою ладонь, но теперь это было холодное, мерзкое рукопожатие.

Когда следующим утром меня нашли на пороге двери в дальнюю комнату, отец сразу все понял. Он наклонился надо мной, покачала головой, а потом заплакал. Моим сестрам родители решили не говорить, что нашли меня с разорванным горлом. Им сказали, что причиной смерти стал какой-то неизвестный недуг, что, возможно, я подхватил его на третьем этаже. И чтобы избежать этого в дальнейшем, на лестнице, что вела на третий этаж, теперь постоянно будут дежурить слуги.

Я многое узнал, пока меня готовили к тому, что навсегда отнести в дальнюю комнату. Отец говорил Тимофею, что очередное проклятие настигло нашу семью. В этом проклятии были виноваты далекие предки, которые ради богатства заключили очень страшную сделку. Каждый член нашей семьи, когда заканчивался его жизненный путь, не умирал в том понимании, к которому привыкли люди. Умершие предки становились опасными, кровожадными существами, которые видели только одну цель – уничтожение всего живого. Чтобы обезопасить людей и чтобы никто не узнал об этой страшной тайне, всех умерших в нашей семье начали оставлять в самой дальней комнате, запирая ее на ключ. Теперь туда должен отправить и я.

Я узнал, что умершие были опасны только вечером и ночью, поэтому гроб со мной отнесли в комнату при дневном свете. Я долго лежал в этом гробу, ожидая, когда, наконец, сядет солнце. Когда я начал слышать шорохи и тихое рычание, я начала вылезать из гроба. И вот теперь я брожу по темной, огромной комнате среди множества других своих дальних предков, как часть платы за богатство нашего рода. И хочу только одного, почувствовать на своих зубах горячую, живую плоть.