Уровень - два Дарио Ардженто

               
     Хельги вывел дружину на рассвете, когда древний каменный Айдольбьорг лишь только затапливал печи, хлопоча в свинарниках и поднимая ленивых керлей пинками. Молча погрузились на длинный корабль, горделиво несущий голову Морского Змея, и конунг тут же вступил в спор с годи. Лохматый, увешанный костями мелких животных, тряся неопрятной бородой и позванивая бубенцами, годи скакал по палубе, плюясь и крича.
     - Это наша река ! - визжал годи, не осмеливаясь, впрочем, ударить голову резным жезлом.
     - Река, может, и наша, - гудел Хельги, с беспокойством наблюдая за злящимся жеребцом, разбивающим от криков колдуна дощатый борт барка, впритяг отшвартованного к Морскому Змею, - да берега чужие. Ты можешь быть уверен, старик, что духи берега будут милостивы ?
     Сраженный вопросом годи взвыл под дружный хохот дружинников. Ойлуф Сочный Нож снял кожаные штаны и продемонстрировал колдуну задубелую задницу, курлыча аистом. Даже маленький Воронья Кость, свешиваясь за борт, хохотал, пугая кружащих у дна осетров и белорыбиц, провожающих покидающих славный город украдкой, на чем настоял конунг. Никто не должен знать, что выступили в рейз отчаянные варяги, пусть ближе к полудню, обнаружив замок пустым, думают да гадают, тут же заключая пари. Река одна - дорог много. Кто знает, куда пойдут ? Может, домой, может, в Миклагард, а может и грабить буртасов или накопивших меха вятичей, пока спорят и рядят - не пошлют соглядатаев, не отправят посыльного к самозванцам, а к вечеру поздно будет, по быстрой воде на сотню лиг сплавятся норманы, не догонишь.
     Морской Змей отвалил, словно утица таща за собой по быстрине низку барок с лошадьми. Жеребец конунга протяжно заржал, прощаясь с подругой, оставшейся в крепости. Кобыла ответила звонко, разбудив наместника Рерига. Зевая и потягиваясь, Осмунд подошел к окну и вознес хвалу Тору. Наконец - то удалось избавиться от лихих родственников, распаляя их алчность за месяц пребывания в замке таинственными россказнями. Нашлись видоки. Прибрел раз косматый дядя с Низов, долго жрал, насыщаясь, за столом наместника, а потом рассказал, как сбежал вверх по реке, как таился в омутах, вылавливая лягушек на ужин и ужей на обед, скрываясь от рыскавших по берегу людей Аскольда и Дира. Вот после речей косматого и решился Хельги бросить вызов, кликнул клич и открыл лабаз. Доброхотов сбежалось до сотни, славен конунг, далеко летит доброе слово об удачных грабежах, пылающих городах, услаждают души бешеных норманов вопли изнасилованных женщин и предсмертный хрип зарезанных местных, глупых и трусливых, недаром, видимо, железноязычные ромеи и прозвали их славянами.
     - Ну и город, - возмущенно выкрикнул Триульф Бременский, от отвращения сплюнув за борт. - Это курятник, а не город.
    Возвышавшийся на семи холмах, подобно Вечному городу, град Кия мог отвратить внешним видом любого, кто обращал внимание на призрачный блеск чертогов, кто пообтерся у франков или в Италии, даже послужившие у Альфреда качали головами, рассматривая глинобитные хижины, вкривь и вкось натыканные на высоком берегу.
    - У них нет донжона, - вполголоса заметил годи, ежась от непонятного предчувствия, - либо они глупы, что нам на руку, либо бедны и тогда нам тем более нечего здесь делать, либо тут какие - то чары.
     Хельги зажал рот колдуну. Не дай боги услышат люди, придут в сомнение, убивать людей - это одно, а сражаться с невидимыми кудесами - другое.
     - Нет никаких чар, - тяжко ворочая бородой хрипел конунг, оттаскивая годи от фальшборта, - дурак. У Кия здесь заимка была, а самозванцы, выбив князя, приспособили ее под опорный пункт. Когда им строить донжон или кременец, когда, - он посчитал на пальцах, загибая нужные, - года не прошло ?
     - И зачем ? - подошел к ним маленький Ингвар, смешно переваливаясь в большеразмерных сапогах на моржьем меху. - Для чего нам, Хельги, воевать эту дыру ?
     Конунг лишь вздохнул. Мал сын Рерига, неразумен, но кровь сильнее, потому и носит ярл Хельги титул конунга до возмужания законного наследника умершего столь рано удачливого захватчика. Угораздило же Рерига полезть с перепоя в эту душегубку, придуманную дикарями на зло людям. Баня. Лезут голыми, хлещут ветками, рычат и задыхаются от нестерпимого жара. Вот и пронесло конунга на берегу свирепым сиверкой, от родных скал Готланда несущим ярость ледяных пустынь. Помер. А перед смертью вызвал из Бирки его, разбойного ярла Хельги, вручил казну, вдовицу сирую и этого вот сопливого.
     - Высаживаемся, - бросил он команде, надевая кольчугу.
     Через год Иосифу Пресветлому донесли, что привычный путь перерезан. Беки и тарханы, не желая впасть в нужду, откочевывают к рубежам Персии. Через два года император ромеев с немалым удивлением обнаружил на базарах империи не сизобородых хозар, а мощных телом норманов. Через три года понтифик отправил на Восток посольство. А через четыре сам Оттон Великий изъявил желание породниться с чубатым сыном Ингвара, умудрившегося в свои четырнадцать зим не только утвердиться на двух столах Руси, но и произвести на свет крикливого и буйного младенца, волей матери Хелги наименованного в угоду местным Святославом.
     Ярл же Хельги был отравлен приблудным скальдом. Кто говорил о злобе Хелги, кто о коварстве нового советника молодого конунга Рольфа Рыжебородого, а кто по простоте душевной повторял старушечьи сказки о коне и змее. Впрочем, все эти разговоры не меняли ничего.